Шиза

Часть I
Шиза. История одной клички

Глава 1. Солёное озеро

Бойся своих желаний,

ибо они могут исполниться…

Янке нравилось её имя. Казалось, произнеси несколько раз вслух: «Яна, Яна, Яна…» и почувствуешь на языке лёгкий холодок, как от мятной конфеты. Но ей всегда хотелось иметь кличку. Не банальную и грубую как «толстая», «рыжая» или «очкастая», а прикольную, как у Вовки-Гильзы, Ленки-Червонной, Сани-Кандагара.

Янка была уверена, что в дворовом братстве заключается настоящее счастье, коего она была лишена. Со жгучей завистью наблюдала Янка за сверстниками, что кучкуются по подъездам и верандам детских садов. Её манили гитарные переборы и громкий смех в неизменном сигаретном дыму – атрибуты тайной, недоступной жизни. Не раз представляла она себя в окружении отважных, дерзких друзей, готовых для неё на любые подвиги и авантюры. В навязчивых мечтах виделось ей, что она так же, как стерва-Червонная, в бесстыже короткой юбке восседает на коленях у самого неотразимого парня, а тот жадно целует её у всех на виду. Но, увы! Расписание Янкиной жизни было столь насыщенным, что поздно вечером, после художественной школы, ей едва хватало сил расправить постель. Даже в выходные под тотальным контролем матери Янка металась между репетиторами и бесконечными домашними обязанностями.

Вероятно, Янке удавалось мастерски внушать окружающим, даже таким искушённым, как мама Ира, что образ послушной отличницы и есть настоящая она – Янка. Поэтому, веря в несокрушимую дочкину нравственность, мама Ира отправила её одну (!) в курортный посёлок Ярцево на Солёное озеро для лечения начинающегося гастрита. Ах, если бы легковерная мамочка видела дочь, курящей на пустом стадионе в компании изрядно поддатого рецидивиста Паровоза, в то время когда все хорошие девочки уже спят!..

В Ярцево Янка завела себе разбитную подружку из местных Светку-Сетку. Обзавестись такой знакомой можно было только от невыносимого одиночества. При всей недалёкости Сетка была доброй и милой. Ведь именно она первой заговорила с Янкой в местном кинотеатре. Одним из главных, сразу отмеченных достоинств, было то, что новая подруга намного толще и некрасивее самой Янки.

Сетка была чрезмерно легка в общении не только с приезжими девушками, но и со всем мужским населением посёлка и близлежащих деревень. Её сексуальный аппетит оставил далеко позади некоторых кроликов из местных ферм, включая их диких сородичей. Если перечислить всех с кем Сетка «дружила», как она это называла, за последний месяц, то выходило по нескольку мужских особей в день. Несмотря на то, что была неизменно бросаема всеми «женихами» сразу после акта «дружбы», никогда не сдавала своей «активной жизненной позиции». Поселковые девушки, дорожа чистотой репутаций, даже близко к ней не подходили.

Но именно Сетка стала единственным человеком из Ярцево, не считая местного уголовника Паровоза, обратившего на Янку сочувственное внимание. Ходить с ним по улицам было стыдно, руки Паровоза были изукрашены синими чертями, к тому же посёлок был в курсе основных этапов его «героической» биографии. Хотя вёл себя Паровоз благородно, давал сигареты и сопровождал на ежевечерние курительные процедуры. Друг он был неподходящий – скучный: то многозначительно изображал мудрого наставника, то впадал в раж и клялся отомстить кому-то …жестоко!

Сетка была Янкиной ровесницей, но выглядела старше лет на десять. После получасового знакомства Янка решила переехать к новой подруге от бабуси, у которой снимала угол, соседствуя с множеством назойливых перелечившихся тёток. Обрадовавшись, что Янка не собирается забирать уплаченные вперёд деньги, хозяйка муравейника не проявила к её уходу никакого интереса. Трёхкомнатная квартира в районе новостроек после бабкиного лазарета показалась дворцом.

