Древний Египет. Подъем и упадок

На линии фронта

Как бы ни были фиванцы уверены в себе, но их противники не собирались отдавать царский трон без боя. После того как гражданская война в Египте была формально объявлена, она тянулась больше века (2080–1970 годы до н. э.), оказывая влияние на жизнь четырех поколений. Военный характер этой эпохи ярко отражается в памятниках. На стенах гробниц мы часто видим сцены с участием воинов; на стелах (плитах, установленных в честь памятных событий) изображено множество людей с луком и стрелами в руках; погребальный инвентарь часто включал настоящее оружие. Никогда прежде египетское общество не было настолько военизированным. Примечательно то, что многие памятные надписи, сделанные обеими сторонами конфликта, позволяют нам восстанавливать ход войны с ее победами и поражениями – как Гераклеополиса, так и Фив.

Обретение контроля над пустынными дорогами через излучину Кены, похоже, стало основным достижением царя Интефа I. В любом случае господство этого самозванца продлилось чуть больше десятилетия – но он, по крайней мере, добился решающего стратегического преимущества, обеспечив основу для дальнейшей экспансии Фив. Его сын и преемник, Интеф II, не терял времени – он принял эстафету и возобновил военные действия с прежней интенсивностью. Его очевидное обаяние и лидерские качества вызывали фанатическую преданность среди его самых близких сподвижников-военачальников. Один из них, Хени, хвалился, что вхож к своему господину «днем и ночью». Такая преданность позволяла сплотить силы для борьбы и обещала скорый успех.

Но прежде, чем Фивы могли обрести уверенность, что одолеют силы противника к северу от Абджу, необходимо было обеспечить южный фланг. Таким образом, первая цель состояла в том, чтобы упрочить контроль Фив над бывшей политической базой Анхтифи. В конце жизни номарха либо вскоре после его смерти местное население уловило зловещие предзнаменования и решило связать свою судьбу с Фивами. Возможно, этому способствовали все еще свирепствовавший голод и общее обнищание. Люди ясно чувствовали, что их будущее будет более безопасным (или менее сомнительным), если они станут преданными сторонниками Интефа II.

В то же время Фивы преуспели в том, чтобы расширить сферу своего влияния на север, захватив три соседних области – Гебту, Иунет и Хут-сехем. Воплощая в жизнь то, на что претендовал его дед, Интеф Великий, Интеф II теперь действительно стал великим повелителем Верхнего Египта и был признан всюду как «Владыка Юга» – семи самых южных областей от Абу до границ Абджу.

В результате к середине царствования Интефа II (около 2045 года до н. э.) северная граница сферы влияния Фив проходила рядом с Абджу. Тавер (провинция Тьени) стал новой линией фронта в гражданской войне, и дороги через пустыню, которые обеспечивали прямой доступ от Фив к Абджу, наконец-то были использованы по назначению. Один из сторонников фиванцев описывает военную экспедицию, которая движется «в пыли», чтобы атаковать Тавер ^[57], в то время как другой рассказывает о последующем сражении и изгнании губернатора, верного Гераклеополису: «Я вошел в Абджу, который был [под контролем] мятежника. Я заставил его уйти в [свои] места из сердца города»^[58].

Всё это говорит о том, что фиванцы уже перешли от соперничества к реставрации: идея гегемонии Фив могла оказаться гораздо куда более привлекательной, если бы ей удалось объявить династию в Гераклеополисе (которая считала себя законной преемницей монархии Древнего царства) «мятежниками». В этом случае экспансию Фив можно было подать как борьбу с попранием святынь, за восстановление порядка. Представлять власть воплощением благочестия всегда было любимой уловкой пропагандистов Древнего Египта.

Чтобы закрепить военную победу, Фивы обложили налогами всю территорию до Тавера и вернули доход Фивам. Окрыленный этим успехом, Интеф II использовал свой контроль над Абу, чтобы ударить по югу, по Нижней Нубии – впервые, спустя больше века, восстановив египетскую власть над землями дальше Первого порога. Казалось, продвижение Фив не остановить.

