Читать книгу: «Байкал. Книга 3», страница 2

Я засмеялась, говорит как просто, словно и не повелитель Водных стихий.

– А что о Великом Море за тоска? Привет разве кому передать? – спросил он, вглядываясь будто в моё лицо.

Я вздохнула, холодный ночной ветер пронизал насквозь.

– Нет, некому приветы передавать, – ответила я, ёжась. – Никого там у меня нет.

– Ну, нет, так нет, тебе виднее. Что дрожишь? Замёрзла разве? – спросил он.

Сам он при наготе и в воде своей студёной чувствовал себя, очевидно, хорошо.

– Да нежарко, – сказала я.

– Что ж молчишь, я погреть могу.

Он каким-то непостижимым образом в мгновение ока оказался возле меня, большой, очень тёплый, упругий и гладкий, обнял меня за плечи, тяжёлой тёплой рукой. От всего его тела веяло теплом, и я действительно сразу согрелась. Кожа его бронзового цвета, на лице с широким лбом и дерзкими бровями, аккуратная борода, чёрные волосы крупными волнами спускались на плечи, пахнет как его Царь-Море, свежо, горьковато, на руках и на лице его, вблизи я заметила, рубцы, беловатые, старые, но красоте его они были не помеха, а словно бы обрамление, как орнамент.

– Откуда же шрамы у тебя, коли людей здесь нет?

Он поглядел на свою руку, будто не видел и усмехнулся:

– Людей нет, но чудовищ в морских глубинах множество, по молодости неосторожен я был, глуп, попадался к таким в зубы. Теперь научился общий язык находить. Теперь врагов у меня в глубинах нет.

– Врагов нет? А кто? Слуги?

– И слуги, и товарищи.

– Товарищи… и много их?

Он засмеялся:

– Немного, оттого и скучновато, вот и выхожу временами на сушу, с людьми поговорить, душу развлечь. А тут предвечная объявилась, да ещё такая, что в воде не хуже меня себя чувствует, к тому же со всеми живыми тварями говорит без помех. Даже я с обитателями моих владений не со всеми способен так общаться. Так что не мог я не выйти и не поприветствовать тебя. А увидел и…

Он стал ещё теплее, немного и мне будет жарко от его объятий.

– Красы подобной твоей я не видел, Аяя. Хотя живу я уже много веков.

Я посмотрела на него, потому что и голос его зазвучал как-то уж слишком глубоко, словно он спустился из горла даже не в грудь, а в живот. У него очень красивое лицо, необычное, не наше: с хищным немного носом и большими тёмными губами, глаза светлые при общей смуглости, похоже, зелёные, в темноте не сильно разглядишь… и губы покраснели под чёрными усами, ещё миг и…

– Ох, да ты што?! – дёрнулась я, отстраняясь. – Целовать надумал, а даже имени не назвал…

– Орсег я, – засмеялся, смущаясь, повелитель Водных стихий. – В разных странах и народах по-разному зовут, но мать назвала меня Орсегом.

– Красивое имя у тебя, Орсег, и сам ты полнейший красавец, одна радость, конечно, полюбить тебя, но не надо, не целуй меня, не стропоти.

– Отчего же, Аяя? Я не с простым соблазном, для того по берегам много девушек найдутся, моих детей по земле много бегают, те, особенно, кто после плавает лучше всех и моря любит. Но к тебе… Ты…

Орсег всерьёз взволновался объятиями, похоже, и человек он сильный, так что ежли надумал он нехорошее что, я только криком могу моих товарищей на помощь позвать…

– Не надо, не кричи, сильничать я не стану, не бойся, я зла не люблю, – сказал Орсег, выдыхая и немного ослабляя руки, снова убрал одну, оставив как было – одну на плечах моих, чтобы было мне по-прежнему тепло. – Красота твоя и верно ум мутит, не верил я, но… Может быть… подумай, выходи замуж за меня? Мне такой как ты никогда не найти. Я добрый человек, не обижу и ревновать не стану, а богатств как у меня и вовсе ни у кого на этой земле нет. Ты сейчас же не отвечай, прямо теперь и не потяну на дно, но… поразмысли?

– Нельзя мне замуж, Орсег, – сказала я тихо. – Бесплодна я.

Он вздохнул, подумал немного и сказал:

– Это, конечно, грустно, что так, дети – большая радость, А токмо… отдаляют супругов друг от друга, как прослойка, не замечала?