Было лишь одно маленькое недоразумение – экзотический Сеткин папаша. С внешностью Хемингуэя, по убеждениям – хиппи и пацифист. Весь день он неотрывно наблюдал за жизнью мутного аквариума, видимо, обдумывая продолжение повести «Старик и море». Активизируя процесс медитации огненной водой без закуси, седой классик неизменно падал набок вместе со стулом.

У Сетки можно было всё! Можно всю ночь не спать, обсуждая крамольные темы, можно было курить на балконе, задирая проходящих парней, допивать у пребывающего в Нирване старика Хэма остатки водки и вообще не ходить на опостылевшее, кишащее прокажёнными Солёное озеро. Весь вечер, в предвкушении необычных приключений девушки красились, как стареющие трансвеститы перед последним в жизни конкурсом красоты.

Ближе к ночи, когда внутри томительно загудели струны авантюризма, Сетка предложила догнаться чифирём по завещанному предком рецепту. У Янки от первого же глотка всё внутри завязалось морским узлом, но потом по телу пошла размягчающая волна. Допивая кружку вязкого чёрного зелья, она услышала вдали океанский прибой, гортанные крики чаек, и прослезилась от умиления, увидев седого классика в обнимку с оранжевой акулой, умиротворённо улыбающихся во сне…

Девушки, как голливудские кинодивы, плыли по ночной аллее. Сутулые фонари, подобострастно кланяясь, бросали свет им под ноги. Янка нисколько не удивилась, когда Сетка тормознула белую «Волгу». И даже не сменила звёздного выражения лица, когда подруга залезла в открытое окно машины по пояс.

После недолгих переговоров Сетка поманила Янку рукой и они, в радостном возбуждении, плюхнулись на заднее сидение. Янка была совершенно уверена, что два взрослых парня давние Сеткины знакомые, ведь они так по-приятельски оживлённо что-то обсуждали. Пребывая в состоянии счастливого отупения, Янка не удивилась, когда водитель поинтересовался, как их зовут.

– Снежанна*… – томно ответила Сетка. /*Снежанна – в тексте намерено употребляется искажённый вариант имени Снежана, для усиления характеристики персонажа (авторск.)/

И Янка вновь не удивилась, потому что в тот момент искренне поверила, что Снежанна – это уменьшительно-ласкательный вариант от русского-народного – Сетка. Янка смотрела со стороны увлекательный фильм, а в кино не принято нарушать сценарий. Уже с десяток раз повторенная аборигенами фраза «Ну чё, девчонки, скучаете?» казалась ей уместной и остроумной.

Белая ладья вплыла в рощу недалеко от посёлка, спугнув светом фар несколько голозадых персонажей, промелькнувших, словно в кадрах случайно включённой при гостях порнушки. Не сговариваясь, Сетка с белобрысым юношей, переполненные энтузиазмом и взаимопониманием, вышли из машины, чтобы умножить ряды любителей общения на природе.

Янка осталась наедине с не менее жизнелюбивым водителем, представившимся весомо – Вадя. Отработанным до автоматизма движением Вадя вынул из-под сидения бутылку дешёвого винища, а из бардачка размякшую шоколадку. Вдруг, ясно осознав все его дальнейшие намерения, Янка на несколько секунд окоченела. В голове, как вагоны опоздавшего товарняка, проносились покаянные мысли: «Всё!.. Допрыгалась. Сама виновата. Дура! А если я от него залечу?! Какая мерзкая харя! Наверняка сифилитик и презервативов сроду не видал… А вдруг у него СПИД?! Господи, помоги!» Пытаясь изо всех сил скрыть страх, Янка, натужно улыбалась и пила из липкого стакана противную кислятину.

Вопреки её робким надеждам, война началась слишком быстро. Янка сражалась, как дикая кошка, защищающая от вторжения свой ареал обитания. Несмотря на изорванную одежду и отлетающие пуговицы, она довольно долго держала достойную оборону, как выяснилось позднее, против бывшего десантника. В пылу сражения, впиваясь ногтями в то, что с трудом могла бы назвать лицом, Янка орала, что запомнила номер машины, что разобьёт окна в его проклятой тачке, что посадит его на пожизненный срок, потому что её папа генеральный прокурор в законе. Вино щедро лилось по задранной юбке в босоножки.

