Читать книгу: «ЭдЭм «До последнего вздоха»», страница 4

Эмилия смотрела на Эдварда, и её взгляд дрогнул, уловив печаль в его голосе. Она с трудом выдавила слова, стараясь говорить спокойно:

– Почему?.. – произнесла она чуть громче шёпота, и в этом коротком вопросе уже слышалась растерянность.

Эдвард поднял на неё глаза, в которых смешались грусть и нерешительность. Но прежде чем он успел что-то сказать, Эмилия резко опустила взгляд, словно спохватившись. Она не должна была задавать этот вопрос. Не должна была показывать, как сильно её задели его слова.

– Прости… – поспешно перебила она саму себя. – Это неважно. Ты ведь и так знал, что однажды уедешь. Да и я… – она запнулась, чувствуя, как слова путаются и становятся предательскими.

Она сделала шаг назад, пытаясь сохранить остатки спокойствия. Может, это действительно шанс отдалиться от него, оборвать эту связь, становившуюся всё крепче. Но как она могла это сделать? Как забыть его, если одно лишь воспоминание уже жгло её душу?

– Вчера я получил письмо от отца, – тихо произнёс Эдвард. – Он написал, что я слишком задержался здесь и должен вернуться, доделать несколько отложенных дел. Я и сам не ожидал, что всё случится так скоро… Но я должен ехать. Завтра я уезжаю. – Он сделал неловкий шаг вперёд, в его голосе звучало беспокойство. – Но, Эмилия… Я вернусь.

Эмилия сжала руки, пряча их в складках платья, стараясь подавить дрожь. Она едва заметно кивнула, стремясь показать, будто всё в порядке. Но её молчание говорило больше любых слов.

– Я прошу тебя лишь об одном, – продолжил он с отчаянием в голосе. – Пока меня не будет… просто подумай. Подумай обо всём, что было между нами. Я буду надеяться, что когда вернусь, ты скажешь мне, что я не был одинок в своих чувствах.

Эмилия так и не подняла взгляда. Она боялась, что если посмотрит ему в глаза – не выдержит.

Эдвард стоял перед ней, словно стараясь запомнить каждую черту её лица. Он понимал – этот миг может стать последним, когда она так близко.

– Я не хотел признаваться в своих чувствах перед отъездом, – прошептал он. – Не хотел видеть твою боль. Но молчать было бы для меня ещё больнее.

Эмилия по-прежнему смотрела в сторону, словно её взгляд мог предать всё то, что она скрывала.

– Эмилия… – голос его был нежным. – Я вернусь. И пусть это займёт немного времени – недели, может быть больше … но я вернусь. Просто… просто обещай, что ты подумаешь обо всём.

Эмилия всё ещё молчала, чувствуя, как внутри всё разрывается. Она хотела сказать, что ей всё равно. Что его отъезд ничего для неё не значит. Но слова застряли в горле. Она не могла … не хотела.

– Ты ведь не знаешь, – прошептала она, – отвечу ли я…вообще.

– Неважно, – мягко произнёс Эдвард. – Я всё равно буду надеяться. Только взгляни на меня… хоть в последний раз.

И их взгляды встретились – всего на мгновение, но в нём Эмилия увидела столько боли и отчаяния, что сердце её болезненно сжалось.

– Прощай, Эмилия… – сказал он тихо.

Он медленно повернулся и пошёл прочь, каждый его шаг казался тяжёлым и мучительным. Эмилия смотрела ему вслед, ощущая, как что-то безвозвратно уходит вместе с ним.

Как только его фигура исчезла вдали, её колени подогнулись, и она опустилась на траву. Слёзы, которые она так долго сдерживала, теперь лились свободно.

Эмилия сидела на холодной земле, сжимая в руках подол платья. Тишина ночи давила на неё, напоминая о недавнем разговоре. Сердце колотилось так сильно, что ей казалось, оно разорвётся на части.

Она знала, что должно было стать легче. Что, возможно, его отъезд – это шанс избавиться от запретных чувств. Прекратить все эти встречи, разговоры, взгляды. Но чем больше она пыталась убедить себя в этом, тем сильнее чувствовала, как внутри всё горит.

Эмилия устало закрыла глаза, вспоминая его голос, взгляд, в котором мелькали и нежность, и боль. Она видела, как он пытался скрыть своё отчаяние, не показывать, как трудно ему уходить.

