Читать книгу: «Венера в русских мехах», страница 2

– А откуда Солженицын так хорошо знает об этих лагерях? – спросила Вероника.

– Так он сам там сидел. Он, собственно, и описал практически себя.

– Ты хочешь сказать, что Иван Денисович – это Солженицын?

– Думаю, в основном, да. Хотя герой любого произведения – это все-таки собирательный образ. Странно, что ты не читала. Напечатан он был еще при Хрущеве в «Новом мире». Кажется, в шестьдесят втором году, – как всегда обстоятельно, с легким занудством, говорил все знающий Попов. – А сейчас, при Брежневе, его не переиздают, да и сам Солженицын в опале.

– Ведь в шестьдесят втором году я, как и ты, в четвертый класс ходила. Как же я могла «Новый мир» читать? Я тогда журнал «Мурзилка» читала, – засмеялась Вероника. – А ты-то когда успел?

– Я тоже только этой осенью прочел. Отец на следующий день, как мне исполнилось восемнадцать лет, дал. Решил, что я уже стал достаточно взрослым, чтобы понять, о чем там написано.

– Так у тебя дома этот журнал есть? Дашь? – обрадовалась Вероника. – Мне тоже восемнадцать лет исполнилось, значит, и я доросла, чтобы все понять, – шутливо добавила она.

– К сожалению, дома у меня его нет, – слегка расстроился Федор. – Отец брал у одного своего приятеля на несколько дней. Когда вернемся, я обязательно попробую для тебя достать, – пообещал он.

– Отлично.

Они сидели рядом в автобусе, который вез группу студентов в один из городков Латвии. Федору очень нравилась эта интеллигентная и умная девушка. «Как было бы хорошо, если бы она не была так красива. Она никогда не полюбит меня», – думал он, глядя на сидящую у окна Веронику. Сам он считал себя невзрачным. И на самом деле, Федор не был красавцем. Однако Веронике нравилось с ним общаться, поскольку она видела в нем очень интересную личность. Кроме того, он был всегда корректен по отношению к своей однокурснице, ловил каждое ее желание, смотрел восхищенными глазами, таскал ее дорожную сумку. И это тоже нравилось Веронике.

Но все имеет свой конец. Закончилась поездка. Закончились и каникулы. Дружба Вероники с Федором продолжилась. Она познакомила его со своей школьной подругой Наташей Прудниковой. Наташа была симпатичной пухленькой девушкой с улыбчивым добрым лицом и не менее добрым сердцем. Девочки дружили с первого класса. Наташа, также как и Вероника, с детства мечтала стать врачом. Только лечить она хотела не людей, а кошечек, собачек, птичек и другую живность.

– Они такие беспомощные, – говорила она, перевязывая лапку своей кошке, которая, как ей казалось, почему-то стала прихрамывать.

И Наташа поступила в ветеринарную академию.

Хотя подруги учились в разных институтах, но жили в одном дворе и потому виделись часто и все воскресения проводили вместе. Теперь в их компании появился Федор. Втроем они ходили в театры, кино, музеи, просто гуляли. Вероника неожиданно для себя стала замечать, что между Наташей и Поповым стали возникать какие-то совсем не дружеские чувства, и она становится третьим лишним. «Вот так! Быстро же он переметнулся», – подумала Вероника.

Как-то они отправились кататься на коньках в Юсуповский сад.

– Девчонки, предлагаю выпить по чашечке кофе, – предложил Федор, когда они снимали коньки в раздевалке.

Недалеко от сада располагалось небольшое уютное кафе, и они часто в него заходили после катка.

– К сожалению, я не могу, – отозвалась Вероника. – Обещала маме быть дома в три часа. У нас гости сегодня. Моя крестная приедет.

– А я могу, – сказала Наташа, и Веронике показалось, что они с Федором как-то радостно переглянулись, предвкушая, что останутся вдвоем.

Было немного обидно, но Виктория быстро смирилась, что Федору больше нравится ее подруга.

