Читать книгу: «Зови меня Златовлаской», страница 18

– Слушай, – он отложил гитару, поднялся и подошел к окну. – Ты чистая, искренняя, настоящая. А я нет. Я дерьмо, Саш. Вот только ты этого не видишь. Не хочешь замечать.

– Это не так, – замотала я головой. – Ты очень хороший, ты смелый, ты чуткий… Ты лучше всех!

Влад ничего не отвечал. Опершись руками на подоконник, он прислонился лбом к стеклу.

– Ты же сам говорил, что нет ничего абсолютно хорошего и абсолютно плохого, помнишь?

Я подошла к нему и крепко обняла, всем телом прижимаясь к его горячей груди. К запаху одеколона примешался ни с чем несравнимый запах кожи Влада. Так пахла любовь.

Ревков не шевелился. Я привстала на носочки и поцеловала его. Он прикрыл глаза, и на несколько секунд его тело расслабилось.

Но затем Влад грубо взял меня за локти и оторвал от себя. Чуть отшатнувшись, я вновь потянулась к нему, пытаясь обнять, но парень резко перехватил мои запястья и снова с силой оттолкнул от себя. Мои руки безжизненно повисли вдоль тела. Стало обидно, и на глазах выступили слезы.

– Саш, иди к себе, уже поздно, – скомандовал он.

– Я никуда не пойду, пока мы во всем не разберемся! – дрожащим голосом ответила я.

– А в чем тут разбираться? Ты хотела знать, что значил наш поцелуй? Я ответил. Ничего не значил. Я тупо захотел тебя. Как животное. Меня больше ничего не интересует. Извини, если обидел, – его взгляд был прямым и тяжелым.

Я никак не могла отделаться от ощущения, что он говорит неправду, что он специально обманывает меня.

– Я тебе не верю, – упрямо проговорила я. – Ты не такой. Не такой.

– Не такой? – с вызовом спросил он. – А какой я, по-твоему? Ты судишь людей по себе. Ты еще маленькая. Думаешь, если у тебя в голове нет дурных мыслей, то все вокруг такие же белые и пушистые?

– О чем ты говоришь? Зачем хочешь казаться хуже, чем ты есть?

– А что, если я и правда хуже, чем ты обо мне думаешь? Не смущает, что я поцеловал тебя, зная, что мой лучший друг влюблен в тебя? Не смущает, что я сейчас в отношениях с другой? – со злобой в голосе спросил Влад.

Его слова резанули по сердцу и вернули меня к реальности. Я вспомнила про Стаса, про Киру. И внезапно все произошедшее показалось преступным и неправильным. Но желание быть с Владом было слишком сильным.

– Это из-за Киры? Ты любишь ее? – голос срывался из-за подступавших к горлу рыданий.

Влад поднял на меня карие глаза. Взгляд был пустым и каким-то сломленным.

– Да. Это из-за нее, – медленно проговорил он.

Я жадно глотала ртом воздух, которого вдруг стало очень мало. Горячие слезы заструились по щекам. Я качала головой, отрицая произошедшее. Нет, он не мог так сказать.

– Тебе пора, Саш. Я устал и хочу спать, – донесся до меня его ледяной голос.

Я пулей вылетела из комнаты и понеслась по длинному коридору обратно в свой номер.

Глава 25

После случая на крыше остаток Питерских приключений превратился для меня в пытку. Всю ночь я проревела в подушку, чувствуя себя обманутой и униженной. Мое сердце было разбито. Именно тогда, когда Влад собственными руками задушил надежду на наше совместное счастье, я поняла, как сильно люблю его.

Жизнь без его песен, без его глаз, без его ямочки на щеке казалась невыносимой и бессмысленной. Я понимала, что во всей этой ситуации выгляжу жалко и глупо, но мне было плевать. Я не хотела притворяться сильной, я вообще больше не хотела притворяться. Влад был моей первой любовью, моим спасителем. Мысли о нем помогали жить, когда мир вокруг рушился, и жить совсем не хотелось.

