Святы и прокляты

© Андреева Ю.И., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2015

* * *

Случилось это сразу после Пасхи. Не дождавшись Троицы, тысячи отроков тронулись в путь, покинув кров свой.

Иным из них минул едва шестой год. Другим же впору было выбирать себе невесту, они же выбрали подвиг и славу во Христе. Заботы, им порученные, позабыли третьи. Те оставляли плуг, недавно взрывавший землю; те выпускали из рук тачку, их тяготившую; те покидали овец, рядом с которыми сражались против волков, думая о других супостатах, магометанской ересью одержимых… Родители, братья и сестры, друзья упорно отговаривали их всех, но твердость подвижников была неколебима. Возложив на себя крест и сплотившись под свои знамёна, отроки двинулись на Иерусалим… Мир называл их безумцами, но они упорно шли вперед.

Средневековые историки о начале детского крестового похода 1212 г.

Он шествовал, как подобает Его Императорскому Величеству, со множеством повозок, груженных золотом и серебром, батистом и пурпуром, драгоценными камнями и дорогими предметами, со множеством верблюдов. Огромное количество сарацин и эфиопов, обученных многим искусствам, с обезьянами и леопардами охраняли его деньги и сокровища. Так, в окружении большого числа князей и воинов, он дошел до Вимпфена.

Летописец из Эберсбаха о шествии императора Фридриха II

Глава 1. Свет в ночи

Ночь. Только цикады звенят так громко, что, право, подкрадется какой-нибудь душегуб – шагов не расслышишь.

В свете факела молодой человек пытается содрать кинжалом дерн: дерг-дерг – крепко держится корнями сорная трава подорожник да осока; не желает отдавать своего цеплючий репей. Юноша втыкает клинок раз и другой, рубит, режет, пытается отодрать кусок пахнущего свежей землей дерна. Это тебе не на огороде копаться, не рыхленные-перерыхлённые грядки окучивать, не с виноградником возиться! Кинжал ударяется о камень, врезается в корень давно сгнившего дерева. Парень плюет на руки, продолжает. Когда удается очистить от дерна крошечный пятачок, в дело идет лопата.

– Слишком глубокой ямы не копай. Широкая тоже без надобности. Два локтя – и будет! – наставляет его отец. – Ты мне еще спасибо скажешь, когда дела пойдут.

– Ага, пойдут! Верно матушка говорит: дойдет слух до нашего сеньора – все кости переломает, руки точно крадунам бессовестным отрубит. И будет прав.

– Есть ему дело до нашего поста, как же! Встречаем прохожих, проезжих, расспрашиваем не шпион ли, не еретик, получаем денежку – и нам хорошо, и городская казна не в обиде.

Вместе они поднимают с земли приготовленный заранее постовой столб и аккуратно помещают его в ямку.

– Посуди сам. Вот где мы должны стоять? На дороге Красной, на въезде в Салерно. Дабы блюсти интересы нашего сеньора, получая подорожную мзду. Но Красная большая, и кто помнит, где конкретно должен размещаться наш пост? Скажешь, сеньор Салерно помнит? Епископ знает? Вот и я о том же…

Другое дело, если мы немножко сместим этот пост в сторонку, так чтобы захватить Торфяную дорогу, ведущую в Амальфи, где нынче ярмарка… То есть мы чуть-чуть сдвинемся в сторону от Красной, и уже завтра будем собирать въездную подать за посещение ярмарки. Знаешь, сколько народу проедет по этой дороге? А я тебе наперед скажу: не мало.

Наш сеньор, долгие лета ему и его деткам, ждет от нас въездной пошлины. И он ее получит. А тот, что в Амальфи, все равно приберет к рукам пошлину с основной дороги. С Торфяной же мы и сами не побрезгуем. Ихнее ушехлопство нашим богатством обернется. Забыли, поди, что в Амальфи ведут две дороги, и по Торфяной пойдут купцы, отторговавшие свое и забравшие товар на рыбной ярмарке Неаполя. За ярмарочные дни мы сумеем заработать мамке на корову, а то и лошадь купить! До утра нужно управиться и на пост заступить… Грехи наши тяжкие, – он крестится. – Дерном землю прикроешь, будто давно стоит. В базарный день каждая минута на счету, не до препирательств.

