Читать книгу: «Антихорошесть. Путь от маленькой девочки к пробудившейся женственности», страница 4

– Да, твоя мама так и сказала. А еще сказала, что это Тема нас спас. Оттуда, с небес нам помог, потому что последствия могли быть гораздо страшнее. Если бы не отбойник, который остановил занос.

– Слава Богу. Поехали домой, я соскучилась по Максиму.

Через три дня нам предстояло вернуться в больницу за телом ребенка, чтобы похоронить его.

Я твердо решила: ни за телом, ни на похороны не пойду. Злость на сына ушла: осталась жалость, тоска, грусть. По привычке, иногда разговаривала с ним, но уже поднимая глаза к небу. Он виделся мне прекрасным ангелом.

Зачем смотреть на мертвого малыша? Зачем разрушать светлый образ? Мне казалось, что лицо мертвого ребенка должно быть уродливым, поэтому не нужно смотреть, чтобы не видеть в кошмарах. И хотя Рома утверждал, что мальчик был очень красив, убеждаться в этом не хотелось.

«Тем более. Если он красивый, будет еще больнее вспоминать о нем».

Возвращаться домой тоже было страшно. Последний раз я была там еще беременной. Мечтала, как принесу в дом сына, познакомлю его со старшим братом, кошкой. Как он будет учиться ползать, сидеть, делать первые шаги, скажет первое слово. Представляла, как держу сына на руках. Глядя в глаза рассказываю, как долго ждала нашей встречи.

Боялась вопросов окружающих людей, их сочувствующих взглядов, слов соболезнования. Я с ужасом представляла себя среди людей и с не меньшим ужасом себя в одиночестве. Понимала, что от болезненных воспоминаний мне не скрыться.

Как людям в глаза смотреть буду? Что старшему сыну скажу про братика?

Родственники сообщили Максиму, что мама вернется домой без ребенка, но он же все равно спросит, что случилось? Да, ему 10 лет, с ним можно говорить по-взрослому, но ЧТО говорить?

Я сама ничего не понимала: вот был ребенок, теперь нет. Так бывает, никто не виноват. Это? Макс сам еще ребенок. Не хочу показывать свои слезы, пугать своей тревогой о его жизни. Я стала бояться, что с ним тоже что-то может произойти. Так же внезапно, как и с Темочкой, а я ничего не успею предпринять.

Как жить с этим страхом?

Дорога домой занимала около трех часов. Машина ехала со скоростью 40 км./ч., я успевала разглядывать пейзажи за окном.

Стоял теплый осенний день: солнечные зайчики прыгали по салону машины, заставляя нас жмуриться и смеяться. Садоводы снимали урожай яблок с деревьев, в воздухе стоял сладкий фруктовый аромат. Медленно опадала листва, ложась разноцветным ковром у обочины дороги. Диссонанс внутреннего и внешнего. Кто-то рождается, кто-то умирает; кто-то смеется, а кто-то плачет. Кто-то открывает для себя что-то впервые, а кто-то разбивается о слово «никогда».

Вот живет человек: радуется, плачет, совершает ошибки, достигает побед. Планирует, просчитывает риски, мечтает о чем-то и вдруг…

Смерть, предательство, измена или война.

И все летит к чертям.

Правило «если я буду хорошей, то со мной никто, никогда не поступит плохо» больше не работает. Жизнь предстала во всей неопределенности, миф о собственной исключительности развенчан.

Если я хорошая, добрая, никому не причиняю зла – это не значит, что избранная судьбой или оберегаемая ею от встречного зла. Это вообще ничего не значит. Я – самый обыкновенный человек. Конечно, в мире нет подобных мне, но я не исключительная, не избранная. Моя правда существует только в моем внутрипсихическом пространстве, не распространяется на внешний мир. Я не знаю, кто придумал эти законы и зачем, но они есть, я увидела их в действии. Есть только то, что есть. Это не значит, что мир злой, опасный, а все люди волки. Это значит лишь то, что у жизни свои закономерности, которые не имеют ничего общего с моим представлением о них.

Вера в необыкновенность – это вера в свою неуязвимость. В определенный момент жизни каждый из нас сталкивается с тем, к чему не готов. Это может быть неизлечимая болезнь, увольнение, развод, смерть близкого человека.

Вера в собственную необыкновенность – защитное образование, которое дает внутреннее чувство безопасности, веру, что есть кто-то мудрее, сильнее, кто позаботится о нас, предотвратит несправедливость.

