Читать книгу: «Весточка. О счастье. Цикл «В погоне за счастьем». Книга вторая», страница 2

– Не ёрничай, – отмахивается, сканируя сверху донизу на предмет «повреждений». – Ты почему ещё здесь?

– Сейчас заберут. Медперсонал получает все необходимые наставления.

– Угу, – кивает невнятно, переводя взгляд на Сергея. Отдаёт автомобильный брелок, напутствуя сухо:

– Сумку переложи себе. На время возьму твою тачку. Мою, вместе с телефоном, пристрой в каком-нибудь Богом забытом месте. Желательно, где GPS ловит с особой погрешностью. Сделай вид, что понятия не имеешь, где я нахожусь. Пусть порадуется заслуженному отпуску, за тяготы и мучения совместной жизни.

– К чему такие жертвы? – выдаю со смешком, кривясь, от настигающей боли. Мой вопрос остаётся проигнорирован, и я вновь совершаю попытку заслужить долю внимания. Процеживая уже словно просьбу. – Поезжай домой. Всё будет нормально.

– Не наигралась ещё в «Я всё могу сама и ты мне больше не нужен?»

– Не больше, чем ты в «счастливую семейную жизнь», – парирую резче чем следовало, поджимая губы в досаде. Находя его непривычно усталым. Замечая синяки, что пролегли под глазами за последние дни. Что-то пошло не так. Или, изначально, всё сразу. В моём случае, пожалуй, всё ещё хуже. Что может быть построено на лжи и прочих недомолвках? В общем итог одинаков. Безвыходная ситуация. Что делать дальше? Поди разберись…

– Дай ключи от квартиры, – произносит скупо, не вдаваясь в дальнейшую дискуссию. Внешняя напряженность только усиливается, и я безропотно достаю из сумки ключи, вкладывая брелок в мужскую руку.

– Поживу какое-то время. Приведу всё в порядок, – комментирует скупо.

– Я всё сделала как надо, – отзываюсь, в момент, когда дверь кабинета наконец-то отворяется и меня забирают к дальнейшему «месту следования».

Слыша вдогонку не столь громкое и, всё же, режущее слух:

– На твое «как надо» у меня, слишком часто, абсолютно противоположное мнение.

***

Что я знала о родах? Теорию, описанную в тысячи вариациях. Сводящуюся к паре пунктов: это долго и больно; всё забудется, буквально увидишь, услышишь ребенка (и конечно же ощутишь дикий восторг, потому как решишься позже повторить подобный рывок ещё раз или два)!

Что забыли упомянуть? Как обычно-самую суть.

«Забудь всё, что прочитано выше. Время, как понятия, попросту не существует! Схватка, длящаяся пару минут, легко растягивается в сознании на пару часов. Ты прежде в жизни не уставала! Вдохни. Выдохни. И даже не смей молить о пощаде! Пройди ещё двенадцать кругов личного ада. А после потрать остаток сил на то, чтобы болезненно улыбнуться. И только тогда… Нет. В принципе, и после тебя не оставят в покое. Добро пожаловать в новую жизнь! Это было не самое сложное. Это только начало.»

Первые сутки дались тяжело. В какой-то момент пришло сознание, что я не сплю слишком долго. Или сплю и не сплю одновременно. Такое возможно?

Утром у порога палаты уже стояли Верховцев и мама. Всё будто сквозь сон. Обрывки фраз, эпизодов. Не задержавшихся в памяти. Лекарства, манипуляции. Шаги взад-вперёд, проделанные на автомате. Звонки. Поздравления. И тяготящие. Слишком реальные из всего прочего, Димкины поцелуи и прикосновения.

В свободные часы, оставшись один на один с ребенком, я пыталась рассмотреть на маленьком детском личике Димкины черты. Видимые, кроме меня, всем остальным. Хмурилась, не понимая как подобное ухищрение можно проделать. Дочь, (кажется, к этому слову невозможно сразу привыкнуть), была похожа сама на себя. Словно ни я, ни Верховцев к её появлению на свет совсем не причастны. Имя, по негласному согласию, было решено выбирать с буквы «А». По итогу одно из главных мест в моей жизни, отныне, заняла Алиса Дмитриевна.

***

– Тебе не кажется, что мы зашли в тупик? – уточняю у Димки, бывающего в палате чаще, чем детская медсестра. Держащего на руках сонную дочь и улыбающегося ей так, что видны коренные зубы.