Да не трясись ты так, образина! Думаешь, я первый раз границу двигаю? Эх, молодо-зелено… Слышь: ты что, сеньора Амальфи пожалел? Чего его жалеть-то? Не наш это сеньор. Твое дело на посту стоять, да интересы Салерно блюсти. А об Амальфи – пусть его стражники пекутся… Хватит уже здесь. Глянь лучше, глазки молоденькие, что там впереди? Не могу разобрать. Там вот, откуда свет?..

* * *

Сквозь щелку в исповедальне ясно видно плечо отца Грегори и кусок накидки сеньоры фон Уршперг. Мог бы и ближе подойди, старый черт! Впрочем, береженого бог бережет: напугал дурака, так тот теперь и не знает, каким боком встать к схрону таинственного незнакомца, дабы не заработать удар ножом. Лиц не видно, зато все слышно – лучше не придумаешь, даже извечное церковное эхо не мешает.

– Если вы не вывезете детей из города, их убьют, и никто уже не сможет этому помешать. Они последние в роду, и сеньор Малабранка это дело не оставит, посулите вы ему хоть мешок золота. Никто не щадит кровников. Уезжайте, и как можно быстрее, сударыня.

– Куда мне ехать? – надтреснутый старушечий голос напоминает орлиный клекот. – Пусть режут, стреляют. Я свое отжила. Но внуки? Сердце кровью обливается.

– Я уже пытался говорить с доном Малабранка, безуспешно. Он явится: сегодня, завтра или через неделю, но непременно придет со своими головорезами. Он хочет, чтобы город выдал ему детей летописца, или весь Амальфи будет вырезан. Если вы не спрячете их прямо сейчас, Совет старейшин выдаст ребят по первому требованию Себастьяно Малабранки. Ему не придется даже брать город в осаду: ремонт стены и так обошелся казне в кругленькую сумму, не говоря о воротах! Я вам не враг.

– Я знаю, святой отец! Но есть еще Лучиано – мой родной племянник, сын моей двоюродной сестры, мы ждем его со дня на день. Он должен забрать ребят и увезти туда, где их не найдут. Я уже просила вас отправить Анну в монастырь капуцинок, но вы…

– Смеетесь, право? Выйдите из храма и посмотрите! Вон он монастырь. Думаете, слуги сеньора Малабранки поленятся подняться к Божьему дому по одной из каменных лестниц? Бесполезно прятать Анну так близко, ее все равно выдадут – и тогда… Что же Лучиано?

– Лучиано из Риволи должен забрать детей. Я не вру. Если в город заявится Себастьяно Малабранка, вы могли бы укрыть их по крайней мере до прихода Лучиано. Если вы сделаете, как я прошу, Господь не оставит вас, я же… – Она зашептала на ухо священнику: – У Лучиано будет знак, кусок зеленой парчи, такой не купишь на нашем рынке. Я слепа, но вы-то знаете, что такое парча.

– Будь по-вашему, – священник вздыхает. – Я спрячу детей в храме, и да защитят их мощи святого Андрея. Но не моя вина, если люди сеньора Малабранки обнаружат их здесь.

Стуча по каменному полу клюкой, старуха покинула храм. Рудольфио дождался, когда ее шаги стихнут и выбрался из своего убежища.

– Я сделал все, как вы приказали, сеньор, – руки священника заметно дрожали. – Вы пришли за этими детьми. Назовитесь Лучиано из Риволи и заберите их, ради всего святого. Не сегодня завтра Себастьяно Малабранка все равно ворвется в город и не оставит здесь камня на камне.

– Мне нужна зеленая тряпка. – Незнакомец покрутил головой и, приметив что-то, устремился к алтарю.