– Ох, и ерунду ты говоришь! – засмеялась я.

– Ничего не ерунду! Так только двое, ты и я, полное растворение, а появляется младенец, всё, мать вся ему отдалася, куда на мужа любви…

– Как куда? Мужа ребёночек-то! Его отражение, его кровиночка, потому и любимый и милый и матери самый горячий сердца кусочек.

Он засмеялся:

– Уговоры одни, нет, Аяя, родится маленький, вся его станешь, бывало у меня уж такое тысячу тысяч раз! А про все ж меня подумай, я таких тебе чудес покажу, таких тайн, каких ты никогда и нигде больше не увидишь и не узнаешь, сколь ни изучай, сколь книжек ни читай! Никогда не соскучишься со мной. Воды есть у меня тёплые лазурные, такие голубые, что ярче неба, такие глубокие, что глубже неба, такие холодные, что становятся синими льдами. А как красив подводный мир, никогда на суше не увидишь ты такой красоты! Столько красок, столько разнообразия растений и животных, сколько слуг будет у тебя, на земле нет столько живности, сколько в моих владениях! Подумай, Аяя, всесильной будешь владычицей, какой никогда не сможешь быть на земле…

Я отстранилась, качая головой с укоризной:

– Искушаешь аки Диавол, Орсег, нехорошо.

– Я не Диавол, ты же видишь, я искушаю, конечно, потому что ты мне по нраву, потому что тебя я смог бы любить так, как положено любить супругу, как равную, как единственную из возможных, я хочу тебя соблазнить, чтобы и ты полюбила меня и захотела согласиться, но я не заставляю. И не тороплю, я подожду, дольше ждал.

Я засмеялась:

– Ты же не знаешь меня, Орсег, может быть, я плохой человек? Глупая или злая женщина? Али распутница? Как ты так сразу…

– Ну, распутство не так страшно, коли не будет детей у тебя! – засмеялся и он. – Но, если не шутить, я знаю о тебе кое-что, слухами, знаешь, полнится земля. Ты, Селенга-царица, звери, птицы, но и рыбы твои слуги, и мне перепадает рассказов. Много лет, Аяя, очень много лет прошло, как ушла ты из пределов своих, так что успели до меня слухи о твоей красе дойти. Надеялся и ждал, что доберёшься до моих владений, до любых берегов. Не во всё верил, признаюсь, уж очень много чудесного рассказывали о тебе. А ты… Собою ты лучше всех баек и легенд, да ещё и… и впрямь и под водой не хуже меня, то я видел днесь… – он засмеялся снова. – Так что жены мне лучше тебя не отыскать никогда, хоть я ещё сотню сотен веков проживу.

– Много лет, ты сказал? И сколько?

– Двести шестьдесят. Годам счёт потеряла? – хмыкнул он. – Что ж, такое бывает… У меня, правду сказать, не бывало, но… понять могу, кажется.

Меня поразила цифра, произнесённая им. Что, я столько лет прожила и не заметила? А жива ли я вообще?..

Глава 2. Спасение и гибель

Этот вопрос я задавал себе много раз. Только не о себе, а о моём брате, Арике. Если я не умер тогда, то не умер и он. Я держал его за руку, удерживая на самой границе, у самой кромки, у края Завесы, а повелительница Той стороны, ответила мне на мою мольбу отпустить его лишь смехом. Но я попенял Ей, что не ценит Она нашего с Ариком дара: больше десяти тысяч полуденцев мы отправили к Ней за Завесу в один день, в ответ на это всесильная Повелительница обещала подумать три дня.

Но начала Она хитрить и пытаться соблазнить меня остаться в Её холодном царстве:

– Ты, Эрбин, свободен, можешь хоть сейчас отправляться к живым, наслаждайся своей бесконечной жизнью, теперь тебе равных на земле почти нет. И ко мне наведываться сможешь чаще, братца захочешь навестить…

Но Арик висел безучастно на моей руке, все за Завесой, конечно, не такие как на земле, но чтобы так, я ещё не видел… Однако я знал, что стоит нам вернуться, стоит ему увидеть Аяю, он оживёт по-настоящему. А то, что он её увидит, если её здесь нет, я не сомневался. Если здесь нет, стало быть, жива и стрелы в неё не попали. А вот Марей ушёл, улыбнулся, открывая Завесу и сказал мне, взглянув на безучастного Арика:

– Спасибо, Эрбин, спасибо, что спасли Байкал. И брату передай спасибо, что спас Аяю. Знаешь, я теперь всё время могу видеть её, когда захочу, быть рядом с ней… Пока жив был, не мог найти, а теперь запросто, свободу обрёл. И она чувствует меня, не видит, правда, и не слышит, но чувствует, – с грустью добавил он.

