Наш труженик был молод и крепок, иначе он не мог-бы так усердно заниматься своей учебной подготовкой и просиживать над ней иногда ночи напролет после целого дня работы в мастерской. Прежде всего он купил дешевенькую лампу, запас письменных принадлежностей и пополнил свои пособия. Наконец, к великому огорчению хозяйки, сдвинул с обычного места всю «обстановку» комнаты – единственную кушетку, служившую и для сидения и для сна, протянул на бичевке посреди комнаты занавеску, сделал две комнаты из одной, повесил на окно темную штору, чтобы никто не видал, как он проводит ночные часы, разложил книги и принялся за работу.

У Джуда не было никаких денежных сбережений и до получения жалованья он принужден был жить более чем скромно. Накупив нужных книг, он не мог даже позволить себе истопить печь, и когда по ночам в окна несло сыростью и холодом, он сидел у своей лампы в пальто, в шляпе и даже в теплых перчатках.

Из окна он мог видеть шпиц собора и колокольню, с которой раздавался звон большего городского колокола. Сверху он мог видеть и высокие угловые башеньки колледжа у моста. Вид этих зданий действовал на него ободряющим образом, когда вера в будущее тускнела.

Время шло, Джуд волновался, но еще не приступал к главному, не узнавал подробностей, касающихся поступления в колледжи. Наслушавшись от случайных знакомых разных советов, он, однако, никогда не останавливался на них. Всего нужнее, думал он. запастись сначала деньгами и знанием, и затем уже решить, что ему следует предпринять, чтобы сделаться питомцем университета. Заветное желание настолько поглощало его, что он не мог отдать себе отчета в том, насколько оно исполнимо.

Между тем, он получил от своей престарелой тетки сердитое письмо, в котором повторялись настойчивые советы всячески избегать кузины и её родственников. Родители Сусанны уехали в Лондон, но девушка осталась в Кристминстере. Желая выставить ее в еще более непривлекательном свете, тетка сообщала, что Сусанна рисовальщица икон, ужасная лицемерка, ханжа и чуть-что не идолопоклонница, так-как сама старушка считала себя протестанткой.

Но Джуда нисколько не интересовали подобные сведения о Сусанне, и все эти предостережения только сильнее возбуждали его любопытство. И вот он поставил себе задачей обнаружить её местопребывание. Поэтому, с особенным чувством затаенного удовольствия, он прохаживался в ранние часы мимо мастерских живописцев, и однажды увидал в одной из них молодую девушку, сидящую за конторкой, поразительно похожую на данный ему портрет. Он отважился зайти в мастерскую и, сделав незначительную покупку, засмотрелся на обстановку. Заведение принадлежало, по-видимому, исключительно дамам. Здесь продавались молитвенники, письменные принадлежности, листки с благочестивыми изречениями и разные другие вещи, например, гипсовые статуэтки ангелочков и святых, мраморные крестики и проч. Джуд сильно смутился при виде сидевшей за конторкой девушки; она была такая хорошенькая, что он рад был предположить в ней свою родственницу. Но когда она заговорила с одной из старших подруг, стоявших тут-же, он уже прямо узнал в её голосе что-то родственное с своим, только её голос был, разумеется, нежнее и приятнее. Он оглянулся кругом. Перед него лежала длинная металлическая дощечка, на которой она выписывала какое-то настенное изречение для церкви.

Джуд вышел. Не трудно было-бы найти предлог заговорить с ней, но на этот раз ему казалось не деликатным по отношению к своей тетке так легкомысленно пренебречь её настоятельным советом.

Поэтому Джуд не выдал себя. Он не хотел пока посещать Сусанну, имея на это и свои причины. Она казалась такого приличною по сравнению с ним, в его пыльной рабочей куртке, что встреча его с него, да и с м-ром Филлотсоном была-бы теперь преждевременной. К тому-же было весьма возможно, что и она разделяет предубеждения своей семьи и будет презирать его, особенно когда он посвятит ее в свою неприглядную биографию, отмеченную неудачным браком с недостойной девушкой.