Случайно Янка упёрлась локтем в сигнал на руле. Пронзительный гудок огласил ночь. Из темноты вынырнули полураздетые испуганные Сетка с ухажёром. Бывшая Снежанна решительно дёрнула дверцу машины и оттуда выпала истерзанная, но не побеждённая Янка.

– Вадя, ты чё, а? – тупо спросил более удачливый любовник, успевший насладиться благосклонностью правильно выбранной дамы. Воспользовавшись заминкой, Янка без оглядки рванула к трассе в кромешную тьму.

– Куда?! Стой, шиза бешенная. Подвезу, чё уж там… – выкрикнул ей в спину темпераментный владелец белой «Волги».

– Да чтоб ты сдох! Сдох! Сдох вместе со своей поганой машиной! – проорала Янка в истерике, обильно фонтанируя слюной и слезами, не прерывая стремительного шага в сторону, где драгоценными огнями мерцал посёлок.

«Сеткина квартира на первом этаже. Дверь никогда не запирается. Можно перелезть через лоджию» – мелькали в Янкиной голове короткие SMS-ки от Ангела-спасителя. Её одинокое сопение в ночи нарушила запыхавшаяся Сетка в сопровождении своего кавалера, которого, пикантно грассируя, называла Сер-р-рым. Она беззаботно сообщила, что Вадя распсиховался, уехал в неизвестном направлении, а их с собой не взял, сейчас зайдём в ночной «комок», где Сер-р-рый купит бодрящего напитка, и продолжим гудеть у неё. О том, что произошло с Янкой, никто из двоих так и не спросил, не то от врождённой деликатности, не то от головокружительной перспективы, ведь впереди у них была ещё целая ночь большой и тёплой любви.

После бурного свидания захламлённая квартира показалась Янке уютным и безопасным убежищем. Неожиданно обнаружилось, что с дачи вернулась Сеткина мама. Однако кроме Янки это обстоятельство никого особо не смутило. Компания расположилась в несвежей и многоопытной Сеткиной спальне.

Обрушив на себя в ванной горячий тропический ливень, Янка пыталась смыть преследующий запах ненавистного автовладельца и его не менее ненавистного автовладения. Но, так и не сумев справиться с навязчивым запахом и необъяснимым чувством вины, девушка рухнула на короткую кровать.

Предназначение странной, почти игрушечной кроватки в грешном алькове так и осталось бы загадкой, если бы позднее не выяснилось о существовании маленькой Сеткиной дочки. Девочке было полтора годика, и она месяцами лежала в больнице одна. Дочь болела слишком часто, а её сексуальноактивная мамаша не могла позволить бурлящему потоку жизни проносить свои мутные воды мимо.

Но забыться в исцеляющем сне Янке долго не давали истошные звуки акта любви с первого взгляда, творимого на противоположной кровати. Рассохшееся ложе страсти жалобно скрипело, деревянная спинка билась об стену в горячем африканском ритме. Пантагрюэлевские тени от задранных Сеткиных ног дрыгались на потолке. Сетка, изображая из себя героиню эротических фильмов, томно постанывала и шептала Серому, что он почти первый и единственный мужчина в её биографии. Порой, забываясь, переходила на визгливые откровенные нотки, а, опомнившись, вновь принималась охать и ахать эстетично, как в кино. Серый проявил себя по-стахановски упорно и на глупости не отвлекался. Янке страшно хотелось в туалет, но она не могла нарушить ответственный, производственный момент.

Угомонившись лишь под утро, любовники ещё долго шумно ворочались, храпели и выпускали газы в праведном сне людей, выполнивших свою нелёгкую, но такую необходимую стране работу. Под натруженной кроватью, рядом с пустыми полторашками из-под пива сиротливо белел крохотный сандалик…

Очнувшись ближе к полудню, Янка ожидала от Сеткиной мамы грандиозного скандала, примеряя ситуацию на свою семью. Реакцию Янкиной мамы на появление пьяной дочери с хахалем посреди ночи даже представить страшно. Это было бы что-то напоминающее картину Сальвадора Дали «Предчувствие гражданской войны». Вместо этого с кухни доносился мягкий малороссийский говорок, призывно стучала посуда, шаркали тапочки, включался и выключался кран.