…К концу апреля вовсю пригревало солнышко, и на первомайскую демонстрацию вышли в легких демисезонных пальто. С каждым днем ночи становились все короче. И как-то сразу, без перехода, наступило лето. Скверы и парки были полны цветами, и теплый воздух был напоен ароматами. Наступил июнь – время белых ночей и студенческих экзаменов. В тот год лето в Ленинграде выдалось жарким, и Вероника уже мечтала об отдыхе на даче во Всеволжске, когда не придется ездить в душный город на экзамены и можно будет вволю купаться в Финском заливе, загорать, играть в волейбол с друзьями. Эта дача не принадлежала семье Воронцовых, но они снимали этот дом в течение многих лет с конца мая по сентябрь. Вероника там выросла, а потому считала это место родным. На соседних дачах отдыхало много ленинградцев с детьми. Ребята все с детства дружно играли на поляне около леса, ездили на велосипедах к Финскому заливу на пляж.

– Ты знаешь, я забираю документы и перехожу на второй курс в ветеринарную. На курс к Наташе, – гордо сказал Веронике Федор, когда они сдали последний экзамен летней сессии.

Попов, как и Вероника, был лучшим учеником на курсе. В деканате его не хотели отпускать, сулили радужные перспективы будущей учебы в аспирантуре, но он был непреклонен. И Вероника очень хорошо понимала почему. Он уже сделал главный выбор в жизни – Наташа.

– Воронцова, так что, ты идешь со мной? – неожиданно раздался голос подошедшей к ней со спины Людки Коротышкиной.

– Куда? – не поняла Вероника.

– В «Союзпушнину»! Завтра начинается набор на работу. Ты забыла? Я тебе зимой битый час рассказывала об этом аукционе!

– Ах, да! – вспомнила давний разговор Вероника. – Действительно, забыла.

– Так идешь? – нетерпеливо переспросила Людмила.

«Почему бы нет», – подумала Вероника. Любопытство взяло верх над желанием расслабленного отдыха на Финском заливе. И потом всего-то неделя работы, и можно получить такие красивые колготки да еще и французские духи! И она решительно ответила:

– Иду!

Глава 3

Огромное серое, монументальное здание советской постройки, на фасаде которого крупными буквами было написано «Союзпушнина», располагалось в двух остановках на трамвае от метро «Московские ворота». Глядя на высокие окна, сразу же представлялось, что в помещениях потолки не менее четырех метров, а может, даже и больше. И только на самом последнем этаже оконные рамы были обычных размеров. Там располагалась администрация этого солидного учреждения. Большие парадные дубовые двери открывались только на время приезда иностранных покупателей, в остальное время входили через дверь в торце дома. Аукционы проводились четыре раза в год: осенью, зимой, весной и летом – и приносили в казну Страны Советов крупные суммы в валюте. Перед аукционом покупателям предоставляли неделю для просмотра мехов.

Для бизнесменов были созданы все условия. По приезду им выдавались бумаги с описанием всех лотов и стартовой ценой. Участники торгов выбирали лоты, которые затем внимательно просматривали в залах, и прикидывали ту предельную цену, по которой смогут купить мех на аукционе. Каждому виду меха отводился отдельный зал. Вдоль высоких стен устанавливался длинный ряд специальных столов, за которыми и работали покупатели. Каждое место освещали лампы дневного света. Места эти расположены не очень близко друг к другу. Конкуренция! Никто не должен видеть ту цену, которую бизнесмен назначает шкуркам! Посередине зала стояли стойки, на которых по порядковым номерам висели лоты с мехами. Как и говорила Людка, на время подготовки к аукциону руководством «Союзпушнины» нанимались девушки для работы с клиентами. Девушки выполняли обязанности ассистенток. Они обязаны были работать быстро, поднося названные им лоты, улыбаться, чтобы создавать хорошее настроение клиенту и никогда не показывать, что им тяжело или они устали.