“Почему я просто не сказала ему… Почему не попросила остаться?” – мысленно упрекала она себя.

Но она прекрасно знала ответ. Любое слово, любое признание сделало бы их чувства ещё реальнее. Признание означало бы привязанность. А привязанность… она могла разрушить их обоих.

Слёзы продолжали катиться по её щекам, тихие и горькие. Эмилия обняла себя за плечи, словно пытаясь защититься от холода, который внезапно охватил её.

Сколько она просидела там, не зная, что делать дальше, Эмилия не могла сказать. Лишь когда первые лучи солнца пробились сквозь ветви старого дуба, она с трудом поднялась на ноги и направилась к дому. Чтоб не показаться чужим глазам . И не навалить на ненужные слухи. Зайдя в дом все еще спали . Она слегка выдохнула , и направилась в свою комнату.

Ночи без сна стали привычными. Её взгляд всё чаще был устремлён в окно, словно она надеялась увидеть его фигуру в саду. Но Эдвард не появлялся.

Эмилия часто ходила к матери . После ухода Эдварда, она не знала кому ещё рассказать об этой боли , об этих чувствах. Она решила рассказать об этом той, которая наверное поняла её.

Кладбище было почти пустым. Лишь ветер шевелил кроны кипарисов, и где-то вдали звенели колокольчики на ошейнике кошки. Эмилия стояла перед простой, аккуратной могилой.

Могильная плита была гладкой, прохладной на ощупь. Эмилия опустилась на колени, бережно положив у подножия свежие цветы – те, что когда-то называли мамиными любимыми. Её пальцы задержались на холодном камне, касаясь букв имени, которое она носила в сердце с самого детства, как образ, как мечту, как беззвучную молитву.

– Привет, мама… – прошептала она. – Вот я опять пришла. Сюда, чтобы сказать то, что не могу сказать никому. Ни отцу, ни тёте… Только Зейнеп знает. А ты… ты бы, наверное, поняла.

Её голос дрогнул. Она села, поджав под себя ноги, склонив голову к плите.

– Я влюбилась, мама. Очень сильно. До боли. До дрожи в голосе и в коленях. До таких снов, от которых просыпаешься с улыбкой… и слезами.

Но это… запретная любовь. Не такая, какой, наверное, ты бы хотела её для меня. Не та, что одобрил бы отец. Я не знаю, как ты бы отреагировала. Поддержала бы меня… или отвернулась?

Она замолчала на секунду, глядя в точку, словно вслушивалась в ответ.

– Я ведь никогда тебя не знала, мама. Не видела, как ты смеялась. Не слышала, как ты злилась. Не чувствовала, как ты обнимаешь.

Ты ушла , оставив меня . А я всё детство представляла тебя – то доброй, то строгой, то смеющейся. Но я всегда думала… если бы ты была рядом, ты бы меня поняла. Не отчитала, не осудила. Просто… обняла.

Она провела пальцами по гравировке, как будто могла почувствовать кожу под рукой.

– Может, я глупая. Может, безответственная. Но рядом с ним я… другая. Будто кто-то зажёг свет внутри. Я дышу по-другому. Слышу мир иначе. Если это ошибка, мама… то, наверное, самая красивая из всех. И если ты где-то рядом, если слышишь меня – просто побудь со мной. Помолчи. Я так устала быть одна с этим чувством. Я не знаю что делать, как мне быть. Он ушёл…оставив меня наедине со своими мыслями.

Ветер прошелестел в ветвях, словно вздох. Эмилия прикрыла глаза, положила ладонь на цветы.

– Я люблю тебя, мама. Только прошу – не злись на меня.

Эмилия медленно встала, ещё раз коснулась букета и пошла прочь. Шаг за шагом, не оборачиваясь. Только ветер провожал её, нежно трепеща в траве, будто шептал вслед слова, которых ей так не хватало при жизни матери.

Эдвард уехал, но мысли о ней не оставляли его ни на мгновение. Лондон встретил его не весенним солнцем , а холодными, серыми улицами, дождём, стучащим по окнам кабинета, где он часами просматривал отцовские бумаги. Но ни сделки, ни письма, ни разговоры с деловыми партнёрами не могли заглушить голос Эмилии в его голове.

Он вспоминал её улыбку – тёплую, как весеннее солнце, её смех, который звучал в его мыслях так живо, словно она была рядом. Вспоминал, как её глаза блестели в лунном свете, как ветер играл с её волосами, выбиваясь из-под шляпы.