А жизнь, как оказалось, другая. Нет никакой справедливости. Никто не обещал, что будет легко. Нужно учиться жить, принимая всю неопределенность жизни. Делать сложные выборы, брать за них ответственность, идти дальше. Или не делать выводов, бегать по кругу, жить в плену иллюзий, время от времени сталкиваясь с очередным их крушением. И очередной раз спрашивать жизнь: «За что?! Почему?!».

Мои хождения по кругу только начинались.

«За что? Почему?».

Я устала задавать себе эти вопросы. Устала придумывать на них ответы, которые каждый раз были разные. Расплата за грехи, судьба, несчастный случай, выбор души малыша, неготовность быть мамой – голова шла кругом от придуманных версий. Но что-то придумывать надо было, потому что в неопределенности жить еще страшнее. Нет опор, ориентиров, возможности расслабиться. Временами я рассуждала как взрослый человек, хорошо понимающий экзистенциальные данности жизни. А в другое время, что чаще, как ребенок, который не желал ничего понимать.

Некоторые вещи невозможно с ходу понять, как ни старайся. Это как съесть слона целиком, за раз. Но я продолжала насиловать психику, старалась все понять, разложить по полочкам, чтобы никогда больше не возвращаться в этой теме.

«Никогда больше».

Я снова уткнулась в непробиваемую стену этих слов.

Никогда больше я не буду той, что была раньше – внутри что-то сильно поменялось. Мне предстоит узнать, что именно, разобраться, как с этим жить дальше.

Дома нас никто не ждал.

«Надо поскорее разобрать сумки, чтобы ничего не напоминало о родах, больнице», – решила я.

Вещей для новорожденного в доме не было. Все, что было куплено для Темы, мы оставили в больнице для детей, от которых отказались родители. Когда относили вещи в отделение для новорожденных, в голове родилась мысль об усыновлении, но быстро ушла в фон, уступив место дикой ярости на Бога на несправедливость, которую он допускает. Почему тем, кто всем сердцем мечтает о ребенке, он не дает постичь радость материнства, а тем, кому эти дети не нужны, такая возможность дана?

Вернулся из школы Максим. Пока мы были в больнице, он жил у моей сестры. От нее же узнал, что ребенок умер. Я бросилась к нему с извинениями, что оставили его одного, объясняла, почему взять с собой не было возможности. Говорила, что люблю, скучала и теперь мы снова вместе.

– Мама, а это правда, что Тема умер? – Максим с сомнением посмотрел на мой живот. Он хоть и был меньше, чем еще три дня назад, но все же оставался достаточно большим, как при беременности. Организму было тяжело справляться с внезапно остановленными процессами материнства. Мое тело, как и психика, застыло. Удерживало вес и жидкость, сбрасывало напряжение через слезы, выключалось в глубоком сне, где я продолжала видеть себя беременную, счастливую. Порой хотелось уснуть, чтобы больше никогда не просыпаться, не попадать в кошмарную реальность.

– Правда, милый. Так бывает, – сквозь слезы ответила я.

– Жалко. Очень.

– И мне очень. Но мы вместе, и я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, мама.

Позже муж попросит Максима не отходить от меня надолго, разговаривать со мной чаще. И тот выполнит просьбу.

Они оба не отходили от меня ни на минуту, стараясь заболтать всякой ерундой. Чем угодно, лишь бы я не вспоминала о трагедии. Иногда мне казалось, что все позади, но тело напоминало о горе. Не только признаками недавних родов, лишним весом и пигментной полоской на животе, но и скованностью.

Я чувствовала себя парализованной – физически и эмоционально.

Мне казалось, что времяисчисление играет со мной злую шутку: день за год. Или за два. Я возрождалась с каждым восходом солнца и откатывалась назад с каждым закатом. Чувствовала себя Алисой из Зазеркалья, которая падает вниз, не понимая, будет ли дно.

Это страшное падение. Ничего не понятно: время, пространство, место – все смешалось в огромный клубок. В глубине этого чертового сплетения есть Я – маленькая, слабая, одинокая. Я умоляла, чтобы появилось это проклятое дно, чтобы больше не парить в невесомости.

Внутри было темно, страшно, пусто. Тело знобило. Казалось, никто и никогда не сможет меня отогреть. Дела, родные, прежние смыслы – все ни о чем. Внутри ничего живого: одна бессмысленность, каркас из плоти и крови, будто вывернули наизнанку.

В какое место себя поставить, что говорить, как вести, чтобы снова было как раньше? Как попрошайка, всматривалась в глаза прохожих, в надежде получить ответы на свои вопросы.