Поэтому, до поры до времени, Джуд только наблюдал ее, так сказать издали, и ему приятно было чувствовать её присутствие вблизи, и это сознание ободряло его. Она по-прежнему оставалась для него идеальным характером, о качествах которого в его голове начинали создаваться самые фантастические грезы на яву.

Недели через три Джуд вместе с другими рабочими был нанят сваливать против одного из колледжей каменные плиты из фуры на мостовую, для пригонки их к парапету, который ремонтировался.

Однажды, в ту минуту, как Джуд подымал свою грузную ношу, его кузина вдруг очутилась подле него плечо с плечом, и приостановилась, чтобы пропустить его. Она прямо смотрела ему в лицо своим добрым открытым взглядом, но, вероятно, не узнала его.

Близость к интересовавшей его девушке заставила его вздрогнуть и застенчиво отвернуться, словно из опасения быть узнанным, хотя она еще никогда его не видала, да, по всей вероятности, и не слыхала даже его имени. Она показалась ему уже не прежней провинциальной девушкой, а вполне приличной барышней.

Сусанна прошла дальше, а Джуд продолжал свою работу, размышляя об этой встрече. Девушка промелькнула так быстро, что он не успел на этот раз хорошенько всмотреться в нее. Запомнил только, что она не высока ростом, изящна, стройна, словом элегантна. Вот все, что он заметил. В ней не было ничего натянутого, манерного; напротив, она была нервная и живая, как ртуть, хотя художник, быть может, не назвал-бы ее красивой или интересной. Но тем более она поразила его. Мог-ли он, простой рабочий, да еще свихнувшийся злосчастный неудачник, дерзать на сближение с этим изящным, благоуханным цветком?

Джуд видимо увлекался, и его увлечение принимало какую-то почти фантастическую окраску; он чувствовал, что при всем уважении к наставлениям тетки, он скоро не в состоянии будет противиться искушению познакомиться с запретной кузиной.

Джуд старался думать о ней только, как о близкой родственнице; к этому его обязывали важные причины, из которых главная состояла в том, что он был женат, и следовательно всякое увлечение с его стороны было-бы неудобно.

Итак, у него не должно быть к Сусанне иных отношений, кроме родственных. Познакомившись с кузиной, он мог ценить в ней прекрасную девушку, гордиться ею; со временем отношения сами собой могут перейти в более простые и дружественные, как подобает между своими. Тогда она будет для него ангелом хранителем в житейских невзгодах, вдохновительницей в труде, нежным другом…

III

В следующее воскресенье Джуд отправился к обедне в собор, чтобы еще разок взглянуть на Сусанну, так как заметил что она часто там бывает.

Но на этот раз она не пришла, и он поджидал ее к вечерне, блого и погода стала лучше к концу дня. Он знал, что она пройдет в собор широкой зеленой лужайкой, где в ожидании он и стоял, прислушиваясь к колокольному звону. И действительно, за несколько минут до начала службы она в числе других появилась на лужайке и вошла в церковь. Джуд последовал за нею, весьма довольный на этот раз, что еще не познакомился с ней. Видеть ее, а самому оставаться невидимым и неизвестным, – вот все, что ему было нужно в настоящее время.

Служба началась и вскоре хоры огласились величественными, умилительными звуками 119 псалма.

Девушка, к которой он начинал чувствовать особенную симпатию, была в эти минуты поглощена теми-же дивными звуками, которые доставляли и ему высочайшее религиозное наслаждение. Она часто посещала церковные службы и, по-видимому, была натура глубоко религиозная, что вполне согласовалось с её образом жизни и родом занятий. В этом отношении у неё было много общего с Джудом. Для впечатлительного молодого отшельника сознание, что эта девушка так близка ему нетолько по родству, но и по складу души, было большим утешением в будущем: она могла оказать живое воздействие на весь его умственный и социальный кругозор. Джуд в продолжение всей службы находился в каком-то давно не испытанном состоянии экстаза.