К вечеру заявился Серый, но, вопреки ожиданиям, не для того, чтобы продолжить трудовой почин. В этот раз Серый соответствовал своему имени – он был совершенно серый, особенно губы. Заикаясь и тормозя, он лепетал нечто несуразное.

После продолжительных наводящих вопросов девушкам удалось выяснить, что погиб Вадя. Утром его обнаружили в Солёном озере в затонувшем автомобиле. Сетка, икнув, придавила губы обкусанными ногтями с ядовито-зелёным маникюром и строго, со значением посмотрела на Янку. В голове у Янки сразу же всплыли её злые вчерашние пожелания Ваде, чтоб тот сдох, да ещё и вместе со своей поганой машиной.

Отрывки Янкиного дневника

Сухо хрустят под детскими валенками сухарики снега. Тяжело возвращаться со второй смены с портфелем набитым пудовыми гирями. Да ещё в подъезде темнота, хоть глаз коли.

Я нетерпеливо жму на звонок, ещё, и ещё… Молчание. Никто не спешит впускать в квартиру голодную, замёрзшую второклассницу. Стоять в кромешной темноте становилось страшновато. Кажется, что кто-то сверлит мне спину зловещим взглядом.

Вдруг, сверху послышался приглушённый, хриплый вздох. Не издав ни звука, я в панике несусь вниз. Остановившись на последнем лестничном пролёте, уже почти у самого выхода, осторожно нащупываю ногой темноту. Что там внизу, последняя ступенька или уже пол? …И тут, холодея от ужаса, явно ощущаю, что в мою спину упёрся чей-то палец. Замерев на долю секунды, я пулей вылетела из подъезда, забыв о том, что только что боялась споткнуться в темноте.

Опомнившись только на улице, я отважно открыла настежь двери подъезда, пытаясь разоблачить «преступника». Но одинокий, тусклый фонарь высветил совершенно пустой подъезд. С печальным скипом, одна за другой захлопнулись двери.

Я сидела на скамейке в полном оцепенении, тупо уставившись на свою тень. Меня трясло от страха и холода. Между лопаток по-прежнему ощущался толчок невидимого пальца.

В ужасе, я почувствовала, что на моей голове шевелятся волосы. На тёмном пятне тени от головы медленно поднимались вверх два острых бугорка. Сомнений не оставалось: у меня растут рога! Они чётко вырисовывались двумя изогнутыми треугольниками. И самое страшное, что я ощущала их рост, это леденящее душу движение из черепа, раздвигающее волосы и петли вязаной шапки. Помню, что медленно подняла руки к голове, и ладони наткнулись на два бугорка.

– Яна, что голова болит? Ты, почему не дома? Где ключи? – к дому торопливо шла мама.

Я с ужасом представила её реакцию на рогатую дочь. Горячая волна, обдавшая меня при этой мысли, помогла вернуть рукам чувствительность. Я вдруг осознала, что сжимаю мягкие балаболки: «Как же я могла забыть о них? И ключи лежат на дне портфеля. Я даже и не вспомнила, привыкла, что дверь всегда открывает мама”.

– Мамочка, как хорошо, что ты пришла! Как хорошо!

Тогда мы ещё любили друг друга… но это было очень-очень давно…

На обрыве над озером ветер, казалось, дует со всех сторон. «Это хорошо, – думала Янка – меньше мутит. Но зато плохо, что мозги от холода проясняются – считают очки не в мою пользу. Ведь такое уже не в первый раз! Вспомнился рыжий пацан, постоянно дразнивший Янку в школе – схоронили в прошлом году. Математичка Галина «Падловна», что заставляла снимать золотые серёжки – подарок бабушки – и грозила оставить на второй год. И ещё, и ещё… Всем им я желала смерти – и они мертвы. Теперь Вадя. Кто следующий?»