Иногда он останавливался посреди разговора, не услышав, что ему говорят. Вместо слов он видел перед собой её лицо, её взгляд – то строгий и недосягаемый, то мягкий и доверчивый.

Эдвард не раз ловил себя на том, что взгляд его скользит по улицам Лондона в поисках тени, похожей на неё. Бессонные ночи тянулись одна за другой, заполненные воспоминаниями и недосказанными словами.

«Эмилия…» – её имя звучало у него в голове как молитва, как призыв, который он не мог остановить.

Он много раз пытался заглушить эти чувства, убеждая себя, что возможно так будет лучше. Ведь он не знал ,как встретит она ,и каким будет её ответ после его приезда . Но чем больше он старался забыть её, тем сильнее становилось желание вернуться.

В один из таких дней, когда дождь вновь стучал по стеклу, Эдвард отбросил в сторону очередную папку с документами . Раздражение и боль заполнили его душу.

Он обещал себе вернуться. Пусть даже на короткое время. Пусть даже она вновь попытается оттолкнуть его. Но он должен увидеть её. И получить от нее хоть какой-то ответ.

Эдвард долго думая решил, что эту тайну которую он скрывал от всех , должен был рассказать своему лучшему другу. Адаму . С которым они были как братья, с которым он дружил с самого детства. И он знал, что его мог понять и поддержать только Адам .

Адам, ростом был выше Эдварда – высокий и крепкий, с мощным телосложением, будто выточенным из камня. Его коротко подстриженные волосы отливали золотом на солнце, а глаза – ярко-миндального, почти медового оттенка – словно светились изнутри. Черты лица были чёткими, выразительными, в нём чувствовалась сила и надёжность, без лишних слов. И, именно эту надежность ценил в нём Эдвард.

Паб был полон, но угол у окна оставался их местом. Здесь не нужно было притворяться. Старое дерево под столом скрипело под ногами, пиво слегка запотело от вечерней сырости, и только над головами гудела жизнь Лондона – будто совсем не интересуясь тем, что у кого-то внутри буря.

Эдвард сидел, сцепив пальцы в замок, локти на столе. Он смотрел в бокал, как будто там можно было прочесть ответ.

Адам поднёс кружку к губам и, заметив молчание друга, прищурился:

– Ты будто в церковь пришёл, а не в паб. У тебя всё в порядке?

Эдвард усмехнулся краем рта, но взгляд остался тяжёлым. Он покачал головой, будто ещё внутри себя спорил, стоит ли говорить.

– Я… – начал он, но голос прозвучал слишком тихо, и он снова замолчал. Затем выдохнул, как будто выпустил из груди весь октябрь. – Знаешь, я не сразу решился тебе сказать. Не знал, с чего начать. Как объяснить…

Адам поднял бровь, чуть с улыбкой:

– Ты обанкротился ?

– Нет, – отозвался Эдвард и посмотрел в глаза друга. – Хуже. Я влюбился.

Адам на мгновение замер, а затем рассмеялся, хлопнув его по плечу.

– Боже милостивый. А я думал, ты по ночам бухгалтерию пересчитываешь. Так, и кто она? Рыжая актриса из театра на Уэст-Энде? Или всё-таки служанка, как в лучших английских романах?

Эдвард наклонился вперёд, опустив голос:

– Она турчанка, Адам.

Адам моргнул. Секунда – тишина. Потом он откинулся на спинку, сложив руки на груди.

– Турчанка… Вот как. Ну, теперь мне действительно нужен ещё один бокал.

– Её зовут Эмилия, – тихо продолжил Эдвард. – Я встретил её в Стамбуле. Никогда не думал, что так бывает… Я даже не знаю, как описать это. Словно… будто я нашёл ту часть себя, которую всю жизнь не мог назвать. Она не как все. Она не смеётся там, где другие улыбаются. Она – глубокая. И сильная.

Адам молча кивнул. Улыбка сошла с его лица. Он смотрел внимательно, почти изучающе.

– И что ты собираешься делать?

– Я хочу быть с ней. И это значит – отказаться от многого. Может быть, от всего.

– Перед отъездом в Лондон… – Эдвард говорил негромко, почти шёпотом, будто боялся спугнуть саму мысль, – я сказал ей всё. Открылся. Признался, что влюблён. Что не могу без неё. Ни дня.