Но у событий есть свойство обращаться против тех, кто представляется себе неукротимым. В Саути, в Среднем Египте, семья номархов, особо тесно связанная с правителями Гераклеополиса, теперь подняла верноподданническое знамя, чтобы бороться против фиванского выскочки. Прежде, накануне гражданской войны, городом Саути управлял человек, названный Хети – в честь своего суверена. Он был воспитан в кругу царских приближенных как «ученик царя» и даже учился плавать вместе с царскими детьми. Достигнув высшей должности, Хети посвятил себя тому, чтобы улучшить положение своего народа, распорядившись провести по всей вверенной ему территории обширные ирригационные работы, чтобы справиться с самыми серьезными последствиями голода: «Я позволил разливу затопить старые насыпи… Всякий, кто испытывал жажду, мог напиться вволю благодаря паводку. Я дал воду его соседям, чтобы он был доволен ими»^[59].

Преемник Хети, Итиби, обнаружил, что оказался перед лицом еще большей проблемы – агрессии со стороны Фив, но был также полон решимости одержать победу над бедственной ситуацией. Поэтому он ответил на набег Интефа II на Абджу яростной контратакой. Она достигла главной цели – вернуть контроль над Тавером, – но страшной ценой: священное место Абджу было осквернено во время сражения. Такой акт кощунства стал печальным пятном на царской мантии, оскорблением богов, в котором правителю Гераклеополиса пришлось впоследствии раскаиваться. Этот случай даст о себе знать позже и в итоге склонит чашу весов в пользу Фив.

Но все же его непосредственным результатом стала победа сил Итиби. Была отражена атака фиванцев, и этот новый успех вселил в Итиби уверенность. Он направил прямое послание «Владыке Юга», в котором угрожал снова применить силу, если непокорные области не склонятся перед ним и не проявят лояльности. Но собственная автобиография Итиби свидетельствует о том, что произошло дальше. Та часть стены, где было записано его вызывающее послание южным номам, впоследствии была заштукатурена – чтобы скрыть его и, таким образом, не допустить фиванских репрессий в отношении горожан Саути за то, что дали убежище такому решительному противнику. Было ли это тактичное переписывание истории выполнено по заказу самого Итиби или его потомков, но оно позволяет предположить, что через недолгое время после знаменитых побед маятник снова качнулся в сторону Фив.

Такой переменой фортуны Фивы обязаны не в последнюю очередь мастерству Интефа II как военного стратега. Он быстро понял, что Тавер станет трясиной, в которой завязнет его армия: попытка захватить и удержать Абджу могла легко связать войска на многие годы, позволяя войскам Гераклеополиса усилиться и перегруппироваться. Фланговый маневр, смелый и опасный, был единственным выходом из тупика. Как только Тавер оказался бы отрезан от остальной сферы влияния Гераклеополиса, умиротворить его стало бы намного легче.

В последние десять лет своего долгого 50-летнего правления Интеф II привел свой план в исполнение. Пользуясь контролируемыми им дорогами через пустыню для маневров в окрестностях Тавера, Интеф оборудовал новые опорные пункты в двух провинциях на севере. Лишенные поддержки, Тьени и Абджу оказались намного более легкими целями и были быстро завоеваны. Чтобы отметить победу, Интеф отправил письмо своему сопернику в Гераклеополисе, обвиняя царя Хети в том, что тот «поднял бурю» в Тавере. Послание было ясным: оказавшись не в состоянии защитить священные места Абджу, Хети утратил свое право на царский сан.

В отличие от Хети Интеф был полон решимости показать, что он является не только могущественным завоевателем, но также справедливым правителем. Жестокий в сражении, великодушный в победе, он продемонстрировал свое намерение выиграть сражение за сердца и умы, распределив продовольственную помощь по десяти провинциям своей новой территории. Таким образом, один из его близких соратников смог утверждать, что стал «великим кормильцем родины в год лишений»^[60]. Конечно, такие заявления были в изрядной мере психологической игрой. Но благочестие Интефа, кажется, было неподдельным. Великолепная погребальная стела, установленная в его скальной гробнице в Фивах, примечательна не списком боевых отличий (события гражданской войны, что характерно, не упоминаются), но прекрасным гимном Ра, богу солнца, и Хатор, богине-защитнице, которая, как полагали, проживала на фиванских холмах. Стих намекает на человеческую слабость и страх перед смертью, которые скрывает личина великого военачальника:

 
Поручите вечерним часам:
Пусть они защитят меня;
Поручите раннему утру:
Да окружит оно меня защитой;
Я – питомец раннего утра,
Я – питомец вечерних часов^[61].
 