– Это праздничный покров Девы Марии. Вы ведь не собираетесь грабить церковь? – запротестовал было священник.

– Старуха на ощупь отличит парчу от любого другого материала, – ловко перепрыгнув через крошечную загородку, незнакомец аккуратно снял кусок материи с головы Непорочной Девы. – Как раз зеленая парча. Точно специально! – Он усмехнулся. – Уверен, у матери нашего Бога найдутся и другие наряды. – Отсалютовав священнику и не оборачиваясь больше, нехристь выскользнул из церкви.

* * *

Жилище сеньоров фон Уршперг Рудольфио приметил сразу же, как приехал в Амальфи. Добротный, с флюгером в виде трубача, весь поросший зеленым плющом, дом был словно втиснут в скалу, составляя с ней одно целое.

Справа и слева от него, на крышах соседних домов, располагались цветущие сады. Широкие кадки с водой размещались в специально выдолбленных в скальной породе углублениях. Между домами умелые жители вырубили ступеньки и небольшие площадки, где играли дети, вальяжно разгуливали толстые рыжие и белые куры, грелись на солнце дворовые собаки.

Теперь же, когда Рудольфио получил имя, которым должен был представиться, а также опознавательный знак, дело уже не казалось ему таким заковыристым, как вначале. Одно плохо – граф Гонсало Манупелло, прозванный за созданную им собственную сеть шпионов Спрутом, потребовал доставить в Амальфи летописца Бурхарда Уршпергского^[1], а тот уже неделю, по милости скорого на расправу кровника, гнил в церковной земле. Так что Рудольфио не оставалось ничего иного, как с риском доставить заказчику хотя бы детей погибшего.

Дожидаясь вечера, Рудольфио отправился в ближайший трактир, где поужинал и выпил пару кружек кислого вина, а с наступлением сумерек он уже стучался у ворот знакомого дома.

В окошечко над дверью на него глянули бесцветные старческие глаза под белыми кустистыми бровями.

– Мое имя Лучиано из Ривали. Доложите сеньоре фон Уршперг! – заявил Рудольфио, и тут же старая массивная дверь распахнулась перед ним, даже не скрипнув.

Старик в сыромятных сапогах с обрезанными голенищами, одетый в коричневое домашнее сюрко и кожаную безрукавку, поспешно закрыл за гостем дверь. Кланяясь и точно старый пес заглядывая в глаза, он побежал показывать дорогу.

В большом душном и темном зале, окна которого были закрыты ставнями, на полу под ногами шуршал высохший камыш. Посреди зала на здоровенном неудобном кресле восседала похожая на орлицу носатая старуха в черной кружевной мантилье поверх шелкового головного платка и в черном до пола шерстяном платье. Из-под подола торчали узкие носы старомодных башмаков.

Перед ней на крошечных табуретах сидело двое детей – отрок лет двенадцати и девочка лет девяти, с распущенными по плечам светлыми волосами. При виде незнакомца они вскочили, причем мальчик обнажил меч.

Рудольфио широко улыбнулся юному защитнику, эффектным жестом выхватив из-за пазухи зеленую парчу, и взмахнув ею в воздухе, точно тореадор плащом, накинул трофей на плечи девочке. Та ойкнула, мальчик что-то шепнул бабушке, и старуха, опираясь на руку внука, медленно поднялась навстречу гостю:

– Лучиано! Мы уже думали, что ты не придешь!

Опомнившаяся девочка, криво поклонившись новоявленному «родственнику», метнулась в сторону бабушки, и та дрожащими руками ощупала ткань, всего несколько часов назад покрывавшую Деву Марию.

– Парча. Никакого сомнения, парча.

– Зеленая парча, бабушка, – помогла ей внучка.

