Карнавал

Карнавал. Столица охвачена бушующим весельем. Горожане не разговаривают – поют, не ходят – танцуют. Мраморные изваяния и те, кажется, вовлечены в водоворот пляски. На спешно возведенных подмостках жонглеры сменяют акробатов, фокусники – жонглеров, канатоходцы – фокусников.

Зрители наряжены причудливее актеров. Кругом мелькают напудренные парики и черные треуголки, кружевные веера, плащи с капюшонами. В таком плаще мужчину не отличить от женщины, потому забыты обращения «господин», «госпожа». Друг друга называют просто:

– Маска.

Ни одного открытого лица. Маски бархатные и атласные, маски восковые и гипсовые, стеклянные и фарфоровые. Маски с птичьими клювами и кошачьими усами, маски королей и шутов, разбойников и святых.

Карнавал. Время веселья и наслаждений. Время тайных убийств и открытых поединков. По ночам слышны тяжелые всплески, по утрам из каналов вытаскивают погибших. Пока одни погружены в траур, другие – ликуют.

Театр каждый вечер полон, актрис осыпают цветами и драгоценностями, актеров – любовными признаниями. Тех, кто на сцене, вознаграждают рукоплесканиями и криками «браво», для тех, кто за сценой, откупоривают бочки с вином.

– Чтоб ты лопнул! – Мирта в сердцах хлопнула дверью.

Снова взялась за кисти, заканчивая набросок: верхом на ослике ехал пузатый Силен. Нос его был багров, щеки раздувались, тщедушный осел покачивался под тяжестью дородного всадника. Мирта добавила краски щекам Силена и сердито посмотрела на дверь. Точно такая же бесформенная фигура удалялась по коридору театра, вздыхая и придерживаясь за стену.

– Пьяница!

Она подправила выразительный нос Силена. Неверные шаги за дверью постепенно затихли.

– Не убился бы на лестнице, – вполголоса пробормотала Мирта.

Прислонила рисунок к стене и отошла на несколько шагов.

– Почему Силена изображают винным бурдюком? – негодовала она. – Силен из Геркуланума – стройный мужчина с благородным лицом. Ни на какого осла он не громоздится. Напротив, стоит твердо, держит на плечах малыша Диониса. Да еще забавляет маленького бога игрой на цимбалах, – она перебирала кисти в поисках самой тонкой. – Так вот римляне обзывали Клеопатру пьяницей. А все из-за ее перстня с надписью «Опьянение». Но речь-то шла о мистическом опьянении. О вдохновении, если угодно, – добавила она невнятно, приступая к ослиным ушам.

В коридоре простучали легкие шаги, дверь приоткрылась, в мастерскую заглянула танцовщица, успевшая сменить полупрозрачные туники на костюм богини огня – оранжевое платье, алый плащ и алую полумаску. Капюшон она презрела, не желая скрывать напудренные локоны, перевитые бордовыми лентами и украшенные фальшивыми рубинами.

– Мирта, пойдем с нами. Посмотрим факельщиков на площади Грез и покатаемся на лодке. Джованни обещал довезти нас до самой гавани.

– У меня много работы.

Мирта отогнула часть гигантского холста, намотанного на деревянный стержень. Танцовщица понимающе кивнула, узнавая декорацию – сад, залитый лунным светом: на песчаных дорожках чернели тени статуй, серебрилась листва деревьев, мерцали струи фонтанов. Точнее, должны были мерцать. Местами краска осыпалась, и капли воды зависли в черном небе, противореча закону тяготения.

– Надо подновить.

– Успеешь, – отмахнулась легкомысленная танцовщица.

– Нет, краска долго сохнет, – возразила Мирта, едва сдерживаясь. – Мэтр Гиро придет в бешенство, если не справлюсь вовремя.

– Жаль, – танцовщица беспечно улыбнулась и убежала.

Едва дверь захлопнулась, Мирта со злостью погрозила кулаком пузатому Силену.

– Кто пропил последние деньги? Прикажешь петь и плясать в этих обносках?

Половицы в коридоре вновь заскрипели. Вероятно, к Мирте рвались очередные доброхоты, чтобы позвать ее разделить всеобщее веселье. Рассвирепевшая художница схватила банку с краской, готовясь запустить в первое же лицо, озаренное улыбкой.