Незадолго до этого дня, красивая, живая, изящная Сусанна Брайдхэд, пользуясь свободным часом после обеда, вышла из своей мастерской на прогулку за город с книгой в руках. День был тихий, безоблачный.

Отойдя мили на две от городской черты, она постепенно поднялась на отлогую, но довольно высокую гору. Дорога извивалась между зеленых полей, и, поднявшись, Сусанна остановилась отдохнуть и оглянулась на красивые башни, соборы и зубчатые стены расстилавшагося внизу города.

Невдалеке от себя, на тропинке, она увидала разнощика, сидевшего на траве подле большего лотка с множеством гипсовых и бронзированных статуэток, которые он заботливо устанавливал, собираясь продолжать с ними путь. Фигуры были, разумеется, плохими копиями известных оригиналов и представляли мифические божества: Венеру, Диану, Апполона, Вакха, Марса, затем ученых, полководцев и пр. Разносчик встал, поднял лоток на голову и, крикнув «фиг-у-уры!», направился с предложением к незнакомке.

После некоторого колебания Сусанна сторговала две более крупные фигуры, Венеру и Апполона, и, расплатившись, бережно взяла их на руки, точно какое-нибудь сокровище.

Но только что продавец удалился, Сусанна смутилась своей ненужной покупкой и стала раздумывать, что ей теперь делать с этими несчастными фигурами. Они были такие высокие, да еще пачкали свежим гипсом. Делать нечего, Сусанне пришлось дорогой нарвать широких лопухов и обернусь в них свою громоздкую ношу, казавшуюся теперь целой охапкой зелени.

Заглядывая по временам под листья, чтобы убедиться, цела-ли рука у Венеры, Сусанна возвращалась с своей еретической покупкой в самый клерикальный из городов, и, пробираясь глухими улицами, вошла в мастерскую с черного хода. Покупку она пронесла прямо в свою комнату, и хотела сейчас-же запереть ее в комод, куда, однако, фигуры не умещались; она обернула их поскорее в бумагу и поставила на пол в углу.

Хозяйка её, мисс Фонтовер, была пожилая особа в очках, носившая что-то вроде монашеской мантии и отличавшаяся клерикальным целомудрием и нетерпимостью, вероятно, по званию содержательницы иконописной мастерской и церковной солистки. Она была дочерью пастора, после смерти которого осталась в стесненных обетоятельствах, и существовала небольшой лавкой церковных принадлежностей, которую и довела до значительных размеров.

Она постучалась теперь к Сусанне, чтобы позвать ее к чаю, и долго не получая ответа, вошла как раз в ту минуту, когда та поспешно обвязывала завернутые фигуры.

– Вы кажется что-то купили, мисс Брайдхэд? – спросила она, глядя на завернутые покупки.

– Так, вещицы для украшения моей комнаты, – нехотя ответила Сусанна.

– Ну что-ж! Хотя я думала, что довольно сделала по этой части, – сказала мисс Фонтовер, самодовольно оглядываясь на развешанные по стенам изображения святых в плохих рамах, не годные для продажи и потому уступленные для убранства этой мрачной комнаты. – Что это такое? Что-то крупное! – поинтересовалась она, прорвав щелку в бумаге и заглядывая в таинственную покупку. – Кажется две фигуры? Где вы их добыли?

– Ах, просто на прогулке, у одного разносчика с лотка…

– Изображения святых?

– Да.

– Каких именно?

– Св. Петра и св. Марии Магдалины.

– Ну хорошо, а пока идите чай пить и потом выписывайте ваш текст для оратории, если после чаю будет еще достаточно светло.

