Читать книгу: «Тирания экспертов. Экономисты, диктаторы и забытые права бедных», страница 8

«Свободный Китай» как метафора

Несмотря на японское вторжение в Маньчжурию в 1931 году, усилия ИТО по развитию китайской экономики продолжались на удивление долго. Лишь после вторжения японцев в Китай в 1937 году ИТО вынужден был свернуть свою деятельность. Однако уже в 1942 году ИТО был готов вернуться – после того как США, вступив в войну с Японией, стали важным союзником Китая. Чтобы победить Японию, Соединенным Штатам нужен был экономически успешный Китай. Кроме того, Америке был нужен благопристойный портрет Чан Кайши, их авторитарного союзника в борьбе против Японии. Авторитарный подход к развитию, который сотрудники ИТО изначально применяли в Китае, идеально подходил для придания Чан Кайши репутации благонамеренного автократа – достойного лидера страны. Отныне ИТО становился главным рупором пропаганды, связанной с темой воюющего Китая.

В итоге с помощью (и при технической поддержке) США создается фантомный (в духе «строительства нации») образ «свободного Китая». Как и с позднейшими фантазиями на тему государственного строительства в годы войн во Вьетнаме, Ираке или Афганистане, в реальности Америка связалась – и позднее вынуждена была сотрудничать – с коррумпированным, деспотичным и слабым руководством, не способным построить никакое (а не то что свободное) государство. Старшие чины армии Гоминьдана присваивали деньги из американской помощи, оставляя полуголодными солдат-призывников, которым к тому же не хватало оружия и боеприпасов.

Усилия ИТО по созданию образа «свободного Китая» были столь успешными, что в дальнейшем сенатор Джозеф Маккарти и его сторонники обвинят ИТО в «уступке Китая» коммунистам. Если свободный Китай был таким мощным государством, каким его изображала пропаганда ИТО, то – по логике сенатора – его падение можно объяснить лишь предательством со стороны прокоммунистических элементов Запада (и в рядах ИТО). Однако дело было не в том, что ИТО «потерял» свободный Китай, а в том, что такого Китая никогда не было.

Рис. 3.1. Обложка брошюры времен Второй мировой войны, где отображено американское видение «свободного Китая»¹¹⁸

Нация превыше личности, государство превыше человека

В годы войны Генри Фонг – как один из первых авторов плана развития Китая – консультировал Чан Кайши по вопросам управления экономикой. В период с 1941 по 1943 год Фонг – уже в качестве сотрудника Фонда Рокфеллера – вновь посетил США в поисках новейших экономических тенденций, которые пригодились бы в свободном Китае.

В том, как Фонд Рокфеллера относился к Фонгу и его коллегам, прослеживается его отношение к китайцам вообще. Во-первых, стипендия Фонда для китайских аспирантов в США была меньше, чем для европейцев. Во-вторых, Фонг, хотя и был наиболее зрелым китайским экономистом, получал такое же вознаграждение, что и юные китайские выпускники: «китайцы – они и есть китайцы». В-третьих, Фонд Рокфеллера строго соблюдал запрет на азиатскую иммиграцию, следя за тем, чтобы по истечении срока обучения китайские аспиранты отбывали на родину; для европейских аспирантов, чьи визы истекали, таких строгостей не было¹¹⁹. Эти нюансы подчеркивают неуважение западных спонсоров, в том числе из Фонда Рокфеллера, к китайцу как личности, что позволило им пренебрежительно относиться к нарушениям индивидуальных прав в рамках авторитарной модели развития Китая.

О своем отношении к таким явлениям Фонг молчал, как он это делал на протяжении всей своей карьеры. Однако его заметное положение в международной дискуссии по вопросам развития Китая и в правительстве Чан Кайши обеспечило Фонгу вознаграждение иного рода. Технократическая концепция наделяла местных экспертов властью и престижем – наградами, компенсировавшими эпизодические проявление неуважения со стороны западных спонсоров.