Я не поделилась с Адой подробностями, просто сказала, что мы с Владом сильно поссорились. Подруга обнимала меня, пытаясь успокоить, и в итоге уснула в моей кровати. А вот мне было не до сна, и утром я была разбитая, с помятым лицом и распухшими от слез глазами.

Весь следующий день мы снова ходили по экскурсиям, и видеть Ревкова в паре метров от себя было мучительно. Но, несмотря на это я, как настоящая мазохистка, все время посматривала на него.

Он тоже выглядел уставшим и, как и я, не слушал рассказы гида. Я замечала, что его взгляд бесцельно блуждает, ни на чем не концентрируясь, мысли были далеко. Пару раз, когда наши глаза встречались, он мгновенно отворачивался в другую сторону.

Вывести из меланхолии меня не смог даже Петергоф. Конечно, не оценить размах и красоту этого места было невозможно. Но мой восторг показался мне каким-то блеклым и невыразительным по сравнению с теми эмоциями, которые я испытывала накануне, встречая закат солнца на крыше.

Дорога домой показалась мне короткой, потому что в поезде я, наконец, вырубилась и проснулась только в самом конце пути.

Мама встречала меня так, будто мы не виделись год. Гладила по волосам и допытывалась, какая достопримечательность меня больше всего впечатлила. Я не призналась ей, что самым ярким впечатлением, привезенным из Питера, для меня был поцелуй с Владом.

Всю следующую неделю я ходила на уроки, ела, ездила на тренировки, мылась в душе и общалась с друзьями будто бы на автомате, машинально, без подключения сознания. Мои мысли были очень далеко. В сотый раз я прокручивала в голове сцену на крыше, наш диалог с Владом, пытаясь отыскать в нем какие-то зацепки и подсказки, потому что просто отпустить и забыть его я не могла. Чем больше я пыталась не думать о Владе, тем больше думала.

На выходных мы опять увиделись с отцом, и он повел меня в кино. Фильм оказался интересным, и на полтора часа я погрузилась в происходящее на экране. Однако, когда на нем появились титры, мысли, как по команде, вновь стали вращаться вокруг Ревкова. После кино мы с отцом перекусили в Маке, и он отвез меня домой. О его жизни мы опять не говорили, только обо мне: про планы на лето, про поездку в Питер, про друзей.

В конце встречи папа спросил, как поживает мама. Я сказала, что хорошо. И, к счастью, это было почти правдой. Не сказать, что мама была совершенно счастливым человеком, но она все реже погружалась в печаль, и мне казалось, что в ее серых глазах потихоньку просыпается жизнь.

Через пару дней мне позвонил Стас и сказал, что нам надо встретиться. Мы не общались с самого Дня рождения Платона, и перед встречей я немного волновалась.

Стас ждал меня на скамейке в парке. Он был все тот же. Симпатичный и привлекающий всеобщее внимание яркой одеждой, татуировками и белыми выжженными волосами.

Я присела рядом с ним и, опустив взгляд в землю, стала болтать ногами.

– Как поездка в Питер? – поинтересовался Стас.

– Хорошо. Мне все понравилось. Питер – красивый город, – постаралась как можно беззаботнее ответить я.

– Ты ни разу за все это время не позвонила, – укоризненно произнес он.

– Ты тоже.

Стас вздохнул и, направив взгляд вдаль, сказал:

– Я же чувствую, что ты чья-то. А вот чья, не знаю. Очень сложно, когда не видишь врага в лицо.

– Он не враг тебе, – тихо отозвалась я.

– Так я все-таки знаю его? – встрепенулся Стас, поворачиваясь ко мне.

Я молчала, продолжая болтать ногами. В этот момент посмотреть Стасу в глаза казалось чем-то очень пугающим.

– Я его знаю, верно? Саш, сколько можно играть с моими чувствами? Признайся, будь честной, разве я много прошу? – Стас схватил меня за подбородок, пытаясь развернуть лицом к себе.

