Читать книгу: «И жили старик со старухой у самого синего моря. Высшая Школа Сказкотворчества. Ступень 2», страница 2

– Развяжи их да отпусти со мной. Да не смей чинить препятствий… Тогда играть перестану.

Отдуваясь и приплясывая, леший развязал братьев старших. Убрал тогда Ивашка дудочку за пазуху. И леший, ползком, убрался куда-то в бурелом. Не видел его больше Ивашка.

Обрадовались братья свободе. Стали младшенького расспрашивать – как да что… Ивашка все и рассказал, и показал… И малахит для матушки, и камни самоцветные, что Хозяйка горы Медной сама подала. Ахали братья и охали. Завидовали удачливости братца. Вскоре совсем стемнело. Решили братья здесь переночевать, а поутру домой идти. Ивашка то за день устал, сразу уснул. А братья переглянулись… И связали веревками, что раньше на них были, да и бросили в овраг глубокий, ветками закидали. Забрали котомку заплечную Ивашкину и в ночь ушли…

Очнулся Ивашка. Голова трещит, видно крепко ударился при падении в овраг. Руки связаны, ветками закидан. Опять света белого не видать…

Кое-как поднялся, овраг глубокий. Не выбраться Ивашке. И пошёл тогда молодец по дну оврага глубокого. Шёл долго, но пришёл к какой-то пещере. Зашёл, а там костерок горит. Ещё немного и погаснет огонёк. Прожег Ивашка огоньком путы на руках. Руки то затекли совсем. Сидит Ивашка, руки растирает. Огонёк совсем маленький стал, а тут и вовсе темно стало. Что-то закрыло вход в пещеру. И вполз в пещеру Змей. Стал он головой крутить, оглядываясь.

– Человеческим духом пахнет. Давненько ко мне обед сам не приходил.

– Не обед я тебе, зря радуешься. – буркнул Ивашка.

– Смелый какой… Лапой щас как вдарю, да хребет поломаю.

– Не получится у тебя, змей поганый… Лучше попляши… – опять достал Ивашка свою дудочку. Уж сколько раз она его из беды выручала. И сейчас выручит. Заиграл Ивашка плясовую.

– Ох-хох-хох… – скрипел змей, дергаясь в такт весёлой музыке. – Ты чего удумал, паршивец? Где это видано, чтобы змеи под дудку плясали? Ох-хох-хох…

– Пляши, змей поганый, пляши… Когда ещё тебе придётся повеселиться под музыку? Пляши…

И змей плясал. Стены пещеры тряслись. Камни начали валиться со стен. А змей все плясал. Дрожал огонёк костра. Играл Ивашка.

– Фууу… Устал я… Перестань играть! Стар я уже для таких забав… Пусть замолчит твоя дудка…

– Перестану играть, если отнесешь меня наверх. Не хочу здесь оставаться. Домой мне надо.

– Отнесу я тебя, отнесу… Только перестань дудеть… – взмолился змей.

Опустил тогда Ивашка дудочку. Смолкла весёлая плясовая. Тяжело дышал змей.

– Забирайся на спину да держись крепче. Свалишься – искать не буду.

Забрался Ивашка змею на спину. Вцепился крепко в гребень между крыльями.

– Вздумаешь обмануть меня, снова заиграю. – пообещал Ивашка змею. Тот только вздохнул и выбрался из пещеры. Взмахнул крыльями и взлетел. Летел змей и свистел ветер за спиной. Крепко держался Ивашка за гребень змея, боясь свалиться.

Вот уже и небо показалось. Ночное, с луной и звездами. Приземлился змей на поляне лесной.

– Дальше сам иди… И не возвращайся сюда… Живу я на свете долго и ещё столько же проживу… Но если увижу тебя – не помилую…

– Не беспокойся, змей поганый. Нет у меня желания сюда возвращаться. А и не грозись – дудочка всегда с собой у меня… Вдруг ещё сплясать придётся…

Улетел змей и остался Ивашка один. Каким же сладким показался ему ночной воздух. И лес – красивый, и луна – яркая, и звезды – знакомые.

Достал Ивашка из-за пазухи клубочек. Бросил и пошёл за ним, мечтая скорее до дому добраться.

