Читать книгу: «Приятный кошмар», страница 3

Глава 7
Как карты лягут

– Прими мои поздравления, Каспиан, – говорит ему тетя Кармен, приветственно подняв свою чашку с чаем.

– Это замечательная новость! – Дядя Картер вскакивает, опрокинув свое кресло в стремлении быть первым, кто похлопает Каспиана по спине.

Остальные быстро следуют его примеру, и вскоре мой двоюродный брат расцветает от всеобщего внимания и добрых пожеланий.

Я заставляю себя подойти к нему и обнять его. Ведь не его вина, что я не в себе. Как не его вина, что моя мать даже не смотрит на меня.

Она отказалась разрешить мне подать заявление о поступлении в университет.

Она заявила мне, что я не могу уехать – что никто из нас, представителей четвертого поколения нашей семьи, не может покинуть остров, чтобы поступить в университет.

Она даже спросила меня, почему я не могу, как Каспиан, быть счастливой, оставшись после окончания школы на острове – и возглавить школу, как нам и положено.

И что же, теперь я узнаю, что он подавал заявления о поступлении в университеты все это время? И что его родители поддерживали его в этом?

Когда я обнимаю Каспиана, во мне бушует гнев. Возможно, он немного придурковат, но я не виню его в том, что он нашел способ сбежать с этого острова и готов воспользоваться им.

Кого я виню, так это мою мать.

– Поздравляю! – говорю я моему кузену, когда он наконец отпускает меня.

Он улыбается мне, и его ярко-голубые глаза сияют на фоне медной кожи.

– Спасибо, Клементина. Мне не терпится узнать, в каких университетах приняли твои заявки о поступлении.

У меня падает сердце, потому что что я могу сказать?

Почему мы с Каспианом не говорили об учебе в университете раньше? Почему я просто доверяла моей матери, хотя знала, что она нередко вольно обращается с правдой. Я улыбаюсь натянутой улыбкой, пытаясь решить, что сказать, когда меня оттесняет Карлотта, чтобы тоже поздравить Каспиана.

Я пытаюсь успокоиться, пытаюсь сказать себе, что еще есть время отправить заявления в любые университеты, в которых я хотела бы учиться. Я не обязана оставаться здесь после того, как закончу школу. Я могу оставить это место в прошлом.

Ее власти надо мной скоро придет конец.

Эта мысль помогает мне досидеть до окончания Конклава. Она помогает мне выдержать до нелепости напыщенную речь Каспиана и высокомерное хвастовство дяди Кристофера. Это помогает мне даже вынести то, что моя мать по-прежнему отказывается встречаться со мной взглядом.

Но как только заседание заканчивается, я вскакиваю и мчусь к двери.

Я откровенно поговорю с моей матерью завтра. А сейчас мне необходимо просто убраться подальше от моей родни.

Меня зовет бабушка, но я продолжаю бежать прочь по коридору и не думаю возвращаться. Потому что, если я вернусь, то расплачусь. Слезы – это проявление эмоций, а любое проявление эмоций – это слабость. Моя мать презирает слабость. Поэтому, чтобы не разразиться слезами, я просто продолжаю бежать.

Когда я возвращаюсь в свой домик, мой телефон начинает вибрировать. Часть меня ожидает, что это моя мать, требующая, чтобы я вернулась и поговорила с ней, но нет, на этом фронте все спокойно. Это Серина.

Серина: Надеюсь, морковный торт Флавии сделал это более терпимым. Я хочу знать все детали.

Я: Он помог, но его было недостаточно, чтобы сделать это терпимым.

Серина: Я наконец собираюсь сделать это.

Я: Сделать что?

Серина: Сотворить свои первые чары.

Серина: Ночью будет полнолуние. Я собрала все необходимые ингредиенты и, когда стемнеет, очерчу вокруг себя круг, использую силу луны и начну.

Я посылаю ей поздравительную гифку.

Я: А что это будут за чары?

Серина: На удачу. Я все еще не нашла новую работу, а скоро мне надо будет внести арендную плату за жилье.

Я: Почему бы тебе просто не сотворить чары на материальное благополучие? Тогда тебе можно будет не торопиться с поисками работы.

Серина: Во всех книгах написано, что этого делать нельзя. Чары на материальное благополучие всегда выходят боком. Но завтра у меня собеседование, и я надеюсь, что удача поможет мне получить эту работу.