Пришло время для проведения летнего аукциона, и девушки стайками тянулись к служебному входу наниматься на работу. Коротышкина решительными шагами перемещалась в общем потоке. Вероника едва поспевала за ней. В помещении, где набирали работниц, набилось много девчонок. Было душно и шумно. Многие пришли сюда не в первый раз и разговаривали между собой как старые знакомые. Открыли окна. Наконец вошла высокая, со строгим лицом женщина в белоснежном накрахмаленном халате, лет пятидесяти, с высоко поднятыми наверх, будто взбитыми, волосами: ее прическа напоминала огромное птичье гнездо. В руках она держала пачку анкет. За ней шла дама в таком же белом халате, небольшого роста, гладко причесанная, с толстой тетрадкой в руках.

«Как в больнице, все в белых халатах», – мелькнула мысль у Вероники.

Разговоры сразу стихли. Только стук каблучков невысокой женщины, направлявшейся к столу, нарушал тишину. Она села, открыла тетрадь и приготовилась записывать. Рядом встала сотрудница с птичьим гнездом на голове, причем подошла она совершенно бесшумно. Как дородной женщине удавалось ходить на каблуках, не издавая никаких звуков, так и осталось для Вероники загадкой.

– Все, кто уже работал ранее и заполнял анкеты, отойдите влево. Постройтесь четко по одному и по очереди подходите к Елене Владимировне с паспортами. Те, кто впервые пришел, постройтесь по одному справа от меня. Я буду с вами беседовать. Приготовьте также паспорта. Меня зовут Маргарита Львовна. Каждая, кого я буду называть, выходите вперед.

Высокая подошла к первой девушке и раскрыла ее паспорт:

– Кацман Фрида Соломоновна.

Фрида вышла вперед. Стройная девушка с каштановыми упруго вьющимися волосами смотрела на Маргариту Львовну, ожидая приговора. «Еврейка», – прочитала та в графе «национальность» и тут же протянула Фриде ее паспорт обратно.

– Вы нам не подходите. Можете уходить.

– Почему? Я учусь в педагогическом институте. Я немного знаю английский язык, – нерешительно пролепетала Фрида.

– Не положено, – отчеканила Маргарита Львовна. – Свободны.

– Миронова Галина Сергеевна, – читала она паспорт следующей в шеренге девушки.

«Какая несправедливость. Почему не положено?», – думала Вероника.

– Миронова, возьмите анкету, заполните ее четким подчерком и сдадите мне. Через два дня в пятнадцать часов придете сюда за ответом. Заполняйте в коридоре.

– У меня ручки нет, – испуганно смотрела на «высокую» Миронова.

– Это ваша проблема.

– Вот, возьми, – протянула ручку одна из девушек, – только верни.

– Егорова Наталья Сергеевна, – продолжала Маргарита Львовна, взяв паспорт у следующей претендентки.

До Вероники было еще далеко, но Высокая работала быстро. Зачитывала фамилию и просматривала паспорт от корки до корки: национальность, где учится или работает, откуда уволилась. Все было в советском паспорте отштамповано. У двух девушек она даже паспорт не взяла, сразу сказала:

– Не подходите.

Одна из них была маленького роста, она вопросительно смотрела на строгую даму, задрав голову.

– Вы не снимете лот с вешалки. Просто не достанете, – объяснила ей коротко Маргарита Львовна и кивнула на дверь.

Другая была нормального роста, но действительно очень некрасивая, с лошадиными зубами.

– С вами никто из клиентов не захочет работать, – безжалостно отчеканила кадровичка.

Очередь дошла до Вероники.

– Воронцова Вероника Васильевна, – раскрыла ее паспорт Маргарита Львовна и стала его листать.

«Что-то знакомое в ее имени – Маргарита Львовна», – мелькнуло в голове у Вероники. – «Ах, да! Это же фильм «Весна».

Фильм был снят режиссером Александровым почти сразу после войны и вышел на экраны в 1947 году, но оставался популярным и в 1970-м. Он шел порой в кинотеатрах, его часто показывали по телевидению, и все, от мала до велика, цитировали разные фразы из этого фильма. Фаина Георгиевна Раневская играла в этой картине персонаж с именем Маргарита Львовна. Когда она решает, что сходит с ума, путаясь, называет себя сначала Маргарит Львович, а потом Лев Маргаритыч.