– Тебя что-то не устраивает? – парирует приторно сладко. – Кажется, я прекрасно вживаюсь в роль новоиспечённого отца.

– Я не пойму, чего ты добиваешься, – пожимаю плечами, ощущая подступающее раздражение. – Хочешь, чтобы, глядя на этот спектакль я призналась, что сожалею?

– Не утрируй, – отзывается тихо, распыляя губы всё той же широкой улыбкой. – Я искренен как никогда и ничуть не играю. Она моя. Только теперь прочувствовал полностью. Ох@енное слово. Какие-то три буквы. А смысл…!

– Верховцев, – сжимаю зубы, стараясь совладать с разошедшимися нервами. – Ты отдаешь себе отчёт, что у каждого из нас теперь отдельная жизнь?

– Смею не согласиться, – издевается мягко, не сводя глаз с ребенка.

– Формально ты женат, – давлю на остатки, давно почившей, совести.

– Формально, – вторит тихо. – Яснее описать эту вакханалию попросту нереально.

– Дим, я люблю его, – протягиваю обречённо.

Пожимает плечами, удостаивая посредственного взгляда.

– К твоему сожалению, этот факт так же ни на что не влияет. Прими как данное, Кусь. Я не исчезну из её жизни. Как бы тебе не хотелось обратного, это моя дочь. И я ни за что от неё не откажусь.

Отхожу к окну, стараясь взять себя в руки. Устремляю взгляд в одну точку, успокаивая дыхание. Проговаривая, как можно бесстрастно:

– Я не собираюсь ограничивать тебя в общении и диктовать какие-то условия. Ты принял мой выбор. Сделал свой. Я имею право на другую жизнь…

– Полное, Кусь, – выдаёт с лёгким смешком. – Благодаря этому браку, пожалуй, я отчасти смог влезть в твою шкуру. Понять тот факт насколько паршиво бывает, когда тебя любят и заставляют этому соответствовать.

– Я же говорю, что мы зашли в тупик, – рефлексивно смеюсь, сжимая в кулаки дрожащие пальцы.

– У тебя два выхода, – продолжает неспешно. В голосе, вопреки моему нервному напряжению, проскальзывает нотка довольства. – Либо смириться и попытаться как-то наладить со мной отношения, либо…, – это «либо» режет сталью оголенные нервы, и я с замиранием сердца выслушиваю продолжение фразы. – Ты можешь оставить дочь мне, беспрепятственно начав всё с нуля. Формально, как ты заметила, у меня «полная семья». Достаток. Возможности. А твой парень в курсе какой сюрприз ожидает его по приезду?

– Я бы послала тебя подальше…, -шепчу, не находя в себе силы сказать в полный голос.

– Да только пока, – продолжает с улыбкой мои рассуждения, – ты отметаешь всё, кроме первого варианта.

***

В этой квартире, за время моего проживания, никогда прежде не было подобного скопления народа. В первую неделю после выписки, бесконечно наставляя и уча обращению с дочерью, в моей спальне поселилась мама. Раскладной диван в зале, будучи «истинным джентльменом» занял Верховцев. В моё расположение остался мягкий уголок в детской комнате. То самое изнеженное для сидения местечко, которое я не планировала использовать под спальное место, да и вовсе превращать когда-то в полноценную кровать. Выбора не было. Единственным спасением от этих двоих стала детская комната. Именно здесь в часы сна ребенка, я могла беззаботно укрыться от напрягающе-повсеместного временного соседства.

Ожидая скорого выхода на работу, я приняла решение отказаться от грудного вскармливания. Мама, естественно, негодовала. Димка вздыхал, то и дело искоса, с заметным вожделением осматривая изменившиеся во мне формы. Порывался даже переубедить. В шутку, краснея, просил дать напоследок хотя бы потрогать. За что был послан к жене, но всё же остался.

Не оценить его помощь, конечно же невозможно. Однако, давалась она слишком тяжко. Морально. После отъезда мамы, (с лёгкой подачи того же Верховцева, лаконично убеждающего в чистоте своих помыслов и доблести намерений), Димка занялся поиском няни. Хотя, надо отдать должное, в этой роли именно он, как никто другой был великолепен. Казалось, ему легко даются любые манипуляции с ребенком, на которые я шла с заметной опаской. Дочь успокаивалась в его руках за считанные минуты, когда моё терпение пробовала на прочность часами.