– Та самая. Мой покойный муж привез эту парчу из земли неверных. Половину рулона мы подарили на свадьбу моей сестре и еще половину преподнесли по куску в три разных храма. Храм Андрея Первозванного и храм при монастыре капуцинок – эти в нашем городе. А так же в Неаполе… Удачно, что Жанна сохранила этот кусок. Его невозможно спутать ни с чем иным… Подойди ко мне, племянник, дай мне обнять тебя напоследок.

Рудольфио приблизился к старухе, склонившись к самой ее груди, но та и не подумала его обнять, как бы это сделала любая другая. Вместо этого сеньора осторожно коснулась чувствительными пальцами лица гостя и быстро ощупала его, точно лепила посмертную маску.

– Да, мои пальцы никогда не обманывали меня. Ты сын моей сестры Катарины. Ты пошел в нашу породу, в этом нет никакого сомнения. Лучиано, ты спасешь детей?

Он поспешно кивнул, поцеловав руку, нежелающую отпускать его, а затем, сообразив, что старуха просто не может видеть его, уточнил:

– Я бы хотел, чтобы детей собрали немедленно. Через пару часов, когда начнет темнеть, мы выйдем из дома и постараемся покинуть город незамеченными.

– Будет так, как ты скажешь, – старуха понимающе кивнула. – В отличие от глупого кровника сын моей сестры понимает, что значит королевская кровь. Слуги приготовят вам с собой еду и теплые плащи.

– Зачем нам теплые плащи, бабушка? Ведь лето, – не поняла девочка.

– Возможно, несколько ночей, сеньорита, нам безопаснее будет спать на земле, – уточнил фальшивый Лучиано. – Себастьяно Малабранка узнает, что я забрал вас из Амальфи и будет искать на постоялых дворах.

– Твоя правда. – Сеньора фон Уршперг одобрительно кивнула.

– Отец учил меня владеть мечом! – вспыхнул мальчик.

– Уверен, это знание пригодится нам во время путешествия, – улыбнулся Рудольфио. – Во всяком случае, я учту, что от тебя может быть польза.

– Лучиано! Все, что требуется сделать, это отвести детей в спокойное место. Лучше всего в Россано, где живут родственники их матери. Там позаботятся о них. Если не получится, делай так, как сочтешь нужным. Пусть возьмут другие имена, попросите защиты в каком-нибудь монастыре. Они могут работать переписчиками священных книг. Мой сын, царствие ему небесное, успел научить их не просто грамоте: под диктовку Константин и Анна способны писать так быстро, что говорящему обычно не приходится повторять.

– Я все понял. Мы теряем время. Пусть слуги соберут детей в дорогу.

– Да благословит тебя Бог Лучиано. Константин, Анна, слышали, что вам сказано? Собирайтесь…

Глава 2. Бегство

Темнота набросилась на городок Амальфи с проворством ночного хищника, вроде леопарда, охотиться с которыми ввел моду император Фридрих II из рода Гогенштауфенов. Сильные, могучие зверюги то ли были привезены Его Величеством лично, после победы в земле неверных, то ли являлись подарком султана и были доставлены позже. Так или иначе Фридрих получил двух пушистых и уже умеющих страшно шипеть, показывая зубы, котят, а затем, воспитав их, сделал своими друзьями, охотившимися с ним на крупную дичь. Нет ничего неотвратимее и страшнее леопарда на охоте!..

* * *

Из дома величественной старухи Рудольфио вывел детей, едва только начало смеркаться. А вот горный городок, где все улицы либо спуски, подъемы и ступеньки, либо сходни и колеи, по которым после дождя бегут говорливые ручьи, пришлось миновать как раз уже в темноте.

Хорошо, что Рудольфио из Турина большую часть жизни провел в так называемом «ласточкином гнезде» на замке одного знатного сеньора. Когда сеньор отправил впередсмотрящего на покой, тот еще лет десять в поте лица своего честно трудился наемным убийцей в гильдии Ночных котов. Так что Рудольфио прекрасно видел в темноте, а ребята более-менее ориентировались в лабиринтах улочек и проходных дворов.