«Вот точно! Это имя для нее – самое то! Настоящий Лев. Лев Маргаритыч», – решила Вероника, глядя на властную даму.

– Возьмите анкету. Внимательно заполните в коридоре, – прервала ее мысли Лев Маргаритыч.

Анкета была аж на трех страницах. В нее входили вопросы о родителях, братьях и сестрах. Не сидел ли кто в тюрьме, не был ли сослан, не эмигрировал ли кто из родственников за границу, не работал ли во время войны на немцев, не был ли в плену, не воевал ли на стороне Белой армии, не давал ли ты когда-нибудь подписку о неразглашении какой-нибудь государственной тайны, не работал ли на засекреченном предприятии и так далее. Вероника на все каверзные вопросы писала «НЕТ». В графе «какими языками владеете» написала: «Никакими. В школе учила английский язык».

Вероника и здесь скрыла, что она хорошо владеет не только французским, но и английским. Английскому ее учила со второго класса крестная, подруга бабушки с гимназических лет, окончившая еще до революции курсы английского языка. Язык этот с конца XIX века начал входить в моду в связи с развитием Америки, и многие в России его изучали. Говорить в свете по-английски было в начале ХХ века высшим шиком. Крестную звали Виктория Матвеевна, и бабушка настояла, чтобы новорожденную внучку окрестили и нарекли именем крестной матери.

– Виктория означает по-гречески «победа», – говорила бабушка, и мать с отцом уступили. Но дома с самого начала они стали звать ее Вероника.

– Почему Вероника? – удивлялась бабушка, – Это скорее производное от имени Вера.

– При чем тут Вера? – спорила с ней Надежда, любуясь на свою крошку. – Виктория, Вика, Вероника. Посмотрите, какая она миленькая. Ве-ро-ни-ка! – наклонилась она над дочкой. – Это имя более нежное. А официально пусть будет Виктория. Виктория Васильевна Воронцова! Звучит, – удовлетворенно подытожила счастливая мать.

Крестить уехали в церковь под Псковом. В этом городе жили родственники Надежды. От друзей этот факт тщательно скрывался. Крестить советских детей было нельзя. «Не положено», как сказала бы Лев Маргаритыч. Крестик Вероника надевала только на ночь, когда ложилась спать и вместе с бабушкой читала молитву «Отче наш» перед иконкой, которая доставалась из шкафа. Бабушки теперь не было, а привычка перед сном читать молитву осталась.

Наконец Виктория заполнила анкету и, благополучно сдав ее Льву Маргаритычу, уехала на дачу.

Через два дня она узнала, что принята на работу.

Теперь надо будет успевать ежедневно на шестичасовую электричку, но это Веронику не пугало. Всего-то неделя!

Глава 4

В понедельник, в свой первый рабочий день, Вероника приехала раньше назначенного времени. Однако она не была первой, большинство девушек уже собрались в комнате для переодевания. Каждой выделили отдельный шкафчик. Работницы меняли обувь на легкие туфли без каблука, принесенные из дома, и надевали белые халаты, которые выдавались один раз на все время работы. Каждой вменялось в обязанность самостоятельно его стирать и крахмалить, когда это понадобится.

– Чтобы всегда был, как новый, и хорошо отпарен утюгом. В грязных и мятых халатах к работе никого не допущу, – грозно рыкнула Лев Маргаритыч. Сама она всегда была в свежем, отутюженном белоснежном халате, как и все бизнесмены. Но их халаты стирались в прачечной и каждый день выдавались перед началом отсмотра мехов.

После того как девушки отметились в явочном листе и переоделись, они вышли в парадный вестибюль, куда к девяти часам подъехали бизнесмены. Лев Маргаритыч приветствовала клиентов, бойко говорила с ними на английском языке, мило улыбалась и была просто обворожительна. Каждому из потенциальных покупателей пушнины полагалась одна ассистентка, и Лев Маргаритыч быстро распределяла девушек, которые уходили со своими боссами вверх по лестнице, где располагались залы с меховыми лотами. В первый день Вероника попала на работу к немцу, который приехал для закупки каракуля.