А в доме родном уже не чаяли младшенького увидеть. Матушка все глаза проплакала. Не помог ей камень-малахит. Отец чернее тучи ходил. Ругал себя за то, что отпустил младшего в дальнюю дорогу. Но ничего не поделаешь… Хорошо, что хоть старшие дети вернулись.

Долго ли, коротко ли шёл Ивашка через леса, через степи. Вот уже и море – близко. Скоро уже дом родной, скоро… Все быстрее катился клубочек… Чуял, видно, что скоро дороге конец придёт. И все быстрее шёл Ивашка за клубочком.

Увидел Ивашка сад знакомый, крышу дома родного и присел на песок берега морского. Клубочек вокруг обежал и у ног Ивашкиных остановился. Засунул молодец своего помощника за пазуху. И задумался. Как дома показаться? Что сказать? Как братья в глаза ему смотреть будут? Но раз добрался жив-здоров, не след боле задерживаться. Встал Ивашка и подошёл к воротам. Двор, где все знакомо с детства. Пёс, который залаял при виде гостя долгожданного. Крыльцо, на котором лежала кошка. Вышел на крыльцо Кривиша, заслышавший лай собаки.

– Кого бог привёл на порог? Ивашка? Ты ли это, сынок? Вот радость то какая… Заходи же скорее… Вот мать обрадуется…

Обрадовалась матушка. Расплакалась. Только слезы другими были. Румянец на щеках появился. А когда засмеялась матушка радостно, то и ямочки на щеках появились. Те самые, что любил Кривиша у своей жены. Обнимала мать младшего сына, отпускать не хотела.

Первым делом, в баньке попарился Ивашка. Смыл пыль дорожную. А потом, за обеденным столом, рассказал о своих приключениях. Понял Кривиша, откуда у старших сыновей камень-малахит взялся да самоцветы дорогие. И позвал их на суд отцовский. Те, увидев живого брата, во всем сознались и покаялись. Тяжело было думать Кривише, что неправильно он их воспитал. Раз бросили на погибель родича своего. Хотел выгнать Кривиша старших сыновей из дома и лишить родительского благословения, но уговорил отца Ивашка не делать этого. Сказал – пропадёт румянец на щеках матушки, и ямочки, отцом любимые, исчезнут. Какие ни есть, но братья – дети её… Отослал тогда Кривиша старших сыновей с глаз долой… В амбар дальний, зерна ржаные да пшеничные в мешках пересчитывать. Пока до последнего зернышка не пересчитают, не быть им в доме родном…

Наверное, до сих пор считают старшие братья те зерна… А Иван отнёс самоцветы, что Хозяйка ему самолично подарила, дядьке своему – ювелиру. Высоко тот самоцветы оценил. Огранил и ещё краше стали те камни. Один из них Иван тётке Неждане подарил. Выбрал самый синий. Под цвет глаз её.

А камень-малахит матушка носила на длинной золотой цепочке не снимая. Бодра была и весела. Пела как соловушка. И глаза её были полны жизни и радости.

Помог матушке малахит. Не зря, значит, Иван за ним ходил.

Белый Цветок

В некотором царстве, в некотором государстве, у самого синего моря жила-была семья: предприимчивый умелец – известный строитель дорог Правиша, его жена и три дочери.

Первая, Умниша, умна была не по годам. Вторая, Красава, красавица писаная. А третья – милая и добрая девушка. И звали её Солнцедара.

Умниша помогала отцу рассчитывать трассы и просчитывать все нюансы при строительстве. И отец гордился своей старшей дочерью.

Красава, пользуясь своей красотой и всевозможными женскими уловками, помогала отцу при заключении договоров с подрядчиками и иметь с этого денежную выгоду. И отец ценил за это свою среднюю дочь.

А Солнцедара помогала матери вести дом, хлопотала по хозяйству. Пряла, ткала, шила, вышивала. И при этом пела звонко и радостно. Освещался дом светом души её. Наполнялся теплом любви её. И поэтому любил Правиша возвращаться домой после долгих отлучек. Знал, что любит его младшенькая просто и бескорыстно. И сам – любил её.

