Читать книгу: «Узелки», страница 2

Прохор быстро убрал пастель.

«Хорошая видать девушка: «копеечки у меня есть» – целый пятак оставила. Точно – дите графское… Забыл, забыл, ничего не видал, не слыхал…» – положил пятак в карман, еще раз оглядел каптерку: нет ли каких следов…. Чисто. У ворот звякнул колокольчик: «Кого принесло? Может, Дуня вернулась?» Он поспешил к воротам.

* * *

– Захарыч, пойду звать городового. Глянь: то ли больная совсем, то ли мертвая…

– Молчи ты! Потом измытарят допросами… беги за извозчиком, и чтоб ни гу-гу…

Быстро пошарил по карманам кофты, нашел на груди лежавшей навзничь девушки узелок с монетками: «Бедолага, тебе уже и не понадобятся». Зажал пятак в кулаке, остальное сунул себе в карман.

К воротам подъехал тарантас. Захарыч уложил бесчувственную девушку, сунул извозчику пятак:

– Отвезешь в лазарет. У ней документов нет. Только молчи, что здесь нашли, скажи: на дороге подобрал… Пятак тебе даю! Слышь, что велено?

– Да, ладно… – извозчик взял монету. «Это ж цельный пятак, да с самого утра – подвезло!» – в Покровскую отвезти?

– Тебе говорю: подальше, подальше вези, а то в Управе насидишься… Давай, гони!

Извозчик хлестнул лошадей. «Учи ученого! Чай, не дурак, понимаю…» Он знал: в Мариинской, что на Литейном, принимали бедноту, а ему как раз по пути – на Выборгскую сторону: там и конюшня, и барак для извозчиков.

Подъехав к лечебнице, растолкал больную:

– Слышь?! Ты как там? – в ответ послышался стон…

– Жива… Давай, слазь, вон в ту дверь иди…

Он поставил Дуняшу на ноги и легонько подтолкнул к входу в лечебницу. Девушка, пошатываясь, побрела… открыла дверь… Едва переступив через порог, рухнула без чувств.

На шум вышла дежурная:

– Анюта, беги за доктором и санитаров пришли. – Она склонилась над больной: жар. Проверила – документов нет. Вскоре подошли санитары, уложили легкую, как перышко, девушку на носилки.

Появился доктор.

– На тиф не похоже, – он достал трубку, послушал. – Вся грудь свистит – простыла сильно. Отнесите ее в третью палату… Или не нужно – пусть тут лежит, на глазах. Откуда привезли?

– Сама пришла, одна. В дверях и упала… ни документов при ней, ничего…

– Если придет в себя – расспросите, да все запишите… Лед приготовьте, а ноги уксусом разотрите, чтобы жар сбить… Огнем горит…

Доктор оставил больную на попечение сестер, вечером справился:

– Что новенькая?

– Бредит в горячке, так в себя и не приходила…

– Поите ее водичкой, поите… Будем ждать, все в Божьей власти… Да батюшку разбудите – пора причастить страдалицу…

Отец Георгий вскочил с жесткого топчана, услышав стук в дверь, оправил рясу. Все поняв без слов по скорбному лицу санитарки, прихватил требник и отправился к болящей.

– В третьей? – осведомился батюшка, туда клали всех ненадежных, близких к концу.

– У двери на низкой койке. – Санитарка заспешила по своим делам.

Войдя в палату, священник сразу понял, к кому вызвали: девушка металась в горячечном бреду, неразборчиво бормотала что-то…

Ударил басовито большой колокол Спасо-Преображенского храма. Тут же отозвался с Фонтанки Пантелеймоновский собор. В заутренний звон вступали все новые голоса близких к лечебнице церквей, созывая народ к службе. Отец Георгий знал каждый колокол – не первый год при лечебнице. Так под колокольный звон и причастил несчастную.