Димка уезжал рано утром и возвращался уже к обеду, чтобы «сменить меня на посту», позволив выполнить необходимые дела.

К конечному счёту, я даже не поняла как, (толи под предлогом, что ночью я должна отдыхать, толи решив просто не бегать туда-сюда по каждому зову ребенка), Димка перебрался из зала в детскую. Потеснив меня настолько, что в итоге я проснулась зажатой меж стеной и крепким телом, привалившимся к моей спине настолько плотно, что эрегированный член беспрепятственно ощущается всей поверхностью бедер.

– Верховцев, подвинься, – рычу сквозь зубы, пытаясь растолкать лишь его, а не дочь.

– Кусь, она спит, – бормочет сонно, захватывая в объятия ещё сильнее. Так что ладонь «наконец дорвавшись» уверенным движением ложиться на грудь и уже спустя пару секунд, беспрепятственно проникает под майку.

– Ммм, – протягивает заметно бодрее, будто не слыша мои тихие пререкания. Слегка наваливается, захватывает плотнее, пресекая любую возможность выбраться. Свободной рукой проникает под трусики, с тихим стоном массируя влажные складки.

Буквально рыча в ушную раковину, которую после начинает покусывать и ласкать языком:

– Бл@дь, Кусь, девочка моя ненаглядная, ты хочешь меня так же дико, как я тебя.

– Дим, прошу…, – отзываюсь зажмурившись, буквально не слыша своего шёпота из-за громкого, порывистого дыхания. Его пальцы предательски нежно массируют клитор, имитируя движения языка.

Возбуждённый член, сквозь ткань трётся о бедра. Кожа горит, покрываясь испариной. Низ живота предательски тянет, буквально моля о глубоком проникновении, чтобы заполнить всю пустоту, без остатка.

Кусая губы, молю прекратить издевательство, выводя правдивое:

– Дим, пожалуйста, мне ещё даже нельзя.

Грузно выдыхает, опаляя кожу. Шепча отяжелевшим голосом:

– Петтинг и оральный секс никто не отменял. Я знаю десяток способов довести тебя до оргазма.

– Придурок, – шепчу, повышая голос. Ощущая, что спустя десяток секунд уже не смогу заставить себя прекратить эту пытку. Выпаливаю чётко и кратко: – Именно кончать и нельзя.

Хрипит в негодовании, гортанным стоном. Откатывается назад, убирая руки с моего тела.

– Что за жизнь-то такая еб@чая? – сетует злостно, разряжая рычанием накаленный воздух. – С женой полностью отворачивает от секса, с любимой стоит колом двадцать четыре на семь, так трахаться нельзя!

– Прекрати, – кривлюсь, поправляя одежду, что царапает возбуждённую кожу, едва не до стона.

Резко переворачивается, проходя дрожащими пальцами поверх ткани. Ловя губы своими. Жадно целует, удерживая рукой от возможности увильнуть. Лаская языком настолько мучительно сладко, что я сама обвиваю его шею руками. Сжимаю под пальцами мышцы, глотая тяжёлый горячий воздух его дыхания. И лишь глубоко в сознании маленькая, обиженная девочка, что любит другого, тихо молит «не надо». Тело же требует продолжения: тяжелых мужских рук, сжимающих бедра до боли; горячего члена, насаживающего на себя до предела; влажных губ, жадно ласкающих грудь… Боже… Восемь месяцев воздержания. Одна эта фраза заставляет вспыхнуть ярким пламенем, позволяя отдаться в умелые руки.

Проводит ладонью по внутренней части бедра, поднимаясь выше. Ощутимо сглатывает, останавливаясь на ткани, сжимая в кулак влажные трусики. Рефлексивно подаюсь вперёд, за рукой, выпуская из губ громкий стон.

Приподнимает пальцами мой подбородок, втягивая в себя нижнюю губу. Жадно посасывает, обдавая щеки горячим дыханием. И я сдаюсь, не способная думать. Отвечая со всей страстью, что скопилась внутри за это долгое время. Что росла и крепла абсолютно к другому. Опустошаюсь практически полностью, готовая забыть все советы врача.