В дверь постучали. Мирта раскрыла рот. Церемонии в театре были так же редки, как добродетельные актрисы.

– В-войдите, – выдавила Мирта, аккуратно возвращая банку на место.

На пороге явилась пышная блондинка, ведавшая костюмами. Величественная фигура и гордый профиль могли принадлежать какой-нибудь древней жрице. Ее легко было вообразить у каменного алтаря, занесшей кинжал над распростертым пленником. Вероятно, подобные фантазии рождались не у одной Мирты, ибо грозной костюмерше никто не осмеливался перечить. Художники заискивающе показывали ей эскизы костюмов, а швеи подобострастно приглашали на все примерки. Даже примадонна, изводившая капризами парикмахеров и гримеров, не осмеливалась роптать. Только украдкой жаловалась, будто костюм ей не к лицу: цвет – бледнит, фасон – простит, а покрой – старит.

Костюмерша подбоченилась и смерила художницу оценивающим взглядом.

– Так и просидишь весь карнавал взаперти?

Мирта тотчас разразилась слезами, оплакивая ветхую одежду и загубленную жизнь.

– Возьми платье из костюмерной.

Мирта вторично оцепенела от удивления. Грозная костюмерша схватила ее за руку и повлекла за собой.

– Выбирай.

Мирта, словно зачарованная, медленно брела меж рядами воздушных туник – розовых, белых, серых, голубых, бледно-желтых и бледно-зеленых; туник, украшенных искусственными цветами, пышными бантами, блестками и серебряным шитьем.

Нет, для буйного веселья карнавала туники были слишком бесплотны, слишком невесомы. По той же причине Мирта отвергла греческие и римские одежды, а так же откровенные платья Древнего Египта.

Заковывать себя в броню или латы ей не хотелось, пышные фижмы казались слишком громоздкими, пестрые наряды жительниц Африки или Америки – чересчур вызывающими.

Замерев, она разглядывала наряд Изольды – золотистый бархат падал мягкими складками, поверх бархата струилась тонкая газовая накидка. Увы, Мирта не могла похвастаться роскошными формами примадонны и рисковала выскользнуть из платья раньше, нежели выйдет из театра.

– Не нравятся костюмы? – хозяйка сокровищницы оскорбленно поджала губы.

Мирту испугало это царственное неодобрение.

– Нет, почему же?

Впопыхах она схватила одежду, висевшую ближе всего. Костюмерша сдвинула брови, оценивая выбор.

– Наряд пажа? Что ж, при твоей худобе…

Мирта обиделась – всю жизнь полагала себя стройной, а не худой.

С помощью костюмерши она живо облачилась в темно-вишневую куртку и короткие пышные штаны, натянула высокие сапоги. Костюм дополняли тонкие перчатки и бархатный берет. Мирта ловко закрутила и упрятала под берет длинные косы.

Костюмерша оглядела ее придирчивее, нежели художник изучает только что оконченное творение. Милостиво кивнула.

– Неплохо. Только… вряд ли найдешь подходящего кавалера. С тобой начнут заигрывать молоденькие девушки.

Мирта засмеялась. Пусть знатных кавалеров и богатых покровителей ищут актрисы, ей достаточно просто танцевать и веселиться.

– Не забудь… – костюмерша широким жестом обвела ряды масок.

Мирта подошла ближе. На нее взирали десятки пустых глазниц. Античные маски – с трагическими изломами или веселыми изгибами ртов – перемежались с безгубыми масками наемных убийц. Изящные полумаски вельмож чередовались с грубоватыми личинами Бригеллы, Арлекина, Коломбины и Панталоне. Чуть содрогнувшись, Мирта отвернулась от бородатого Сатира и безносой Смерти.

– Можно эту?

Костюмерша величественно повела подбородком, и Мирта, быстро надев маску, взглянула на себя в зеркало. Темно-вишневый атлас скрыл половину лица, надбровные дуги засияли мелкими блестками, на щеках вспыхнули тонкие лучи маленьких звезд.

– Днем мишурный блеск жалок, – заметила костюмерша, – а ночь, подобно театру, превращает стекляшки в алмазы. Бери, если хочешь. В этой маске знаменитая Лентини играла Марию Стюарт. Говорят, – она приглушила голос, – маска приносит несчастье.