Продирал озноб. Сколько не сиди на берегу, а события последней ночи гнали в укрытие, какое-никакое, а всё же лучше чем на улице. По дороге, к Янке пришло ещё более страшное воспоминание. Однажды, в пылу праведного гнева, который случался у мамы Иры по десятку раз на дню, родительница, раскалив страсти до той точки, после которой обидчика убивают, сообщила, что когда долгое время не могла забеременеть, папочка предупредил: с бесплодной жить не будет. Мама Ира в обиде на Господа отчаялась взывать к равнодушным небесам и обратилась в «учреждение» этажом ниже к Самому – руководителю Преисподней. В результате на свет появилась Янка – подарок от Лукавого. Тираду завершала дежурная фраза, что по досадному недоразумению мамочка не задушила исчадие ада, пока оно, то есть Янка, ещё помещалось в коляске. «Похоже, на бред. Почему умирают люди, которых я ненавидела и желала им смерти, а ведь многих из них я едва знала?»

В мрачных размышлениях Янка почти подошла к гостеприимному Сеткиному борделю и почувствовала острое отвращение к этому месту и его обитателям. Но обратный билет был взят только на завтра. До завершения лечебного курса оставались целые сутки, а значит, нужно было где-то перекантоваться. Неприятные воспоминания последней ночи не оставляли, как мелкий, бесконечный дождь. Перспектива провести ещё один познавательный урок о ночной жизни в заваленной грязным тряпьём Сеткиной спальне казалась невыносимой.

«Хоть бы случилось что-нибудь такое, чтобы я и думать забыла обо всём этом!» – с тоской мечтала Янка.

Глава 2. Преступление

Найти всё сразу, невозможно;

всё сразу, можно только потерять…

Оскар Уальд

– Дэвущка, дэвущка! У тёти Сеты зависаешь?

– …а одна из них надела… – проникновенно вещал под гитару баритон с хрипотцой.

– Бедный ребёнок, тебя там ещё не фентифлюхнули?

– Спасайся бегством!

– Бесполезно, тётя Сета догонит и отбарабанит.

– Ты чего к ней прилепилась? Эт-ж отстой!

– Давай причаливай. По пивасу?

– …завтра в школу не пойдём! – завершил песню на уверенной ноте баритон с хрипотцой.

Перед Сеткиным подъездом, вытеснив дневную смену пенсионерок, сидела ватага ребят с гитарой. Компания ровесников и возможность не возвращаться на коротенькую кровать – стало неожиданным чудом спасения.

Колесо времени закрутилось быстрее. Парни были очень симпатичные, особенно выделялись двое: задиристый, мускулистый Таран и утончённый, с замашками аристократа Игорь Гвоздев. Если бы изящного Гвоздева одеть в чёрную мантию, сменить дорогие очки в золочёной оправе на дурацкие круглые, на лбу нарисовать шрам в виде молнии, а белокурую шевелюру покрасить в радикально-чёрный цвет, то его невозможно было бы отличить от экранного воплощения популярного юного волшебника. Сходство усиливалось, когда он одаривал Янку долгим взглядом, изучающим добро и торжество Светлой магии.

Одна из девушек, – скромная Оля, вскоре ушла домой, зато не думала сиротить подопечных Шига – заводила и явный лидер. Сутулость и несуразность её фигуры скрашивало обилие бисерных «фенечек», колечек, разноцветных прядей, замысловатых татушек, что, несомненно, причисляло её к высшей касте вождей-шаманов. Несмотря на то, что Шига не выговаривала половину алфавита, на язык ей было лучше не попадаться. Её задорный дворовый сленг с отважной картавостью-шепелявостью действовал завораживающе. Шига обладала ещё одним неоспоримым преимуществом – она имела собственный мотоцикл. Диалоги Шиги с парнями о технике напоминали Янке иностранную речь и внушали уважение.

Хотя давно стемнело, никто из ребят не торопился домой. Стало ясно, что ночные прогулки для компании естественны и привычны, чего нельзя было сказать о Янке и её домашнем карцере. Она не могла упустить возможность окунуться в запретную, вольную жизнь, о которой всегда мечтала. Ей было необыкновенно весело. Никто не наваливался на неё вонючей тушей, не рвал нижнее бельё, не смущал отвратительными подробностями интимной жизни.