– Глупая, маленькая девочка, – шепчет отрываясь. Нервным движением приводя волосы в полнейший беспорядок. – Ты, как и прежде отзываешься на каждое моё прикосновение. И любишь ты меня, несмотря на всю херню, которой засрала свою чудную головку. Просто любовь вот такая, без минора и лирики. У нас с тобой всегда на острие. Со скандалами, битьём посуды и страстью. Смирись уже, а? Там лучше не будет. Заскучаешь. А здесь дочь. И я, вновь, ради тебя пошлю всё к черту…

Отворачиваюсь к стене, закусывая до боли губы, что имеют солоноватый вкус. Слезы катятся из глаз абсолютно беззвучно, и лишь Димкино дыхание нарушает тающую тишину вокруг.

Поднимается с постели, бросая раздражённо:

– Пойду, как пацан, дрочить в ванную, иначе не смогу остановить секс-марафон даже из-за криков ребёнка. Постелю в зале. Отдыхай. И обдумай.

Дрожу всем телом, ощущая словно меня окатили ледяной водой. От чего ушли, к тому и вернулись… Кажется, в этом мире ничего неизменно. Жертвуя пешкой, ты никак не влияешь на чужую игру.

***

– Привет. Думала ты уже уехал, – пытаясь скрыть неловкость, увожу взгляд на дочь, что держу на руках. Кухня наполнена запахом свежесваренного кофе. Часовая стрелка на циферблате застопорилась в районе восьми утра.

– Практически, – деловито салютует кружкой. – Дай мне дочь и позавтракай. Иначе опять вспомнишь про еду не раньше обеда.

Трепетно перехватывает ребёнка, оставляет чашку подальше. Отвечая улыбкой на тихое кряхтение. Дополняя более мягко. – Да, и не жди меня сегодня, но начинай бить тревогу если не объявлюсь до следующего утра.

– Проблемы?

– Решаемы, – парирует сухо. Напрягаюсь, отворачиваясь к стене. Наполняю чашку терпким напитком. Едва справляясь с дрожью в руках, чтобы не пролить мимо.

Казалось, слишком давно убедила себя в бесполезности за него переживать. И вот опять это склизкое чувство. Подвешенное состояние при полной неизвестности происходящего и невозможности на него повлиять.

– Это всё что мне следует знать? – вывожу осторожно. Присаживаюсь напротив, пытаясь рассмотреть что-то большее.

– Серёга сообщит, если меня случайно повесят за яйца, – подмигивает с глупой улыбкой, возвращая взгляд к дочери, притихшей в его руках.

– Будь осторожен, – вывожу тихо. Прекрасно помня, насколько гиблое дело вытягивать из него слово за словом.

– Ради тебя? – уточняет лукаво.

– Ради неё, Дим. Вчерашнее ничего не меняет.

– Смотря для кого, Кусь, – протягивает с усмешкой. – Смотря для кого из нас.

***

Девять часов. И не верится, что настал вечер. Дочь наконец улеглась. Словно лакмус, пребывая весь день в схожем нервном состоянии, что и я. Её эмоциональные качели закончены, а я так и продолжаю невпопад ходить из комнаты в комнату. Туда-сюда. Что-то делаю, смериваю урывками время. Телефон молчит. В квартире непривычно тихо. Чужеродно. Словно все эти месяцы и не жила одна. Тревога на сердце становится ярче. Прав Макс, спокойствие позволительно, только когда ничего не ждёшь. Ни от кого не зависишь. Следуешь чёткому алгоритму действий. Так проще. Иначе… Сходишь с ума от переживаний и мыслей. Не за себя. Навязываешься своим присутствием. Ищешь внимания. Глупо применять это к Димке, но всё же. Сердце весь день не на месте. Возможно, гормоны берут своё. Или же с появлением дочери я попросту стала порядком сентиментальна?

Набираю знакомый номер, желая отвлечься и скинуть нервозность. Звонить Верховцеву дрянная затея. Если он занят – то занят. Заткнет односложно, в момент переключившись на свои дела. А Макс, порой, кажется, доступен все двадцать четыре на семь. Хотелось бы верить, что данное право имею лишь я.

– Привет. Не мешаю, – уточняю с улыбкой.