Он опустил взгляд, задержав его на тёмной поверхности кружки – словно в ней отражалась не янтарная пена, а её глаза. Те, в которых он когда-то увидел то, что никогда прежде не находил – себя.

Адам молчал, но в тишине его вопрос прозвучал отчётливо, как вздох:

– И что же она?

Эдвард провёл ладонью по лицу, будто пытался стереть с него следы того признания:

– Она… молчала. Не отвела взгляда, не ушла. Но и не ответила.Я видел – там, в глубине, что-то дрогнуло. Что-то живое, настоящее. Но, словно слова застряли у неё на губах. Будто она испугалась. Не меня. Себя.

Или того, что это может значить.

Он сжал руки, как будто в них ещё оставался её хрупкий силуэт, который он боялся разжать.

– Я не стал настаивать. Попросил подумать. Дал ей время. И вот теперь… я возвращаюсь. Не зная, впустит ли она меня в свою жизнь так, как я впустил её в свою.

Откроет ли дверь – или закроет её навсегда.

Адам покачал головой, делая глоток.

– Знаешь, я могу шутить. Но не буду. Потому что вижу – ты не просто увлёкся. Это у тебя по настоящему, Эд. Но ты должен понимать, что это не просто красивая история. Это – стена. Культурная, религиозная, семейная. Ты готов биться об неё каждый день?

– Я не просто готов. Я уже это делаю.

Адам замолчал, затем медленно сказал:

– Ты говорил об этом родителям?

Эдвард отвёл взгляд.

– Пока нет.

– Слушай, я на твоей стороне, – мягко, но твёрдо сказал Адам. – Но ты должен быть честен не только с ней. Ты должен быть готов к последствиям. Это не будет легко. Это может закончиться болью – не только твоей.

– Я знаю, – выдохнул Эдвард. – Но хуже будет, если я всё это потеряю. Если предам то, что чувствую.

– Хорошо, я тебя понял. А теперь ты должен выпить, а потом купить мне билет. Потому что в этот раз я еду с тобой.

Эдвард замер, потом медленно улыбнулся – по-настоящему, впервые за весь вечер.

– Ты серьёзно?

– Абсолютно. Я хочу видеть эту Эмилию. Хочу понять, что она сделала с тобой, дружище.

– Чёрт, Адам… Это лучшее, что ты мог сказать.

Они столкнули кружки.

Гул паба, как фон к их молчанию, казался вдруг далёким. Потому что в этот вечер началась не просто дорога – началась надежда.

Глава 6: Откровение

После долгого, изматывающего пути из Лондона, Эдвард и Адам ступил на стамбульскую землю. Стамбул встретил их тёплым ветром с моря и золотистым светом, который мягко ложился на черепичные крыши и узкие улочки. Паром уже ушёл, растворившись в дымке рассвета, а на набережной шумела жизнь – неторопливая, разноязыкая, обволакивающая.

Адам замер, оглядываясь.

– Ну что ж… – выдохнул он. – Это и есть Стамбул.

Он присвистнул, глядя на купола вдали, и добавил:

– Теперь я понимаю, почему ты с ума сошёл.

Эдвард усмехнулся. Лёгкая улыбка скользнула по его лицу, но взгляд оставался напряжённым. Он шёл молча, уверенно, будто знал каждый поворот – и действительно знал. Улицы, по которым они шли, давно стали частью его памяти.

Когда добрались до гостиницы, Адам первым бросил сумку в угол комнаты и разулся.

– Ну что, теперь покажешь мне город? – спросил он, развалившись в кресле.

Эдвард стоял у окна, смотрел вниз, на улицу.

– Нет. Сейчас нет.

Адам посмотрел на него вопросительно.

Эдвард, не оборачиваясь, сказал спокойно:

– Я должен сначала встретиться с ней. Узнать, что она скажет. Только после этого… всё остальное.

Он обернулся, глаза у него были спокойные, но в голосе слышалась твёрдость:

– Если всё сложится… я тебя с ней познакомлю. Обязательно.

Адам кивнул, не задавая лишних вопросов.

– Хорошо. Иди.

Он взял книгу с тумбочки, раскрыл наугад.

– А я пока привыкну к твоему Стамбулу.

Адам лениво листал книгу, когда Эдвард вновь подошёл к окну и на мгновение задержался там, словно что-то высматривал.