В общем, выбрались как-то с Божьей помощью – но не к давно закрытым воротам, как поначалу думали дети, а через воровской лаз в полмиле от поста стражников. После чего оказались не на утоптанной дороге, а чуть ли не в диком лесу. Во всяком случае, беглецам так показалось в самом начале.

– Мы могли бы вернуться к городским воротам и дождаться там рассвета… – стараясь говорить как можно равнодушнее, предложил Константин. – После того как стража запирает город, там обычно собираются опоздавшие. Они жгут костры и всю ночь не спят, охраняя свое добро. Мы могли бы спрятаться среди них.

– Думаешь, Себастьяно Малабранка не опознает вас с сестрой? – удивился Рудольфио.

– Да где этот Малабранка, а где мы? – изумился, в свою очередь, мальчик.

– Ошибаешься, – перелезая через корягу, Рудольфио подал руку девочке.

Но та перепрыгнула через препятствие сама, должно быть, желая выказать перед новоявленным «родственником» удаль.

– Полагаю, что если ваш кровник и не узнал о моем приезде (меня в Амальфи никто не знает), то уже утром, когда откроют ворота, кто-нибудь из соседей отправит ему весточку о том, что дети Бурхарда Уршпергского сбежали. И тогда…

– Тогда мы столкнемся нос к носу с предателем-соседом! – первой догадалась Анна.

– Вот именно. Впрочем, сейчас идти станет заметно легче. Впереди тропинка, ведущая в деревню, я шел здесь днем. Буквально через сто шагов лес справа от нас расступится, и далее мы пойдем вдоль симпатичного озерца. А у воды всегда светлее, тем более, что сегодня полнолуние.

– Не озеро, а пруд. Поилка для коз, – догадалась Анна, с размаху налетев носком сапожка на корень дерева.

– Говорят, вокруг этого озера ночью водят свои хороводы маленькие мертвецы из детского крестового похода, что погибли в лесу. – Константин задрожал, а Анна прижалась к Рудольфио, вцепившись в его старенький плащ.

– Какого еще крестового похода? Да они досюда и не дошли, – с деланым спокойствием рассмеялся провожатый.

– Часть детей дошла даже до Рима, где встретилась с Папой. А вот потом…

– Потом отправилась к себе домой. А тех, кто не пожелал возвращаться, взяли к себе богатые семьи.

– Богатые семьи приняли только отпрысков дворянских родов, а простые дети… Говорят, не все решились снова идти через Альпы, да еще и без провожатых. Несколько сотен бродили по стране, ища себе места и пропитания … вот и до Апулии добрались.

– Если добрались, стало быть, не померли в лесу, – резонно заметил Рудольфио. – В любом случае меня они не тронут. А вы со мной… Эй вы, дети из крестового похода, отзовитесь! Это я, Рудольфио из Турина, вы знаете меня и не причините мне зла.

Ответом ему стала тишина, и только далеко заухала какая-то ночная птица.

– В деревне есть постоялый двор. – Константин испуганно оглядывался по сторонам, ожидая встретиться взглядом с ожившим мертвецом – не важно, знают они Рудольфио из Турина или впервые слышат, кинутся или молча пропустят.

– На постоялом дворе у нас нет ни одного шанса! – Рудольфио осмотрелся. Ветерок действительно доносил запах воды, но сквозь густой орешник озеро пока еще не было заметно. – Решено, заночуем где-нибудь здесь и утром тронемся в путь. И еще, запомните, меня следует называть Рудольфио из Турина, а вы мои дети.

– Турин – это далеко? – услышав, что они вдруг обзавелись отцом, Анна тут же позабыла про боль и уставилась на Рудольфио восхищенными глазами.

– Турин – рядом с Ривали, – коротко пояснил Рудольфио. – И вообще, если нас остановят, говорить буду я. Понятно?

Дети закивали.

В ту ночь они устроились прямо под звездным небом, нарезав ножами веток и травы для ложа и укрыв все это сверху плащами. На вкус Рудольфио, так даже слишком мягко получилось. Что же до детей, то они впервые ночевали не у себя дома, и все происходящее им неизменно нравилось.