Это маленькое недоразумение только пуще возбудило в Сусанне желание еще раз развернуть и посмотреть запретный плод. И вот, собираясь ложиться спать и считая себя гарантированной от всякой помехи, она на свободе развернула своих богов. Поставив обе фигуры на комод, и с каждой стороны по свечке, она улеглась и начала читать книгу, о которой мисс Фонтовер ничего не знала. Это был том Гиббона, где она читала о Юлиане Отступнике. Случайно она взглянула на фигуры, казавшиеся такими странными в обстановке этой комнаты, и вдруг вскочила с постели и, взяв другую книгу, принялась за знакомую поэму

Ты победил, Галилеянин бледнолицый.

которую она прочла до конца. Затем она потушила парные свечи, разделась и напоследок задула свою свечку на ночном столике. Но долго экзальтированная девушка не могла заснуть.

Между тем часы на колокольне пробили какой-то поздний час. Этот бой коснулся слуха юноши, сидевшего над книгами в неособенно далеком расстоянии от Сусанны. Так как вечер был субботний, когда Джуду не было надобности заводить будильник на ранний утренний час, то он продолжал заниматься, не стесняясь временем. В эту минуту он усердно читал греческую библию, и проходившие под окном запоздавшие обыватели могли слышать с жаром произносимые странные слова, имевшие для Джуда неописуемую прелесть и передававшие божественные глаголы.

IV

Джуд был искусный малый в своем ремесле, мастер на все руки (как это всегда бывает в захолустных провинциальных местечках, тогда как в Лондоне мастер, вырезывающий черешок листка, отказывается от выделки той его части, которая исчезает в этом листке, точно какое-то унижение заключается в том, чтобы сработать вторую половину целого). Таким образом Джуд, когда у него случилась заминка в лепной или резной фасадной работе, уходил для вырезки подписей на монументах или могильных плитах и искал удовольствия в перемене работы.

В следующий раз он видел Сусанну, когда исполнял стенную работу внутри одной из церквей. При входе пастора для богослужения. Джуд сошел с лестницы и присел вместе с немногими богомольцами до окончания службы, прервавшей его постукивание. В числе других здесь оказалась и Сусанна, пришедшая в сопровождении старшей мисс Фонтовер.

Заметив кузину, Джуд невольно залюбовался её красивым станом и грациозной позой, когда она опускалась на колени, думая при этом, какою помощницей была бы ему такая скромная и религиозная девушка при более счастливых обстоятельствах. Но вот кончилась служба, и как только богомольцы начали расходиться, Джуд поспешил опять приняться за работу. Он не решался встретиться в таком месте с девушкой, начинавшей оказывать на него неотразимое влияние. Неустранимимые препятствия, не позволявшие ему стремиться к близкому знакомству с Сусанной, стояли пред ним с прежней неумолимостью. Но очевидно было и то, что Джуд, как и всякий мужчина его темперамента, не мог жить одной работой: он нуждался в любви. Иной в его положении быть может опрометчиво бросился бы к ней, воспользовался-бы возможностью легкого сближения, в котором она едва-ли бы отказала, и предоставил-бы остальное случаю. Но не так поступил Джуд – по крайней мере в начале.

Но время шло, а неотвязчивые мысли о Сусанне не оставляли его в покое. Эта опасная игра с огнем начинала тяготить его, смущая нравственное чувство, и он принужден был признаться себе, что совесть его все более и более сдавалась в этой непосильной борьбе.

Несомненно, что она представлялась ему почти идеальной девушкой. Быть может, знакомство с нею могло-бы вылечить его от этой неожиданной и рискованной страсти. Но нравственное противоречие заключалось в том, что он желал познакомиться с нею вовсе не за тем, чтобы излечиться.

Как то вскоре одна молодая девушка зашла на двор каменотесов и, стараясь не запачкать платья в известковой пыли, осторожно пробралась прямо в мастерскую.

– Недуренькая барышня, – заметил один из рабочих, дядя Джо.