– Послушай, – сказал Адам, не поднимая глаз, – а как ты вообще собираешься с ней встретиться? Где? Когда? Она ведь даже не знает, что ты приехал.

Эдвард обернулся. Лицо его было серьёзным, но голос звучал спокойно:

– Я написал ей письмо.

– Письмо? – Адам отложил книгу. – И как ты, чёрт возьми, собираешься это ей передать? Подбросишь под дверь? Завернёшь в лепёшку и передашь с торговцем?

Эдвард хмыкнул улыбаясь:

– Найду способ. Может, через ребёнка на улице, или лавочника, кого-то, кто мог бы дойти до её дома и отдать лично в руки. Без лишних слов.

Адам покачал головой, с ехидством :

– Ты звучишь как шпион на задании.

– Возможно, я и есть, – сказал Эдвард с сухой усмешкой. – Только вместо шифра – письмо. А вместо миссии – женщина, которую я не могу забыть.

– И ты хочешь увидеться с ней сегодня?

– Нет. Завтра утром Я напишу, что буду ждать там где обычно . Если она придёт – значит, всё ещё возможно. Если нет…

Он не договорил. Адам не стал спрашивать дальше.

– Тогда тебе стоит поторопиться.

– У меня есть пара часов, – кивнул Эдвард и шагнул к столу, вытаскивая из чемодана уже сложенное письмо.

Адам наблюдал за ним молча. Потом сказал тихо:

– Она, наверное, не понимает, как ей повезло.

Эдвард ничего не ответил. Только взглянул на письмо в своей руке – как на что-то живое, важное, будто от этого клочка бумаги зависела судьба целой жизни. И вышел из гостиницы .

Эдвард шёл медленно, будто сам воздух города влиял на ритм его шагов. Узкие улочки, камни под ногами, голоса, доносящиеся из лавок и кофеен – всё казалось таким же, как прежде. Но в то же время – иным. Он чувствовал, как прошлое живёт в этих стенах, в трещинах фасадов, в бликах солнечного света на ставнях домов.

Он вышел к знакомому кварталу, и взгляд его невольно упал на здание консерватории. Оно возвышалось всё так же строго и торжественно, с колоннами, устремлёнными в небо. Ему показалось странным, что двери открыты: на дворе стояли каникулы, и, насколько он знал, занятия были прекращены.

Он собирался пройти мимо, не задерживаясь, но вдруг остановился. По широким каменным ступеням спускалась девушка – стройная, в светлом платье, с тетрадями в руках. Волосы выбились из-под платка, и ветер чуть тронул их.

Он узнал её сразу.

Зейнеп.

Она спустилась почти до конца, как вдруг замедлила шаг. Эдвард, не веря собственным глазам, зашагал через дорогу. Он поднял руку, словно сам ещё не был уверен в том, что делает, и негромко, почти шепотом позвал:

– Зейнеп…

Она остановилась. Обернулась.

На её лице сначала отразилось изумление – почти неверие, затем – медленно, как утро развеивает туман – появилось узнавание. Она моргнула, будто убеждаясь, что не ошиблась.

– Эдвард?..

Он подошёл ближе, сердце глухо билось в груди. Он не знал, что именно скажет, но слова сами нашлись.

– Я не думал, что увижу кого-то из вас… сегодня.

Зейнеп всё ещё смотрела на него, будто вспоминая, как дышать. Потом кивнула, чуть смутившись.

Она опустила глаза, а потом вновь посмотрела на него – уже спокойнее.

– Вы… вы давно вернулись?

– Только сегодня утром. – он смотрел на неё с мягкой благодарностью, словно само её появление было добрым знаком. – Консерватория разве не закрыта? Сейчас ведь каникулы.

Зейнеп кивнула:

– Да, у нас каникулы. Но через два дня у нашего директора день рождения. Мы с несколькими преподавателями и учениками решили сделать ему небольшой сюрприз. Концерт – очень скромный, только для своих.

Эдвард чуть приподнял брови, надежда затаилась в его голосе:

– Эмилия… тоже будет там?

– Конечно. Она играет на пианино. Мы репетируем втроём, у неё как раз сольный отрывок.

Он замер на секунду. Его голос стал тише:

– Она не знает, что я приехал .

– Нет? – Зейнеп удивлённо посмотрела на него.