Так и жили…

Однажды нужно было ехать Правише в стольный град на аудиенцию к царю. Надо было обсудить крупномасштабный проект. Будущие коммуникации, которые бы связали большие и малые города и превратили бы государство в единое и органичное целое. А самому Правише дОлжно было возглавить министерство трасс и магистралей и проводить в жизнь задумку царскую.

Пришёл отец в светлицу, где находились дочери его.

– Еду я в стольный град по большой надобности. Сколько там пробуду, сам не ведаю. Но вернувшись, хотел бы я вас порадовать. Говорите, что каждой боле всего надобно. И я буду знать, какой подарок придётся каждой по сердцу.

– Я, – сказала Умниша. – хочу в подарок инструмент диковинный. Позволил бы мне он делать расчёты самые сложные в самые короткие сроки. С его помощью посчитаю я все числа и выведу новые… Наденут мне на плечи мантию профессорскую и не будет мне равных по учености во всем белом свете.

Кивнул отец в ответ на просьбу старшей дочери.

– А мне, батюшка, привези со стольного града тканей заморских – шёлка китайского да атласа японского. Нашью себе нарядов смелых да броских. Надену их и отбою от кавалеров не будет. А будут они штабелями у ног моих лежать и восторгаться моей красотой.

И вновь кивнул отец на просьбу средней дочери.

– А что тебе привезти, дочь моя младшенькая? – спросил отец у Солнцедары. Долго не отвечала младшая дочь. А когда ответила, услышал отец:

– Не надо мне, батюшка, ни известности, ни нарядов богатых. Но если ты привезёшь мне цветок, лепестки которого белее снега на горных вершинах, а аромат его нежнее всех духов на свете, то посажу я его в садике под своим окном и буду любоваться им. А если другие захотят увидеть тот цветок, то не будет отказа им.

Улыбнулся Правиша младшей дочери:

– Привезу я тебе этот цветок, чего бы мне это не стоило.

С тем и уехал Правиша в стольный град. А жена его и дочери остались в доме. У самого синего моря.

Долго ли, мало ли отсутствовал Правиша, но вернулся он домой с добрыми вестями и подарками. Привёз жене украшения дорогие, работы тонкой. Старшей дочери – инструмент диковинный. Компютэр называется. Умниша сразу же села за расчёты и рада была своей учености. Средней дочери привёз Правиша тканей летящих да блестящих. И Красава тут же принялась кроить да шить наряды смелые да броские и мечтать о штабелях поклонников со всего света. А младшенькой нашёл таки цветок, лепестки которого были белее снега на горных вершина, и аромат которого навевал мысли о красоте душевной. Посадила Солнцелюба цветок в садике под своим окном. Ухаживала за ним с любовью да песни пела.

Расцвел тот цветок великим множеством белоснежных цветочков, разросся, наполняя воздух упоительным ароматом. Приходили люди, прознав о дивном цветке, полюбоваться на чудо чудное и вдохнуть нежности. А ещё заметили люди, что светлее становилось на душе после погляда. И петь хотелось. И дела добрые – творить. На помощь – придти. И горы – свернуть. Никому в погляде не отказывала Солнцедара, приветливо встречала и провожала посетителей. И ещё заметили люди, что день ото дня становится девушка все краше и краше. И вскоре стали поступать Солнцедаре предложения руки и сердца.

Злиться стали старшие сестры. Им то, при всей их учености и красоте, никто ничего не предлагал. Ни руки, ни сердца, ни даже цветочка завалящего…

Решили они тогда избавиться от младшей сестры. Знали сестры, что поддавалась Солнцедара морской болезни и уговорили её на прогулку морскую поехать. А когда ту замутило от качки волн, бросили девушку в море синее, в море глубокое. Сами же домой вернулись. Со слезами рассказали отцу с матерью о беде, что случилась на морской прогулке. Что налетела на их лодку волна огромная. Накрыла их, закружила. А когда схлынула, не было в лодке сестры их младшей. Не смогли они докричаться до неё и увидеть в волнах морских – тоже не смогли. Опечалились родители, загоревали… Но слезами горю не поможешь… Стали жить дальше… На цветок глядеть да песни звонкие вспоминать…

А однажды утром вынесла волна на берег девушку. Не дышала она, но была как живая. И была такой же прекрасной! Как и цветок её.