Тут она вспомнила, что Коротышкина еще зимой рассказывала об этом «каракулевом» труде. «И, конечно, «самое ужасное» досталось именно мне!» – подумала Вероника, входя следом за немцем в зал. Все было так, как рассказывала Людмила. Мягкие, хорошей выделки, довольно большие по размеру шкуры лежали, связанные по несколько штук на специальных полках в два этажа. Каракуль был черный, коричневый и белый. В каждом лоте только один цвет. Лоты были очень тяжелыми, и возили их девушки на специальных небольших тачках. Но загрузить такой лот на тачку, потом разгрузить и разложить на столе для осмотра – все это требовало больших усилий от юных ассистенток, а ведь следовало еще вернуть мех обратно и заложить следующую партию. И все в быстром темпе, ни разу не присев. Собственно, присесть было и некуда. Если только завалиться на эти самые шкуры. Бизнесмены также работали стоя, склонившись над столами. Во всем зале не было ни одного стула.

– «Не положено», – вспоминая интонацию Льва Маргаритыча, решила Вика.

Она работала старательно, но скоро очень устала. Кроме того, мездра каждой шкурки была пересыпана мелкими опилками. Вика чувствовала, что постепенно покрывается этими стружками с ног до головы.

Наконец в двенадцать громко прозвенел длинный звонок на перерыв. Целый час отдыха! Иностранцы отправились обедать в ресторан на втором этаже. Подкрепившись, они расположились в удобных креслах перед входом в ресторан, закинули усталые ноги на низкие журнальные столики, закурили дорогие сигареты. Свои записи по отсмотренным лотам бизнесмены не выпускали из рук. Конкуренция!

Наши девушки, прошедшие с тяжелыми лотами немало километров, сидели в рабочей столовой на шестом этаже, вытянув натруженные ноги под столом.

– Тебе не повезло, – разглагольствовала Людка, доедая свою котлету. – В первый же день попала на каракуль. Это самый тяжелый мех. Единственный зал, где используются тачки. Потом, мездра у них вся в опилках. Они сыплются. Б-р-р!

– Ужас как не повезло. Я еле отряхнулась от этой пыли, – согласилась Вероника. – А ты в каком зале работаешь?

– А я чудесно! С норочкой. Это самые удобные лоты. Они, конечно, тоже тяжелые, но не длинные и на ощупь приятные. А ты знаешь, какая красивая норка голубого цвета? Чудо! – Людмила слегка наклонилась к Вике и многозначительно произнесла. – И работаю я с двумя французами.

– Почему у тебя два француза? Ты что, таскаешь по два лота сразу? – изумилась Вероника.

– Нет, конечно. Просто они – одна фирма, – пояснила Людка. – Поль – пожилой, видно, главный, а Николя – молодой. Только учится в мехах разбираться. Симпатичный такой, жуть! – добавила она, глотнув компота. – Кстати, немного по-русски петрит. Я-то в иностранных языках ни бум-бум, так с ним хоть могу общаться. Он мне сильно нравится, – доверительно добавила она.

В пять часов вечера рабочий день закончился. Вероника еле передвигала ноги. Когда прощалась со своим дотошным немцем, тот положил ей в карман халата какой-то пакет и сказал по-английски, что доволен ее работой.

«Если завтра меня опять поставят на каракуль, я паду на этой работе смертью храбрых», – думала Вероника, направляясь в раздевалку. По дороге она заглянула в туалет. Там толпилось много девушек. Кабинок было всего четыре, очередь двигалась медленно. Когда, наконец, Вероника добралась до унитаза, она почувствовала, что что-то ей мешает в кармане халата и вспомнила о пакете. В нем оказались две пары великолепных тонких кружевных колготок.

«Все-таки этот Дитер не такой уж зануда», – решила Вероника.

В раздевалку она вошла одновременно с двумя девушками. Лев Маргаритыч встретила их у дверей.

