Читать книгу: «Месть океана»

Что посеет человек, то и пожнёт.

Жизнь или смерть?

В подводном дворце Левиафана атмосфера была накалена до предела. Придворные понимали: если родится здоровый наследник, будет праздник. Если повторится трагедия пятилетней давности, из них просто сделают кушанье для поминального стола.

Витые колонны из черного коралла мерцали бледным светом, который старательно излучали редкие виды сияющих медуз. Все ждали и изредка поглядывали в сторону массивного трона. Там, в тени, возвышался сам Повелитель. Плавники дрожали у всех присутствующих. Для придворной свиты и министров он был не просто правителем, а самой стихией.

Старый Скат-казначей скользил взглядом по массивным лапам Левиафана с перепонками и когтями, похожими на зазубренные гарпуны. Казалось, одним движением он может распороть любого, как старую сеть.

Русалки-помощницы, стройные и бледные, украдкой обменивались взглядами: их пугали светящиеся глаза властелина. Они напоминали им маяки, только не те, что ведут корабли в гавань, а те, что зовут на погибель.

Морской окунь, юркий советник по внутренним делам, изо всех сил старался казаться невозмутимым, но сам себе признавался: когда Левиафан расправлял свои огромные крылья-плавники, заслоняя собой всё вокруг, казалось, что наступает вечная ночь.

Гигантский Лобстер-юрист всегда позволял себе ехидные реплики, понимая что панцирь защитит его от недружественных нападок коллег. Но теперь он тупо молчал, опустив глаза, и чуть прикрыв их клешнями. Он видел только массивный хвост Повелителя, испещренный шрамами от кораллов и застрявшими кое-где в чешуе обрывками сетей. Люди пытались его поймать, но Левиафан всегда возвращался.

У старого Кальмара-секретаря чернила просачивались сквозь изношенный за годы службы мешок. Такое случалось крайне редко, когда он ощущал чрезмерную опасность.

Даже Угорь – обстоятельный начальник стражи, обычно холодный и молчаливый, скручивался кольцами то в одной, то в другой плоскости, не находя себе места.

Они видели в Левиафане не просто чудовище и не просто царя. Для них он был воплощением самого океана – бесконечного, тяжёлого, неумолимого. И каждый думал: если он захочет, мы все исчезнем, как песчинка в волне.

Никто не хотел умирать

Великий Левиафан восседал на своем троне и старался казаться спокойным. О волнении говорило лишь не всегда ровное дыхание и тщательно скрываемые вздохи. Его великолепная супруга корчилась в родовых муках уже пять часов.

Придворные знали: если снова родится мёртвый плод, Левиафан сорвет на них свою ярость. Но умирать никто не хотел.

– Может… может, мы предложим ему новое подношение? – шептал Кальмар-секретарь, выпуская тонкую струю чернил.

– Какое подношение? – нервно икнул Морской окунь. – У тебя еще что-то осталось? Мы и так отдали все стаи сельди на его пир.

– А если людей? – прошипел Угорь. – Затопить корабль, принести ему капитана, еще теплого. Пусть его кровь станет жертвой.

– Думаешь, это поможет? – усатый Сом мотнул головой. – Его ярость не насытить.

Каждый думал о побеге. Окунь прикидывал, можно ли уплыть на мелководье и спрятаться среди рифов. Кальмар рассматривал щели между колонн – вдруг удастся протиснуться? Сом твердил себе, что в мутной реке его не найдут, и надо плыть туда, если что. А Угорь мысленно представлял себе карту узких тёмных тоннелей, которыми славился дворец. Он хорошо знал территорию и думал, по какому пути легче всего будет пробраться к бездне.

Но все знали – от Левиафана не сбежать. Его глаза видят сквозь толщу воды, а уши слышат биение любого сердца. Они тряслись и молча ждали. Ждали, что появится: наследник или приговор.

Боль памяти

Глаза Левиафана были устремлены в сторону покоев супруги. Он уже знал эти звуки – женские крики в муках родов. Слышал их раньше. И слишком хорошо помнил, чем всё тогда закончилось.