Нашёл девушку рыбак старый. Узнал её и побежал к Правише. Принёс отец свою дочь с берега. Но в дом заносить не стал. Недалеко от дома в предгорье была пещера. Заказал Правиша гроб хрустальный, установил в той пещере и уложил Солнцедару в той пещере и в том гробу. Приходил часто ко входу в пещеру ту и сидел там, вспоминая улыбку дочери и песни её звонкие. А ещё посадил цветок, который привёз младшенькой в подарок. Чтобы даже сейчас она вдыхала аромат, который любила. И, на удивление, прижился цветок и расцвел еще пуще. И аромат его был ещё более прекрасный.

Однажды сидел Правиша у входа в пещеру, думая о чем-то, да и задремал на солнышке. И привиделся Правише сон чудный. Будто бы утешала батюшку дочь любимая и говорила:

– Батюшка мой родимый! Бросили меня сестрицы в воду морскую, позавидовав моей расцветшей красоте и женихам многим.

– Но ты не печалься. Всё ещё можно поправить. Говорят, где-то за горами есть источник с живой водой. И если окропить меня той водой, то проснусь я и буду живее живой.

– Только нет туда дороги, тяжёл и труден к источнику путь. Поэтому мало кто о нем знает.

Проснулся Правиша и надежда появилась в сердце его.

– Доченька моя любимая, я все сделаю, чтобы добыть той воды.

Придя домой, Правиша позвал старших дочерей и объявил им, что знает он, как погибла их сестра. Перепугались девицы и сознались в своём злодеянии. Посадил отец дочерей под домашний арест да надзор строгий. Горько плакала жена Правиши, узнав правду о гибели младшей дочери. И перечить мужу не стала. А сам Правиша уехал в стольный град, с просьбой к царю. О чем они говорили, никто не знал. Но вскоре стал Правиша прокладывать магистраль через горы.

И получилась дорога широкая, ровная и крепкая. Вписывалась она в ландшафт, как будто так и задумано было. Огибала горы, пробегала по краю долин, не нарушая их красоты заповедной. И вела она прямо к найденному источнику с живой водой.

Набрал Правиша той воды в хрустальный флакончик и по новой магистрали быстро вернулся домой. Окропил Солнцедару и открыла глаза ясные дочь любимая. И вдохнула аромат цветов полной грудью. Глядя на дочь живую и румяную, радовался Правиша, как никогда не радовался.

Уехал Правиша в стольный град с докладом к царю. Внимательно тот его выслушал и повелел устроить праздничный приём по такому случаю и привести на него свою семью, включая и дочерей старших.

После приёма повелел царь посадить негодниц в темницу тёмную. На срок, что равнялся мёртвом сну Солнцедары. Но на коленях умолила девушка не делать так. Выслушал царь девушку, подумал да решил помиловать её сестёр. Но сделал царь все на свое усмотрение.

Отправил он старшую – Умнишу, в столицу аглицкую, к мировым научным светилам математику изучать. А средняя – Красава, уехала во Фрэнцию, в столицу моды, к модельерам знаменитым. И та, и другая не имели боле права на родину возвратиться.

Умниша училась прилежно, постигла науки точные. Расчитала она все числа и новые вывела. И за то она получила мантию профессорскую, как и хотела. Ту мантию сшила Умнише Красава. Была та мантия эксклюзивная, цвета синего. И за цвет той мантии прозвали Умнишу «синим чулком».

Красава же, достигнув мировой известности своими новаторскими идеями в пошиве нарядов женских, получила таки у ног своих штабеля поклонников. Но не радовал её штабель тот. Ибо хотели те поклонники стать известными, находясь рядом с ней. Но никто не любил её…

А Солнцедара приняла предложение руки и сердца от сына царского. Увидел он девушку на приёме праздничном и полюбил её всей душой. А когда узнал о том, что была смела с отцом его, то и уважать стал. И Солнцедаре по сердцу пришёлся царевич. По душе ей стали его отзывчивость, широта души и понимание ситуаций жизненных.