Я увернулась и продолжала молчать, понимая, что загоняю себя в угол. Если уж говорить о честности, то, наверное, в глубине души я хотела, чтобы Стас все узнал, хотела снять с себя этот груз.

– Ты познакомилась с этим парнем раньше, чем со мной. И вероятно, ты по-прежнему с ним видишься, раз за столько времени тебя не отпустило. Я знаю, что близко ты общаешься только с Булаткиным и парнями из нашей компании. Но я уверен, что это не Антон, его ты сто лет знаешь. Дальше. Скорее всего, этот парень знает или, по крайней мере, догадывается о твоих чувствах. Но по какой-то причине отвергает тебя. Почему же он делает это? Может, у него есть девушка? Может, он влюблен в другую? – внезапно Стас осекся и прервал свои мысли вслух.

Его взгляд снова обратился ко мне, и, набравшись смелости, я посмотрела на него. В его глазах догадка превращалась в сформировавшуюся мысль.

– Нет! Не может быть. Саша. Это Ревков? – в голосе Стаса звучала паника.

Слова застряли у меня в горле, и я просто кивнула.

Стас вскочил со скамейки и начал ходить из стороны в сторону.

– Саша, нет. Влад – не тот, кто тебе нужен. У него всегда так с девчонками, притянет – оттолкнет, вечная игра в кошки-мышки, понимаешь? Ты хоть знаешь, сколько у него таких безответно влюбленных, как ты? У него даже с Кирой так же. Держит ее на коротком поводке: ни к себе, ни от себя. У него так только на словах, понимаешь? Каждая сигарета последняя, каждая девушка особенная. А на деле все по-другому.

– Он не играл со мной в кошки-мышки и ничего не обещал, – вступилась я за Влада. – Он до недавнего времени вообще не знал о моих чувствах, разве что только догадывался.

– До недавнего времени не знал? А теперь знает?

– Да, я ему в Питере во всем призналась.

Стас снова присел на скамейку и, прикрыв глаза, постарался успокоиться.

– Вот почему он расстается с Кирой. Хочет, чтобы ты стала его очередной игрушкой, – сдавленно произнес Стас.

– Влад расстается с Кирой? – встрепенулась я.

– Чему ты радуешься, глупая? Влад не из тех парней, с которыми можно жить долго и счастливо. С ним у тебя все будет коротко и болезненно, – с горечью отозвался Стас.

Мне было жаль Стаса, но новость о расставании Влада и Киры обрадовала меня. И надежда вновь воскресла. Даже если Стас был прав и Влад хотел лишь поиграть со мной, я бы все равно на это пошла, все равно бы согласилась. Потому что это Влад. Потому что я любила его.

– Почему ты так говоришь, Стас? Почему ты так плохо отзываешься о нем? Он же твой лучший друг!

– Я так говорю как раз потому, что он мой лучший друг. Ты думаешь, что знаешь его? А я тебе скажу, что ты ни черта о нем не знаешь! У него почти со всеми маски, он не такой, каким кажется. Ты знала, что когда его мать с сестрой погибли, отец запил? Прям по-настоящему, ушел в запой на несколько месяцев. Влад сам себе готовил, убирался, делал уроки, оплачивал счета. Все сам, понимаешь? В двенадцать лет. И никто, никто, кроме меня не знал об этом. Ни учителя, ни одноклассники. Он тогда резко повзрослел и очень хорошо научился притворяться. Его настоящие эмоции и мысли спрятаны очень глубоко. Поэтому то, что ты видишь в нем, это лишь очередная маска, рассчитанная на то, чтобы ты, как мотылек, летела на его пламя! А ты ведешься, ты веришь, ты надеешься на что-то! – Стас говорил с отчаянием в голосе, словно пытаясь достучаться до меня.

Пораженная услышанным, я ничего не ответила. Я не могла поверить, что Влад был настолько неискренним, каким представлял его Стас. Влад, которого знала я, был настоящим, понимающим и отзывчивым. Я знала, что это непоказное.