Вот так вам, свободу обрёл, конечно, но не ту, какую хотел бы. Впрочем, мысли о Марее недолго одолевали меня, гораздо больше меня заботил мой брат. Вернуться без него на землю, я не мог и не хотел. Ничто не заставило бы меня оставить его здесь и вернуться, даже возможность царить безраздельно, даже то, что я смог бы получить Аяю теперь, даже… а больше ничто и не интересовало меня. Но без Арика и меня оставалась половина. Не вдвое больше Силы, а меньше во сто крат. Нет, без Арика я не вернусь.

Я попытался по-иному уговорить Владычицу Той стороны:

– Повелительница, Вечная! Послушай! Целый культ тебе создам! Народы будут поклоняться тебе и приносить жертвы, много жертв. Злато и драгоценности…

– Что мне злато, Эрбин? Что здесь злато? – рассмеялась Она. – Но вот культ и уважение это… Обещаешь?

– Клянусь! – обрадовался я. – Только отпусти Ария! Будут люди жизнь посвящать тому, что готовиться к царствию Твоему. Думать только об этом, средства собирать только на это.

– Вместо жизни станут думать обо мне? – уже с сомнением в голосе произнесла Она.

– Обещаю! – воскликнул я, думая, что придумаю уж что-нибудь, только бы отпустила Арика.

– И жертвы будут приносить? Много жертв? Много крови? – с ещё большим сомнением сказала она.

– Да! Красивых здоровых животных, белых коров, лошадей… А хочешь, чёрных…

– Тьфу ты, Эрбин! На что мне животные, смешно и думать! Я не управляю животными и мне плевать на их мир, они слуги вам, не мне. Нет-нет, человеческие жертвы, Эрбин! Людей, не животных пусть приносят мне в жертву. Вот если пообещаешь мне это – смерть ради Смерти, отпущу твоего брата, откажусь и от него, и от тебя во веки веков! Что вы двое мне, если ты выполнишь то, что обещаешь.

– Клянусь Вечная! – воскликнул я, чувствуя по её возбуждённому, даже вожделеющему голосу, что Она склоняется согласиться. – Клянусь!

– А не выполнишь, отниму самое дорогое!

– Выполню! Выполню всё, как обещал! – в восторге воскликнул я.

Ещё некоторое время Она помолчала, выдерживая моё терпение.

– Ступайте! – скомандовала она.

И в тот же миг я очнулся. Мы с Ариком лежали в громадном дворцовом зале, я узнал этот потолок, от меня на шесть косых саженей, здесь всегда праздновали, здесь отмечали и тризны. Сейчас было ранее утро, рассветное солнце только-только протянуло розоватые лучи в проёмы окон, скользя по стенам и потолку.

Рука Арика в моей была теплой и мягкой, он был жив, как и я. Я повернул голову, сбрасывая оцепенение Смерти, что успело овладеть моим телом, как бывает при чрезмерно глубоком сне.

– Ар! Ар, очнись! – я подёргал брата, дышавшего рядом ровно, ресницы у него дрогнули.

Он, действительно очнулся, но застонал, бледнея в серый, и выпростав руку из моей, прижал к своей груди, между пальцев показалась кровь, проступившая и сквозь рубашку. Ах ты, ну конечно, он же ранен, рану-то я не исцелил его! Я поспешил сесть, качнувшись и чуть не свалился с высокого траурного помоста, на котором мы с ним лежали. То-то потеха была бы, хорошо никого нет в скорбном зале, даже стражи здесь не оставили на ночь, слава Богам! За дверями, должно, стоят.

– Сейчас, Ар, потерпи! Потерпи, братец! – заторопился я.

Всего через мгновение он сел и дышал уже ровно и разглядывал свои руки, обагрённые кровью.

– До чего же… легко до чего, Эр, без боли. Спасибо тебе.

– Не за что! Будь здрав! – усмехнулся я.