А в той долине, где был найден источник с живой водой, построили санаторную лечебницу. И хозяйкой там была Солнцедара. Она привезла с собой веточку цветка, лепестки которого были белее снега на вершинах горных. И посадила его. Привольно было цветку в той долине, в чистом горном воздухе. Корни его пили живую воду и разрастался цветок не по дням, а по часам. И наполнял долину аромат цветов белых, как элексир чудодейственный. И чудо это длилось с самой ранней весны до самой поздней осени. Насладиться ароматом да водой оздоровиться приезжали люди со всех краёв государства.

Много было хлопот у Солнцедары. Источник – обиходить. Цветок – навестить и погладить. Гостей – встретить – приветить, накормить – напоить, оздоровить. И все получалось у неё ладно и складно, с радостью и любовью.

Муж её оказался толковым хозяйственником. Он придумывал что-нибудь новое и интересное для гостей здравницы. Расширял лечебное хозяйство и перечень услуг. И вскоре стала известна здравница и за пределами государства русского, и стали приезжать из-за границы гости иностранные.

Счастливы были Солнцедара с мужем. Счастливы были Правиша с женой. Приезжали они в гости к дочке. Воды испить, ароматным воздухом подышать. С внуками потетешкаться. Трое их уже было. А ещё понравилось Правише на лыжах горных кататься. Правиша и царя хотел на лыжи те поставить. Но царь только руками махал да отнекивался. Ему больше нравилось отдыхать от забот царских, нежась в тёплой минеральной ванне, протягивая через соломинку живую воду…

ТАК И ЖИЛИ, НЕ ТУЖИЛИ.

НЕ БЫЛО БЫ СЧАСТЬЯ, ДА НЕСЧАСТЬЕ ПОМОГЛО.

Умниша и джентльмен с листочком

В аглицкой столице ЛондОне, в университете, на кафедре точных наук, глядя на экран компютера, сидела Умниша. Старшая дочь строителя Правиши. Старшая сестра Красавы и Солнцедары. Опальная подданная русского царя. Профессор математических наук. Посчитала она все известные числа и вывела новые. И за то легла ей на плечи синяя профессорская мантия и на голову – синяя профессорская шапочка.

Но вот ведь беда какая приключилась… Не радовала больше Умнишу мантия на плечах, эксклюзивного кроя, работы Красавиной. Не вдохновлял её больше вид цифр и знаков. Казались они ей сплошной абракадаброй. И смысла девушка в них – не находила. И поэтому ничего путного не видела Умниша на экране компютера и терялась в догадках – ЧТО ЖЕ СЛУЧИЛОСЬ?

А в одном достопочтимом аглицком доме слушал ворчание достопочтимой аглицкой домохозяйки миссис Фадсон достопочтимый аглицкой джентельмен мистер Фолмс. Ворчала миссис Фадсон, что отсутствовал до утра мистер Фолмс. Что опять не позавтракал. Что штиблеты его опять нужно чистить. Что… В общем, о многом ворчала миссис Фадсон. И от этого хмурился мистер Фолмс. Но как истинный джентельмен, он не спорил. А молча курил трубку, сидя у камина и глядя на огонь в нем.

Вскоре появился друг и компаньон мистера Фолмса доктор Батсон. Обычно весёлый и добродушный господин в клетчатом костюме, сегодня он был настроен решительно. Как доктор и как друг, он категорически настаивал на том, что бродить в ночи под проливным дождём – это губительно для человека. И может повлечь за собой – общую слабость и недомогание всех органов. И затем – снижение защитных сил организма. А далее, если не принять соответствующих мер, то разовьется заболевание. А может быть даже и хроническое.

Ночью мистера Фолмса вызвали на место преступления. Надеялись по горячим следам выявить преступника. Но… Проливной дождь смыл все следы и уничтожил все улики. Зря сыщик не спал ночью. Зря он вымок под дождём. Зря… Вот пусть Местрейд сам и разбирается… Он – инспектор полиции, ему и карты – в руки. А он, Фолмс, свои руки умоет…

Раздражение от собственной неудачи, ворчания миссис Фадсон и брюзжания доктора Батсона достигло критической точки. Мистер Фолмс встал с кресла, спустился вниз. Надел чёрный макинтош и чёрный же цилиндр, взял черную трость и вышел с достоинством настоящего аглийского джентльмена. Тихо захлопнулась дверь и так же тихо стукнул дверной молоток.