– Если вам что-либо подарили, выкладывайте. Не положено, – зыркала она своими глазами по халатам девушек.

– Ничего, – разочарованно протянули девушки и прошли к своим шкафчикам.

– Колготки, – робко сказала Вероника и разочарованно протянула обе пары, которые торчали из кармана.

– Хорошо! Молодец. Честная! – Лев Маргаритыч назидательно окинула взглядом раздевалку и бросила пакеты в полупустую сумку, стоящую на столике возле двери.

Когда Вероника вместе с Людмилой вышли из здания и направились к трамвайной остановке, Людмила набросилась на сокурсницу.

– Ты чего, ненормальная? Подарки надо в туалете хорошенько под халат прятать. Она же все отбирает. Ты так тут ничего не заработаешь, кроме тех грошей, что в зарплату получишь. Вот смотри!

Она открыла свою сумочку и вынула оттуда маленькую изящную коробочку.

– Знаешь, что это? Это «Кристиан Диор» от моих французов. Настоящий! Я его в лифчик запихала между грудями. А пока переодевалась, незаметно в сумочку сунула, – сказала она с гордостью.

– Ты же меня не предупредила.

– Прости, подруга. Забыла, – искренне расстроилась Людмила.

– Теперь я понимаю, почему очередь в туалете двигается так медленно, – усмехнулась Вероника.

Глава 5

Было у Льва Маргаритыча еще одно правило, о котором не предупредила Людмила. Если у клиента не было претензий к работавшей с ним девушке, то ассистентка прикреплялась к нему до конца осмотра лотов по всем мехам, а потому Вероника была обречена на работу с господином Дитером и на следующий день. Немец, слава богу, пошел в зал, где выставляли лоты с молоденькой каракульчой. Вероника не видела такого мягкого и нежного каракуля. Шкурки были совсем маленькие и очень нежные. То ли от только что родившихся ягнят, то ли вообще от еще не родившихся. Об этом Вероника старалась не думать, так как маленьких особей ей почему-то было очень жалко в отличие от взрослых, которых она натаскалась вчера.

В конце рабочего дня Дитер опять положил ей в карман две пары колготок и выразил свое удовольствие от ее работы. Он также был доволен и тем, что ассистентка хорошо понимает его и даже немного говорит по-английски, что большая редко в Ленинграде.

– Могу я пригласить вас поужинать со мной сегодня вечером? – спросил немец.

Вероника оторопела. Когда ее принимали на работу, Лев Маргаритыч говорила о том, что девушек могут приглашать на ужин, в театр или на прогулку по городу, и отказываться не следует. Бизнесмены должны себя чувствовать комфортно и иметь возможность провести время в приятном для них обществе, если пожелают. Страна заинтересована получить как можно больше валюты во время торгов, а значит, у покупателя должно быть хорошее настроение.

– Но о каждом приглашении я должна знать. Так положено, – изрекла она в тот день.

Вероника смотрела на Дитера и колебалась, соглашаться ли, но и отказать вроде бы не имела права.

– Я живу за городом и боюсь опоздать на электричку, – робко возразила она, делая вид, что старательно подбирает английские слова.

– Если мы встретимся в девятнадцать часов, вы успеете. Ведь есть у вас десятичасовые поезда?

– Есть.

– Так как? Дело в том, что я уже все отсмотрел, что наметил, и завтра улетаю. Я вернусь только на сам аукцион. На один день, когда будет продаваться каракуль, – Дитер просительно посмотрел на нее. – Так что это, так сказать, прощальный ужин.

– Хорошо, – ответила Вероника, обрадовавшись, что избавляется от «каракулевого короля».

– Я буду ждать вас у входа в гостиницу «Астория». Там хороший ресторан.

Дитеру на вид было лет пятьдесят, может, чуть больше или меньше, но ей, восемнадцатилетней девчонке, он казался невероятно старым. Отказать пожилому человеку в том, что он хочет поужинать перед отъездом в «приятной компании», как выразилась Лев Маргаритыч, Вероника не смогла. Расставшись с Дитером, она поспешила в дамскую комнату, отстояв очередь, заскочила в свободную кабинку и спрятала обе пары колготок, зажав их по бедрам плотно обтягивающими трусиками.