Мы со Стасом какое-то время посидели молча. Он выглядел разочарованным и время от времени качал головой, как бы удивляясь собственным мыслям. Затем он поднялся и бесцветным голосом произнес:

– Знаешь, жаль, что я не узнал всего раньше. Мне было бы легче отпустить тебя.

– Стас, прости, что сделал больно. Видит Бог, я не хотела этого. И если б я могла…

Не дослушав меня, он отвернулся и быстрым шагом пошел прочь. Я следила взглядом за его удаляющейся фигурой до тех пор, пока она не скрылась из виду. Стас ни разу не обернулся и не сбавил темп. Он принял решение вычеркнуть меня из своей жизни, и теперь ничто не могло его остановить.

Глава 26

На Девятое мая в нашей школе как обычно проходил праздничный концерт для ветеранов. Я всегда с воодушевлением относилась к этому мероприятию, но последние пару лет сама в нем не участвовала.

А в этом году в конце апреля ко мне подошла учительница литературы Елена Степановна и предложила прочитать стихотворение Мусы Джалиля "Варварство".

– Я впервые увидела твои актерские таланты в спектакле на Новый год, – сказала она. – И сразу подумала, что ты бы справилась с этим стихотворением.

Я была польщена. Мне нравилось учить наизусть понравившиеся стихи и рассказывать их перед классом на литературе, но декламировать "Варварство" на несколько сотен человек казалось мне чем-то из ряда вон выходящим.

– Я не уверена, что смогу. Это очень… Очень тяжелое произведение. И сложное в эмоциональном плане.

– Да, это потрясающе сильная вещь. Но почему-то мне кажется, что у тебя получится, – улыбнулась она. – Выучи его, и мы вместе посмотрим, что из этого выйдет.

В итоге мы с Еленой Степановной отрабатывали стихотворение почти каждый день в течение оставшейся недели, и мне казалось, что у меня неплохо стало получаться.

Девятого мая перед выступлением я вся дрожала. Одно дело – выступать с заготовленным танцем, и совсем другое – со стихотворением. Люди будут слышать мой голос. А в голосе эмоций не скрыть. Нельзя просто спрятаться за улыбкой. Читая стихотворение, ты обнажаешь душу. И от этого было очень волнительно.

Когда я поднялась на сцену и начала выступление, я увидела лица ветеранов. Их глаза были устремлены на меня, и я почувствовала небывалую ответственность. Ведь со сцены я говорила о страшных днях нашей истории, с которыми была связана их жизнь. Мне не хотелось лукавить, ведь они бы сразу почувствовали фальшь. Мне нужно было прожить каждую строчку. Прочувствовать боль в каждом слове:

Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.

Заплакала земля в тоске глухой,

О, сколько слез, горячих и горючих!

Земля моя, скажи мне, что с тобой?

Ты часто горе видела людское,

Ты миллионы лет цвела для нас,

Но испытала ль ты хотя бы раз

Такой позор и варварство такое?

Мой голос дрогнул, и слеза покатилась по щеке. Слишком сильно меня задевало все то, что описывалось в этом стихотворении.

Каково же было мое ликование, когда я заметила, как смахивают женщины в первых рядах слезинки вслед за мной. Значит, поверили. Значит, я справилась.

Спустившись со сцены, я чувствовала себя перерожденной. Неожиданно все мои проблемы показались мне маленькими и незначительными. Верно говорят, что все познается в сравнении. В сравнении с ужасами войны моя жизнь была сущим праздником. Как я могла раньше этого не замечать? Ведь я и все дорогие мне люди были здоровы, ведь у нас над головой было мирное небо, ведь впереди была целая жизнь.

Учеба в десятом классе подходила к концу. Итоговые контрольные были написаны, годовые оценки выставлены, и мы с одноклассниками готовились в июне пойти в поход, чтобы отметить окончание учебного года.

Вообще-то я не очень любила дикую природу: невозможность толком помыться, комары, сон в спальных мешках. Но все же в поездках на природу была какая-то необъяснимая романтика, которая перекрывала все объективные физические неудобства.