Мирта, опасаясь обидеть благодетельницу, сдержала улыбку – известно, нет людей, суевернее актеров. Поспешила к двери. На пороге обернулась, отвесила изысканный поклон – юный паж прощался с королевой. Костюмерша ответила снисходительной улыбкой. Обронила вскользь:

– Шпаги не хватает.

* * *

«Шпаги не хватает, – твердила Мирта, сбегая по ступеням. – Что ж, разумно». Она отстала от подруг и выходила в город одна. А потому с каждой минутой ей все больше хотелось ощутить на боку тяжесть оружия.

Одержимая этой идеей, она поспешила за кулисы. Спектакль еще не закончился. Герой в одиночку отбивался от наседавших убийц. Мирта осторожно прокралась меж машин, приводивших в движение морские волны. Мимоходом оглядела декорации, осталась довольна. Казалось, сцену замыкала гряда скал, зловеще мерцавших в лунном свете. Но, проникнув за скалы, Мирта прекрасно рассмотрела сквозь них переполненные ложи и партер, сцену и мечущегося по ней героя.

Судя по топоту и одышке, победа давалась нелегко. Мирта расслышала сдавленный смешок и уверенно двинулась на звук. Герой совершил очередной пируэт, рухнул на одно колено – сцена затряслась. Рядом снова задохнулись от смеха.

– Ваш ученик делает успехи, – тихонько шепнула Мирта.

Учитель фехтования сверкнул белозубой улыбкой. Мирта затаенно вздохнула, как вздыхала всякий раз, видя эту улыбку. Но, как и прежде, ее волнение осталось незамеченным – учитель фехтования прислушивался лишь к дыханию примадонны.

Мирта легонько коснулась его руки.

– Риккардо, одолжите мне шпагу.

– Зачем? – он вытянул шею, наблюдая за перемещениями неуклюжего фехтовальщика. Фыркнул: – Вот увалень!

– Нельзя за неделю стать искусным бойцом, – рассудительно возразила Мирта, не столько выгораживая актера, сколько напрашиваясь на комплимент.

Надежды ее оправдались, ибо Риккардо мгновенно откликнулся:

– Кто мешал ему проявить прилежание, подобное твоему, и упражняться полгода? Надо любить шпагу…

Мирта прикусила язык, чтобы не выпалить: «Или учителя».

– Зачем тебе шпага? – повторил Риккардо, не отрывая взгляда от сцены.

– К костюму положено.

Теперь он взглянул на нее – впрочем, без особого любопытства. Миртой овладело сильнейшее искушение. «Сказать, что я одинока, нуждаюсь в защите? Вдруг захочет сопровождать?» Она в очередной раз вздохнула – горше прежнего. «Риккардо скорее посмеется: «Какой из тебя фехтовальщик?!» И оружия не даст».

Раздались бурные аплодисменты – герой сразил последнего недруга и водрузил ногу на грудь упавшему.

– Хорошо, музыка заглушает его сопение, – бросил неумолимый учитель и потянул Мирту за собой.

«Не у всех же осанка и манеры герцога,» – думала она, видя силуэт Риккардо на фоне освещенного дверного проема.

Учитель фехтования жил, подобно самой Мирте, в театре, и с учениками занимался прямо на сцене или – если там шли репетиции – в просторных фойе. Стены его клетушки были сплошь увешаны оружием – короткими римскими мечами, кривыми турецкими саблями, тяжелыми двуручными рыцарскими мечами, кинжалами милосердия – ими приканчивали противника сквозь доспехи – и кинжалами, какими отражали удары на дуэли, шпагами и рапирами – разной длины.

Подавая ей оружие, Риккардо сказал:

– Помнится, ты предпочитаешь рапиру.

Мирта не стала объяснять, почему это так. «Шпагой можно не только колоть, но и рубить – шрамы остаются чудовищные. След от удара рапирой – едва заметен».

Пальцы привычно обхватили рукоять. Стальное кружево гарды прекрасно закрывало руку.

– А для левой руки… – Риккардо потянулся к даге с крепким плоским клинком, но Мирта его удержала.

– Лучше стилет.

– Изволь, – он снял со стены кинжал в простых черных ножнах, на мгновение обнажил тончайший треугольный клинок. – Спрячешь в сапоге или под курткой?