На рассвете, новоявленный «отец» проснулся, ощутив сквозь травяную постель стук копыт раньше, чем к ним подъехал небольшой отряд одетых на охотничий манер всадников.

– Может, лучше было бы назваться вашим дедушкой? – запоздало предложил Рудольфио, но дети отрицательно замотали головами. Должно быть, сам молодцеватый вид их спасателя не вязался с образом старика, семенящего с палкой и в выцветшей от времени широкополой шляпе или вечно сидящего перед камином…

– А это что у нас такое? – охотник лет пятидесяти с длинными непривычно свисающими до самого подбородка усами, остановил коня над импровизированным ложем.

– Сеньор, мое имя Рудольфио из Турина, а это мои дети. Мы никого не трогали, не нарушали законов этих мест, разве что переночевали в лесу, так как не нашли постоялого двора.

– Сеньор здесь не я, – старый воин покосился на изящного юношу лет семнадцати, с совершенно белыми вьющимися волосами до пояса, в ярком синем плаще с серебристой броней на груди.

Рудольфио отвесил низкий, но не раболепный поклон:

– Доброе утро, сеньор! Как охота?

– Где твой Турин, а где Амальфи? И где твои лошади? Ты не похож на бродягу, а эти дети явно не выдержат столь долгой дороги.

– Мои дети способны на многое, не стоит их недооценивать, – подбоченился Рудольфио. – Впрочем, ты совершенно прав, и сейчас я собираюсь на место своей новой службы, в Апулию. В замок графа Гансало Манупелло, сына Джентиле Манупелло^[2]. – Он сделал паузу, давая возможность приставалам вспомнить, о каком таком графе идет речь, и решить, готовы ли они в случае чего рискнуть здоровьем ради сомнительного удовольствия схлестнуться с не сделавшим ничего предосудительного, прохожим.

– Гансало Манупелло, племянник бывшего сицилийского канцлера Вальтера фон Пальяра? – повернувшись к своему господину, спросил усатый.

– Так тот Пальяра, поди, лет двадцать уже червей в могиле кормит, – пожал плечами юноша. – Меня и на свете еще не было…

– А имя тем не менее помните… – наставительно проскрежетал усатый, делая знаки молодому господину, что, мол, ну их, к лешему: свяжешься с такими, потом вовек не отмоешься.

Рудольфио наблюдал за происходящим, спокойно скрестив руки на груди. Всадников было всего шестеро: среди них – пытающийся выказать себя героем маменькин сынок, который, судя по тому, что за него говорил дядька, возможно, еще совсем неопытен. Хотя, с другой стороны, чем еще заниматься молодому сеньору, как не постигать воинское искусство?

– Зачем понадобилось тащить сопляков в Апулию? Хочешь сказать, всю дорогу пойдете пешком? Меж тем обувка у девочки не подходит для такого путешествия, – юный господин явно высматривал, к чему бы придраться.

– В Апулию я веду их по личному приказу моего графа, а приказы у нас не принято обсуждать, – Рудольфио скорбно вздохнул. – Сказано вести, вот и веду.

– А можешь и не довести! – Юнец озорно и одновременно с тем хищно глянул на Анну. – Вы мне тут все зверье распугали. Видишь, лес пустой!

– Лето жаркое выдалось, вот зверье ближе к воде и ушло.

– Не умничай. Я строг, но справедлив. Вы мне охоту испортили, а я вас поохотиться приглашаю. – Он весело подмигнул слушающему его с открытым ртом Константину.

– Поохотиться – дело хорошее, – Рудольфио тянул время, пытаясь сообразить, что задумал молодой сеньор, в то время, как старый пестун, по всей видимости, уже обо всем догадался и мрачнел с каждым мгновением.

– Вот и хорошо. Какое у вас есть оружие?