Первая его жена – гордая и прекрасная Аквина была гибкой и сильной. Он любил смотреть, как она, приблизившись к поверхности, резко раздвигала свои великолепные плавники-крылья на спине и замирал от восторга, когда она взмывала над толщей океана. Неслась грациозно и стремительно, а потом исчезала в воде, оставляя за собой лишь тонкий пенный след. Она долго вынашивала плод, но, когда пришёл срок, на свет появился безжизненный комок плоти. Не детёныш, а слипшаяся масса, в которой были почти неразличимы ни жабры, ни плавники.

Он помнил, как придворные врачи суетились вокруг. Их было двое: старая морская черепаха-знахарь с глазами мудрыми, как вечность, и молодая русалка-лекарь, тонкая, словно водоросль. Они осторожно говорили Властителю:

– Владыка, это не твоя вина. Это беда всего океана.

Черепаха, которая когда-то помогала появиться на свет самому Властителю, видела его горе. Она пыталась найти слова утешения, но лишь тяжело втянула солёную воду и продолжила:

– Люди льют в океан всё, что становится им не нужно. Воды меняются. К нам летит их мусор и льется ядовитая жижа. Вода теряет целительную силу, тела больше не рождают жизнь, как прежде. Всё чаще появляются на свет малыши, которые не способны жить. Всё нарушено в наших телах…

Русалка подхватила, глядя вниз:

– Пластик – вот главная беда. Как-то я слышала на берегу разговор двух людей. Они говорили, что пластик исчезает сотни лет. Он крошится, распадается, но не уходит. Микропластик – в каждой рыбе, в каждом глотке. Он проникает в кровь, в плоть, даже в зародыши. Он мешает росту, он убивает детей ещё до того, как они рождаются.

Левиафан тогда зарычал, и звук его ярости потряс всю бездну. Но даже он, Властелин морей, был бессилен. Он не мог изгнать яд из воды.

Он помнил, как его первая супруга вскоре после родов угасла, глядя пустыми глазами в темноту. Она не перенесла потери.

И он был бессилен. Великий, гордый и могущественный – он ничего не мог изменить.

Теперь, сидя во дворце и слыша крики своей молодой жены, Левиафан чувствовал, как старый страх поднимается из глубины его памяти. Сможет ли этот плод выжить? Или снова родится безмолвное чудовище, изломанное ядом, что люди щедро дарят океану?

Встреча с избранницей

Когда Аквина умерла, Левиафан долго скитался по бездонным водам океана. Он не знал покоя. Его могучее сердце билось в унисон с бурями, и всякий корабль, оказавшийся на пути, был обречён. Люди гибли сотнями, и никто не мог остановить его гнев.

Мать Левиафана, древняя, как сам океан, – сказала ему однажды:

– Сын мой, какой смысл крушить всё вокруг? Наследник не появится от этого. Ищи новую. Молодую, сильную и здоровую. Другого выхода нет.

Левиафан ушёл в дальние воды. Он пересёк Тихий океан, блуждал у ледяных берегов Антарктиды, заглядывал в огненные расселины у Гавайских островов. Он встречал множество морских красавиц, которые старательно пытались завладеть его вниманием. Но всё было не то.

И лишь однажды, опускаясь в темные глубины возле Марианской впадины, он увидел её.

Лотана была юной и игривой, как весенний прилив. Её тело переливалось серебром, плавники-крылья за спиной сияли под лунным светом над гладью ночного моря. Её смех напоминал тихий звон раковин, а глаза сверкали яснее любой звезды в тёмном небе.

Левиафан впервые за долгие годы замер. Его сердце. очерствевшее от ярости, вдруг растаяло, как лёд в теплом течении.

С ней он забыл о мести. Целых полгода не поднимал штормов и не топил корабли. Даже ненавистные пароходы с ревущими двигателями проходили мимо невредимыми. Придворные удивлялись: “Владыка стал мягче. Неужели юная Лотана смогла найти ключик к сердцу грозного Властителя?”

Они носились по глубинам океана, не стесняясь своих чувств, давая им волю. Она уводила его к зарослям кораллов, восхищалась стаями светящихся рыб, приглашала потанцевать в потоках течений. Он поначалу оглядывался, надо было убедиться, что их никто не видит. Не хотелось, чтобы придворные стали ехидничать: “Наш грозный Владыка стал мягкотелым” или “Какая-то девчонка вьет из него веревки”.