Я: У тебя все получится как с этими чарами, так и без них. Пришли мне изображение круга, который ты очертишь.

Серина: Обязательно пришлю. Пожелай мне удачи!

Я: Всегда <3.

Я подумываю о том, чтобы позвонить Серине и рассказать ей, что сделала моя мать, но, похоже, у нее сейчас такое приподнятое настроение, и мне не хочется портить его.

Светильник на крыльце зажигается, и на его свет сразу же слетаются мотыльки. Секунду спустя из-за двери высовывается голова Евы.

– Ты зайдешь? – спрашивает она. Затем вглядывается в мое лицо и говорит: – Что, конклав прошел плохо?

– Вообще все плохо, – отвечаю я и вхожу в дом.

Ева смотрит на «Нетфликс» сериал «Уэнздей», а на журнальном столике перед ней стоит наполовину съеденая вазочка с M&M’s.

– Похоже, не только у меня был тяжелый день.

– Парни – болваны, – отвечает она.

– Матери ничем не лучше. – Я плюхаюсь ничком на обитый голубым бархатом диван, занимающий большую часть нашей гостиной зоны, и утыкаюсь лицом в одну из ярко-лиловых подушек.

– И учителя английского языка и литературы тоже.

Она садится на край дивана, и через пару секунд я слышу, как она трясет над моим ухом вазочкой с M&M’s.

– От шоколада все сразу становится лучше.

– Я не уверена, что шоколад может решить мою проблему, – стону я. Но все же беру несколько конфет. – А что сделал Амари?

Она фыркает.

– Он изменил мне с русалкой.

– Вот козел!

– Нельзя сказать, что у нас с ним была настоящая любовь или что-то в этом духе, – говорит она, пожав плечами. – Но мне нравился этот здоровенный придурок.

Да, к сожалению, у этого человеколеопарда репутация любителя потрахаться.

– А как ты об этом узнала?

– Она была в нашем театре, где хвасталась своим подругам об их амурной связи и уверяла, что я о ней «понятия не имею». Ей было невдомек, что я нахожусь за кулисами, расписывая декорации. – Она набирает из вазочки горсть зеленых шоколадных конфет и одну за другой кладет их себе в рот. – Тогда на минуту мне ужасно захотелось, чтобы у меня был доступ к моей магической силе.

– Я могу наподдать ей за тебя, – предлагаю я. – Я понимаю, что это не то же самое, но это могло бы дать тебе какое-никакое моральное удовлетворение.

Ева снова пожимает плечами.

– Она того не стоит. Хотя мне хотелось двинуть Амари кулаком, когда я открыто высказала ему все и он попытался свалить вину за это на меня.

– На тебя? Почему?

– Потому что я «его не понимаю». И, очевидно, потому, что он думает не головой, а членом. – Она опять протягивает руку к вазочке с M&M’s и на сей раз начинает выбирать из него конфеты оранжевого цвета. – А теперь расскажи мне, что случилось у тебя.

– Каспиана приняли в Салемский университет.

– Что? Я думала, что вы не можете…

– Похоже, это правило относится только ко мне. А Каспиан может делать все что пожелает.

– Ничего себе. Это совсем не клево. – Она опять протягивает мне вазочку с конфетами. – И что на это сказала твоя мать?

– Ничего. Она не пожелала даже посмотреть на меня.

На лице Евы читается беспокойство.

– Но почему? Тебе надо поговорить с ней и…

– Агилар назначила мне в партнеры Джуда для работы над классным проектом, – перебиваю ее я.

У нее округляются глаза.

– Обалдеть. – Она встает с дивана.

– Куда ты?

– M&M’s тут не хватит. – Она открывает кладовую и воркует: – О, привет, Пискун! Я рада видеть, что с тобой все в порядке. Вчера нам тебя недоставало.

Я закатываю глаза.

– Поверить не могу, что ты дала имя мыши.

– Да ладно, мышам тоже нужна любовь.

Через пару секунд она возвращается с пакетом наших любимых картофельных чипсов с маринованным укропом.

– Где ты их достала? – спрашиваю я, жадно протягивая к пакету руки.

– У меня есть свои способы. Я хранила их на случай чрезвычайной ситуации, а это определенно чрезвычайная ситуация. – Она открывает пакет чипсов и отдает его мне. – Теперь давай, выкладывай все.

И я так и делаю, выложив ей все, что произошло сегодня на уроке английского языка и литературы и после него. Она молча выслушивает меня до конца.