Но все молчали.

Родные делали вид, будто ничего не произошло. По принципу, чем меньше говорить о трагедии, тем быстрее забудется.

«Не переживай, доченька», – вздыхала мама. Нельзя так расстраиваться, сердце пожалей. Все будет хорошо, постарайся забыть обо всем».

Во взгляде читался испуг, в поведении суетливость. Если я плакала, она начинала мгновенно утешать, находила способы вернуть контроль над ситуацией, предупреждала истерику. Говорила, что такая реакция очень вредна и плохо скажется на моем сердце.

Видя ее испуг, я сама пугалась. Не знаю, чего больше: то ли того, что не смогу справиться с переживаниями, то ли того, что пугаю маму. Наверное, это про страх разрушить себя и другого рядом с собой. Ответственность не только за свои чувства, но и за чувства других. Как только поднимались чувства, которые пугали меня своей интенсивностью, я быстренько сбегала в рационализацию или нечувствительность. Убеждала себя и маму заодно, что все под контролем, просто минутка слабости. А вообще, все хорошо, все в полном порядке.

«Ты сильная, справишься, все будет хорошо», – говорили знакомые и друзья. А мне хотелось прокричать в ответ: «Мне плохо, я слабая, мне нужна ваша помощь и присутствие. Поймите же. А лучше просто побудьте рядом, расспросите об умершем ребенке. Я расскажу, что по-прежнему разговариваю с ним, а он отвечает мне. Не бойтесь, не сумасшедшая я, просто он единственный, с кем не нужно молчать о своем горе».

Но я молчала.

Сочувствие и жалость не помогали. Скорее, еще больше размазывали по земле. Я ненавидела способность помнить. Но еще больше ненавидеть способность чувствовать. Чтобы ничего не чувствовать, вдыхала больше воздуха, задерживала дыхание. На вдохе пытался жить, строить планы, временами улыбаться.

Ночь это поправляла.

Сначала плакала тихо, чтобы никто не слышал. До тех пор, пока плач не напоминал стон и рык раненого зверя.

Сколько не убеждай себя, что не больно – это не так. Больно, страшно, непонятно. Чувства рвутся наружу. Они раздаются истошным криком. Даже не криком, а глухим рыком. Я рычала от бессилия и непонимания.

Почему все это происходит со мной? За что?

Злость, обида, которая долгое время отрицается, непременно напомнит о себе при случае. Сдерживать чувства – то же, что душить себя.

Если телесную рану не лечить, обмотать потуже бинтом, она начинает гноиться, причиняя непоправимый вред всему организму. Попытка обесценить обиду, боль, страх – это способ обратить их вглубь своего бессознательного. Та же рана, но эмоциональная. Со временем она непременно проявится в виде различных зависимостей, депрессий, деструктивном поведении.

По ночам боль громко изливалась наружу, снося все защитные сооружения, которые я старательно возводила на границе между собой и окружающим миром. Тело подбрасывало от истерики, и тогда муж сверху накрывал его своим телом.

Не говорил глупых утешающих фраз: просто молчал и обнимал. Был рядом, делал то, о чем я просила, даже если это было полным безумием. Слушал о моем желании покончить собой, напоминая, что любит меня, что у нас есть Максим. Признавался, что плачет украдкой, как ему больно и страшно за меня.

Боль постепенно утихала.

Я преклоняла колени перед ней, понимала – это еще не конец маршрута, а только его начало. Впереди много темных ночей. Я не раз буду уничтожена этой болью и спасена ею. Если честно встречаться с ней, не на дно она приводит, а поднимает по спирали вверх. Не сужает, а расширяет, впуская в измученное тело небольшие порции жизни. Если я болею, плачу, размазываю по щекам слезы, вою как раненый зверь, значит, еще жива.

«Я хочу увидеть нашего сына и похоронить, – сквозь слезы, сказала мужу. – Я читала в блогах матерей, которые пережили внутриутробную смерть ребенка, что больше всего они сожалеют, что не смогли увидеть своих детей. Что нет могилки, куда можно было бы прийти и побыть с ними. Тема – наш сыночек. Мы ждали и любили его. Даже если у нас будут еще дети, Тема всегда будет нашим вторым сыном, мы будем помнить его. Я хочу поцеловать и попрощаться с ним. Он же красивый, правда?».

«Он очень красивый. Похож на тебя. Мы похороним его вместе», – ответил Рома.