Как-то мне позвонила Даша и предложила увидеться. Мы с ней встретились в нашем дворе и неспешным шагом двинулись на прогулку.

Идя рядом с Дашей, я услышала лето. Оно было на пороге и радостно оповещало о своем наступлении. Сочная зелень заряжала воздух кислородом и свежестью. Яркое небо было приветливым и ясным. Разлитое повсюду солнце ласкало кожу, радуя теплом и светом.

Дни были длинными, светало рано, и казалось, что сейчас самое время дышать полной грудью и жить на всю катушку. Природа стала такой щедрой, что давала людям повод быть счастливыми без причины, просто так.

– Я буду поступать в медицинский колледж, – сказала Даша. – Хочу там начать новую жизнь.

– Это здорово. Уверена, у тебя все получится. Только скажи, ты не боишься крови и всяких там иголок и шприцов? – поинтересовалась я.

– Нет, – пожала плечами она. – Мне кажется, душевные раны куда страшнее физических. Кровь – это всего лишь жидкость нашего организма.

– Так-то оно так, но врачом тоже не каждый стать сможет. Вам же потом на трупаков в морге еще смотреть, – поморщилась я.

– Иногда мертвые люди лучше, чем живые, – улыбнулась Даша.

– Ну да, они отличные собеседники: не перебьют и не станут с тобой спорить.

– И издеваться не станут, и обижать.

– Твои к тебе больше не лезут? – спросила я.

– Нет. С тех пор мы просто делаем вид, что не замечаем друг друга.

– По-моему, это идеальная форма взаимоотношений.

– С ними? Да, – согласилась Даша. – Но, знаешь, в колледже я бы хотела завести настоящих друзей. Найти лучшую подругу. Чтобы мы были, как вы с Адой.

– Да, с Адкой мне повезло, это правда, – улыбнулась я.

– А еще хотелось бы встретить настоящую любовь, чтоб, как у вас с Владом, – мечтательно продолжила Даша.

– С чего ты взяла, что у нас любовь? – я удивленно вскинула брови.

– Он мне сам сказал.

– Чего?! – я встала как вкопанная и оторопело уставилась на Дашу. – Когда это он тебе такое сказал?

– На Дне рождения Ады, – хлопая глазами, ответила Даша.

– Да расскажи ты толком, что из тебя все клещами вытягивать надо, – разнервничалась я.

– Ночью я захотела попить и пошла в комнату, где вы спали. Ну, точнее, спала ты, а Влад просто сидел рядом. Я спросила, почему он не ложится, а он сказал, что быть собой можно лишь тогда, когда никто не видит, и он наслаждается такими моментами. Я тогда еще подумала, что это правда. Со мной тоже так было. Когда я приходила в школу, где мне все были не рады, я переставала быть собой. Зажималась, боялась выражать истинные мысли и чувства. Мне казалось, что если они узнают, что у меня внутри, то используют это против меня, понимаешь?

– Да-да, но ты немного отвлеклась от темы.

– Ах, да. Еще он сказал, что иногда открыться даже самому себе бывает непросто. Что он привык игнорировать неудобные чувства, но, в конце концов, они загоняют его в тупик. Когда я спросила, что именно его мучает, он ответил что-то вроде: "По ходу я люблю ее, но боюсь, что об этом кто-нибудь узнает. Даже я сам".

Я зависла, с трудом переваривая услышанное.

– Даша, – наконец почти шепотом произнесла я. – Почему ты мне об этом не говорила раньше?

– Я думала, ты знаешь. Ведь после драки на стадионе вы ушли вместе, – растерянно ответила Даша. – И вообще, я думала, вы встречаетесь.

– Нет, мы не встречаемся. Он встречается с Кирой. Об этом все знают. Ты вообще, что ли не в курсе, что в школе происходит? – возмутилась я.

– С Милославской? – лицо Даши вытянулось от удивления.