Приняв причастие, девушка открыла глаза, встрепенувшись, вслушалась в хор колоколов… Взглянула на батюшку светлым взором и прошептала: «Простил Господь, уберег дите… благослови меня …»

Батюшка осенил ее крестом, пригладил упавшую на подушку голову:

– Совсем плоха…Пора читать на исход души…

Ночью бедняжка, снова впав в беспамятство, тихо отошла. Наутро дежурный лекарь записал в журнале: «Скончалась неизвестная девица в приемном покое от легочной простуды…»

Часть 1 Серафима Глава 1 Подкидыш

24 марта 1889год. Васильевский остров.

Храм Благовещения Пресвятой Богородицы.

– В Божий праздник и заря радостная! – Молодой человек в рясе до пят взглянул на розовеющее небо, перекрестился и сошел с крыльца. Тонкий ледок похрустывал под его шагами, вторя тихой молитве. Вот по тропинке скачет любопытный воробей, выискивая то ли крошки, то ли перышко для своего гнезда. Рыжий кот Дорофей притаился и наблюдает.

– Ах, ты хитрец, бестия! – батюшка легонько хлопнул в ладоши. Пташка встрепенулась и отлетела на заиндевевшие ветки сирени.

Оправив рясу, нащупал маленький сухарик в глубоком кармане рясы, достал и протянул на ладошке в сторону поглядывающего черными бусинками воробья. Тот, не долго думая, сорвался с ветки, подлетел, но никак не решался сесть на раскрытую теплую ладонь. Батюшка затаил дыхание и отвернулся; подняв ладонь повыше, ощутил цепкие коготки на пальце. Мгновение. Храбрец получил свою награду: сухарик зажат в клюве. Воробей улетел под крышу иерейского дома.

Дорофей проводил упорхнувшую добычу грустным взглядом и вышел из укрытия.

– Ничего, и у тебя будет праздник – сегодня рыбу дозволено.

Батюшка отряхнул крошки с ладоней и двинулся дальше по тропе, пытаясь сосредоточиться на молитве.

– Господи, спаси и помилуй, раба Божьего… – и, вдруг до него донесся плач.

– Причудилось… Господи, спаси и поми… – плач повторился. Батюшка остановился и огляделся по сторонам, но никого не увидел, кроме монаха Феодора, подметавшего в отдалении дорожки; тот тоже прислушивался.

Плач не утихал. Теперь было ясно: он доносится с дальней скамейки, что стоит почти у выхода со двора… там лежит какой-то сверток. Оба метнулись туда:

– Господи, младенец!

– Подкидыш, – пробасил Феодор.

Отец Николай взял на руки ребенка, завернутого в теплое атласное одеяло.

– Федор, я с дитем в паломническую, а ты беги за матушкой – она знает, что делать. Да, глянь за калиткой: нет ли кого?

– Батюшка, в паломнической не протолкнуться – праздник же! Ступай ко мне в сторожку… – Феодор двинулся к выходу.

– Никого не видать, пустая улица… – из калитки пробасил монах.

– Ступай скорее, приведи матушку …

– Я мигом, батюшка, мигом! А ты иди, – он махнул рукой, уже отмеряя свой широкий шаг, – сторожка-то открыта.

Николай совсем недавно стал отцом не только паствы, но и собственного чада. Бережно понес младенца, поспешая во флигелек, уединенно стоящий в глубине сада. «Может кто–то из паломников отлучился… но оставить дитя вот так…» Ребенок, почувствовав ласковую руку, притих. Батюшка приподнял кружевной уголок покрывала и был изумлен голубизной смотрящих на него глаз; розовый ротик почмокал и растянулся в улыбке. «Какое милое дитя…»

– Господи, что же это такое? … в такой день… что же с нами происходит …

Неожиданно как из-под земли перед ним выросла юродивая.

– Ой, дитятко! Батюшка, это твое дитя… – счастливо улыбаясь, пролепетала стоявшая на дорожке блаженная Наташа.