Теперь можно и оглядеться. Кроме нас тут никого не было. Живых то есть не было. На помосте рядом, в головах нашего, высился ещё один, и на нём лежал Могул. И после смерти, надо признать, он остался прекрасен собой, но стали заметны серебряные ниточки в золотых волосах, и мелкие морщинки у глаз, тонкие нити морщин на лбу и меж бровей, и мелкие коричневые пятнышки на скулах и лбу, каких не бывает у юношей, ибо это не веснушки имеющие золотой отлив… Необычайно красив был когда-то Марей-царевич, как бывают, должно быть только Боги, очень красив был Могул, но и его успело коснуться увядание, которому так и не пришлось овладеть им, как никогда не получит его старость, потому что раньше взяла Смерть.

Арик подошёл ко мне сзади, вытирая липкие от крови руки о свою рубаху, праздничную, вышитую белыми орнаментами, что провожают всегда человека за Завесу, такая же точно рубашка была и на мне. Сумели же обрядить нас как-то, не разомкнув наших сцепленных рук, должно быть прямо на нас рубашки и дошивали.

– Идём, Эр? – сказал он. – Надо убраться, пока не явился кто из чади, не то со страху помрёт, что два покойника из трёх встали.

Я посмотрел на него, он не улыбался, и был бледен, а глаза серы, хотя я знаю их прозрачными, ясными, как воды нашего Моря, а когда он бывал счастлив, они голубели самой светлой лазурью. Но не теперь. Ладно, Ар, только от Завесы отодвинулся, понятно, что радостью светиться ещё не от чего. Где Аяя? Я думал, очнёмся, она здесь, рыдает, оплакивая нас, обрадуется возвращению…

Арик, очевидно, думал о том же, только его мысль пробежала дальше моей, потому что, взглянув на Могула, он сказал пересохшим голосом:

– Она… тоже погибла? Не смог я…

– Нет, Ар, – уверенно ответил я. – Аяя должна быть жива.

– Жива?! – вспыхнул было он. – Где же она?

Вот это и мне хотелось бы знать.

Но мы не узнали. Ни в тот день, когда тайком, через окно, куда Арик с большим трудом, потому что сил он потерял у Завесы изрядно, вытащил меня, а потом мы с ним по крышам добрались до сада, а уже оттуда к Морю и, поспешая, чтобы не попасться ранним людям на глаза, вон из Авгалла.

Когда мы шли уже по скалистому лесу, Арик попросился сесть отдохнуть, и мы присели, подставив головы и плечи высокому уже летнему солнцу.

– Слышишь, звонят? – сказал Арик, кивнув на небо, будто в нем я должен был увидеть тот скорбный звон, что лился с сигнальных башен Авгалла. – По нам тоже.

– Ничего, мы живы и ныне уж точно надолго, – сказал я.

– Ныне? – невесело усмехнулся Арик. – Будто когда-то было на мало.

– Ныне с обещанием, – сказал я, очень довольный и рассказал о своём договоре с Повелительницей Той стороны.

Выслушав, Арик покачал головой:

– Ну и сделка, Эр. Как исполнять-то намерен? Это не деушке золотые горы обещать.

Как исполнять, я не думал, признаться, для меня главным было выбраться из-за Завесы, вернее, Арика оттуда вытащить.

– Придумаю что-нибудь. Голова-то есть, – отмахнулся я.

– Голова… ну-ну! – Арик закрыл глаза, прижав затылок к стволу толстой берёзы, под которой мы сидели.

– Куда пойдём-то, Ар?

– Аяю искать пойдём, – сказал Арик. – Сейчас, Силу верну, и… Найду.

Я посмотрел на него, он выглядел плохо, всё же рана была нешуточная, я спас его, но после долгий отдых нужен телу, разболеется иначе, сейчас едва сидит, серый, нос острый стал…

– Это так, конечно, вернёшь Силу. Но для того время надо, ослаб ты, брат, я хоть и кудесник, но не Бог. Отоспаться надо тебе, трое суток не меньше, а лучше семь.

Арик лишь мотнул головой.

– Тут место в лесу есть, недалеко от моего дома… то есть от того, где был мой дом. Там… Место выхода Силы, вот туда надо… за-ачерпнуть… Попробовать…

И с этим «попробовать» скатился головой мне на плечо, сознание потерял. Н-да-а… Оно, конечно, верно ты придумал, Ар, только вот тащить мне тебя, бугая, туда придётся на закорках, а это, я тебе скажу, посложнее, чем от смерти спасать.