– Самое обыкновенное, – Рудольфио с неохотой показал на пояс, где висел короткий меч и заметный кинжал. Метательные ножи были припрятаны у него за голенищами. А в походном мешке кроме собранного в дорогу провианта покоилась удобная веревка с небольшими, но достаточно удобными крючьями и кое-какие другие весьма странные штуки, о которых в этом горном краю, пожалуй, и не слыхивали.

– Сними меч, да и нож тоже давай сюда. Зверю не полагается оружия, – почти пропел юноша.

– Мы не звери! – без разрешения вступил в разговор Константин.

– Ваша милость, зверям полагается иметь крепкие зубы и острые когти, – наклонившись к своему господину, заступился за незнакомцев усатый. – Будет не интересно, если у них не останется возможности сопротивляться.

– Твоя правда, – юноша опустил голову, позволяя светлым, шелковым, как не у всякой девушки, кудрям закрыть его лицо. – И не по-христиански, и не интересно. Все одно, что батюшкиным крестьянкам подол задирать: ты ее мнешь, а она тебе слово сказать боится. Решено, оставь старику и мальчику по ножу. И… – он нежно поглядел на зардевшуюся Анну, – и барышне, что ли, дай, нетяжелый.

– Мы идем на охоту? – Константин переводил удивленный, недоверчивый взгляд с Рудольфио на щедрого незнакомца.

– Сеньор, мы люди его сиятельства графа Гансало Манупелло, – напомнил Рудольфио, – и граф будет недоволен, если со мной или с детьми что-нибудь случится.

– А мы ему не скажем, – обворожительно улыбнулся молодой господин. – Правда ведь, дядька Роже? А? Тела съедят звери, и никаких следов.

– Мы слишком близко к городской стене. Какие звери? – Рудольфио внимательно наблюдал за шестью охотниками, просчитывая свои шансы.

– Тогда придется вас закопать или, лучше, утопить в пруду. Лишнее время, конечно, ну да куда торопиться?

Усач, которого молодой господин назвал Роже, сплюнул, отвернувшись от, казалось, вошедшего во вкус юноши: понял, судя по всему, что не получится разубедить барчонка. Теперь главное, чтобы все прошло быстро, и по возможности, без сторонних глаз.

– Вы станете стрелять в девочку?! – Рудольфио казался потрясенным этим своим открытием, на самом же деле он уже смекнул, что из шести охотников, в случае ближнего боя, реальная угроза может исходить только от усатого дядьки Роже.

Сеньора сопровождал еще юноша в монашеском облачении, по всей видимости – на правах молитвенника или Евангелия, которые так любят таскать с собой странствующие рыцари. Еще два высоких неотесанных парня – судя по внешнему сходству, братья – могли быть псарями (во всяком случае, именно они держали на привязи собак). Жирный, низколобый подросток – возможно, являлся родственником молодого охотника, и тот таскал его за собой из жалости или по приказу маменьки. В общем, ничего чрезмерного. Господь любил убийцу Рудольфио и обычно не отпускал ему сверхсложных испытаний. Хвала Всевышнему! Все эти мысли пролетели в голове Рудольфио в считанные мгновения.

– Девочка, говоришь? Юная фрейлина или даже фаворитка графа Гансало Манупелло? М-да… – молодой господин намотал на палец длинную шелковую прядь своих волос. – Слушай, мадонна, – он криво улыбнулся Анне, неуверенно сжимавшей в руках нож. – Ты когда-нибудь трубила в охотничий рог?

– Дома у батюш… – она осеклась, кинув испуганный взгляд на Рудольфио. – У бабушки, да, сеньор.

– А ну? – господин протянул руку.

Толстый парень торопливо снял с шеи и протянул ему рог.

– Да не мне, горе мое! Прекрасной донне.

Анна послушно приняла рог и набрав в легкие воздуха, изо всей силы дунула. Как ни странно, звук получился вполне сильный.