На следующий день мы забрали тельце из морга, купили самый красивый гробик и похоронили своего сыночка. Со слезами, с любовью, со скорбью о случившемся, с благодарностью, что успели поцеловать малыша в лобик, навсегда оставить память о нем в своих сердцах.

Он и вправду был очень красивый. Как живой спящий ребенок, только очень холодный. Губки бантиком, пухлые щечки, кукольное личико. Я целовала его, благодарила за возможность этой встречи. Первой, единственной и прощальной.

«Привет, малыш. Прости меня за мое поведение. Прости, что отказалась от тебя сразу. Мне было больно и страшно. Прощай, любимый мой мальчик. Я люблю не меньше, чем, если бы ты родился живым. Я буду молиться за твою ангельскую душу, разговаривать с тобой, как все 9 месяцев нашей совместной истории. Ты, пожалуйста, будь рядом в минуты отчаяния, напоминай о нашей встрече, чтобы я не забывала, ради чего через все это прошла. Ради этой встречи и памяти о тебе, мой малыш. И еще ради чего-то, но об этом я узнаю гораздо позже. Спасибо тебе, что был со мной 9 месяцев, выбрал меня быть твоей мамой. Я буду приходить к тебе на могилку, приносить игрушки».

Не обращая внимания на родных, я разрешала себе плакать, пока силы не покинули меня. До последней слезы, разговаривала с мертвым малышом как с живым.

С этой минуты я больше не запрещала себе чувства.

Цикл должен быть завершен.

Мой потерянный ребенок – душа, которая требует внимания, признания со стороны всей семейной системы. Он – часть души моего рода.

Те ситуации, которые мы не проживаем в полной мере, блокируются внутри. Бессознательно мы будем стремиться прожить их еще раз.

Если мы бежим от чувств, нашим потомкам будет в разы сложнее. Родовая система создаст события, которые будут побуждать членов системы прожить чувства предыдущих поколений.

Спустя годы, когда я погрузилась в изучение своей семейной системы, увидела много непрожитой боли в связи с нерожденными или умершими детьми. Как по материнской, так и по отцовской линии.

Женщины моего рода теряли сыновей на войне, запрещали себе быть в трауре, потому что рядом «школота», которую нужно поднимать на ноги. Женщины моего рода делали аборты, чтобы «не плодить нищету». Убегали в тяжёлый труд как в своеобразную терапию, чтобы забыть о боли.

Как и женщины моего рода, я тоже пыталась закрыть глаза на свою боль. Заглушить ее, чтобы ничего не чувствовать, убежать в жизнь, в работу, в семью. Выписываясь из роддома, я спрашивала врачей, когда можно планировать новую беременность. Даже в мыслях не соглашалась с потерей, хотела быстрее оказаться в будущем. Только боль была сильнее, быстрее меня. Догнала и я сдалась ей.

Адская боль.

Нужно отработать все этапы. Не ускорять выздоровление, не заглушать боль, а дать отболеть.

Наступит зима…

Глухая, мертвая, долгая. Кажется, она навсегда.

Зимняя стужа проверяет на прочность желание жить дальше. Вроде бы нет ни капли жизни в дереве: пышная крона исчезла, обнажив несовершенный ствол. Кривые ветки стали подобны демонам, а испорченная старая кора заставляет стыдиться собственной никчемности. Кажется, что дерево больше никогда не зацветет, не будет благоухать пышным цветом, ни укроет от жары и дождя, ни обрадует ослепительной зеленью по весне. В его жизни произошла странная метаморфоза, оставив в прошлом важную часть жизни.

Нет, это не конец жизни. Просто пришла зима. Дерево не сопротивляется, не ищет виновных в том, что жизнь перестала играть красками. Оно спокойно принимает свою беспомощность – это дает возможность родиться чему-то большему. Очередной жизненный цикл, новый этап. Очень трудный. Все наносное улетает прочь. Никаких контекстов, только текст. Как есть, без фальши.

Чтобы обрести что-то новое, необходимо лишиться старого. Дерево сбрасывает листву, змея сбрасывает старую кожу, человек отказывается от старых убеждений. Разбившись на мелкие кусочки, чтобы воссоздать себя заново. В новой конфигурации, не выбрасывая несовершенства, пороки и теневые части души. С любовью к себе, собирая удивительный калейдоскоп новых возможностей.

Да, есть стыдное, невыносимое, ничтожное, но это та зима, без которой не будет весны. Та зима, которая рождает силу и мудрость для нового цветения. Зима для внутренней тишины и диалога с собой о себе, чтобы заинтересоваться, принять, полюбить, стать объемней. Рождается новая комплектация тебя, версия 2.0.