Дочь спит. В запасе должно быть час, в лучшем случае два. Отрешиться от всего и тихо забыться. Главное соблюдать негласные правила. Три «не». Которые вечно пытаюсь нарушить. «Не обещать; не давать надежду; не признаваться в чувствах. «Слова, заменяемые кратким молчанием. Которое каждый способен понять. Так проще? Пожалуй. Четыре месяца. Впереди. Позади больший отрезок. Возможно ли что-то? Кто знает… Остаётся лишь ждать.

Разговор сам собой уводит от тягостных мыслей. Звонок ему всегда представляется дверью в параллельный мир. Моя персональная «Нарния». Где всегда тихо. Уютно. Спокойно. Где легко дышится. Окутывает мягкость и нежность. Согревает теплом. Будто измотавшись по свету, вновь, ненадолго, попадаешь домой.

Щелчок замка режет слух, заставляя очнуться.

– Макс, прости, мне пора. Кажется, Димка вернулся, – вывожу с тихим сожалением, слыша в ответ настороженное:

– Мне казалось, он женился.

– Да, – спохватываюсь, зажмуриваю глаза. Лишь когда откровенно честен не можешь попасться на лжи. В противном случае… – Мне тоже казалось. У него похоже проблемы и причина этому я.

– Многое произошло с момента моего отъезда? – уточняет с излишней серьёзностью.

– Слишком многое, – парирую с грустью.

– Не хочешь рассказать?

– Не сейчас, – вывожу тихо, созерцая у порога Верховцева, облокотившегося на дверной косяк.

Глубокий выдох, доносящийся из трубки, кажется, сотрясает воздух небольшой комнаты. Глаза же напротив, откровенно накаляют его до предела.

– Чувство вины – главный инструмент манипуляции, – заключает мой собеседник с ощутимой тоской. – Пообещай, что постараешься не брать на себя ответственность за чужие проблемы. Любое стечение обстоятельств – это собственный выбор. Его. Мой. Твой. Каждого.

– Я обещала тебе ничего не обещать, – грустно улыбаюсь, уводя взгляд от порога.

– В виде исключения, – завершает серьезно.

И так хочется прошептать в ответ «я очень сильно жду тебя» … Однако губы выводят иное.

– До скорого. Спасибо. Пока.

– Слушай, хорош развлекаться подобным образом, – недовольно подначивает Верховцев. – Давай я тебе организую уик-энд в страну воздушных замков? Отдохнёшь пару дней. Закроешь Гештальт. Вернёшься. Сделаем вид будто ничего в помине и не было.

Запах крепкого алкоголя опережает его приближение, и я ненароком кривлюсь, решая в ответ промолчать.

– Как малая? – уточняет с напором.

– Уложила, – поясняю негромко, оценивая степень его опьянения.

– Пойду проверю, – заявляет резонно, направляясь тараном к соседней двери.

Опережаю, выводя мягко:

– Дим, не надо. Твоя дочь спит. В таком состоянии ты только её напугаешь.

– Был повод для горя, – парирует бодро. Не позволяя определить на глаз сколько он выпил. – Вернее два, – морщится задумываясь. – А нет. Теперь даже три.

В одно движение достает пистолет. И я лишь взглядом успеваю урвать часть кобуры, что привычно спрятана курткой. Рывком снимает с предохранителя, упирая под свой подбородок. Внезапность действий порождает растерянность. И вместо попытки обезоружить, кой меня учили когда-то, лишь стискиваю зубы до скрипа и крепко зажмуриваю глаза.

Щелчок курка. Глухой хлопок.

Монотонная фраза, подгибающая колени:

– Как бы проще всё стало, правда…?

Усмехается, продолжая бахвально:

– Серёга, с@ка, вытащил патроны. Надеялся не пойму по весу. Кстати, Кусь, – упирается взглядом, ища ответы на все не высказанные вопросы в моих распахнутых испуганных глазах. – А почему ты меня не спасла, мм? Я зря вдалбливал в тебя навыки самообороны или тебе настолько безразлична моя судьба?

Молча отворачиваюсь в сторону, стараясь привести дыхание в порядок. Сердце грохочет, отзываясь в висках. И хочется его стукнуть. Выгнать, к чёртовой матери. И всё же молчу, получая холодный приказ:

– Убери подальше, в бардачке есть боевые. И уйди с дороги. Я хочу видеть, как растёт моя дочь. Пока две малахольные, раньше срока, своим поведением не свели меня в могилу!