Смерть царя всегда была моментом великого волнения. Насколько же сильнее, должно быть, волновались фиванцы, когда их покинул герой войны, царь такого калибра, как Интеф II! Записи о моментах смены правителя довольно редки; однако мы располагаем отчетом царского казначея Тжетжи (Tjetji), в котором отмечается, что переход от предыдущего правления к следующему проходил спокойно: «Дважды царь, Сын Ра, Интеф, который вечно живет подобно Ра… отбыл в мире к своему горизонту. Ныне, когда его сын занял его место… я последовал за ним»^[62].

Фактически новому царю, Интефу III, суждено было наслаждаться лишь кратким периодом правления – оно продолжалось восемь лет (2018–2010). Господство Фив над пустынями принесло дань от «правителей Красной Земли» (вождей пустынных племен) – и голоду, который опустошал Верхний Египет более пятидесяти лет, кажется, пришел конец.

Но в то время, как экономика процветала, ход войны стабилизировался. Похоже, на поле битвы установилось что-то вроде шаткого перемирия. Господство Фив над восемью южными провинциями было безраздельным; господство Гераклеополиса над Средним и Нижним Египтом оставалось неоспоримым. И так бы все могло оставаться и впредь – но в рамках древнеегипетского мировоззрения раскол страны был проклятьем. Царь, достойный своего титула, должен был быть Правителем Двух Земель, а не просто провинциальным властелином.

Воссоединение и усмирение

Завершающее противостояние не заставило себя ждать. За Интефом III следовал молодой, энергичный правитель, который унаследовал тактическое мастерство и решительность своего деда. Нового царя, Ментухотепа, недаром назвали в честь фиванского бога войны, Менту (или Монту): он был полон решимости соответствовать ожиданиям. Он выбрал в качестве своего Горова имени фразу Санх-иб-тауи – «тот, что приносит жизнь сердцу Двух Земель». Это ясно указывало, что его самым главным стремлением было повторное объединение Египта.

Ментухотепу чрезвычайно помогли беспорядки в сердце вражеских земель. Новый номарх Саути, Хети II, столкнулся с серьезной оппозицией на собственной территории. Только демонстрация сил короны и личное присутствие царя Гераклеополиса Мерикара позволили губернатору приступить к исполнению своих обязанностей. Население Саути начинало подумывать о немыслимом, взвешивая, какие преимущества принесет переход на сторону Фив. Номарх, готовый к бою, отплыл на юг во главе большого флота – эта демонстрация силы была адресована отчасти фиванцам, отчасти собственным подданным, потерявшим покой.

Позже, на четырнадцатом году правления Ментухотепа (около 1996 года до н. э.), Тавер – вечная заноза в боку Фив – снова восстал. Это была последняя капля. Армия Фив устремилась на север, сокрушила Тавер и двинулась в центр территории, подвластной Гераклеополису. Саути пал, его номарх бежал. Ничто теперь не стояло между Фивами и их главным призом, каковым был сам Гераклеополис.

Когда армия Ментухотепа достигла столицы Дома Хети, фиванцы дали выход своему гневу, начав громить гробницы на городском кладбище. Чтобы убедительно продемонстрировать свою позицию, царь Фив немедленно назначил своим личным представителем в Гераклеополисе одного из своих наиболее доверенных последователей, поручив его заботе самое важное здание города – тюрьму. Это напоминало всем, что за судьба ожидала любого «мятежника», который был столь неудачлив, что не погиб в бою.

Безжалостность Ментухотепа не ограничилась стенами Гераклеополиса. В Тавере, источнике проблем, он посадил «надзирающего за силами правопорядка на воде и на земле»^[63], требуя от него применять суровые меры в отношении жителей этой самой непокорной области. Еще один из приближенных Ментухотепа хвалился тем, что ради своего господина обложил налогом «Тавер, Тьени и [даже] дальнюю часть десятой провинции Верхнего Египта»^[64]. Все это явно выглядело карательными экономическими санкциями против некогда враждебной территории.

Сторонников царя Гераклеополиса, которые попытались избежать возмездия, скрывшись в оазисах, безжалостно выслеживали. Они забыли, как хорошо фиванцы знают пустынные дороги. Царь Ментухотеп лично обратился к своим победоносным войскам, призвав их преследовать «нарушителей спокойствия», и отправился дальше – захватывать оазисы и Нижнюю Нубию. Гарнизон, размещенный в крепости Абу, служил Ментухотепу базой для кампаний против Уавата, в то время как экспедиции в Западную пустыню позволяли эффективно перекрывать возможные пути снабжения врага и уничтожать любые остаточные очаги сопротивления.