– Поверить не могу, что она отказалась поменять тебе партнера, – говорит она, когда я наконец заканчиваю свой рассказ. – Ведь все знают, что тебя нельзя ставить в пару с Джудом.

– Я в такой жопе. – Я кладу в рот еще один чипс, и тут раздается стук в дверь. – Если это моя мать, скажи ей, что я умерла, – ерничаю я и накрываю голову мохнатым одеялом.

Мне нужно время, чтобы придумать, что я ей скажу. В данный момент мне кажется, что я вообще не смогу рассуждать рационально, помня обо всей ее лжи.

– Это не твоя мать, – говорит Ева, подойдя к двери, чтобы открыть ее.

Я поднимаю брови.

– Это что же, у тебя развилось рентгеновское зрение?

– Нет, но я вызвала подкрепление. – Она распахивает дверь, и я вижу, что на крыльце стоит Луис, в одной руке держа корейские маски для лица, а в другой – пузырек с ярко-зеленым лаком для ногтей.

– Зеленый? – спрашивает Ева, удивленно выгнув брови.

– Ты слыхала о таком понятии, как сексуальный красный? А это сексуальный зеленый, идеально подходящий для разрыва любовных отношений. – Он отдает пузырек с лаком ей, затем поворачивается ко мне: – Ты выглядишь ужасно. Расскажи мне все.

– Я не могу сделать это снова, – отвечаю я и засовываю в рот горсть чипсов, чтобы мне не пришлось говорить.

Он поворачивается к Еве.

– Ну и что натворил Джуд?

– Откуда ты знаешь, что речь идет о Джуде? – верещу я.

– Я тебя умоляю. – Он небрежно машет рукой. – В прошлый раз ты выглядела таким образом, когда я впервые попал на этот остров и этот парень только что разбил тебе сердце. У меня ушла целая вечность на то, чтобы привести тебя в нормальное состояние, так что скажи мне, что этот козел сделал на сей раз, чтобы я мог пойти и надрать ему задницу.

Я откладываю чипсы в сторону, чтобы не поддаться искушению съесть весь пакет. И мрачно говорю:

– На самом деле он никогда не разбивал мне сердце.

– О, я тебя умоляю. – Он картинно закатывает глаза. – Следующие полгода ты плакала каждый вечер прежде, чем тебе удавалось заснуть.

– Это потому, что я только что потеряла моих двух самых лучших друзей. Джуд бросил меня без всякой причины, а Каролина… – Я замолкаю, потому что сейчас мне не хочется говорить о ней.

Луис вздыхает и, сев на диван, обнимает меня.

– Я вовсе не хотел напоминать тебе о ней. Я просто хочу сказать, что теперь у тебя есть два новых лучших друга, которые, которые готовы надрать задницу Джуду Эбернети-Ли, если это необходимо. Верно, Ева?

– Я готова попытаться, – с сомнением в голосе соглашается она. – Но я не знаю, что из этого выйдет. Этот парень чертовски крут.

– Верно. – Луис на секунду задумывается, затем поднимает пакеты в своих руках. – А как насчет этих масок для кожи лица? Хорошо выглядеть – это наилучшая месть.

Я смеюсь, как он и хотел. Затем говорю:

– Только если я получу маску из арбуза.

– Что ж, ладно. – Я протягиваю руку за маской. Потому что Луис прав. У меня действительно есть двое новых лучших друзей, что здесь встречается нечасто. Хотя ни один из них не заменит мне Каролину, им и не надо этого делать. Потому что они и впрямь самые лучшие, просто оставаясь такими, какие есть.

И это даже до того, как Луис – чисто по-мужски – говорит:

– Я все равно считаю, что мы можем справиться с Джудом.

Ева задумывается.

– Возможно, если сначала мы брызнем на него из перцового баллончика.

Луис щелкает уголком рта.

– Или из баллончика со слезоточивым газом.

Я закатываю глаза, откидываюсь на спинку дивана, кладу голову ему на плечо, а ноги на журнальный столик как раз тогда, когда по телевизору начинается очередная серия «Уэнздей».

Завтрашний день будет ужасным, но это проблема, которую мне надо будет решить завтра. Потому что сегодня я буду просто общаться со своими друзьями, и мне этого более чем достаточно.