Сжимая кулаки, ухожу на кухню. Распахиваю окно. Ощущая физически, словно во всем пространстве создали некий вакуум. Голова нещадно раскалывается и кружится в недостатке кислорода. Обычно адреналин придаёт новые силы. Я же, вновь не вписываюсь в должные ожидания.

– Объяснишь, что произошло? – прошу тихо, спустя десяток минут появившись на пороге детской.

Дочь спит, а Димка сидит на коленях, облокотившись на боковину кроватки. То и дело плавно покачивая вперёд-назад плавный маятник.

– Принес документы на развод, – выводит бесстрастно, не отвлекаясь от важного дела.

– Не приняла? – уточняю, смутно понимая, что должна говорить. Какая поддержка ему сейчас нужна от меня? И нужна ли вообще? Хочется усмехнуться от прозаичности ситуации. Да, только, становится тошно. И жалко. Всех сразу.

– Подписала, – цедит с заметным остервенением.-Вернув на руки с заверенной справкой о беременности.

Не сдерживаю рефлексивный смешок, протяжно выдыхая в руки, что сложены домиком возле лица.

– Погоди, не злись, – прошу, пытаясь привести голос в порядок. Вовремя уворачиваясь от мягкой игрушки, что со свистом пролетает в десятке сантиметров.

– Димочка, – призываю к спокойствию нас обоих, слегка отдышавшись, – Справку можно купить. Ты не думал…?

– Не считай меня дураком, – звенит сталью, усиливая полу шепот. Монотонно стучит пальцами по бортику кровати.-Профессия обязывает проверять, а не слепо верить написанному. Оттащил её на узи. Ковалев подтвердил. Сам всё видел.

– Значит не поздравлять…, – мнусь, убирая с губ улыбку. Натыкаюсь на безжизненный взгляд, понимая, что в итоге придется сочувствовать.

– Кусь, у меня внутри вообще ничего не колышется. Понимаешь? Только злость и раздражение, нарастающее с каждой секундой.

Нервно путаюсь пальцами в волосах, не вживаясь в роль психоаналитика. Ситуация слишком запутанная, только, ведь уже не пятнадцать. Он решился на всё это осознанно.

– Если ты не воспринимал этот брак всерьез, то должен же уже по опыту знать…

– Завязывай с нравоучениями, – осекает глухо. – Свой супружеский долг я исполнял с натяжкой на троечку. При этом голову не выключал.

– Значит у неё…, – теряюсь в догадках, не успевая подобрать нужной формулировки. Слыша в ответ более резкое, едва контролируемое громкостью голоса:

– Бл@дь, Кусь, не будь наивной. Как залетают шлюхи?! – процеживает сквозь зубы, сжимая пальцы на перекладине, и я машинально делаю шаг вперёд, чтобы отреагировать на любую резкость движения. – Достаточно кончить в ротик, – продолжает посредственно. – Дальше сама.

– Спасибо за экскурс, – выдыхаю задумчиво, припоминая брюнетку на фото. Чужая душа потемки. Возможно, этот подход показался ей единственно верным, чтобы удержать Верховцева рядом. Только вот промах в одном: если он сам чего-то не хочет, его слишком сложно заставить.

Подхожу, присаживаясь напротив. Плавно расцепляю мужские пальцы с бортика детской кровати. Вбираю ладонь в свою, проговаривая тихо и мягко:

– Дим, но ребёнок то не виноват, что родители идиоты. Правда?

– Себя тем же успокаивала? – язвит с нескрываемой злостью.

– Бывало, – соглашаюсь, переводя взгляд на дочь.

– Я не хочу, – твердит упрямо. – Вообще не могу её видеть. Тем более рядом. И, одновременно, предложи ты мне сейчас сделать второго-не глядя, подпишусь на футбольную команду.

– Что ты ей сказал? – опускаю глаза, пытаясь не вникать в последнюю фразу.

Усмехается, качая головой.

– До тебя никак не доходит, что люблю я тебя? Ты понятия не имеешь, что я испытал, когда узнал про Алиску. Не знаешь, что такое испытывать животный страх от одной только мысли, что что-то может пойти не так. Знать о каждом твоём шаге, заставляя себя не появляться в поле зрения. Думать на опережение. И сходить с ума. Ежеминутно. От обиды и злости, в невозможности быть рядом. Я хотел иметь от тебя ребенка. Понимаешь? Не как повод связать по рукам и ногам, чтобы, лишний раз не сделала в сторону шага. Просто хотел. Это пришло не сразу. Но крепло и зрело через года.