В самом деле, посетив США во время войны, Фонг смог донести свои идеи экономического развития Китая до широкой аудитории. В мае 1942 года он опубликовал небольшую книгу «Послевоенная индустриализация Китая». В ней Фонг развивает свои предыдущие темы: «научному планированию крупномасштабных проектов восстановления послевоенного Китая должно предшествовать подробное изучение национальных ресурсов… В тяжелой промышленности, а также при проведении масштабных общественных работ и при организации коммунальных предприятий наилучшими рецептами, по-видимому, являются государственная собственность и государственная система управления»¹²⁰.

В начале 1944 года, по возвращении Фонга в Китай, с результатами его работы Чан Кайши ознакомился лично. Еще в 1943 году Чан Кайши издал книгу собственного сочинения, где в споре по вопросам развития между государственниками и защитниками прав личности выступил на стороне государства. «Масштаб задач у китайской экономической стратегии гораздо шире, чем у западной экономической науки, – отмечал он, – ибо первая призвана ответить на вопрос: как сделать Китай богатым и сильным, т. е. превратить его в мощное, здоровое и счастливое государство». В отличие от западной экономической мысли, «китайская экономическая теория не основана на индивидуализме», а призывает экономистов «отбросить меркантильность и личный эгоизм»¹²¹.

Американский писатель Крейтон Лейси в то время отмечал, что у Соединенных Штатов не должно быть возражений против подавления прав личности в Китае, поскольку сами США отрицают права простых китайцев в Америке. Любая критика антидемократичных методов Чан Кайши создает американцам лишь затруднения: «Соединенные Штаты не могут честно выступать за демократию в Китае до тех пор, пока «желтая раса» считается недостойной американского гражданства… Они (американцы) не имеют морального права требовать демократии в государствах Тихоокеанского региона, пока Акт об исключении выходцев с Востока отказывает их жителям даже в системе национальных квот, предоставленных другим иммигрантам»¹²².

Другой путь существовал

Нам нужно вернуться в первые дни работы ИТО в Китае. До сих пор мы опускали часть истории. Конвергенция идей и политических интересов вокруг концепции технократического развития и подавления прав личности в Китае была по вкусу не каждому. Не все сотрудники ИТО в Китае радовались триумфу этих идей. С критикой авторитарного пути развития в целом выступил первый организатор научных исследований ИТО в Китае, Джон Белл Кондлайф.

Возможно, из-за этой критики Кондлайфу не суждено было задержаться в ИТО. По требованию чиновников Государственного департамента сотрудники ИТО пытались «отредактировать» текст доклада на конференции 1929 года, чтобы изъять неудобную правду о том, что китайцы недовольны системой экстерриториальности. Когда Кондлайф отказался, влиятельные лица в американском истэблишменте добились отмены должности научного секретаря, избавившись тем самым от слишком принципиального оппонента.

Кондлайф продолжил карьеру в качестве научного секретаря Лиги Наций – позиция, где он мог, наконец, говорить то, что думал. Сохраняя дружеские отношения с Фонгом, Кондлайф не уставал критиковать столь удобный тому – и большинству членов ИТО – авторитарный подход к развитию. Если Фонг персонифицировал технократический подход к развитию, то Кондлайф демонстрировал, что возможны и другие мнения. В Обзоре мировой экономики за 1932 год, написанном для Лиги Наций, Кондлайф изложил свои взгляды на спор между концепциями «сознательного планирования» и «спонтанной эволюции» экономики. Он поставил под сомнение «возможность поднять темпы экономического роста», просто привлекая экспертов с их мудрыми советами по поводу того, как можно этого добиться¹²³.

Кондлайф резко расходился с Чан Кайши и Фонгом во взглядах на то, как должны соотноситься между собой государство и личность. Мощные силы развития, – утверждал он, – находятся не на государственном уровне; они суть «силы научно-технического прогресса», такие как «открытие Панамского канала в 1913 году или изобретение электросвязи». Другими словами, Кондлайф полагал, что развитие происходит благодаря усилиям творческих личностей, к всеобщей выгоде обменивающихся идеями, товарами и финансами поверх государственных барьеров. Он проницательно отмечает: «Мир в целом колеблется между противоположными началами» свободного потока товаров, технологий и идей, с одной стороны, и препятствующего всему этому «экономического национализма» – с другой¹²⁴.