Теперь, когда его внешние границы были защищены, царь мог обратить внимание на вопросы внутреннего управления. Город Фивы, расположенный на восточном берегу Нила, в месте, где сходились дороги из Восточной и Западной пустынь, занял особое положение еще в конце эпохи Древнего царства. Будучи удобным перекрестком путей сообщения, он естественным образом стал столицей Верхнего Египта. Роль, которую правящий дом Фив сыграл во время недавней гражданской войны, сделала их претензии на особый статус еще более весомыми.

Сам город был все еще довольно невелик и окружен массивной кирпичной стеной. Улицы, плотно застроенные жилыми зданиями, зернохранилищами, конторами чиновников и мастерскими, образовывали сеть вокруг небольшого храма Амона-Ра в Ипет-Сут (современный Карнак). Как и любая столица провинции, Фивы имели собственные органы администрации. Во главе стоял градоначальник, которому помогали чиновники, ответственные за такие существенные правительственные задачи, как регистрация земли, ирригация и защита от наводнений, налогообложение.

Поскольку это был торговый центр определенной значимости, причалы вдоль реки переполняли торговцы, выгружая свои товары для покупки представителями властей и частными лицами: гончары, плотники, ткачи и кожевенники, мясники, пекари и пивовары… Улочки Фив были полны образов, звуков и запахов ремесел и стряпни – по большому счету, как и улочки любого египетского города в наши дни.

Большинство жителей были крестьянами, которые жили в простых домах из сырцового кирпича и проводили свои дни, работая в поле, как бесчисленные поколения их предков. Но город также принимал все больше богатых семей и представителей зарождающегося среднего класса – торговцев и мелких чиновников, – они строили дома побольше и в более приятных районах. Будь Фивы обычным провинциальным центром, их перспективы, возможно, так и остались бы ограниченными, но в городе, который стремился к национально значимому положению, возможности для карьеры возникали как грибы после дождя. Наступали хорошие времена.

При Ментухотепе город, где правила его династия, был формально объявлен новой столицей страны, и знатные фиванцы получили назначения на все наиболее значительные государственные посты. За административными реформами вскоре последовали теологические. Чтобы отметить заключительную стадию гражданской войны, царь изменил свое «Горово имя» на «Нетжери-хеджет», «Божество Белой короны» и теперь начал радикальную программу саморекламы и самообожествления, призванную возродить и восстановить идеологию божественности, которая основательно пошатнулась в годы междоусобиц. От Абджу и Иунета до Нехеба и Абу Ментухотеп поручил возвести ряд красивых культовых сооружений – как правило, посвященных ему самому как избраннику богов. В Иунете он принял невиданный ранее титул «живого бога, первого среди царей». Обожествление правящего монарха при жизни ознаменовало новую стадию в развитии идеологии царской власти. Ментухотеп определенно не был сторонником полумер.

Помимо прочего, он использовал эти памятники как недвусмысленное политическое послание любым оставшимся потенциальным мятежникам в северных областях Египта. На посвященной ему часовне в Иунете царь изображен в традиционной позе сокрушающего врагов – но символическая жертва представлена в виде переплетенных стеблей папируса, символизирующих Нижний Египет. Сопроводительная надпись подчеркивает эту мысль, добавляя «болота» к традиционному списку врагов Египта. На рельефе святилища Ментухотепа в Инерти, центре фиванской территории, это выглядит еще более явно. Здесь изображены в ряд четверо коленопреклоненных пленников, уныло ожидающих исполнения своей участи – быть до смерти забитыми царем. Трое из них (вполне ожидаемо) – нубиец, азиат и ливиец. Но первым стоит египтянин, представитель «вождей Двух Земель». Для нового царя Египта национальная безопасность начиналась дома.

После десятилетий войн и превентивных операций с целью полного уничтожения оппозиции Ментухотеп чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы заявить о своем бесспорном статусе правителя воссоединенного Египта. Он сделал это типично египетским способом, приняв новое имя, третью версию своего «Горова имени»: Сема-тауи, «Тот, кто объединяет Две Земли». Фракционность и внутреннее инакомыслие «времен бедствия» остались в прошлом. Египет снова мог гордо держать голову как единая, миролюбивая страна, которой управляет бог-царь. Началась эпоха Среднего царства.