Глава 8
Дождик, дождик, исчезни

– Ачто будет, если ты притворишься больной и не пойдешь кормить и поить криклеров? – спрашивает меня Луис, когда мы после обеда направляемся в темницу, потому что это точно не подвал, а темница. Он настоял на том, чтобы пойти туда со мной, потому что «вчера был тяжелый день».

И он прав.

– Должен сказать, что после того, что учинила твоя мать, на мой взгляд, это она должна заниматься этими тварями.

– И не говори, – соглашаюсь я. Сегодня утром я зашла в ее кабинет, чтобы поговорить с ней. Я рассудила, что смогу сделать это более спокойно до того, как мне придется в один и тот же день иметь дело с криклерами и Джудом, но она меня отшила. Сказала, что постарается найти время, чтобы «поболтать» со мной после занятий.

К тому же этот чертов шторм, начинавший подбираться к нам вчера, быстро приближается, а значит, сегодня настроение криклеров будут особенно злобным. Я немного опасаюсь, что в следующий час то, что происходило вчера, покажется мне цветочками.

– Думаю, тебе надо позволить мне пойти с тобой, – наверное, в четырнадцатый раз предлагает Луис, пока мы продолжаем идти по коридору. – Очевидно, что тебе нужна помощь.

– Да, но, если моя мать прознает, что ты помогаешь мне… – начинаю я, но Луис обрывает меня.

– Вообще-то, сам я ничего об этом никому не скажу, – говорит он, состроив мне рожу. – И вряд ли твоя мать в ближайшее время спустится туда. Так что никто об этом не узнает.

– Это пока кто-то из криклеров не откусит кусок твоей плоти.

Он закатывает глаза.

– Похоже, Клодия хорошо умеет хранить секреты.

– Ты действительно хочешь проверить эту теорию? – парирую я, достав телефон, чтобы включить фонарик. Прежде, чем активировать его, я опять пишу сообщение Серине, чтобы спросить, как сработали ее чары и как прошло собеседование. Я очень надеюсь, что она получит эту работу.

– Поверить не могу, что твой дядя не заменил лампочку. – Луис замолкает, когда я вдруг останавливаюсь как вкопанная. – Что случилось?

– Ничего. – У меня екает сердце, но я не обращаю на это внимания. Как не обращаю внимания на тот факт, что чем дальше мы идем по коридору, тем виднее становится странное сияние, исходящее из вестибюля в его конце.

– Вид у тебя не такой, будто ничего не случилось. – Он с тревогой смотрит на меня.

– Возможно, дело в приближающейся буре. Это пустяки.

Но тут из-за угла доносится тихий хриплый стон, и я останавливаюсь, как вкопанная.

– Что? – спрашивает Луис, остановившись рядом со мной. – Что ты увидела?

– Дело не в том, что я увидела, а в том, что я услышала. – Звук слышится снова, на этот раз тише и отчаяннее, и по моей школе бегут мурашки.

Что до Луиса, то его охватывает ужас.

– Я ничего не слышал. Неужели какая-то и этих тварей действительно выбралась наружу? – Он щурит глаза, оглядывая коридор с помощью своего притупленного, но по-прежнему острого волчьего зрения.

– Дело не в зверинце. – Я пытаюсь заставить мои ноги двигаться дальше, но у меня ничего не выходит.

Его глаза округляются, когда до него наконец доходит, почему он не слышит – и не видит – то, что слышу и вижу я.

– О черт.

Я смотрю на пол, вглядываюсь в трещины на цементе и заставляю себя собраться.

– Пошли, – говорю я ему.

– Пошли? – переспрашивает Луис, глядя на меня расширенными глазами. – Разве нам не нужен план? Мне совсем не хочется, чтобы они опять тебя искусали.

– Они меня не искусают. – Я делаю выдох. – И у меня есть план.

– В самом деле? – Он вскидывает брови.

– Становись передо мной и беги со всех ног. Мы доберемся до криклеров кружным путем и будем надеяться, что никто не последует за нами.

– И это все? Это и есть весь твой план? – восклицает он.

Я киваю.

– Да, это и есть весь мой план.

– Я имел в виду хороший план. – И все же он начинает отступать. – Ладно, скажи мне, когда надо будет бежать

Слышится еще один жуткий стон. И он раздается ближе.

Я делаю еще один глубокий вдох, прежде чем заставляю себя крикнуть:

– Беги!

Мы бежим назад по коридору, но за несколько футов до поворота я резко останавливаюсь, потому что из-за этого угла в коридор тоже просачивается какой-то странный зловещий свет.