– Ну, до тебя, как до жирафа, – с улыбкой вздохнула я.

Мы вновь двинулись по тротуару.

– А зачем он мне тогда про тебя сказал? Он, конечно, был нетрезвый, но, по-моему, осознавал происходящее.

– Да уж, ну и задачку ты мне подкинула.

– А ты его любишь? – невинно поинтересовалась Даша.

– Ой, Дашка, ну какой ты еще ребенок! Ну а как ты думаешь, если я так разволновалась из-за его слов, люблю я его или нет? – усмехнулась я.

– Любишь, – кивнула Даша.

– Вот видишь, начинаешь разбираться в человеческих отношениях.

Проходя мимо киоска со сладкой ватой, я не удержалась и купила ее. Я понимала, что там сплошной сахар, но ничего не могла с собой поделать. В детстве мама, когда не разрешала мне кататься на страшных аттракционах в парке, всегда ее мне покупала в качестве утешения. С тех пор у меня в мозгу закрепилась прочная взаимосвязь между сладкой ватой и успокоением.

Если то, что рассказала Даша про Влада, было правдой, то это позволяло мне надеяться на то, что между нами еще не все кончено.

Я не общалась с Владом и его компанией уже почти три недели. На душе было тоскливо и пусто. Оказывается, я успела не на шутку привязаться к ребятам. Мне не хватало не только Влада со Стасом, но и Платона с Юлей.

Я не осуждала Стаса за то, что он решил прервать наше общение. Это было логично. На Влада я тоже вряд ли могла злиться: в наших отношениях все слишком запуталось. Тогда в Питере он хоть и сам поцеловал меня, но потом сам же и оттолкнул.

Я очень удивилась, когда за пару дней до похода с одноклассниками увидела входящий звонок от Юли. Она была, как всегда, мила, спрашивала, как у меня дела и почему я совсем пропала. Я соврала, что зашивалась по учебе.

– Приходи вечером в гараж. У ребят финальная репетиция перед концертом в субботу, будет круто, я возьму чипсы, – весело сказала Юля.

– Я, наверное, не смогу, у меня тренировка.

– Саш, брось, мы сто лет не виделись. Если не придешь, нанесешь мне личную обиду.

– Хорошо, а кто еще будет?

– Никого вроде, только ребята и мы.

– Ладно, до вечера, с меня фисташковое мороженое, – улыбнулась я.

– Именно поэтому я тебя и позвала, – хихикнула Юля и отключилась.

Умом я понимала, что мне совершенно незачем идти в гараж. Но сердце умоляло согласиться. Я боялась признаться, что больше всего на свете хотела увидеть Влада. В школе за эти две недели я видела его всего два раза, и то мельком.

Вечером я натянула джинсы и серую футболку оверсайз, накинула джинсовку, собрала волосы в высокий хвост и вышла из дома. Оказавшись у металлической двери гаража, я услышала голоса. Сердце заколотилось, и я вошла внутрь.

Группа "Абракадабра" стояла на импровизированной сцене в полном составе. Зрителей, кроме меня и Юли, не было. Я облегченно вздохнула и помахала присутствующим в знак приветствия. Влад, как и остальные, поздоровался со мной и продолжил настраивать гитару.

Юля на самом деле была рада меня видеть. Мы шушукались с ней на старом, видавшем виды диване, поедая чипсы и мороженое, пока ребята готовились.

– Платошка стал встречаться с Вероникой, – поведала мне она.

– С той Вероникой, которая, – я замялась, пытаясь подобрать нужные слова.

– Да, с той Вероникой, которая на его дне рождения клеилась к Стасу, – поняла меня Юля.

– Почему? – недоумевала я.

– Ты меня спрашиваешь? – кисло отозвалась Юля. – Иногда мне кажется, что моему брату отшибло мозг. Но горькая правда в том, что Платон уже больше года был влюблен в Нику. И Стас, кстати, это знал. Наверное, поэтому и отшил ее.

– Может, он отшил ее, потому что она ему не нравилась?