Сохранившийся мемориал Ментухотепа воплощает его намерение вновь утвердить культ правителя и представить себя самого монархом, который очистил запятнанную репутацию царственности. В ложбине между холмов, близ западных Фив, – тех самых холмов, которые впервые обеспечили его предкам преимущество в войне, – Ментухотеп приказал начать работы по возведению пышного погребального монумента. Как и приличествует гробнице объединителя, правителя эпохи возрождения, она воплотила в себе и старые, и новые идеи. Архитектурный стиль остроумно соединяет элементы гробниц его фиванских предков и мемфисских пирамид Старого царства в небывалом, новаторском замысле. Художественное оформление включает сцены сражений наряду с более традиционными изображениями царской семьи. Вокруг гробницы царя подготовили могилы для его самых близких советников и самых верных соратников. Это было намеренным напоминанием о знаменитом кладбище придворных IV династии в Гизе: придворные должны были окружать своего монарха и после смерти, как они делали это при жизни.

Но самой потрясающей частью погребального комплекса стала простая, ничем не украшенная яма, выдолбленная в скале рядом с огромной царской гробницей. Эта часть великого замысла Ментухотепа была завершена одной из первых. Яма содержала в себе обернутые в полотно тела не менее чем шестидесяти мужчин, сложенные друг на друга. При жизни они были в возрасте между тридцатью и сорока, сильными и высокими – средний рост 5 футов и 9,5 дюйма^[65]. Несмотря на силу, всех их постигла одна и та же участь: раны на их телах были главным образом нанесены стрелами и тяжелыми, грубыми предметами, упавшими с большой высоты. Эти люди были рядовыми воинами, убитыми в сражении при штурме укрепленного города. Шрамы у некоторых указывают, что это были закаленные в боях ветераны. Но то, с чем они столкнулись в своем последнем испытании, было не рукопашным боем, а осадой. Стрелы и метательные снаряды, которые градом сыпались на них с зубчатых стен, сразили некоторых наповал – их плотно завитые волосы представляли собой жалкую защиту. Других воинов, раненных, но еще живых, безжалостно добили на поле боя, размозжив им черепа дубинками.

В пылу сражения их тела были брошены на растерзание стервятникам. Лишь после того, как битва была выиграна и город взят, оставшиеся в живых смогли подобрать своих мертвых, снять с них окровавленную одежду, осмотреть тела, очистить их от песка и спеленать, чтобы приготовить к погребению. Никто не попытался мумифицировать эти трупы, и для покойников не делали особенного различия по чинам. Лишь двоих военачальников спеленали чуть более тщательно и поместили в простые, ничем не украшенные гробы. Наконец, перед погребением имена покойных были записаны чернилами на льняных пеленах: обычные фиванские имена вроде Амени, Ментухотеп и Интефикер; семейные имена вроде Сенбеби («брат Беби») или Са-Ипу («сын Ипу»), а также такие, как Собекхотеп, Собекнахт и Сехетепибсобек – которые указывают на происхождение из мест, далеких от Фив, близ северных центров культа бога-крокодила Собека.

Учитывая, что эти павшие бойцы удостоились редкой чести – церемониального погребения, представляется вероятным, что они участвовали в решающем сражении гражданской войны, последнем штурме самого Гераклеополиса. Некоторые из них, возможно, были местными жителями, выступившими, тем не менее, на стороне фиванской армии против собственных правителей, и потому были отмечены особым образом.

Для царя Ментухотепа, завоевателя Гераклеополиса и объединителя Египта, сооружение братской могилы солдат рядом с его собственной было блестяще рассчитанным пропагандистским ходом. Это послужило бы ярким напоминанием и современникам, и потомкам о жертвах, которые Фивы принесли в ходе конфликта. Это заставило бы навсегда запомнить Ментухотепа как великого военачальника. И, в предвидении способа правления его преемников, это должно было укрепить легенду о царе и его «братьях по оружию» как защитниках страны.

Воинское захоронение стало предвестником и кое-чего еще: впредь для многих в «дивном новом мире» Среднего царства славная смерть стала заменой радостей жизни.