– Кто она? – спросил другой.

– Не знаю, – помнится, я видал где-то. Впрочем, постойте, это должно быть дочь того ловкача Брайдхэда, который один смастерил всю кровельную работу на церковь св. Луки лет десять тому назад, и перебрался потом в Лондон. Не знаю, есть-ли у него теперь какие дела – едва-ли густо, а то бы дочь не возвратилась назад.

Между тем вошедшая незнакомка постучалась в дверь конторы и спросила работает-ли на дворе Джуд Фолэ. Узнав, что он недавно куда-то отлучился, она выслушала это с видимой досадой, и тотчас же удалилась. Джуд возвратился вслед за её посещением и когда ему описали девушку, он конечно сразу узнал в ней свою кузину Сусанну.

После этого шага с её стороны Джуд уже не желал более умышленно избегать кузины и решился, не откладывая, навестить ее в этот же вечер. У себя дома он нашел записку от неё – первую с их встречи. Сусанна была девушка самая простодушная и безыскусственная. Называя его в записке «милым кузеном Джудом», она сообщала, что только сейчас, и то случайно, узнала, о его переселении в Кристминстер, и упрекала, что узнала об этом не от него. Они могли бы так приятно проводить время вместе, – писала кузина, – ибо она почти одинока и у неё не было близких друзей. Но теперь ей вскоре предстоит, вероятно, уехать, и следовательно возможность родственного сближения упущена может быть навсегда.

В холодный пот бросило Джуда при известии, что она уезжает. Такой случайности он совсем не ожидал, и потому, под горячим впечатлепием, тотчас же ответил ей, что желает говорить с него и предлагает через час встретиться на прогулке в условленном месте.

Отправив записку, Джуд пожалел, что второпях просил ее встретиться на улице, вместо того, чтобы прямо сообщить, что придет к ней. Это был у него еще остаток деревенских нравов – назначать девушке свидания на улице. Он и с Арабеллой сходился таким же образом, но этот вызов мог показаться не совсем почтительным такой приличной девушке, как Сусанна. Однако, исправить промах было уже нельзя, и в назначенный час он отправился к условленному месту, под мерцанием только-что заженных фонарей.

Широкая улица была тиха и безлюдна, хотя еще было не поздно. Джуд сейчас же увидал женскую фигурку на другой стороне улицы, оказавшуюся Сусанной, и они оба сошлись на перекрестке одновременно.

– Мне досадно, что я пригласил вас на свидание сюда, а не зашел к вам, – начал Джуд с застенчивостью влюбленного. – Но я думал сберечь время нашей прогулкой.

– Ах, это меня нисколько не смутило, – возразила она со смелостью друга. – У меня даже нет места для приема. Напротив, мне кажется очень забавно начинать знакомство при таких условиях, когда я вас еще совсем не знаю, не правда-ли? – проговорила она, рассматривая его с головы до ног. – Вы кажется знаете меня больше, нежели я вас, – прибавила она.

– Да – я видел вас иногда.

– И вы, зная кто я, не заговорили со мной! А вот теперь я уезжаю!

– Да; это неприятно. У меня нет здесь ни одной знакомой души. Впрочем, у меня должен быть здесь один знакомый, но мне не очень-то хочется идти теперь к нему. Я хотел бы знать, известно-ли вам что-нибудь о м-ре Филлотсоне? Мне кажется, он где-нибудь в провинции пастором.

– Нет, я знаю одного м-ра Филлотсона. Он здесь недалеко за городом, в Лемздоне, и занимает должность учителя в сельской школе.

– Ах, едва-ли это тот! Возможное-ли дело: до сих пора только учителем! А не знаете, как зовут его – не Ричард-ли?

– Да – Ричард; я адресовала как-то книги ему, хотя лично его не знаю.

– Значит, его мечта не удалась!