Лев Маргаритыч, как всегда стояла на страже и вопросительно взглянула на Веронику, когда та вошла в раздевалку.

– Ничего, – развела руками Вероника. – Сегодня господин Дитер пригласил меня на ужин.

– Куда? – заинтересовалась Лев Маргаритыч.

– В ресторан гостиницы «Астория».

Вероника была в ресторане всего один раз в одиннадцать лет, когда отцу исполнилось сорок. И жена, и мать говорили ему, что сорокалетие справлять – плохая примета, но в тот год отца повысили в должности, назначив завотделением, и он решил отметить это событие вместе с празднованием дня рождения. Новорожденный завотделением пригласил весь свой коллектив и друзей в ресторан «Нева», расположенный в «Пассаже» на Невском проспекте. Было весело, играла музыка. На столе стояла вкусная еда. Некоторые блюда Вероника тогда пробовала впервые. Она танцевала с отцом, а потом с молодым врачом из отцовского отделения, но бабушка ровно в девять вечера увезла ее домой, как и предупреждала накануне:

– Одиннадцатилетние девочки не ходят по ресторанам. Только потому, что это праздник твоего папы, ты сегодня пойдешь туда, но ровно в девять мы уйдем.

Что же там будет происходить после девяти вечера? Это очень интересовало Веронику.

– Ничего особенного. Все напьются и будут вести себя неадекватно. Видеть тебе это ни к чему, – отвечала бабушка на заданный ей вопрос, когда они вдвоем возвращались в тот вечер из ресторана на трамвае по Садовой улице.

Ехать было недалеко. Воронцовы жили все в той же квартире в доме на Казначейской улице недалеко от Сенной площади. После того как на этой площади в пятидесятые годы взорвали необыкновенной красоты храм, оборудовав вместо него вход на станцию метро, ее почему-то переименовали из Сенной в Площадь Мира. Может, для ленинградских властей уничтожение храмов было как-то связано с миром?

Теперь Вике уже восемнадцать. Она совершеннолетняя. А бабушки уже скоро год как нет рядом. И как бы она отнеслась к походу Виктории в ресторан, было неизвестно.

Приняв предложение Дитера, Вероника сразу после работы поехала домой. Вбежав в свою комнату, она быстро переоделась в халат и, схватив банное полотенце, чтобы принять душ, остановилась у зеркала распустить и причесать волосы. Вика торопилась. Ведь надо было еще успеть смыть с себя пыль от опилок, подвить локоны и надеть нарядное платье. Оно было у девушки единственное. То самое, которое ей сшили на выпускной школьный бал в прошлом году: голубое, из легкого шифона, на тонкой шелковой подкладке. Широкий пояс подчеркивал талию, короткая юбка лежала мягкими складками, открывая красивые стройные ноги. Небольшой вырез гармонировал с изящной линией шеи, и высокая упругая грудь вырисовывалась под облегающим лифом. Нежно-голубые туфельки и маленькая сумочка дополняли ее наряд. И туфельки, и сумочку, и этот удивительный шифон, из которого сшили платье в ателье, достала для Вики папина пациентка. Она работала в Гостином дворе директором.

– Пользоваться услугами пациентов неприлично, но что делать, если ничего нельзя купить. Надо только доставать! – сетовал тогда отец.

– Да уж, – отвечала ему бабушка, – на дворе апрель шестьдесят девятого года! Уже больше полувека, как вся власть отдана Советам, а все нечего купить! Когда я оканчивала гимназию, мне купили крепдешиновое платье во французском магазине в «Апраксином дворе». А ведь тогда шла Первая мировая война, однако, несмотря на трудности, в магазинах можно было купить красивые вещи без всякого блата.

Вероника достала из шкафа свой выпускной наряд и, аккуратно разложив его на диване, поспешила по длинному коридору в душ. К своему ужасу, она увидела, что, закрыв своим телом дверь в ванную комнату, на полу лежит сосед дядя Коля.