Но я справился, конечно, и с этим делом, к ночи, пыхтя и отдуваясь, ругая на каждом шагу телесную мощь моего брата, которая делала его таким невозможно тяжёлым, я принёс его к тому самому месту Силы, хорошо, что знал его сам, а то ведь как найти? Вот и ручьи, расходящиеся во все стороны, вот и камни, выложенные столом, и криница под ними, приподнимающимся водяным холмиком. Я положил Арика спиной на этот самый «стол», а сам наклонился умыться и напиться, потому что пот катил с меня градом. Но, зачерпнув этой чудесной воды, лишь сделал я глоток, как почувствовал непреодолимый сон, тут же и овладевший мной, даже не знаю, как я повалился там…

Но сон был непростой, не отдых, не забытье, нет, и сон мне приснился не такой, как положено быть сну, мне привиделось то, что происходило здесь в день, когда Арик посвятил Аяю в предвечные, и когда в ясном небе внезапно разыгралась буря, значение которой я понял до конца только теперь…

Пробудившись, я отошёл от стола и взглянул на Арика, спавшего на нём до сих пор. После того, что я увидел в моём сне, мне хотелось только убить его и теперь же… Вот удивительное создание человек, никогда ему не бывает окончательно хорошо, всего сутки, меньше, назад я умолял Вечную Властительницу Той Стороны оставить Арику жизнь, а теперь я готов был сам придушить его. Зачем мне показали всё это? И мне это показывают невпервые, я уже видел это однажды, теперь я вспомнил: когда я нашёл это место, я уснул на нём и видел всё это в том сне, но тогда видение сразу забылось. Едва проснулся, забыл очень крепко и только теперь вспомнил, потому что увидел снова.

Я сел в отдалении на землю и задумался: что мне делать? Сидеть здесь и дожидаться, пока Арик очнётся и с новыми силами ринется разыскивать Аяю? А-ну как найдёт? Что тогда я стану делать?!..

…Я проснулся на чём-то мягком, тёплом и гладком, как на славно заправленной лежанке, когда хорошо, не ворочаясь, спишь и просыпаешься отдохнувший, бодрый, с отпечатком подушки на щеке, и в самом лучшем расположении духа. Мне даже показалось на мгновение, что я на нашей печке, что не было ничего, не было всех этих пережитых ужасов, битвы, разлуки, смертей, страха, одиночества, разрывающего мне душу, что я сейчас повернусь и, протянув руку немного, обниму её… вот сейчас, только потянуться немножечко…

Но нет, и запахи здесь совсем другие: здесь не пахнет тёплой, будто живой печной спиной, ни дыхания Аяи, неслышного, но ощутимого тоже здесь нет, вместо него пение птиц и перешёптывание листьев, словно они следят за мной и обсуждают, что же буду делать? Я не на нашей печке, и печи-то нет больше в развалинах нашего дома, она провалилось в подклеть, и Аяю ещё надо найти…

Я открыл глаза, да, я в лесу, и вот те самые шептуны и шептуньи вокруг меня: листья и ветки, я сел, вспоминая, что мне привиделось во сне? Моё счастливое безоблачное прошлое, вот что… Никаких подсказок о будущем, ничего, что объяснило бы мне, куда теперь мне направиться, где Аяя, если она не умерла. И никого. Эрика не было рядом, а ведь был, мы были вместе, мы всё время были вместе…

Поднявшись, я обернулся по сторонам, в надежде всё же увидеть Эрика, мало ли куда он мог отойти, а может приснул тоже? Я позвал вслух, но только дятел на мгновение остановил свою дробь, прислушиваясь и возобновил опять, уже не взирая на мои возгласы. Нет, Эрика нет рядом, его и в лесу этом нет, он ушёл и давно. Но почему он оставил меня теперь?

Я встал с камня, и тут же промочил ноги, попавшие в ручей, что так обильно на все стороны расходился отсюда из-под камня. Со вздохом я выбрался из ручья и, всё больше промокая, вышел на сухое место. Обернувшись, я заметил странность: у этих ручьёв не было настоящих русел, они текли по поверхности земли, не так, как обычно бывает, вода быстро размывает себе дорогу, а здесь никаких «дорог» не было. И я догадался: они, ручьи эти, и родник бьёт, когда мы приходим! Вот потому и нет их в отдалении от этого места, я исходил вдоль и поперёк этот лес, я знаю.