– Я… ещё не сообщил ей об этом . И как раз сейчас шёл в сторону её дома. Надеялся через кого-то… передать ей письмо. Просто чтобы она знала, что я вернулся.

Зейнеп мягко наклонила голову:

– Я могу передать. Если хотите .

Эдвард посмотрел на неё, затем медленно покачал головой.

– Нет. Лучше так… Если она приедет на концерт, можете ли вы устроить нам встречу? Не перед выступлением, а… после. Когда все разойдутся. Где-нибудь в здании. Я хочу сделать ей сюрприз.

Зейнеп на секунду задумалась:

– В классе будет сложно. Но… в холле. Там, где будет концерт. Когда всё закончится, люди начнут расходиться. Учителя обычно задерживаются у себя. Холл опустеет. Тогда я смогу привести её туда.

– А как вы… как скажете ей? Просто приведёте туда?

Зейнеп отмахнулась рукой:

– Это уже мои проблемы. Я знаю, как её туда привести.

Её уверенность почему-то успокоила его сильнее любых обещаний.

Эдвард с благодарностью кивнул. Они обменялись коротким взглядом – тёплым, почти заговорщическим – и распрощались.

Когда Эдвард вернулся в гостиницу, солнце ещё только начинало склоняться к горизонту. Он открыл дверь их номера и вошёл. Адам, развалившись в кресле у окна с газетой, лениво поднял взгляд – и сразу вскинул брови:

– Ну ничего себе… Ты что, голубя поймал? Или письма теперь телепатией передаёшь?

Эдвард хмыкнул, бросил на стол пиджак и сел на подоконник:

– Почти. Я встретил Зейнеп.

Адам слегка нахмурился:

– Кто такая Зейнеп?

– Подруга Эмилии. Они вместе учатся в консерватории. Я увидел её у здания – совершенно случайно. Она сказала, что через два дня у их директора день рождения, и будет концерт. Эмилия тоже будет там, будет играть.

Адам приподнялся:

– И?

– И я попросил Зейнеп устроить нам встречу после концерта. Она сказала, что знает, как это сделать. – Эдвард посмотрел в окно, голос его стал мягче. – Через два дня… я увижу её.

Адам улыбнулся, качнул головой:

– Звучит, как сцена из старого романа. Осталось только дождаться.

– Да. Осталось только дождаться.

И в этой тишине между ними впервые за день поселилась надежда. Тихая, но живая.

Прошло два долгих дня. День концерта выдался тёплым и светлым, и казалось, сам воздух в консерватории был наполнен особым ожиданием. Зейнеп и Эмилия пришли вместе – как всегда, как ни в чём не бывало. Зейнеп смеялась, шептала шуточки на ухо, поправляла воротник Эмилии и кивала знакомым. Ни в одной черте её лица не было ни тени волнения.

Эмилия же была чуть тише, чем обычно, но это можно было списать на предконцертную сосредоточенность. Она держала в руках папку с нотами, время от времени касаясь пальцами кулона на шее.

Концерт прошёл спокойно, почти камерно – в зале были только преподаватели, несколько приглашённых и ученики. Когда аплодисменты стихли, и публика начала медленно расходиться, Эмилия, собрав ноты, последовала за другими, собираясь выйти из зала.

– Эм, подожди, – окликнула её Зейнеп, поспешно нагоняя. – Мне надо тебе кое-что сказать. Подожди меня в нашем классе, ладно? Буквально на минуту.

Эмилия удивлённо взглянула на неё:

– Что-то случилось?

– Нет, просто… нужно сказать кое-что, не здесь.

Эмилия немного помедлила, но, видя серьёзность во взгляде подруги, кивнула и тихо направилась по коридору к их классу.

Тем временем Зейнеп почти бегом вышла на улицу. На углу, у низкой кованой решётки, стоял Эдвард. Он был слегка склонившись вперёд, словно вслушивался в звуки сквозь прутья – или в самого себя.

Зейнеп подняла руку и махнула – быстро и чётко. Эдвард сразу выпрямился и, не колеблясь, пошёл к ней, переходя двор в два шага. Вошёл, и Зейнеп, не говоря ни слова, кивком указала в сторону зала, где только что проходил концерт.

– Там уже никого нет, – тихо сказала она. – Подождите там. Она скоро придёт.

Он кивнул, сердце его било больно и тяжело. Шагнув за дверь, он растворился в тишине опустевшего зала.