При этой догадке Джуд невольно смутился, потому что где же ему надеяться на успех в том деле, в котором ученый Филлотсон мог потерпеть неудачу! Джуд был-бы огорчен еще больше, еслиб услыхал это известие не от своей милой Сусанны; но даже в эту минуту он предчувствовал, как неудача Филлотсона с университетом будет угнетать его, когда он останется один после отъезда кузины.

– Так как мы идем на прогулку, то не зайти-ли нам к нему? – неожиданно спросил Джуд. – Еще не поздно.

Сусанна согласилась и они пошли горою по красивой лесной местности. Скоро показалась церковь с угловыми башенками, а за него и школа. Они спросили у одного из соседей, застанут ли дома м-ра Филлотсона, и услыхали, что он всегда дома. На стук в дверь учитель вышел со свечей в руке; он смотрел таким худым и постаревшим после того, как Джуд видел его в последний раз.

Более чем скромное положение, в котором оказался м-р Филлотсон после столких лет, разом уничтожало блестящий ореол, окружавший, в воображении Джуда, личность этого педагога с момента их разлуки. Но в то-же самое время он почувствовал и симпатию к Филлотсону, как к человеку, очевидно много испытавшему и разочарованному. Джуд назвал ему себя, сказав, что явился повидать его, как старого знакомого, бывшего очень приветливым к нему в дни его юности.

– Извините, я вас не помню, – ответил, подумав, учитель. – Вы говорите, что были из моих учеников? Очень может быть; но их столько набралось у меня за это долгое время, да и сами они так изменились, что я помню только самых последних.

– Это было еще в Меригрине, – объяснил Джуд, желая в то-же время провалиться сквозь землю от смущения.

– Да; я был там короткое время. А это тоже бывшая ученица?

– Нет – это моя кузина… Если припомните, я писал вам о высылке мне учебников, и вы мне их прислали?

– Ах, да! – что-то припоминаю смутно.

– Исполнение моей просьбы было большой любезностью с вашей стороны. Точно также вы первый поставили меня на настоящую дорогу. В то утро, когда вы покидали Меригрин и вещи ваши были уложены в тележку, вы, прощаясь со мною, сказали, что намереваетесь поступить в университет и быть посвященным в духовный сан, что университетский диплом – необходимый ярлык для человека, желающего сделаться богословом или преподавателем.

– Да, я тогда мечтал об этом, и жалею, что сам не исполнил данного вам совета. Я отказался от этого намерения уже несколько лет тому назад.

– А я никогда не забывал вашего совета. Он и привел меня в этот город, а из города сюда, чтобы побеседовать с вами.

– Но что-же мы стоим; войдите, – пригласил Филлотсон; – и вашу кузину прошу также.

Они вошли в приемную школы, освещенную лампой с бумажным абажуром, бросавшей тусклый свет на лежавшие на столе книги. Филлотсон снял абажур, чтобы можно было лучше видеть друг друга, и теперь более яркий свет падал на нервное, миниатюрное личико Сусанны с живыми карими глазами, на серьезные черты Джуда, и более зрелое и выразительное лицо и фигуру самого учителя, скромного и сосредоточенного человека, лет сорока пяти, в черном сюртуке, который от времени заметно повытерся на спине и локтях.

Старое знакомство незаметно возобновилось и скоро завязался общий разговор. Филлотсон, между прочим, высказал, что доволен своим настоящим положением, хотя и нуждается в помощнике.

Ужинать они не остались, так как Сусанне нельзя было возвращаться домой поздно, и гости пустились в обратный путь в Кристминстер. Хотя разговор здесь шел о самых обыденных предметах, но Джуд был в восхищении от рассуждений своей симпатичной кузины. Она была такая живая, что и речи, и движения её – все, казалось, имело у неё источником чувство. Вследствие умственного возбуждения, ее охватившего, она шла так быстро, что Джуд едва мог поспевать за нею. В эту первую прогулку он не без тревоги заметил, что чувство кузины к нему выражалось только в простых дружеских отношениях, тогда как он уже любил ее. На обратном пути его грызла мысль об её предстоящем отъезде.