– Может, – пожала плечами Юля. – Но вообще Стас очень щепетилен в таких вопросах, говорит, что "никакая баба не стоит мужской дружбы".

Я поежилась. Тема Стаса, мужской дружбы и любовных отношений слишком уж напоминала мне о неразберихе, происходящей в моей личной жизни.

Когда заиграла музыка, мы с Юлей повернулись к музыкантам. Они исполняли свои старые песни, порой по несколько раз отрабатывая некоторые куплеты и придавая некоторым из них новое звучание. Затем парни сделали перерыв, чтобы обсудить моменты выступления. Я смотрела со стороны, как Влад погружен в рабочий процесс: очевидно, он не думал обо мне сейчас. А думал ли в предыдущие три недели? Я пыталась поймать его взгляд, чтобы прочитать ответ в глазах, но он смотрел куда угодно, только не на меня.

Я начала жалеть, что пришла сюда. Несомненно, он не хотел меня видеть. Видимо, он считал ошибкой то, что произошло между нами на крыше. Однако уйти сейчас было бы невежливо по отношению к остальным музыкантам, и я решила досидеть до конца. Все остальные ребята общались со мной как ни в чем не бывало, а вот Влад держался в стороне. За весь вечер он ни разу не заговорил со мной.

Под конец репетиции заиграла музыка, которую я раньше не слышала.

– Это их новое творение, – пояснила Юля.

Мелодия была красивая и немного грустная. А затем я услышала хрипловатый чарующий голос Влада:

Когда пшеница твоих волос лежит на моей груди,

Я хочу кричать, что люблю тебя, и плевать, что там впереди.

Но потом, спустя миг, вспоминаю,

Что ты об этом не знаешь.

Мои чувства меня убивают.

И сдержать их сложней, чем цунами.

Подойди ко мне ближе, родная.

Я в твоих глазах правду читаю.

Я читаю в них чистую истину,

И становится ясным мне смысл весь.

Сердце в груди отчего-то застучало сильнее и громче.

Когда репетиция закончилась, все засобирались по домам. Я тоже поднялась. Влад с Платоном тихо переговаривались, рассматривая листы с нотами. Юля уже была на улице, за ней на выход двинулись Илья с Артемом. Я пошла следом, но внезапно меня окликнули.

– Саш, задержись ненадолго, пожалуйста, – голос Влада звучал сухо и как-то по-деловому.

Я повернулась и, подняв брови, спросила:

– Зачем?

Ревков ничего не ответил. Он пожал руку Платону, который, махнув мне на прощанье, направился к выходу. Влад, пройдя мимо меня, закрыл за ним дверь на засов. Мы остались наедине.

– Как тебе песня? – спросил Ревков, опираясь на стену.

– Нормально, – коротко ответила я.

– Как у тебя дела? Мы давно не общались.

– Нормально.

– И все?

– Если тебе так интересно, как у меня дела, почему не звонил? – едко спросила я.

– Я не знал, как тебе сказать.

– Сказать что?

Влад прикрыл глаза и тихо произнес:

– Все то, что я сказал в этой песне.

– Это ты ее написал?

– Да.

Не зная, что ответить, я присела на диван и сложила руки на груди.

– Это было такое паршивое время, ты бы знала, – продолжал он.

– Почему?

– Каждое утро я просыпаюсь разбитый вдребезги, потому что мне не хватает тебя. Я хочу вдыхать твой запах. Видеть небесные глаза. Трогать золотые волосы.

Влад оторвался от стены и сел на пол прямо передо мной. Он уронил голову мне на колени, обхватил мои ноги руками и замер. Этот трогательный и полный отчаяния жест окончательно разрушил мою броню. Я больше не могла изображать равнодушие.

Я погрузила пальцы в его непослушные мягкие волосы. Близость Влада бередила душу, и все чувства, которые я тщательно прятала, вырвались наружу. Боль и страстное желание быть с ним поглощали меня. В горле встал ком, слезы подступали, и я не могла совладать с собой.