Но недосуг сейчас размышлять, надо поспешать, сколько дней прошло, с битвы, сколько дней, как я здесь лежал, возвращая потерянную Силу, найти Аяю – это первое и главное, что я должен теперь сделать. Иначе жить я просто не смогу…

Я добрался до своего сгоревшего двора, надо же, вокруг дома и двора лес выгорел, но дальше огонь не пошёл, остановился, словно изгородью, словно тушили его кругом, а ведь мог бы выгореть до самого Авгалла, деревни и сёла погубить. Почему остановился? Удивительно, необъяснимо, но не теперь искать объяснений, я поищу их после и вместе с нею, я всё хочу делать только вместе с нею, потому что без неё я не могу даже вдохнуть полной грудью. Ещё и Эрик куда-то подевался…

Я залез в подпол, что был в подклети и остался цел, несмотря на провалившуюся сюда печь, но что сделается злату, хоть и в разломавшихся ларях. Набрав полные кошели, сложил в нашедшуюся котомку, которой уж лет сто, потому что карманов на погребальном моём одеянии, в которое я до сих пор был обряжен, предусмотрено, конечно, не было, и отправился к Авгаллу, ну, а откуда ещё я должен был начать свои поиски? От людей, Аяя всегда оставляет след, только надо его найти.

Спускаясь к Авгаллу, я снова застал почти пустые деревни по дороге, оказалось, все ушли хоронить царя Могула.

– От царь-то был, от добрый молодец, – с настоящими неподдельными горькими слезами говорила старушенция, оставленная приглядывать за мальцами, бегавшими вокруг неё с босыми пятками и жопками, и ещё несколько спали в зыбках по домам, а она обходила их, проверяя, и из сосок подкармливая, как сметливая доглядка. – От царь, ай-яй-яй… сроду таких на Байкале не быват, и впредь вряд ли народиться… Ить землю воедино собрал, и от ворога оборонил, от, парень, как теперя буим? Сынок-от, царевич, Кассиан, совсем отрок ишшо, как наладит жисть теперя?

– Ничего, советники найдутся, небось, – сказал я довольно равнодушно. Мне не править на тронах Байкала, а в советники я тоже отныне не пойду, Эриков внук, вот пусть и отправляется на государеву службу, помогает.

– Помощники-от найдутся, конешна, а как же, вестимо, охотников достанет, но ить… Такого, как Могул… мы сколь лет ждали, ай-яй-яй…

– Справится и этот, все справляются. Сын он своего отца, всё хорошо будет, – сказал я, уже спускаясь ниже за околицу.

– Буит… мож и буит. Токмо ить и предвечные Великие братья погинули теперь, как же Байкалу без их? Как без Галалия с Сингайлом, без Ария с Эрбином?

Я обернулся:

– Не погинули, бабка, не бойся, я – Арий, живой, как видишь, и Эрбин жив-здоров, ничего дурного не будет теперь, всем передай, всем, кого увидишь.

Она прищурилась:

– Верно баешь? Не морочишь старуху?

– Для чего мне тебя морочить? Верно говорю.

Но старуха была не проста, приглядывалась зоркими глазами:

– Смертная рубашка на тебе, чиво? А?.. Ты не призрак ли, вьюнош?

Я вернулся, подошёл с ней и протянул руку:

– Возьми мою руку, бабка, до ста лет жить будешь и помнить, как Ария руку жала.

Она заморгала растерянно, но сухая и тёплая старушечья рука становясь всё увереннее, пожала мою ладонь. Она заулыбалась счастливо.

– А вот рубашку ты мне новую дай, в этакой ходить живому человеку не след, – сказал и я, улыбнувшись ей.

Она принесла мне рубашку, ладную, хоть и посконную, но мне это было безразлично, лишь бы не саван, как до сих пор. Взяв его в руки, она поглядела опять на меня и спросила:

– Отчего кровь-от на ей? Рана-то вроде закрылася?