– У меня вот какое предложение, – наклоняясь к «жертвам», заговорщически начал молодой охотник. – Мы сейчас сыграем в одну игру. Мы – охотники, а вы… – вы звери. Игра начнется с первым ударом колокола на соборе Святого Мартина, это уже скоро. После чего вы двое, – он ткнул пальцем в перчатке в сторону Рудольфио и Константина, – побежите так быстро, как еще не бегали до сего дня. А потом схоронитесь. Мы же выждем четыре раза «Отче наш» и столько же «Верую», которые прочитает мой благочестивый друг Адальберт. После чего начнем охотиться. И вам и нам даётся одно время. Оно закончится, после того как Адальбертушка прочитает «Отче наш» сто раз кряду.

– Мадонна! – Он обернулся к готовой заплакать Анне. – Ты умеешь считать до ста?

– И считать, и писать, – девочка гордо вздернула подбородок.

– Вот и считай. А то монахи – люди увлекающиеся. А как выйдет ровная сотня, тут же труби в рог. Это и будет сигнал к окончанию игры.

– А если она раньше затрубит? – Адальберт спешился и теперь стоял подле девочки.

– Тогда мы вернемся на оставленные позиции, но наших новых друзей уже ни о чем предупреждать не станем.

– А когда вы нас поймаете? – стараясь выглядеть смельчаком, задал вопрос Константин.

– Эх, запретил мне батюшка в это лето пополнять зверинец, так что… – он задумался. – Живьем вы мне не нужны, а вот в качестве шкур…

– Понятно. – Рудольфио присел на корточки перед Анной. – Следи за монахом и не труби раньше времени. Как только, так сразу. Упаси тебя Боже сделать это не ко времени.

Анна убито кивнула, глотая слезы. Молодой охотник послал воздушный поцелуй ей, в то время как монашек привязывал своего коня.

– Держите ножи при себе, – усатый Роже вдруг подошел почти вплотную к Константину, показав жестом, чтобы тот поднял руки, а сам принялся шарить по одежде мальчика.

Ну что там можно было спрятать? Рудольфио хотел уже высмеять излишнюю подозрительность пестуна, но тому, похоже, было плевать на мнение о себе.

– Справа от вас городская стена, – взялся наставлять он детей. – Там кусты орешника плотные, сквозь них никакая стрела не пройдет. Прямо побежите – обрыв. А если в сторону вон той высокой ели возьмёте, дальше болотце хитренькое – на вид вроде бы крохотное, но с придурью, не иначе порченая водяница шутки там шутит. Хотя… если по воде пойдете, ни одна собака следа не возьмет. На деревья не лезьте, барчук их сызмальства все излазил, вмиг сыщет. Поняли?

– Поняли, – охнул Константин.

Роже тут же переместился ко второму, взрослому пленнику.

– Спасибо за совет, – прошептал сквозь зубы Рудольфио. – Но только коли мы уйдем, как быть с девочкой?

– Сначала сами спаситесь. Его милость с малолетства до забав охоч, коли что решил, нипочем не отступится. А дочка твоя, что же… скажи, чтобы, как только охотники на промысел уйдут, пусть рог бросит и бежит в сторону города. Потому как, коли барчук без добычи вернется, она сама добычей станет, а если вас обоих он убьет, все одно – ее заберет. А там уж, ясное дело, как с девочками-то поступают…

– Все чисто, я проверил, нет у них больше ничего! Можно охотиться, господин Люциус! – крикнул он, отходя от пленников.

– Забудь про рог, забудь про все и, когда охотники уедут, беги в город, – выговорил скороговоркой Рудольфио, погладив Анну по светлой головке. – Жив буду, найду тебя. Константин?

В этот момент воздух вздрогнул, разбуженный первым тихим ударом колокола, зовущего людей к заутрене.

– Кто не спрятался, я не виноват! – улыбнулся молодой охотник, наставив на Рудольфио свой арбалет.

Константин рванул в лес. Следом за ним побежал, не разбирая дороги и, пожалуй, давая парню урок прыти, сам Рудольфио из Турина. Монах привычно загнусавил «Отче наш».