Подойдя под благословение, протянула свои пухлые ладошки и склонила голову:

– Благослови, батюшка. Хорошее дитя – девочка, много радости тебе принесет, – вещала Наташа.

– Благослови тебя Господь, чадо…– он перекрестил склоненную голову. Теплые ладошки поймали сложенную в троеперстие руку, Наташа приложилась губами к кресту на поручах.

– Перстень-то пошто не надел? – спросила она, весело глядя на него.

– Ты, Наташа, меня с отцом Василием спутала, он протоиерей и у него дочка, а я еще не в звании…

– И ничего я не напутала, и Егорушку твоего помню… – она пристроилась рядышком и вприпрыжку проводила до самой сторожки:

– Молитвами отец наших… – перекрестясь, открыла дверь, пропуская вперед священника.

Вошли в маленький коридорчик: в углу дворницкий инвентарь, а дальше дверь в горенку, больше напоминавшую тесную келью.

Жилище монаха было весьма скромным. В красном углу мягкий свет лампады освещал лик Богородицы. Широкая лавка с чуть поднятым изголовьем служила ложем, постелью – единственное лоскутное одеяло, памятка о матери; над лавкой полка с нехитрой утварью, у небольшого окошечка – стол из широкой доски на крепких ножках, на нем кувшин с водой, стопка книг и тетрадей, чернильница и несколько перьев; под столом – табурет.

Наташа перекрестилась на красный угол, поклонилась в пол:

– Боженька, помилуй мя! Матушка Божия, благослови! – повернулась к батюшке, в детских глазах – радость, улыбается.

– Ты доченьку-то на стол положи, вот и матушка на пороге…

В открывшейся двери показался милый сердцу силуэт: в наскоро накинутом платке Аннушка почти вбежала, за ней втиснулся Феодор.

– Матушка, душенька моя, возьми младенчика.

Как только Анна взяла ребенка, он снова разразился плачем. Положив младенца на стол, она ловко развернула одеяло; под ним оказалось красивое шелковое покрывало и … почтовая карточка. Она недоуменно протянула ее мужу.

– По всему видать, из благородных, – ласково шептала молодая женщина, стараясь успокоить плачущего ребенка; распеленала – освободившиеся маленькие ручки и ножки тут же пришли в движение.

– Девочка. Какая шустрая…

– А я что говорила?… – Блаженная помогала Анне управиться с ребенком.

Анна ловко обтерла младенца мокрой салфеткой, завернула в чистые, принесенные с собой, пеленки и приложила к груди, присев на скамью. Маленький ротик с жадностью припал к упругой, полной молока груди.

– Какая ты, однако, сильная, – залюбовалась она девочкой, – ничего, молока хватит и на двоих. Как же ты одна-то осталась?

– Пойду Феофанушку извещу… – Наташа, убедившись, что каждый занят своим делом, направилась к выходу. Иеромонах Феофан с благословления настоятеля распоряжался в недавно открытом при храме приюте для детей-сирот.

Хлопок входной двери, затворившейся за юродивой, прервал раздумья Анны. Она посмотрела на мужа: тот держал в руке карточку и растерянно глядел в окно вслед убегающей вещуньи.

– О чем это она? – Анна кивнула на дверь, за которой скрылась блаженная. Наслышана была про юродивых и в тайне немного побаивалась Наташи.

Николай наклонился к окну, чтобы получше рассмотреть покрывало и открытку. Он взял в руки струящуюся шелковую ткань небесного цвета: на одном из углов вышит вензель: «СВ», а в середине буквы «С» вырисовывалась изящная «Е».

– Здесь вензель вышит, наверное фамильный, – поделился он своими открытием с женой. – Три буквы эс, вэ и е… Открытка, скорее всего, индивидуального заказа… Знаешь, модно нынче собственное имение на карточке печатать. Смотри, Аннушка: красивый сквер с фонтаном и прогуливающимися парами, а в отдалении виднеется дом, на замок похож.