Зейнеп задержалась на секунду, оглянулась – и быстро побежала по коридору за Эмилией.

Она тихо отворила дверь класса и заглянула внутрь. Эмилия сидела у окна, опершись щекой на ладонь, и задумчиво смотрела в сад.

– Идём, – сказала Зейнеп спокойно. – Я хочу показать тебе кое-что.

– Что именно? – Эмилия встала, немного настороженная, но не тревожная.

Зейнеп не отвечала, просто шла вперёд, а Эмилия, слегка нахмурившись, последовала за ней по полутёмным коридорам. Шаги отдавались глухо по мозаичному полу. Они подошли к знакомому залу, в котором недавно ещё звучала музыка. Всё было уже тихо.

– Сюда.

Эмилия вошла первой. Просторный холл был пуст. Свет, падающий сквозь витражные окна, окрашивал пол в мягкие охристо-розовые оттенки.

Как только Эмилия перешагнула порог, Зейнеп сразу захлопнула дверь за её спиной.

Глухой щелчок.

Эмилия вздрогнула и обернулась к двери.

– Зейнеп?.. Что ты делаешь?.. Зачем ты закрыла?.. – голос её прозвучал чуть сбивчиво.

Но Зейнеп уже стояла снаружи, прислонившись спиной к двери, как охранник, решивший не впускать в этот момент никого.

Эмилия нахмурилась, уже подойдя к двери.

– Зейнеп?.. Что ты… – она потянулась к ручке.

И вдруг – шаг. Или шорох.

Она замерла.

Сердце стукнуло как-то иначе. Медленно, с тревогой.

Повернувшись, она увидела его.

Он стоял почти в тени, у колонны, как будто боялся, что его присутствие – сон, который развеется, если сказать хоть слово.

– Эдвард?

Голос Эмилии сорвался почти шёпотом, и глаза её расширились – неверие, трепет, слабость в коленях.

Он сделал шаг вперёд, и лёгкая полуулыбка дрогнула на его губах.

– Это я, – сказал он тихо. – Я здесь.

Она смотрела на него – и всё внутри дрожало, как натянутая струна. Он казался настоящим и нереальным одновременно. Словно воспоминание, что вдруг ожило.

А потом… она бросилась к нему. Не думая. Не сдерживая себя.

Так, как будто вся эта боль, дни разлуки и молчания вылились в одно стремительное движение.

Она обняла его резко, почти испуганно, как будто боялась, что он исчезнет.

Её руки обвили его плечи, лицо спряталось у него на груди. А он…

Он замер. Совсем.

Руки его повисли в воздухе, как будто он не знал – можно ли? Не сон ли это? Не спугнёт ли он её этим движением?

И только спустя несколько секунд – долгих, щемящих – он очень медленно обнял её в ответ. Осторожно, с трепетом.

Будто держал в руках самый драгоценный и хрупкий дар.

– Ты… вернулся… – выдохнула она в его рубашку.

– Я… я должен был. Я не мог иначе, – голос его дрогнул. – Я же обещал.

Она стояла, прижавшись к нему, будто в этой тишине только его дыхание могло дать ей опору.

А он зарывался лицом в её волосы.

– Я так скучал, – прошептал он. – Каждый день. Каждую ночь.

Эмилия дрожала. Но вдруг… словно что-то испугало её самой.

Она чуть отпрянула, шагнула назад, глаза блестели. Щёки её вспыхнули ярко.

– Прости… – пробормотала она. – Я… я не знаю, что на меня нашло… это было… глупо.

– Не говори так, – Эдвард сделал шаг ближе, глядя ей прямо в глаза. Его голос был чуть хриплым от волнения. – Никогда не проси прощения за это.

Он посмотрел на свои руки, будто до сих пор чувствовал её тепло.

– Знаешь… Я так часто представлял себе этот момент.Когда увижу тебя снова. Как ты посмотришь на меня, что скажешь.

Она выдохнула , всё ещё смущённо, отвела взгляд в сторону .

– И никогда… ни в одном воображении… я не мог представить, что всё будет… вот так. Настолько живо. Настолько… красиво.

Он вздохнул.

– Ты… сделала это мгновение лучше любых моих снов.

Эмилия медленно подняла на него взгляд.

Сердце её билось всё сильнее. Губы чуть дрожали.

– Я… – начала она, но голос соскользнул.

Он ждал.