– Почему мы остановились? – спрашивает Луис – Разве нам не надо…

– Нам надо добраться до лестницы. – Я хватаю его за предплечье и тяну назад.

– До лестницы? Но что же насчет криклеров?

– Им придется подождать. – Но, повернувшись во второй раз, я понимаю, что уже поздно.

– Что нам делать? – вопит Луис.

– Не знаю, – отвечаю я. Потому что, куда бы я ни повернулась, повсюду нас окружают призраки.

Сотни и сотни призраков.

Глава 9
Пора убираться отсюда к чертовой матери

Призраки парят всего в нескольких футах от пола, и у всех них есть кое-что общее. Они все полупрозрачны, все испускают странный туманный свет, и от всех них исходит затхлый запах, похожий на запах старых пыльных книг.

В настоящий момент в вестибюле пахнет как в древней библиотеке, хотя он освещен так, будто в нем запускают фейерверки.

– Черт, сегодня их здесь много, – бормочу я. Я пытаюсь представить себе, как добраться сквозь них до лестницы, но сейчас их здесь такая уйма, что я понятия не имею, как можно пробраться мимо них, не пострадав.

Из-за долгой и не очень-то достославной истории Школы Колдер ей досталось в наследство множество призраков. Что доставляет мне очевидное неудобство, поскольку я могла видеть их всю мою жизнь.

Я не знаю, почему именно я могу видеть их, хотя больше никто из моей родни их не видит. И я понятия не имею, почему заклятье и магическая технология, которые блокируют мою магию мантикоры и мою способность менять обличье или производить яд, не забивают также и этот странный дар. Возможно, это вовсе и не дар, а проклятие судьбы, как будто я недостаточно проклята уже и потому, что родилась на этом чертовом острове.

Но что бы это ни было, я стою здесь и смотрю на толпы мертвецов.

Я делаю несколько осторожных шагов и тут же жалею об этом, потому что ко мне поворачиваются взгляды сотен молочно-белых глаз. Еще несколько секунд, и они все начинают медленно плыть ко мне, – что я воспринимаю как приглашение побыстрее смыться отсюда.

Я пускаюсь бежать вместе с Луисом, ухитряюсь обойти стороной пару дам в платьях с громадными кринолинами и катящуюся голову и даже дирижера, размахивающего своей палочкой, руководя оркестром, игры которого ни я, ни Луис не можем слышать.

Меня наполняет уверенность в своих силах – возможно, меня в самом деле никто не остановит и мне все-таки удастся добраться до конца, – но тут откуда ни возьмись передо мною возникает препятствие. У меня есть только одно мгновение, чтобы определить, что это девушка-подросток с распущенными волосами до талии и пирсингом в носовой перегородке, – и вот я уже бегу прямо сквозь нее.

Меня пронзает боль, сотрясая мои внутренности так, что мне кажется, будто я вот-вот взорвусь, будто сами молекулы, из которых состоит мое тело, вращаются все быстрее и быстрее и отталкиваются друг от друга, прежде чем атаковать мою кожу изнутри. Я сжимаю зубы, чтобы подавить инстинктивный стон и спотыкаюсь. Луис пытается подхватить меня, но его рука только скользит по моему плечу, и я падаю ничком. Что это было? Это было непохоже на призрак – во всяком случае, ни на один из тех призраков, с которыми я соприкасалась прежде.

Луис помогает мне подняться, но я успеваю сделать не более пары шагов, прежде чем сталкиваюсь нос к носу с Финнеганом, одним из тех призраков, с которыми я знакома дольше всего.

– Клементина, – его низкий скрипучий голос наполняет коридор вместе со звоном его ручных кандалов. Он тяжело движется ко мне сквозь мглу, волоча левую ногу, и один его глаз свисает на щеку из глазницы на тонкой едва различимой серебристой жилке.

И тут краем глаза я различаю что-то красное.

Я поворачиваю голову, пытаясь понять, кто из других учеников мог так сглупить, чтобы рискнуть появиться здесь без веской причины. Но прежде чем я успеваю разобрать, кто это, Финнеган простирает ко мне руки и возвращает меня к в жуткую реальность.

– Клементина, пожалуйста, – бормочет он, и его вывихнутая челюсть щелкает, пока он полупрозрачной рукой пытается коснуться моего плеча, но я уворачиваюсь и пускаюсь бежать прочь.