– Но ты сам тогда в Питере оттолкнул меня, – дрогнувшим голосом проговорила я. – Ты сказал, что это помутнение и ничего не значит.

Когда Влад поднял лицо, в его глазах читалась горечь.

– И ты поверила?

Мы смотрели друг другу в душу, больше не притворяясь. Слезы потекли по щекам, и я спросила:

– Ты тогда так и не ответил… Ты любишь ее?

Не отрывая от меня взгляда, Влад медленно покачал головой из стороны в сторону.

Я всхлипнула и уже потянулась к нему, как вдруг раздался глухой стук в дверь. Мы вздрогнули. Стук повторился. Влад поднялся, подошел к двери и отодвинул засов.

Это была Кира Милославская. Едва он открыл дверь, как она бросилась к нему на шею и, крепко сжав его в объятиях, затараторила:

– Влад, прости, прости меня. Мы погорячились. Нам не стоило этого говорить. Прости меня. Ты мне безумно дорог, я не могу, не хочу, не мыслю свою жизнь без тебя. Слышишь?

Я сидела на диване, с ужасом понимая, что Кира не заметила моего присутствия. Влад застыл, словно статуя, и ничего не говорил. Милославская обхватила руками его лицо и попыталась заглянуть в глаза, ожидая хоть какой-то реакции.

Сгорая от неловкости, я неуклюже заерзала на диване, и Кира повернулась ко мне. Как оказалось, до этого момента значение слова "стыд" было мне неведомо. Наши взгляды встретились. Не выдержав напряжения, я упустила глаза.

Кира не проронила ни слова. Она тяжело рухнула на табуретку, стоящую за ней, и опустила лицо в ладони. Через пару мгновений ее тело содрогнулось от беззвучных рыданий.

Мысль о том, что после расставания с отцом мама плакала в похожей позе и ее плечи так же вздрагивали, резанула меня до глубины души. Сложно описать, какой дрянью я себя ощущала в тот момент. Все мое существо пронзило острое отвращение. Мне стало противно от самой себя. Как могла я осуждать женщину, разрушившую нашу семью, когда сама была не многим лучше? Я мечтала о парне, который встречался с другой. И сейчас эта другая, ни в чем не повинная девушка, страдала из-за меня.

Раньше я не задумывалось о том, как часто мы делаем больно другим людям в угоду своим желаниям. Что значат страдания другого, когда тебе так хорошо? Думала ли я о том, как могла ранить Киру, когда целовала Влада на крыше? Предполагала ли, какую боль ощутила бы она, узнав его ответ на мой вопрос о чувствах к ней?

А ведь мне доставляло радость думать, что Владу нужна я, а не она. Я была готова с легкостью вычеркнуть Киру из нашего сценария ради того, чтобы мы с ним могли быть вместе. И мне было бы плевать на нее.

Что значит чужое несчастье? Оно, как муха, от которой можно отмахнуться. Пусть несчастный разгребает свое несчастье сам. А я что? Моя хата с краю, ничего не знаю.

Наверное, примерно так рассуждает женщина, которая ложится в постель с женатым мужчиной. Наверное, так рассуждала та подлая тварь, которая легла в постель с моим отцом.

Влад стоял рядом с плачущей Кирой, не предпринимая попыток ее успокоить или хоть как-то разрешить эту отвратительную ситуацию. Его глаза ничего не выражали. В них было пусто.

Я не могла выносить этого мучительного зрелища больше ни секунды. Поднялась на ноги и пулей вылетела из гаража.

Я бежала без цели и направления до тех пор, пока не закончились силы, и ноги отказались нести меня дальше. Я села на траву и дала волю слезам. Мне казалось, что небо рухнуло, и каждый падающий обломок вдавливает меня все глубже в землю. Я не могла выдержать этого, не могла разогнуться под невыносимо тяжелой грудой.

Не знаю, сколько я проплакала. Не помню, как дошла до дома и забралась в кровать. Помню только боль, стыд и острое желание не просыпаться утром.