Еще решительнее он декларировал эти идеи в статье, опубликованной в 1938 году в престижном научном журнале Economica: «человечество смогло добиться улучшения жизни, как только мысль и хозяйственная деятельность получили свободу пересекать национальные и конфессиональные границы». «Однако теперь, – отмечает Кондлайф, – мы сталкиваемся с новым и более опасным суеверием, чем все ранее известные, с мифологией нации-государства, чьи жрецы – подобно инквизиторам прошлого – проявляют нетерпимость к инакомыслию. Борьба за права человека против этого всемогущего „левиафана“ является самой трудной и важной задачей нашего поколения»¹²⁵.

Кондлайф после ухода из ИТО еще долго писал о Китае, но едва ли к его словам кто-то прислушивался. С 1940 года вплоть до своей отставки в 1958 году он оставался профессором экономики в Беркли. В речи на тему промышленного развития Китая, произнесенной на «Форуме китайского национального возрождения» в Беркли 24 января 1943 года, Кондлайф раскритиковал технократический подход: «Китай не может в одночасье превратиться в индустриальное общество, функционирующее по законам механики… Большим упрощением было бы полагать, что можно добиться развития [китайской] экономики всего лишь путем автоматического переноса западных технологий»¹²⁶.

Кондлайф решительно отвергал авторитарную модель развития, которую Фонг и Чан Кайши продвигали в Китае. Он допускал, что «автократические и авторитарные методы управления бывают эффективными для ограниченных целей», но признавал ценность индивидуальных прав как таковых. Даже временная выгода от «эффективных» методов «авторитарного управления» требует неприемлемой «жестокости при их проведении в жизнь»¹²⁷. Слова Кондлайфа заставляют вспомнить о том, что Чан Кайши, обещавший «свободный Китай», верил в него не больше, чем его коммунистические противники. Как участник разработки программы развития Китая с 1920-х по 1940-е годы, Кондлайф напоминает, что для этой страны возможна была альтернативная концепция развития. Она предполагала бы признание политических и экономических прав китайского народа.

В 1944 году Кондлайф получил на рецензию книгу, в которой кристаллизовалось все то, что он наблюдал в Китае. Анализируя книгу Хайека «Дорога к рабству», он отмечал, что «необходимым условием эффективного планирования является то, что его творцы должны быть готовы к принуждению всех, кто не вписывается в их планы». Авторы этих планов не признают прав личности, поскольку их планы срабатывают лишь тогда, когда личность им подчиняется. Кондлайф разделял скепсис Хайека в отношении мысли, «будто каким-то чудесным образом сосредоточение всей политической и экономической власти в руках тех, кто контролирует машину государства, наделит их способностью распоряжаться судьбами людей лучше, чем они делают это сами». Кондлайф понял, что неподотчетность власти является не спасением от бедности, а одной из ее основных причин. Он завершает свою рецензию сарказмом в адрес бюрократической машинерии Всемирного банка (и прочих международных организаций послевоенного времени), представители которой «пророчески рисуют нам новые небеса и новую землю, обожествляют бюрократию и обещают с ее помощью избавить человечество от нынешних бедствий»¹²⁸.

Так или иначе, китайский опыт Кондлайфа показал ему, в какой мере Запад подорвал привлекательность идей свободы торговли и инвестиций в глазах развивающихся стран, сохраняя права экстерриториальности для европейцев и американцев в Китае. По опыту работы в ИТО Кондлайфу стало вполне очевидно растущее «недоверие китайцев к любой иностранной организации, созданной (как утверждается) для помощи Китаю»¹²⁹.

На заявленную Трумэном в 1949 году программу развития Кондлайф отреагировал быстро и кратко: «Эти мероприятия ООН, а также предлагаемые программы технической помощи не тождественны экономическому развитию». В отличие от этого, – полагал Кондлайф, – экономическое развитие коррелирует с политической свободой… Развитие – это нечто большее, чем техническая эффективность… Чтобы народы, отставшие в экономическом развитии, могли освоить технологию современного машиностроения и сельского хозяйства, их сознание должно быть свободным… [Люди] должны участвовать [в развитии экономики] по собственной воле»¹³⁰.