– Почему вы собственно задумали уехать из Кристминстера? – решился он наконец спросить ее, невольно выдавая свой интерес к ней. – Как могли вы не привязаться к городу, такому интеллигентному и с таким богатым историческим прошлым?

– Так из-за этого оставаться! Мне никогда и в голову не приходила подобная идея! – возразила Сусанна улыбаясь. – Нет, я должна исчезнуть, – продолжала она. – Одна из хозяек, у которых я служу, мисс Фонтовер, изволила обидеться на меня, а я на нее; поэтому мне всего лучше уехать.

– Чем-же собственно она вас обидела!

– Да тем, что разбила мои статуэтки.

– Вот как!.. и умышленно?

– Да. Она нашла их в моей комнате, и не обращая внимания на то, что вещи эти мои собственные, она швырнула их на пол и разбила со злостью в мелкие дребезги, потому, видите-ли, что они оказались не в её вкусе, – словом, произвела целый скандал!

– Что-же это? Значит, статуэтки показались ей неприличными, что-ли?

– Уж не знаю… Я возмутилась её дикой выходкой и, с конце концов, решила не оставаться у них и подыскать себе должность, более независимую.

– А почему вы не попробуете опять приняться за учительство? Я слышал, вы когда-то занимались этим делом.

– Я не думала больше возвращаться к этой профессии, так-как готовилась в рисовальщицы.

– Разрешите мне просить м-ра Фллотсона чтобы он позволил вам заниматься в его школе? Если, согласившись на это, вы поступите в художественную школу и сделаетесь первоклассной дипломированной учительницей, то будете получать тройной оклад против всякого обыкновенного учителя рисования и вдвое больше свободы.

– Пожалуй, спросите его. Ну, теперь я дома; прощайте милый Джуд! Я так рада, что мы наконец познакомились. Нам незачем ссориться из-за того, что ссорились наши родители, неправда-ли?

Джуду не хотелось сразу выказать ей, как ему любо было слышать эти слова, и, молча распростившись, он пошел своей дорогой домой, в одну из отдаленных улиц города.

Устроить Сусанну в одном с собою городе было теперь его неотступным желанием, и на следующий-же день он опять отправился в Лемздон, не решаясь повести это дело путем письменных переговоров. Но предложение Джуда застало Филлотсона врасплох.

– Мне ведь собственно нужна рисовальщица другого типа, – ответил он на расспросы Джуда. – Конечно, ваша кузина по подготовке способна на это дело; но, мне кажется, ей недостает опытности, не правда-ли? Разве она в самом деле думает сделаться преподавательницею рисования?

Джуд на собственный страх рассыпался в уверениях, что Сусанна будет идеальной сотрудницей м-ру Филлотсону, и в конце концов так, подействовал на учителя, что тот согласился пригласить Сусанну и обещал Джуду, что, если его кузина действительно желает поступить на эту должность и смотрит на нее, как на подготовительную ступень к дальнейшему усовершенствованию в нормальной школе, то все время он будет в её распоряжении, при чем и жалованье сохраняется за него.

На другой день после этого посещения Филлотсон получил от Джуда записку, извещавшую, что он переговорил об всем с кузиной, все с большим и большим сочувствием склоняющейся к педагогической деятельности, и что она сама явится к нему для окончательных переговоров. В эту минуту добродушному педагогу-отшельнику и в голову не пришло, что усердие Джуда в устройстве этого дела вызвано какими-либо другими чувствами по отношению к кузине, кроме желания жить в одном городе, мотива столь естественного между членами одной семьи.