Я взглянул на свою грудь, рана закрылась, да, но чернела ещё свежим струпом на моей груди и немного ныла даже, хотя я не замечал, потому что не думал о ранах и вообще ни о чём, кроме главного. Должно быть, и на спине такая же… Бабка подтвердила:

– Есь, касатик, токмо пошире, чем впереди. В спину супостат ударил? От подлая душа… Слыхала я про мерзавца. Знаешь, што говорят, што голову отсёк ему Эрбин, а как хоронить-от собрались, тело уж сгнило вовсе, понимашь? Неча было в гроб положить. Быстрее прочих всех, будто он не со всеми в битве, а давным-давно помер. О как!

Тут в одной из изб закричал голодный младенец, и бабка поспешила туда, а я надел отданную мне рубашку, подпоясался простым шнуром, взял свою котомку и пошёл из деревни. За мной увязался чернявый малец, бежал, тряся маленьким удиком, болтавшимся из-под совсем короткой рубашонки и в лицо заглядывал.

– Дядька, а ты, правда, Арий? – спросил он, насмелившись, наконец.

– Так и есть. А ты кто?

– Облоухим кличут, – сказал малец, вообще-то странно, что говорит он так разумно, с виду ему не больше трёх лет.

Я остановился и сказал ему, вынимая золотую монетку из кошеля:

– Скажешь, что ты Вегор теперь, спросют с чего, а ты отвечай: Арий велел эдак звать. Запомнил?

Он взял монетку из моих рук, разглядел и, убедившись, что монетка необыкновенная, какой он ни разу в руках не держал, рассмеялся счастливо и ответил, кивнув:

– Запомнил, дядька Арий!

– А теперь беги, бывай здрав, малец!

Я продолжил, было, свой путь к Авгаллу, но вдруг остановил самого себя, нынче в Авгалле горький день, прощаются с великим царём своим, оценили, как потеряли, и погиб геройски, от ворогов царство оборонил, так что горевать будут долго, толпы в городе, и разговоров будет только о том, какой он был, как хорошо при нём было и как им, сиротам теперь быть-обретаться. После время будет порасспросить об Аяе, но не сей день. Сей день поговорить надоть с Эриком, почему сбежал он? Почему после всего оставил меня одного на камне заветном? Али знал что-то и нарочно ушёл, чтобы до меня успеть? Но где тогда он, Эрик?

Я направился к его дому, ежли не нашёл он Аяю уже, то там он, в своей долине с Игривой, Белой и Серой и сынком, куда ещё ему идти, это у меня всё разорено. А потому я дошёл до границ его владений, перелез, как обычно через громаду навороченных его чарами камней и осколков скал, и спустился в долину. Мне казалось, я не был здесь очень давно, прямо сотню лет, а ведь прошло-то не больше месяца с тех пор, как мы перед походом наскоро посетили его семью.

Долина как всегда представлялась настоящим земным раем: раскрытое небу и солнцу пространство, спрятанное от ветров при этом, берёзы, трава и цветы, шелестят листьями, колодец и ручей, срывавшийся, должно быть, ниже с утёсов водопадом, я ни разу к краю не подходил, как-то недосуг было. За домом я заметил куриц и петуха, важно расхаживающего между них, словно военачальник, завидев меня, он замахал крыльями и прокукарекал радостно и громко, то ли приветствуя меня, то ли возвещая хозяевам, что явился непрошеный гость. Но, видимо, второе, потому что вышла на крыльцо одна из неразличимых сестёр и, увидев меня, всплеснула руками и поспешила назад в дом, сообщить. Странно, что они не на воле, погода стоит чудесная, здоровы ли?

Впрочем, скоро всё объяснилось: на крыльцо, не торопясь, вышел Эрик, а из-за его спины выглядывала Игрива, и одна из сестёр с Заряном на руках. И ребёнка было странно видеть таким маленьким до сих пор…

– Галалий! – притворным голосом произнёс Эрик и усмехнулся как-то гадко. – Рад видеть здоровым.

Странно, отчего мне кажется, что он вовсе не рад мне? Сроду Галалием не звал, только в издевку. Почему так холодно посверкивают его глаза? Что могло случиться за это время?

– Погостить? Али причина какая? Дом отстроить помочь тебе наново? – сказал он, всё же сделав пару шагов с крыльца мне навстречу. – Заходи, отведай трапезы с нами, не погнушайся. Ну-ка, Серая-Белая, соберите-от на стол, и мёду и вина достаньте, Галалий вино любит, особливо зелёно.