По мнению Кондлайфа, от внимания Трумэна ускользнуло одно из главных препятствий на пути мирового развития, возникшее в межвоенные годы и в период Второй мировой войны: «схлопывание» международных торговых и финансовых обменов:

Основные трудности, с которыми мы сталкиваемся, возникают из-за прогрессирующей дезинтеграции монетарных и рыночных механизмов, необходимых для налаживания международного разделения труда. Если рынки вновь не откроются, то программы, разрабатываемые в целях экономического развития, могут оказаться еще одним бесполезным предприятием. Наконец, общие принципы мировой торговли… желательно воплотить в многосторонней конвенции. Прообразом такой конвенции могла бы стать уже согласованная, но еще не ратифицированная Гаванская хартия международной торговли (The International Trade Charter)¹³¹.

Но, как сказано, «нет пророка в своем отечестве»: спустя годы упомянутая Кондлайфом «Гаванская торговая хартия» превратится в Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), которое будет содействовать величайшему в истории расцвету международной торговли. Во многом этот процесс пойдет на благо Китаю, однако это произойдет уже гораздо позже, после смерти председателя Мао.

Полемика внутри Китая

Хотя в Китае возобладал технократический подход Фонга, у китайских экономистов всегда имелись и другие мнения. К сожалению, самый красноречивый противник идеи авторитарного развития появился на китайской общественной сцене слишком поздно, чтобы его выступление могло произвести заметный эффект.

В конце 1930-х годов в Лондонской школе экономики у Фридриха Хайека учился Ву Юань-ли. Его работа о китайском планировании, содержавшая едкую критику «десятилетней программы экономического развития, изложенной генералиссимусом Чан Кайши», увидела свет лишь в 1946 году. К сожалению, в среде американских сторонников «свободного Китая» это исследование большого интереса не вызвало»¹³².

Ву Юань-ли показал, почему идеи планирования были привлекательны как для Чан Кайши, так и для его американских покровителей. Их общим интересам отвечали планы, где «допускалось полнейшее смешение целей… экономического процветания и национальной обороны». Ву Юань-ли отмечал «стремление Чан Кайши повторить советский эксперимент… и опыт [нацистской] Германии». По его словам, Чан Кайши умело воспользовался «условиями чрезвычайного положения, возникшего в Китае из-за затянувшейся гражданской войны» и «японской агрессии», чтобы добиться внутренней и внешней поддержки своего «коллективистского подхода к развитию»¹³³.

Политику, вытекавшую из идей планирования, Ву Юань-ли объяснял следующим образом: «как правило, в неразвитых странах борьба за власть и богатство… ведется бесчестными способами. Любая экономическая система, способствующая чрезмерной концентрации хозяйственной власти в руках немногих, представляется опасной для экономического благосостояния [страны]… Результатом этого может стать появление элитной группы «специалистов по планированию». Претендовать на исключение из этого правила Китай не может»¹³⁴.

Юань-ли Ву полагал, что у китайской демократии мало шансов «в системе экономической регламентации, включающей принудительное сбережение [средств] и централизованное управление инвестициями», которая «при любых обстоятельствах проявляет тенденцию к ликвидации политической демократии». Юань-ли Ву дает свое объяснение тому факту, что предупреждение Хайека о дихотомии «планирование – демократия» больше касается бедных стран, чем богатых. «Эта тенденция становится еще опаснее для той страны, чья система политической демократии не вполне созрела и не до конца разработана»¹³⁵.

После захвата власти в Китае коммунистами Ву Юань-ли, оглядываясь назад не столько с гневом, сколько с сожалением, отмечает: «Поскольку [китайское] правительство играло все более важную роль в фактическом распределении и использовании ресурсов (как до войны, так и после нее), а развитию экономики с помощью частной инициативы уделялось недостаточное внимание», постольку переход к коммунизму «оказался столь легким – как практически, так и идеологически»¹³⁶.

Остаток жизни Ву Юань-ли провел в безвестности, занимаясь преподаванием в университете Сан-Франциско.