V

М-р Филлотсон сидел в своей скромной квартирке во флигеле, примыкавшем к школе; он смотрел через дорогу на ветхий домик, в котором помещалась его помощница, Сусанна Брайдхэд. Договор состоялся между ними весьма быстро. Учитель приготовительного отделения, переведенный было в школу м-ра Филлотсона, изменил ему, – и взамен его была принята Сусанна. Впрочем, подобные замещения имели силу только до ближайшей годичной ревизии правительственного инспектора, утверждение которого было необходимо для оставления в должности временных заместителей. Но Сусанна уже около двух лет занималась преподаванием в Лондоне, и следовательно не была новичком в педагогии, почему Филлотсон полагал, что не трудно будет упрочить её услуги, чего и сам усердно желал. Он нашел Сусанну вполне дельной сотрудницей, и лестные отзывы о ней Джуда вполне заслуженными; а какой-же руководитель школы не пожелает удержать помощницу, избавляющую его от целой половины его работы?

Итак, утром, пред началом уроков, Филлотсон поджидал минуту, когда Сусанна пройдет в школу, чтобы и самому последовать за нею. Вскоре она показалась в своей светлой шляпке, и он невольно загляделся на интересную девушку. Какое-то новое для него обаяние озаряло в это утро все её существо. Сусанна много работала над собою под руководством м-ра Филлотсона. В обязанности его, между прочим, входило давать ей приватные уроки по вечерам, причем обычай требовал, чтобы при этих уроках присутствовала какая-нибудь почтенная дама. Хотя наш педагог и считал нелепым такое правило в данном случае, когда по своим годам он годился этой девушке в отцы, однако добросовестно покорился необходимости, и занимался с нею в комнате, где одна пожилая вдовушка, в доме которой помещалась Сусанна, сидела в это время за работой. Впрочем, от соблюдения этого правила трудно было и уклониться, так-как другой приемной комнаты в этой квартире не имелось.

Иногда он решал с него и повторял задачи по арифметике, причем ученица по временам невольно взглядывала на своего наставника с чуть заметной вопросительной улыбкой, точно думала, что, в качестве руководителя, он должен замечать все, происходящее в её голове. Но на самом деле Филлотсон думал вовсе не об арифметике, а о ней и при том с совершенно особенным чувством, что ему казалось довольно странным в положении маститого педагога. Быть может, Сусанна и догадывалась о таких его посторонних помыслах.

Вечерния занятия продолжались уже несколько недель, с неизменным однообразием, но это нисколько не тяготило Филлотсона. Вскоре как-то он задумал взять детей в Кристминстер, посмотреть на приезжую выставку с моделью Иерусалима. Ученики шли в город парами, Сусанна подле своего класса, с перкалевым зонтиком в руках, причем её маленькая ножка принаравливалась к детскому шагу, а Филлотсон задумчиво шел сзади в плаще с развевающимея капюшоном, небрежно опираясь на трость. День был жаркий и пыльный, и когда они вошли в залу выставки, кроме них почти не было посетителей.

Модель святого города помещалась посреди залы и хозяин, вооружившись указательной палочкой, обходил ее, с заметным одушевлением показывая и объясняя детям исторические места, знакомые им из библейских чтений: Иосафатову долину, Сион, стены и врата, окруженные большим валом на подобие кургана, с небольшим белым крестом. – Место это, – сказал он, – Голгофа.

– Я думаю, – сказала Сусанна учителю, стоя в некотором отдалении от него, – что эта модель, при всей тщательности исполнения, произведение весьма фантастическое. Может-ли кто-нибудь точно знать, каким был Иерусалим во времена Спасителя? Я уверена, что этот шарлатан сам ровно ничего не понимает в этом.

– Надо полагать, что модель сделана по лучшим историческим источникам, проверенным современными исследованиями, – пробовал возразить Филлотсон.

Сусанна замолчала, потому что уступала легко: между тем позади группы детей, обступивших модель, она заметила молодого человека в белой фланелевой куртке, который так низко нагнулся, заглядевшись на Иосафатову долину, что был почти скрыт из виду Масличной горою.