Быстро закончились запасы пива, спрятанные от прицелов родительских глаз, рассредоточенных по наблюдательным площадкам балконов. Бренчала гитара. Худая Шига с грацией парализованного жирафа смешила всех нелепыми танцами.

– Музон-торчок!

– Не плющит без адреналина. Кирнуть бы для настроения.

– Ага, щаззз. Обломайся.

Выдержав театральную паузу, импозантно-загадочный Игорь Гвоздев сделал друзьям сказочное предложение, чем окончательно стёр зыбкую грань между собой и всемогущим иагом. У него дома был спирт! Предусмотрительная мама акушер-гинеколог предупредила сына, потерявшего её материнское доверие, что этот спирт пить опасно, он в доме для технических целей, добавив для пущей убедительности, что в нём держали ампутированные органы. Но разве такие мелочи могут остановить настоящих искателей приключений?!

– Слышь, Гвоздь, в том спирту, поди, инструменты полоскали?

– Ах, оставьте сомнения, мисс! – с видом КВНовского балагура парировал Гвоздев. Общим единогласным решением спирт был признан годным к употреблению и изъят из наивной родительской заначки. Более того, напиток превзошёл ожидания – оказался неразбавленным.

Громко и радостно галдя, пересекая тёмные дворы, вся пиратская команда направилась из обжитой поселковой зоны в сторону корпусов кожного диспансера. Из стены одноэтажного строения, стоящего на отшибе, торчала ржавая труба с постоянно текущей холодной струйкой. Таран заговорщицким шёпотом сообщил каждому, что это морг, а водичка такая вкусная, потому что из-под синего Феди течёт.

– Это чево-о, в ней жмуров обмывали?!

– Жалом не води, пей давай, за одно продезинфицируешься.

– Торкнуло?

– Закусывать будем курятиной – сообщила Шига и, закурив очередную сигарету, передала по кругу дымящуюся «закуску».

Толпой неустрашимых завоевателей вальяжно шествовали они по ночным улицам притихшего, напуганного посёлка. Мир лёг у загорелых ног «великого братства» не сопротивляясь. Янкино сердце распирала свобода.

…Гоп-стоп, мы подошли из-за угла!.. Вдруг луна разбилась, и стало много лун! Пьяный, воздух, как ароматное лимонное желе, бери ложку и ешь!

…Теперь оправдываться поздно!.. Нет, нам никогда ничего не будет поздно!

…Посмотри на небо, посмотри на эти звёзды!.. Ах, какие звёзды – гирляндами висят над самой головой!

Ночное озеро приняло юных античных богов в тёплые объятия. Янка плыла обалдевшая, невесомая, а её широкая футболка пузырилась мерцающим облаком. На берегу, светя маленькими округлостями грудей и ягодиц, хохотала совершенно голая и смелая Шига. Братия, привыкшая к закидонам предводительницы, поглядывала на неё с интересом и плохо скрываемым смущением.

После ночного пляжа купание продолжилось в фонтане на центральной площади. Все спокойно выдохнули, когда Шига наконец-то оделась. Сгрудившись по-семейному, ребята докуривали последнюю сигарету, бережно передавая её друг другу. Особенно бодрило близкое расположение дежурного полицейского пункта, единственного освещённого здания в этом таинственном, запредельном мире.

– Мороженого хочу-у! Хочу мороженого-о! Дааайте, дааайте мне мороженого-о! Е-есть хочу-у, пи-ить хочу-у! Чево я курить буду? Ааа-ааа!!! – гнусавила Шига, заламывая руки, как актриса немого кинематографа.

В арке между домами призывно высвечивался в темноте ларёк с вывеской «МОРОЖЕНОЕ». Ни на минуту не задумываясь, с энтузиазмом, с каким только что ныряли в воду, герои решительно двинулись покорять так вовремя подвернувшийся «Эверест». Наличие рядом неусыпных стражей правопорядка добавляло пикантности.

От осознания героических намерений команды, Янкино сердце ухнуло вниз и медленно вернулось, но уже не таким беззаботным, как раньше.

– Эй, не тормози. Замёрзнешь! – деловито сплюнув, Шига пошла «на шухер», а весь её длиннорукий и длинноногий взвод направил усилия на борьбу с дверью.