До чего же странно говорит он, и смотрит так, как я давно уже не помню. Я не стал спорить, пусть собирают на стол, я пока хотел переговорить с братом. Но Игрива будто нарочно не отходила от него, уцепившись за локоть, словно её кто-то подучил не оставлять его со мной наедине. Но, думаю, так и было. На моё счастье заплакал Зарян, и она вынуждена была отвлечься, взяла малыша на руки и ушла с ним в дом, несколько раз недовольно оглянувшись, уколов меня злым взглядом через плечо.

– Ты что, Ар? Насупился, бледный. Тебе отдохнуть надоть, не то заболеешь, – сказал Эрик, как ни в чём ни бывало. Словно и не было последних месяцев, не было ни битвы, ни Завесы и его мольбы за меня или он думает, я не слышал их…

– Что с тобой, Эрик? Ты што, будто грибов дурных наелся? Мне чаялось, мы совсем по-иному говорили с тобой, – сказал я, заглядывая в его глаза поглубже, что там? Что он прячет опять?

Эрик засмеялся и опять поддельно. Что с ним?

– Много времени прошло, – сказал Эрик.

– Много? – изумился я, что он говорит? Али я ума лишился?

Но Эрик сверкнул глазами зло и, не выпуская кривенькую усмешку с губ, произнёс:

– Иногда, брат Галалий, и миг быват очень долог.

– Какой миг, что ты городишь опять? Что опять в ум себе забрал? В чём мою вину видишь перед собой? – я снова почувствовал себя без вины виноватым, как бывало уже чёртову уйму раз с ним. Да почти всю нашу жизнь с недолгими перерывами.

– Да ни в чём, Ар, конечно, твоей вины нет, – фальшивая ухмылка, наконец, растворилась на его лице и он, бледный от злости, проговорил: – никакой твоей вины нет в том, что сей день видеть тебя я не могу! И не смогу ещё много времени.

– Что? Ума ты лишился? Что случилось? И когда? – я не мог понять, что так злит его, что могло произойти за то время, коротко оно было или долго, как принёс он меня, на своей ведь спине нёс до места Силы, и вдруг… Что с ним сделалось там?

– Давно, однако, случилось, мно-ого лет уж тому, – прожигая меня глазами, проговорил Эрик. – На камне том, где ты… Где Аяю посвятил ты в предвечные… Что было? Всё мне показали, я всё видел.

– И что?! – изумился я. – Боги… Чего ты не знал? Чего не видел? Она жена мне многие годы…

– Жена?! Жена она тому, кто сегодня в землю навеки вечные ложится, Марею! А тебе не была, самоуправно ты…

– Ты мне… – я задохнулся. – Ты… Ты пенять мне будешь?! Ты вор! Ты охальник и насильник чёртов!

Эрик выпрямился и, дрогнув ноздрями, проговорил вполголоса:

– Тише ты! – и обернулся на крыльцо. – Орёшь, как безумец! Явился с лица как есть чумовой, лохматый, полуодетый. Чего ты хочешь?

Я тоже выпрямился, отступая немного.

– Мне… я считал, ты…

– Ты думал, я с тобой Аяю искать понесусь по Байкалу? И понесся бы, а далее? – едва слышно, задыхаясь от злости, клокочущей у него в горле, проговорил он. – Думаешь, найдём, и я вас благословлю в воду Байкальскую войти? Поздравлю, красного угощения отведаю и подарками на свадьбу вашу одарю?.. Ты в уме ли?

Действительно глупо получалось, очень глупо, и я сам в странной, конечно, безумной надежде явился к нему. Всё вернулось на свои места, как было всегда, все наши десять с половиной веков, передышка-замиренье вышла лишь на время смуты и нашествия, теперь же, когда всё позади, когда… Теперь мы опять врозь?

– Врозь-врозь, – зло подтвердил Эрик, отворачиваясь снова к дому, поглядывая, не маячат ли нам трапезничать.

– Что ж ты у Смерти-от меня отнимал? – с обидой проговорил я. Ей-богу, мне казалось, я как в детстве зареву, вот слабость какая овладела. – Отпустил бы, тем паче самого тебя не трогал никто!

– Теперь не стал бы вымаливать. Тоже, знаешь, на волне братней любви с ретивым не справился. Али по привычке, что ты рядом где-то небо коптишь.