Выпускаю его ладонь, закрывая лицо руками. Грузно выдыхаю, отсекая лишние эмоции. Плавный счёт от одного до десяти. Проговариваю почти бесстрастно, но, всё же, не в силах поднять глаза на уровень его взгляда.

– Пойдем на кухню. Я отпою тебя чаем. А после расскажу, что в аналогичной ситуации чувствовала сама. Ведь я, так же, как и ты сейчас, не планировала эту беременность. Да, только, в отличие от тебя порой отключала голову. Потому что доверяла. Старалась. Да. Однако, если подойти к вопросу с твоей стороны, это тоже выходит предательство?

Он встаёт усмехаясь. Притягивает к себе, помогая подняться. Шепча с долей иронии:

– Это вопрос про две стороны одной медали. Напомнить сколько лет мы прожили вместе?

– И сколько раз расставались, – замечаю посредственно, прикрываю дверь детской, уводя «пациента» в сторону кухни.

– Я был готов, – повторяет резонно, присаживаясь напротив меня. Расстояние в метр, а, кажется, пропасть. Прикрываю глаза, возвращаясь в тот отпуск. Боль. Обман. Потрясение. Перекрывает ли хорошее эти составляющие?

Вывожу еле слышно, ощутимо дрожащими губами:

– Я была не готова. В данной ситуации, вы с ней слишком похожи. В своем желании любой ценой заполучить то, что хочешь… Год назад ты прекрасно осознавал, что всё идёт к очередному нашему расставанию. Мучился сам. Изматывал меня. Мы оба слишком старались, чтобы всё казалось «нормально». Но ведь «натяжка» отношений – это далеко не свобода. Я никогда и ни в чём до тебя не дотягивала. И даже в плане ребенка ты сам всё решил. Я же, как и ты сейчас, была полностью не готова.

– Но ты ведь не жалеешь? – выводит риторически. Ждёт ответа. Хотя, в этой фразе можно просто опустить вопросительный знак.

– Смотря на дочь-нет, – проговариваю без тени сомнения.

– А на меня? – уточняет с долей обиды, что в подобном контексте, более соответствует мне.

– Дети не виноваты, что родители идиоты, – вторю с улыбкой, пытаясь вернуть разговор назад.

Взъерошивает волосы, упираясь взглядом в поверхность стола. Пауза затягивается. Время слишком давит на оголенные нервы. Достаёт сигарету. Точно маятник, монотонно крутит её между пальцев. Я разрешаю курить на балконе. Поэтому здесь, она так и остаётся не зажжена.

– Я просто вышел из кабинета и поехал ближайший бар. До этого, оставив на столе подписанные бумаги на развод. Предложил ей пару дней для раздумий.

– Это подло. Не считаешь? – морщусь, пытаясь представить себя в чужой шкуре. – Осталось добавить купюру на аборт и совесть чиста.

– Твоя формулировка в записке кажется лучше? – издевается ироничным тоном, продолжая со злостью, – Я после мальчишника долго не мог врубиться, что это не шутка и ты реально уходишь. За день. До свадьбы.

– Мне казалось так всем будет лучше.

– Насмеши Бога, рассказав ему свои планы, – выдает со смешком, замечая посредственно: – Погорячее кроме чая ничего нет? А то меня мучительно быстро отпускает.

Мотаю головой, барабаня пальцами по глади стола.

– Мне действительно казалось, что я поступаю как лучше. Вы лишили меня возможности выбора. Но он был у тебя.

– С твоей подачи я отлично отыграл эту партию, – растягивает губы в улыбке, концы которой неизменно кренятся вниз, превращая былую в гримасу.

– Давай не будем ворошить былые обиды. Всё есть так, как есть.

– И время неуклонно движется к его возвращению, – замечает резонно. – Я уже чувствую этот вой приближения ветряных мельниц, зовущий пуститься в атаку.

– Прекрати, – кривлюсь, проговаривая несмело. – Не с твоими «вновь открывшимися обстоятельствами».

Замолкаю, сверля взглядом одну точку на глади стола.