Окна киоска были тщательно закупорены, а вот металлическая дверь казалась неприступной только на первый взгляд. Онемевшая Янка стояла и смотрела, как, уцепившись за верхний край двери, загорелые мускулистые парни с упорным сопением неотвратимо отгибают его всё сильнее и сильнее.

По плечам верных товарищей ловкий Таран взлетел наверх и встал на вывернутую часть двери. Упёршись спиной в верхний косяк, он стал ритмично качать дверь ногами, как на тренажёре, пока та не изогнулась самым уродливым образом, распахнув чёрную пасть. Юркнув внутрь и быстро обшарив полки, Таран стал передавать голодающим гуманитарную помощь: сок, блоки сигарет, упаковки жвачки, хрустящие пакетики с чипсами и орешками. Всё остальное было заперто на амбарные замки. Мороженого в ларце с сокровищами и вовсе не оказалось.

На Янку напал ступор, она не могла говорить, а только ненормально отрывисто хихикала. Её поражало всё: и та сплочённость действий, достойная коммунистического субботника, и то, что, оказывается, возможно голыми руками согнуть железную дверь, и то, что, не понижая голосов, компания, совершив только что невиданное по дерзости преступление, расположилась пировать в ближайшем соседнем дворе, совсем рядом с изувеченным киоском. Никто не убегал, не прятался, наоборот все громко, как на празднике, возбуждённо обсуждали случившееся, с удовольствием хрустели чипсами, дули сок, курили сигареты да ещё горько сожалели, что так и не удалось поживиться мороженым.

– Они его, наверное, на ночь в большой холодильник прячут, жилы рваные.

– Ну, а ваще будку классно бомбанули. Мне понравилось, – картавила Шига, – а чё, вместе сядем, вместе выйдем!

«Поразительно, как такая карга, виделась мне отважной пираткой Пеппи Длинныйчулок», – с отвращением думала Янка. Теперь Шига выглядела слишком худой, безнадёжно испорченной и внушала ужас. Только Игорь Гвоздев, казалось понимал, что происходит. Он перестал балагурить и с тревогой поглядывал на Янку. «Наверное, подозревает, что я – слабое звено и сдам всех при первом же допросе» – объяснила себе Янка, поймав внимательный и серьёзный взгляд Игоря.

Она не могла есть, только изредка мяла в руке пакетик с орешками, чтобы хрустом создавать впечатление сопричастности к общей весёлой трапезе. «А чем я, собственно, лучше? – проносилось в Янкиной голове, – Не зря я оказалась среди них, такая же преступница!.. Уйти. Сейчас же. К Сетке. Но обратная дорога идёт мимо ментовки, другой не знаю. А вдруг там уже спохватились? Да и как воспримут побег мои подельники?»

Тем временем, группировка, даже не приглушив бренчание гитары, которую Янка уже ненавидела, направилась в сторону поселковых дач. Они пробирались в кромешной тьме сквозь густые кусты, шагали по чьим-то грядкам, перелазили заборы с колючей проволокой. Всю дорогу Янку бережно поддерживал десяток надёжных, тёплых рук, что могут гнуть металлические двери. Задерживались лишь, чтобы под тусклый свет зажигалок нарвать мягкой малины или вишни, что казались Янке теперь одинаково безвкусными.

Наконец-то, у одной из дач ночной десант притормозил. Так как дом был двухэтажный, а дверь открытой, Шига постановила ночевать в нём. Сначала атаманша негромко, но требовательно поспрашивала притаившийся домишко, нет ли в нём кого? Внутри были найдены и зажжены свечные огарки. На пол брошены матрасы, одеяла и куртки. Но самый удивительный подарок ждал на столе, где стояла двухлитровая бутыль самогона в сопровождении инструкции. Записка, нацарапанная крупным, старческим почерком гласила:

«Сынки, угошшайтеся, только не ломайте ни чиво и пожалуста не пожгите!» Такая уж, видимо, у компании была планида – выпивка и закуска существовали друг от друга всегда отдельно.

Под восхищённые взгляды Янка пила вонючее пойло большими глотками, как спасительное лекарство, не чувствуя горечи.