Когда наступает зима в жизни, мы не становимся хуже или безобразней по своей сути. Мы просто обретаем способность видеть себя таким, какими были всегда. Глубоко внутри продолжается теплиться жажда жизни, которая дает силы расцвести по весне.

Зима спасает жизнь. Она необходима как дереву, так и человеку. Чтобы жить дальше, через необходимость умереть, обнажиться, уйти от ненастоящего, испытать лишения. Ничего смертельного не происходит, просо старые шрамы стали видны. Они всегда были, только мы их искусно прятали. Мы и шрамы суть одно: не было бы нас без шармов, как и шрамов не было бы без нас. Понимание этого разоружает: больше не хочешь бороться. Мы сдаемся и замечаем, как рождается сила для новой жизни.

Священная боль.

Она дала мне возможность проститься с сыном, прожить потерю, найти смыслы и освободить место не только для будущего ребенка, но и для многих жизненных перемен, которые пришли ей на смену.

Слабое, измученное тело будет учиться дышать заново. Тихо-тихо, очень поверхностно. Сначала сбивчиво, но уже без задержек. Тишина вернет мне меня: блудная дочь, наконец, вернется домой. Эта зима была нужна для того, чтобы вернуть в свою жизнь весну, лето, и осень. Меня вывернули наизнанку для того, чтобы я разобралась, где правда, а где ложь. Оказывается, навыворот я ходила всю жизнь, даже не догадываясь об этом. Бежала, достигала, планировала, что-то кому-то доказывала. Я просто завернула не на ту улицу, продолжала убеждать себя, что жизненная карта соответствует местности. Если бы меня сейчас спросили, как правильно обходиться со своей болью, с запредельными чувствами, я бы ответила – никогда не бегите от своих чувств!

Не обесценивайте их! Не делите их на правильные или неправильные, хорошие или плохие. Не слушайте тех, кто будет советовать забыть, смотреть вперед, говорить, что все к лучшему. Что люди вообще могут знать о ваших чувствах?! Не верьте тем, кто считает, что вы преувеличиваете свои переживания, неуместно выражаете их.

Самые глупые советы, которые я слышала в критические моменты жизни, звучали так: «Не ты первая, не ты последняя», «Бог не дает нам ничего того, чего мы не можем прожить», «Нужно забыть и жить дальше».

От таких советов ничего хорошего, кроме дополнительного ощущения своей неправильности не прибавляется. Кроме того, в такие моменты я чувствовала себя обузой, рядом с которой другим неловко. Инопланетянином, которого совершенно никто не понимает. Вроде бы не умерла, но и не жива. Вроде бы все хорошо, но воздуха в груди не хватает. Нужно идти дальше, а способность ходить пропала. Чувствуешь себя чужой в мире когда-то близких людей. Как птица, которую лишили крыльев: хочется взять высоту как орлица, а вынуждена прыгать по асфальту как воробей.

Как убить боль? Как прекратить чувствовать? Как научиться жить с этим?

Вопросы, вопросы, вопросы….

Ни на один из них ты не знаешь ответ. Со временем начинаешь стыдиться своих чувств, хочешь уничтожить их. Кажется, что другим виднее, уместно ли сейчас кричать от боли. Другие знают лучше, что моя боль не такая сильная, чтобы впадать в депрессию. Люди стараются, чтобы помочь, а я ни во что не ставлю их старания. Надо забыть. Надо исчезнуть, не мешать. Наверное, я какая-то не такая, гневлю Бога своими страданиями. Дура бракованная, ношусь со своей болью месяцами.

Почему мы разрешаем другим людям судить о глубине своей боли?

Вы точно знаете, чья боль сильнее? Женщины, которая потеряла ребенка на десятой неделе беременности или той, кто потеряла ребенка в 40 недель? Вы знаете? Я нет. Я понятия не имею, что чувствует женщина, у которой замер ребеночек в 10 недель. Но я точно знаю, как услышать в 40 недель, что ребеночек уже не дышит.

Женщине, которая потеряла ребенка на раннем сроке «утешающие» будут говорить: не переживай, слава Богу, не слышала шевелений, не успела свыкнуться со своим неудавшимся материнством. Только представь, если бы это случилось позже – вот это горе! А сейчас переживешь, молодая еще, пятерых родишь.