– Я боюсь ему в чём-то признаться и понятия не имею, как он отреагирует на все изменения в моей жизни. А сегодня вообще, не подумавши, ляпнула про тебя. Только ты прав, Дим. Это моя незаконченная глава и я никак не могу двигаться дальше, расставив в ней очередное многоточие.

Подходит, прижимая к груди. И я обнимаю в ответ, прячась в его руках от всего лишнего мира. Наклоняется, тихо шепча:

– Я не лгал о том, что могу поспособствовать твоему выезду на два-три дня.

– Нет, – мотаю головой, проговаривая скороговоркой, – У меня проект. Обязательства. И я просто не смогу ещё раз собрать себя по кускам, если что-то пойдет не так.

– Кусь, – ласкает тембром голоса, поглаживая ладонью по волосам. – У меня очень большой опыт в склеивании твоего сердца.

– Не продолжай, – прошу тише. -Мне больно.

– Мне тоже, – вторит бесстрастно. – Только, если представится такая возможность, я потрачу все силы на то, чтобы попробовать сделать это снова.

– В этом случае мне действительно придется смириться, – усмехаюсь, вдыхая знакомый запах, что всегда ассоциировался с полной защитой.

– Бойся своих желаний, родная, – издевается, пропуская в голос улыбку. – Ты жестоко провоцируешь на то, чтобы активно начать ставить этому парню палки в колеса.

– Не смей, – молю тихо, считывая эту фразу далеко не как шутку.

– Похоже ты слегка переоцениваешь мою безграничную любовь к тебе, – выдыхает протяжно, задумчиво произнося: – И совсем не учитываешь зудящего чувства собственности.

Отстраняюсь, упираясь взглядом в глаза. Выдавливая дрожащим голосом зыбкую просьбу:

– Пообещай. Пожалуйста.

– Я дам ему фору в несколько дней, но, если он опять накосячит… – губы растягиваются в улыбке, которая не предвещает хорошего и мне остаётся лишь ждать оглашения, что будет произнесено дальше. – В общем, буду скор на расправу, – дополняет излишне уверенно. -Такой расклад тебя устраивает?

– И да, какая бы хрень не закрутилась в ближайшее время в моей жизни – я её улажу. Но, только, не жди от меня разрешения вывести куда-то Алиску. Кусь, она моя. И я буду рядом. Всегда. Тут, уж действительно, кому-то придется смириться.

Глава 4

Вереница дней, протянувшаяся следом, мало отличалась друг от друга. Димка уходил с утра, возвращался к позднему вечеру. С каждым днем всё чаще прибывал в глубокой задумчивости.

Его супруга, пользуясь всеми доступными рычагами воздействия, неустанно требовала присутствия в своей жизни. Он шёл на это с большой неохотой, всеми правдами и неправдами отлынивая от обязательств.

Ссоры с отцом отражались блокировкой счетов, срывом контрактов. Наставления матери натягивали истощенные нервы.

Её нравоучения, то и дело, отражались и на мне. Разряжались личными звонками и встречами.

Меня обвиняли в лицемерии. В попытке забрать чужое. Разрушить прекрасную семью, картинку которой столь скрупулёзно создавали. Меня, как и прежде, только отныне в открытую, называли его «глупой ошибкой молодости» и считали помехой на пути к настоящему счастью.

Глупо было даже представить, чтоб в сложившихся обстоятельствах Димке позволят «соскочить» со столь «обоюдно выгодного проекта». Ждать вмешательства в свою сферу деятельности для меня было попросту невозможно. А «помехи» с пути великих и могучих, как известно, следует вовремя убирать. Поэтому, в очередной раз, встретив на прогулке с ребенком несостоявшуюся свекровь, пришлось вернуться к разговору с Верховцевым. Объяснить, что и в его интересах как можно скорее покинуть пределы моей неблагонадежной квартиры.

К тому времени, с его лёгкой подачи, в моей жизни появилась помощница. Без которой, отныне, гулять с ребёнком я не решалась. На улице, в одиночку, велик риск встретить вездесущих советчиков, которые радеют за счастье и благоразумие своего великолепного сына. И никакие ребята Верховцева им не чета. Глупо спорить с тем, кто может лишить тебя хорошего места. Глупо надеяться на то, что со мной не решаться поговорить по-другому. Надавить на больное.