Убедившись, что вокруг никого нет на многие километры, он танцевал с ней медленные танцы в потоках тихих течений, и еле удерживался в завихрениях могучего Гольфстрима, пытаясь повторить требующие ловкости движения, которым она его учила. Её веселила его неловкость. А он понимал, что может позволить ей делать всё, что она захочет. Грусть покинула его сердце.

Иногда они поднимались ближе к поверхности, и она мечтала вслух:

– Когда-нибудь я подарю тебе малыша. Маленького, красивого. Глаза у него будут сиять, как у тебя. Мы будем любить его, и весь океан узнает нашу радость.

И Левиафан верил. В его груди рождалась надежда, что на этот раз всё будет иначе.

И вот…

Теперь он сидел в мрачном зале, слушал её крики и боялся. Боялся, что мечта, согревшая его сердце, снова превратится в кошмар.

Рождение наследника

В тишине дворца раздался глухой крик, напомнивший всем гул прибоя. Это кричала супруга Левиафана, изгибаясь, словно её тело рвало изнутри. Вода вокруг помутнела, завихрилась. Рядом с Лотаной стояли две опытные русалки-акушерки, которые помогли появиться на свет бесчисленному множеству потомства морской знати. Плавники царицы разжались, помощницы приняли на руки плод и разом ахнули от ужаса.

Детёныш появился на свет не с торжественным рёвом, а с тихим бульканьем, будто утроба матери не решалась выпустить его в мир. Его тельце казалось слепленным наспех: плавники – короткие и вяловатые, местами слипшиеся, кожа полупрозрачная, как тонкая плёнка, сквозь которую виднелись пульсирующие жилки. Детёныш пытался разжать маленькие пальчики с острыми коготками, но не мог, перепонки между ними слиплись. Грудь судорожно поднималась и опускалась, словно океан в нём уже задыхался.

Самым страшным были глаза. Один – огромный, сияющий зеленоватым светом, как у его отца Левиафана. Второй – крошечный, болезненно зажатый, но тоже светился, не сдаваясь. В этих глазах было что-то беззащитное и трогательное: уродство не поглотило в нём живое. Он смотрел в этот мир не с яростью, а с мольбой, словно заранее знал – его не примут. Лотана глянула на малыша и потеряла сознание.

Одна из русалок стремительно выплыла из покоев царицы, приблизилась к Властителю и что-то прошептала ему на ухо. Левиафан застыл, а потом медленно сполз с трона и направился в покои супруги.

Придворные ахнули, заподозрив неладное.

Осьминог-казначей уронил жемчужные счёты, и они рассыпались по полу, издавая звук похоронных колокольчиков. Лобстер прикрыл глаза усами, лишь бы не видеть. Кальмар-секретарь выпустил такое облако чернил, что вся вода в зале стала мутно-серой. А Угорь, начальник стражи, провожая взглядом Властителя, свернулся кольцом, как будто пытался укусить собственный хвост от ужаса.

Вопль отчаяния

Левиафан тихо заплыл в покои царицы. Лотана еще не пришла в себя, над ней хлопотали черепахи-знахарки, пытаясь привести госпожу в чувство. Он приблизился к колыбели, куда уложили новорожденного, взглянул на него и задрожал мелкой дрожью. Он согнул шею, опустил огромную голову ближе к младенцу. Казалось, что исполин не знает, дотронуться ли ему или отвернуться. Он двигался неловко, будто забыл, как управлять своим телом.

Он шевельнул хвостом – и вся толща воды содрогнулась. Но в этих движениях не было силы: только ужас расползался по телу, как яд. Левиафан разжал пасть, и из неё не вырвался рёв, а лишь хриплый стон. Он не мог позволить себе слабости в присутствии придворных.

Он смотрел на детёныша и понимал: в уродстве этого создания есть отпечаток его собственной крови. И всё же – в блеске глаз, таких же, как у него, – жил отблеск надежды. Пред ним был его сын, его наследник. Но его нельзя было назвать наследником силы.

Левиафан не мог уместить в своём сердце пронизывавший его ужас. Он покинул покои возлюбленной через тайный выход, выплыл из дворца, поднялся над водной гладью и издал вопль отчаяния, в который вместил всю боль несбывшихся надежд.