Если горе случилось на позднем сроке, тут найдутся свои обезболивающие таблетки: хорошо, что не успела на руки взять, в глазки посмотреть, это было бы больно. А сейчас – нет, переживешь, еще пятерых родишь. Если родила, а ребеночек вскоре умер? Тоже не драматизируй: поплачь, живи дальше. Слава Богу, не видела, как растет, улыбается, плачет, мамой называет. Вот это страшно. А сейчас – справишься.

Потеряла взрослого ребенка – смирись, вон соседка троих схоронила и ничего. Держится, живет потихоньку, и ты справишься.

Да, может и рожу еще пятерых! И конечно справлюсь. Но у меня всегда будет на одного ребенка меньше, сколько ни рожай. Не говорите ерунду, пожалуйста!

Не разрешайте людям оценивать легитимность ваших чувств. Ваша «чрезмерная уязвимость» нормальная с учетом вашей личной истории, индивидуальных отличий. Другой быть не может. Только вам решать, что чувствуете и как.

Не позволяйте другим обесценивать свои чувства.

Никто и никогда не сможет прочувствовать вашу боль так, как это чувствуете вы. Проявлять чувства – функция здоровой психики. Своевременное освобождение от груза чувств позволяет нам гармонично идти дальше по жизни. Мы – живые люди. Мы все разные. Не разрешайте мерить свои чувства общей линейкой, указывать, где больно, а где не очень. Пусть кому-то непонятно, пусть недоумевают, но право на жизнь имеет каждое чувство.

Никому ничего не доказывайте. Каждый человек живет в собственной психической реальности, которая создается из его убеждений и личного опыта. Лучший способ заявить о своих правах на чувства: принять их, разрешите проявиться в той полноте, которая вам нужна.

Каждый из нас выше, шире, глубже того, чем он может себя явить и, тем более, того, что о нас знают люди. Признавать свои чувства, значит называть своими именами. Плохо – значить плохо. Страшно – это страшно, а не «показалось». У каждого чувства есть свое название, своя сила.

Пряча неугодные чувства в глубинах своего подсознания, вытесняя из психического опыта, мы рискуем встречаться с ними в самой примитивной форме.

Не бегите от своих чувств.

Проживайте их так, как хочется вам, а не так, как должны чувствовать «нормальные люди». Не стыдитесь интенсивности переживаний. Вы никому не обязаны доказывать свое право на чувства, объяснять, почему вам больно, чем ваш случай отличается от опыта «нормальных людей». Он просто ваш. Никто другой не сможет понять его так, как чувствуете вы. Только вы решаете, сколько времени нужно, чтобы принять свою боль, впустить в себя и с легкостью отпустить.

Никогда не слушайте тех, кто говорит, что пора брать себя в руки, настраиваться на лучшее. Отпустить болезненные чувства можно, только приняв их. Проживая в своем темпе, давая свободу этой энергии. Полностью, до ощущения, что страдать больше нечем. До чувства, что вывернут наизнанку, до состояния бессилия и пустоты. Когда не останется ни одной невыплаканной слезы, а рана перестанет болеть.

Она никогда не исчезнет из памяти. Исцелиться – не значит забыть. Это помнить, но без боли. В образовавшуюся пустоту ворвется что-то новое, что будет иметь ценность только в новых условиях. Начнется новая жизнь. Она не будет ни лучше, ни хуже предыдущей. Она просто будет другой. Время от времени старые раны будут напоминать о себе тупой болью, но вы вне претензий, вне обвинений. Просто знаете, что все, что приходит в вашу жизнь – не случайно, во благо.

Пройдет время. Для кого-то это будут недели, для кого-то месяцы, а для кого-то – года. Здесь так же нет правил. Каждый живет на своей скорости.

Чтобы встать на ноги и оттолкнуться от дна, нужно время. Возможно, много времени. Идите в своем ритме, потому что это только ваш путь. Здесь нет общего ритма и пункта назначения. Каждый путь особенный, неповторимый.

Если в сложной ситуации нужно будет поступить так, как хотите этого вы, а не так, как хотят от вас другие – поступайте. Не думайте, что подумают люди, как вы будете выглядеть.

Берегите себя, свое сердце, делайте то, о чем оно просит. Не теряйте себя в том, чего нет. Учитесь простым вещам: молиться, радоваться восходу солнца, вдыхать свежий воздух полной грудью, принимать медленно пищу, смотреть людям в глаза.

Когда вы живете наизнанку, на подобные «мелочи» часто не хватает времени. Сегодня – времени, завтра – сил, а послезавтра не хватит вас.