Чудесное спасение господина Фонга

В 1945 году, когда закончилась война с японцами и началась гражданская война с коммунистами, Генри Фонг вернулся в Китай. В условиях гиперинфляции, уничтожившей все сбережения и снизившей реальные доходы, имея на руках семью (где было четверо детей, новая жена, падчерица и теща), Фонг – чтобы свести концы с концами – работал одновременно в девяти местах. Работа, которая в 1949 году помогла ему вырваться из-под гнета коммунистов, нашлась для Фонга в бюрократической структуре, учрежденной агентствами по развитию в рамках ООН. Его новым работодателем станет Экономическая комиссия ООН для Азии и Дальнего Востока (ЭКАДВ) со штаб-квартирой в Шанхае, созданная Организацией Объединенных Наций в марте 1947 года.

Поступив на службу в ЭКАДВ в октябре 1947 года, Фонг стал руководителем научно-исследовательского подразделения, ответственного за выпуск ежегодного экономического обзора стран Азии и Дальнего Востока. В ноябре 1948 года, накануне наступления коммунистических армий, ЭКАДВ эвакуировала своих сотрудников, в том числе и Фонга, из штаб-квартиры в Шанхае. Новой резиденцией Экономической комиссии стал Бангкок, где Фонг в течение последующих 25 лет обретет надежное убежище и построит удачную карьеру.

По экономическим отчетам трудно судить, как Фонг в изгнании относился к тому, что произошло с родной страной и трудами всей его жизни. В отчете ЭКАДВ, опубликованном в июне 1950 года, Фонг по-прежнему утверждает, что «важным препятствием на пути экономического развития остается отсутствие рационального планирования»¹³⁷. Что касается «экономического планирования в целом», то Фонг, рассматривая «территорию Китая, подконтрольную народному [коммунистическому] правительству», корректно отмечает «наметившуюся в последнее время тенденцию в правильном направлении»¹³⁸.

В 1955 году Гуннар Мюрдаль процитировал Экономический обзор ЭКАДВ за 1953 год, где Фонг, поддерживая позицию Мюрдаля, писал, что «государство почти неизбежно будет вынуждено взять инициативу на себя»¹³⁹. В споре о будущем Китая победила концепция авторитарного развития. О том, как еще более экстремальный – коммунистический – авторитаризм заставил самого Фонга покинуть родину, ученый никогда не высказывался.

Конец националистической эпопеи

Вопреки легенде о том, будто понятие «развивающиеся страны» внезапно возникло в речи Гарри Трумэна в 1949 году, одной из стран, где в предшествующие два десятилетия формировалась модель технократического развития, был Китай. Технократический тип мышления прекрасно сработал на отвлечение внимания от темы защиты достоинства и личных прав китайцев. Это отвечало как интересам американских государственных ведомств с их позицией по вопросам иммиграции и экстерриториальности, так и интересам Чан Кайши с его стремлением к неограниченной власти в качестве лидера Китая. Однако технократический тип мышления не сработал ни на защиту простых китайцев, чьи права личности были попраны, ни на развитие экономики Китая.

В тот момент, когда 20 января 1949 года Гарри Трумэн провозглашал «новую» и «смелую» американскую программу помощи беднейшим странам, танковые части коммунистов окружали Пекин. Приход Мао Цзэдуна к власти положил конец двадцатилетней «новой и смелой» американской программе развития Китая. Из порта Цюаньчжоу в бесплодной провинции Фуцзянь гоминьдановцы во главе с Чан Кайши спешно эвакуировались на Тайвань. Отныне развитие китайской государственности (как на материке, так и за его пределами) не будет происходить по сценарию, написанному Генри Фонгом, сотрудниками ИТО или Фондом Рокфеллера. Однако до 1949 года они все же приложили руку к тому, чтобы в Китае возобладала авторитарная модель развития.

Между тем два других важных решения, принятые на Версальской мирной конференции, – непризнание расового равенства и раздача мандатов Лиги Наций на управление бывшими германскими колониями – еще повлияют на политику Великобритании в момент величайшей опасности с началом Второй мировой войны. Далее мы обсудим, как эти решения повлияли на спор между авторитарной и свободной моделями развития.