Он разошелся с женой и, в результате долгой цепочки обмена, оказался в маленькой комнате около кухни, выменянной им четыре года назад у той самой молодой женщины, которую поселили во время войны. Первый раз он, бравый морской офицер, явился при полном параде с медалями и кортиком на боку. Просто картинка, а не мужик! Поначалу дядя Коля вел себя тихо, так что соседи недоумевали, почему жена развелась с таким положительным мужчиной. Но скоро всем все стало ясно. Дядя Коля пил. И пил страшно.

– Зачем военным платят такую большую пенсию? – недоумевала соседка Мария Дмитриевна. – Вот они и пьют. Куда ему одному ее девать?

– Он платит алименты сыну, – возражала мама Виктории Надежда, – не так уж много у него остается.

– Остается немного, а кажный день в коридоре валяется. До своей двери дойти не может. На что, на что, а на выпивку у мужика всегда деньги найдутся.

– Это точно, – сокрушалась Надежда.

Дядя Коля возвращался по вечерам в таком состоянии, что, войдя в квартиру, вероятно, он решал, что уже дома. Расслаблялся и падал замертво около своей двери в комнату. Но, как назло, эта дверь была между ванной с туалетом и кухней, и мощная, двухметровая распластанная фигура морского офицера перекрывала доступ во все стратегически важные помещения, включая и его собственную комнату. Дверь в кухню открывалась вовнутрь, поэтому, переступив через мощное препятствие, туда можно было попасть, а вот в ванную комнату и туалет дверь открывалась наружу, и дядя Коля становился непреодолимой преградой.

Сдвинуть с места грузное тело Вероника не могла и постучала соседям. Дома оказалась одна Мария Дмитриевна, которую Вика с детства звала почему-то бабой Машей, хотя Мария была старше ее отца всего на восемь лет. Она была полненькой, с добрым круглым лицом, голову всегда покрывала платочком. Может, этот платочек и ввел в заблуждение маленькую Вику? Мария не возражала. Казалось, что ей даже нравится, что ее так называют.

– Лежит, бедолага, уже полчаса. Миша скоро должен прийти с работы, он и перетащит.

У бабы Маши не получалось прыгать через дядю Колю, когда она шла на кухню. Она наступала на него со словами: «Господи, прости меня грешную» – и шагала дальше, а вот в туалет пройти была проблема, и на всякий случай она стала держать в комнате ночной горшок.

Сын бабы Маши Михаил уже давно превратился из маленького, худенького мальчика в рослого, плотного сложения мужчину. Он работал на заводе и появлялся дома только к семи часам.

– Что он так рано тут развалился? Еще и шести часов нет, – возмутилась Вероника. – Баба Маша, мне срочно в ванную нужно.

Дядя Коля чаще всего проделывал этот трюк, возвращаясь поздно вечером, когда все уже собрались дома после работы. И тогда Михаил вместе с отцом Вероники Василием совершали маневры, волоча бывшего офицера прямо за ноги по полу. Оттащив тело несчастного от его двери, которая тоже открывалась наружу, они получали возможность открыть ее и втащить в его комнату.

– Путь свободен, – возвещали они хозяйкам.

Сколько ни давал дядя Коля слова, что не будет чинить неудобства соседям, все было напрасно. Но человек он был тихий, совестливый и, как ни странно, все его жалели и злобы к нему не испытывали.

– Ну, что ж, попробуем, – согласилась соседка. – Мы его от дверей ванны и туалета оттащим, а потом его в комнату Миша запихает. Нам будет не под силу. Твои-то тоже сегодня домой приедут?

– Нет. Они с работы на дачу. Я только переодеться.

– Идешь куда?

– Да, баба Маша. Помогите, а то опоздаю, – просительно глядела на Марию Дмитриевну Вика.

– Ну-ну, твое дело молодое, – одобрительно кивнула соседка и взялась за одну ногу дяди Коли. – Бери вторую ногу и жди моей команды. Тянуть надо одновременно. Готова?

– Готова, – выдохнула Вероника.