На удивление погода порадовала Фолмса. Тучи пролились дождём ночью. Теперь же на голубом небе кудрявились белые облака и светило солнце. Оно даже подсушило дорожки в парке. И мистер Фолмс направился туда. Он побродил, ища сухую скамейку и нашёл её. Возле скамейки расплескалась большая лужа, на поверхности которой качались жёлтые листья. Как будто жёлтые лодки на реке Ремзе. Уселся, поставив солнышку лицо, и прикрыл глаза. Господи, хорошо то как!

Умниша очнулась от горестных мыслей только тогда, когда прозвенел звонок. В коридорах университета стало шумно и многолюдно. Студенты покинули аудитории и спешили покинуть альма – матер. Не на долго. До завтра. Умниша дождалась, когда за дверью стихнет шум, и решительно вышла из кабинета. Сегодня ей не хотелось здесь задерживаться.

Выйдя на крыльцо, девушка зажмурилась. Солнечный луч скользнул по её щеке, озорно пощекотав светлую кожу. Но тут же порыв ветра скинул с головы Умнишы синюю профессорскую шапочку. На спине девушки оказалась освобожденная коса со строгим синим бантиком. Подняв шапочку, Умниша перекинула косу через плечо и та, цвета спелой пшеницы, с золотистым отливом и толщиной с руку, опустилась через грудь до талии, и даже ниже…

Фолмс смотрел на девушку в синей мантии, стоящей на крыльце самого умного университета в мире. Его внимание привлекла коса, столь несвойственная женщинам – математикам. Почувствовав взгляд мужчины, сидящего на парковой скамейке напротив университета, Умниша тоже посмотрела на него. Среднестатистическая внешность, сухощавое телосложение, чёрный макинтош, чёрный цилиндр… «Он похож на Нефистофеля…» – успела подумать она.

Заметив, что его заметили, мистер Фолмс решил вежливо поприветствовать даму. Всё же он – истинный джентельмен. Встав, он приподнял цилиндр и тут же порыв ветра вырвал шляпу из рук и бросил её в лужу с жёлтыми листьями. Фолмс нагнулся, чтобы достать шляпу, и тут со скамейки скатилась трость и шлепнулась прямо в ту же лужу. Весьма неэлегантно скатилась… Наклонившегося мужчину обрызгала все та же лужа… А когда Фолмс выпрямился, держа в одной руке мокрый цилиндр, а в другой руке – мокрую трость, на его аристократичной бледной щеке красовался жёлтый лист.

Он был такой смешной, этот мужчина, что девушка, не выдержав, звонко рассмеялась. А в глазах мужчины заскакали озорные чертенята. И он тоже рассмеялся.

Умниша спустилась с крыльца на дорожку. Фолмс пересёк дорогу, которая разделяла парк и университетский комплекс. Он взял девушку за руку и уже не отпустил. А Умниша и не собиралась отталкивать истинного аглийского джентельмена. И жёлтый лист украсил её причёску.

Они долго гуляли по дорожкам парка. Иногда молчали, иногда говорили, иногда смеялись. У них нашлось много общего, хотя и различия имелись. Все таки он – сыщик, а она – математик. Но им было спокойно друг с другом.

Сгустились сумерки. Зажглись фонари. Фолмс и Умниша пообедали в каком-то кафе, а потом мужчина проводил даму до дверей её дома. Он поцеловал её руку и, откланявшись, удалился.

– Мы встретимся завтра, на том же месте и в то же время… – думал Фолмс, вернувшись домой. Да, он был сегодня смешон. Но и счастлив тоже. Миссис Фадсон опять ворчала, но великому аглийскому сыщику было все равно. Он просто сидел в своём кресле, курил свою трубку, смотрел на огонь в своём камине и добродушно улыбался. «Кажется, я становлюсь похожим на Батсона. А и ладно.»

Умниша поднялась в свою комнату. Сняла профессорскую мантию и шапочку. «Я надену завтра голубое платье. С белыми воротничком и манжетами. Оно простое, но элегантное. Не зря же Красава его сшила.» А жёлтый лист из причёски был бережно спрятан между листами математического талмуда.