– Я не могу помочь тебе, Финнеган, – говорю я ему, но он, как всегда, не может услышать меня.

Я не замедляю свой бег, а продолжаю со всех ног мчаться к лестнице. Что-то мелькает справа от меня, и я отшатываюсь, чтобы не столкнуться с этим.

Это срабатывает, и мне удается уклониться от группы призраков, одетых в шорты и купальники… лишь для того, чтобы столкнуться с чем-то, материализовавшемся прямо передо мной.

Это существо огромно – оно одето во что-то, пугающе похожее на скафандр астронавта, – такое же мерцающее, как то, что окутывало девушку-подростка с пирсингом. Это не имеет ничего общего с туманной мглой, из которой состоят обычные призраки, но еще до того, как я успеваю подивиться этому, моя голова врезается в то, что очень напоминает тысячи осколков стекла.

Они втыкаются в мою кожу, мою плоть, мои кости, мое сердце, разрезают меня на клочки, так что я не могу дышать, не могу стоять, не могу думать.

Я истошно кричу, начинаю падать, и вытягиваю вперед руки в попытке удержаться на ногах. Из этого ничего не выходит, и я, шатаясь и спотыкаясь, делаю еще несколько шагов, после чего валюсь на колени.

За мной Луис вопит:

– Вставай, Клементина! – и, схватив мою руку выше локтя, тянет меня кверху.

Духи надвигаются на меня со всех сторон – как обычные, так и странно мерцающие, – и я ничего не могу с этим сделать.

Луис становится передо мной, пытаясь по мере сил защитить меня от того, от чего защитить невозможно. Он даже поднимает кулаки, будто готовясь к драке, хотя я понятия не имею, как он, по его мнению, может защитить меня от полчищ призраков, которых он даже не видит.

Я пытаюсь встать, но тут сзади в мое плечо врезается чья-то призрачная грудь, и в мою кожу словно вонзается тысяча иголок. Другой призрак хватает меня за предплечье, словно полосуя его сотнями, холодных как лед, бритв.

Я, спотыкаясь, бросаюсь прочь в отчаянной попытке избавиться от всей этой боли… но лишь для того, чтобы столкнуться с еще одним мерцающим.

И не взрослым, а с мальчиком лет трех или четырех в пижаме с изображениями драконов, держащим в руке большое зеркало.

– Обними меня! – плачет он, и его маленькие пальчики вцепляются в мое бедро. Боль так остра, что мне кажется, она прожигает мои кожу и плоть до самых костей.

Я инстинктивно отшатываюсь, но по его маленькому личику текут слезы. Ему никак не больше трех или четырех лет, и, какую боль он бы мне ни причинял, я не могу оставить его в таком состоянии.

Поэтому я опускаюсь на корточки, так что наши лица оказываются на одном уровне, не обращая внимания на удивленное восклицание Луиса:

– Клементина, что ты делаешь?

Я знаю, что малыш не может слышать меня, не может чувствовать меня, но все равно вытягиваю палец, чтобы вытереть его слезы. И эта жуткая жгучая боль распространяется и на мои пальцы, и на мою ладонь.

В ответ он обнимает меня и начинает рыдать еще надрывнее, уткнувшись личиком в мою шею. Я не чувствую его веса в своих объятиях, но от соприкосновения с ним меня все равно затапливает боль, втекает в меня со всех сторон. Но я все равно не отпускаю его – как я могу его отпустить, если его больше некому обнять?

– Что случилось? Что с тобой? – инстинктивно спрашиваю я, хотя и знаю, что он мне не ответит.

Но он качает головой, так что по моему телу расходятся новые волны боли, и скулит:

– Я не люблю змей.

– Я тоже, – отвечаю я и содрогаюсь. Но тут до меня доходит, что он не просто разговаривает со мной, а отвечает мне.

А значит, он может слышать меня, хотя прежде ни один из духов не мог этого сделать.

У меня есть только одна секунда, чтобы удивиться тому, как такое возможно, прежде чем он спрашивает:

– А почему ты их не любишь? – Его заплаканные глаза широко раскрыты, а маленькие ладошки обжигают мои щеки.

– Когда мне было примерно столько же лет, сколько тебе, меня укусила змея, и с тех пор я никогда к ним не подходила.

Он кивает, как будто, по его мнению, это логично, и шепчет:

– Тогда тебе надо бежать.