Она снова опустила глаза, сжала пальцы в замок, а потом всё же выдохнула:

– Я тоже скучала. Очень. Я пыталась не думать. Я пыталась забыть.

Но когда я оставалась одна…

– …ты думала обо мне? – осторожно спросил он, не сводя с неё глаз.

Она кивнула.

– Сначала я злилась. Потом плакала. А потом просто ждала. Не зная чего. Но знала – что без тебя… всё не то.

Пауза. Тишина. Только сердца.

И вдруг, очень тихо, почти шёпотом, Эмилия добавила:

– И вот тогда… Я поняла, … что люблю тебя. Эдвард.

Он не сразу ответил.

Он молча взглянул неё , будто всё в нём вдруг затрепетало. Будто весь мир замолчал.

– Скажи это ещё раз, – прошептал он.

– Я… люблю тебя, – чуть увереннее.

Эдвард посмотрел на неё так, словно впервые увидел звёзды. Его пальцы медленно сжали её руки, будто боялся, что она исчезнет, если он двинется слишком резко.

– Ты не знаешь , как сильно я ждал этих слов, наяву , во сне… – прошептал он. – Представлял, как ты их произнесёшь, – в шуме ветра, в утреннем солнце, в шорохе платьев. Но ни один сон не сравнился с тем, как это звучит от тебя сейчас. Ты даже не представляешь, что ты для меня значишь.

Эмилия опустила взгляд, будто испугалась собственной откровенности. Она хотела было отступить, но он мягко, трепетно, прикоснулся к её щеке.

– Нет, не смей просить за это прощения,не надо этого смущаться – тихо сказал он. – За любовь не просят прощения. Это подарок… самый дорогой из всех.

Он поднял её руку к губам и, не сводя с неё глаз, нежно поцеловал. В этот момент весь мир будто исчез, оставив только двоих – Эдварда и Эмилию, их дрожащие сердца, дыхание, слёзы и ту самую любовь, которую они больше не могли скрывать.

– Я не знал, как жить без тебя, – сказал он. – И теперь, когда я снова рядом… я не отпущу.

Он наклонился, прижал её к себе – на этот раз медленно, нежно, обнимая её, как любимую, единственную.

И она, на этот раз, не отстранилась.

Она закрыла глаза, слушая биение его сердца.

И поняла: она дома.

Эмилия улыбнулась, чувствуя, как её страхи начинают исчезать. Вместо них в сердце поселялась лёгкость. Она всё ещё не могла поверить, что этот момент настал, но теперь, когда она сказала всё, что чувствовала, она понимала, что возможно она когда-то пожалеет о своём решении. Но не сегодня и не сейчас…

Поздний вечер сгустился за окнами гостиничного номера, скрыв улицы Стамбула в мерцающем полумраке. В комнате горела одна лампа, её мягкий свет падал на раскрытую книгу в руках Адама. Он уже устроился в постели, подперев подушкой спину, когда тихий скрип двери заставил его оторвать взгляд от страниц.

– Наконец-то, – протянул он, глядя поверх очков. – Я уж начал думать, что ты сбежал вместе с ней. Или, может, решил поселиться в консерватории?

Эдвард закрыл за собой дверь, но не сразу ответил. Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и, не поднимая взгляда, всё так же молча уселся на край своей кровати. Но уголки его губ предательски дрожали от улыбки.

Адам сузил глаза, отбросил книгу на тумбочку и ухмыльнулся.

– Так-так… Я вижу это лицо. Это выражение “я только что вышел из рая и ещё не пришёл в себя”, да?

Эдвард тихо рассмеялся, чуть покачал головой, будто всё ещё не мог поверить в случившееся.

– Ты знаешь, – сказал он негромко, не глядя на друга, – я думал, что уже всё чувствовал. Радость, боль, страх. Но сегодняшний день… он не похож ни на один из тех, что были в моей жизни. Я его не забуду. Никогда.

Адам сел ровнее, серьёзность на миг сменила его привычную ироничную манеру.

– Она… призналась тебе? – спросил он, будто осторожно ступая на святую землю.

Эдвард кивнул. Медленно. Почти торжественно.

– Да. Она любит меня.

Несколько секунд оба молчали. Потом Адам встал, подошёл, и с тёплой, братской прямотой хлопнул Эдварда по плечу.

– Я рад за тебя. Честно. Я сразу понял – если кто и сможет разбудить тебя по-настоящему, так только она.