«…Пить!.. Пить!.. Где я?! На поле битвы? Вокруг тела, тела …Нет, вроде бы все живы – сопят, храпят, воняют.

…Вспышка!!! О, Боже! Мы же вчера киоск ограбили! …Кошмар! Какой кошмар!! …Ужас!!! Лучше бы совсем не просыпаться. Сдохнуть на этом грязном, чужом полу. Достойная смерть для такой конченной твари» – очнувшееся воображение рисовало картины, одну отвратительнее другой.

Р-раз, и доблестная полиция тщательно исследует место преступления. Овчарки, проявляя служебное рвение, взяли след.

Два, они во дворе, где жевались и распивались похищенные злоумышленниками продукты питания. Оперативная группа быстрого реагирования, ловко перемахивая заборы, окружает убогую «малину».

Три, и она – Янка, в синей робе с номером, обритая наголо, жалобно и тоненько скулит, растирая по лицу грязные разводья. Громадный, гориллоподобный полицай, зверея, с размаху бьёт с хрустом, ломая ей нос. Холодные капли стекают по облупленным стенам карцера. Мамины глаза на суде: «Ты мне больше не дочь! Отказать ей в услугах адвоката!»

Но самое потрясающее своей жестокостью было то, что при таком раскладе, Янка напрасно выдержала огромный конкурс в художественное училище, столько волновалась, так радовалась поступлению… Разбился хрустальный замок. Дзинь… Она никогда не станет живописцем, никогда не пойдёт по улицам с этюдником, а красивые парни не будут приставать к ней: «Девушка, нарисуйте меня!», её картины не увидят выставочные залы, и сама она не будет курить длинные тонкие сигареты у собственной афиши в окружении бородатых авангардистов в вытянутых свитерах. Всё… Дверь камеры с лязгом захлопнулась, и Янка осталась вся в синих портаках, изнасилованная пенитенциарной системой, с растоптанной карьерой Рафаэля, ограбившего ларёк.

Лежащая на Янкином колене рука Гвоздева с модными часами со светящимися цифрами отвлекли её от мрачных зарисовок тюремного быта. Половина седьмого утра! Янка подскочила. Окунув лицо в бочку с водой, стоящую во дворе, она с удивлением отметила, что те ночные дебри, через которые с трудом продирался их боевой отряд, отсутствуют. Где их только находили? Ветхое строение с открытыми настежь воротами стоит, как на ладони, да ещё и рядом с автострадой.

«Бежать! Прятаться!.. Нет! Сначала необходимо уничтожить отпечатки пальцев, стереть с отогнутой двери. А я ещё бралась за дверную ручку, когда помогала выносить коробки с соком. Ну, зачем я бралась за ручку?» – крутились по кругу вязкие мысли, а сердце глухо стучало в глотке: «Вдруг сейчас вылетит из-за угла толпа полиционеров со сворой овчарок, и меня за горло – хвать… Ведь не успеют оттащить кобеля!»

По пятам преследовала несуществующая псовая погоня. Каждое тявканье случайной шавки заставляло сердце выпрыгивать и беспомощно биться пойманным мальком. Изо всех сил, стараясь не переходить на бег, Янка неслась по предрассветному, ограбленному ею посёлку. По дороге она рвала пучки травы, чтобы было чем стереть отпечатки пальцев. «Главное не пораниться, ведь кровь на месте преступления – неоспоримое доказательство. Ещё повесят на меня нераскрытые убийства за последние десять лет. Под пытками-то во всём признаешься!»

Осторожно, из-за угла, Янка наблюдала за местом преступления. У киоска оживлённо совещались две полные женщины и энергично жестикулирующий старичок-дворник с обглоданной метлой. Обезображенная дверь была отперта. Дворник и одна из женщин удалились, возбуждённо беседуя, а вторая осталась хозяйничать в киоске, нагружая сумки и коробки теми товарами, которые в ночной спешке остались незамечены злодеями.

Янка забежала со стороны двери и судорожно протёрла дверную ручку. Дверь злорадно скрипнула, отомстив за поругание. Обезумев от ужаса, Янка рванула на парализованных ногах, не разбирая дороги.