Читать книгу: «Сердце из света и тьмы. Огненное дитя», страница 8

Слезы пришли не сразу. Сначала дрожь в подбородке. Потом – пустой вдох. И лишь затем – боль, вылившаяся наружу. Все ее хрупкое тело охватила дрожь, и монахиня укрыла ее шерстяным одеялом. Элис не смела и близко подпускать к себе мысль, что ее брата больше нет. Это ведь Джозеф, он не мог так просто взять и умереть. Он всю жизнь был рядом, заботился, ворчал на нее… И как теперь поверить в то, что его не стало?

«Ты в окружении мертвецов»… Она пыталась избавиться от навязчивых слов торговки диковинками на рынке в Мене, которые звучали у нее в голове. Старуха предупреждала, что смерть заберет Джозефа, и Инвиера сказала почти то же самое.

Элис в окружении мертвецов… Но она изо всех сил старалась не падать духом. Если бы она позволила себе признаться в том, что ее брат вряд ли уцелел после падения со скал, то она не смогла бы больше ни во что верить. Он жив, и Элис не желала думать о другом исходе.

Всего пару дней ей потребовалось, чтобы почувствовать себя сносно. Монахини знали свое дело и не давали девушке покоя, приходя каждые два часа с бесконечными припарками и снадобьями. Целыми сутками лежать на койке в темной комнате казалось Элис пыткой и потерей времени, и поэтому, как только ей удалось окрепнуть, она уговорила монахинь отпустить ее на поиски брата. Главная наставница Бьянка долго не соглашалась. Ее худощавое строгое лицо всегда было натянутым, а туго собранный хвост черных волос еще больше сужал глаза, придавая взрослой, еще не пожилой женщине, кошачьи черты. Ворчливо перебирая бумаги, она каждый раз, когда слышала просьбу Элис, переводила на нее хмурый взгляд и говорила, чтобы та не забивала себе голову походами, а лучше бы отправлялась обратно в комнату и продолжала лечение. Но когда к уговорам присоединились послушницы, она согласилась, но лишь для того, чтобы от нее отстали.

Элис отправилась искать брата с юной послушницей Мари, которая была всего на год младше нее. Ее приставили к Грэмс, чтобы оберегать еще слабую гостью, но глядя на нее, еще неизвестно, кто о ком должен был заботиться.

Воздух был непривычно чист. Снег словно белое полотно уже укрыл всю землю, не было видно и края.

– Ты знаешь, где меня нашли? – спросила Элис у Мари.

– Знаю только то, что нужно двигаться к югу от монастыря.

Элис пыталась зацепиться глазами за знакомые пейзажи. Но снег все портил и делал неузнаваемым.

Они почти до самой ночи шли вдоль троп и обрывов, но ни останков лошади, ни вещей, ни Джозефа нигде не было видно. И уже когда в монастыре отужинали, Элис с Мари вернулись обратно.

– Фух, мы столько мест обошли впустую, едва не нарвались на волков… – негодовала послушница. – Мне было страшно вообще-то. А тебе нет?

– Я тоже боюсь, Мари. С тех пор, как покинула свой родной дом, я только что и делаю – боюсь. Но мне нужно найти брата. Я не смогу без него продолжить свой путь.

– Перед сном я буду молиться Высшему о благе для Джозефа.

Элис вежливо улыбнулась. Ей с трудом верилось, что какие-то молитвы могут помочь, но промолчала в знак уважения к послушнице. Для Мари служение Высшему было делом жизни.

– Если мы его не нашли, значит, мое чутье меня не подводит, и ему удалось выбраться. – Элис выглядела воодушевленной, и вот эта искра веры давала ей сил бороться дальше. – Он будет меня искать, он не сдастся.

– Тогда останься на это время у нас, – предложила послушница. – В монастыре для тебя найдется место, отец Филипп позволит тебе пробыть здесь столько, сколько потребуется. Наш настоятель всегда рад заблудшим душам и не бросит в беде.

– Если это так, то я буду благодарна всем вам за временный приют, – кивнула Элис. – Рано или поздно брат найдет меня, он всегда будто знает, где я.

***

Шла одна неделя за другой. Все это время Элис привыкала к строгому распорядку жизни в монастыре: ранний подъем по колокольчику, работа по хозяйству, приемы пищи под чтение о святых, а к еде тоже можно приступить только после звона колокольчика. Девочки и мальчики встречались лишь на мессах, на службе и в столовой, но всегда были по разные стороны. Наставницы строго следили за тем, чтобы послушницы и послушники общались только по поручениям и по особой надобности. Те, кто были замечены за непринужденным общением, подвергались наказаниям. Мари не уточняла, как именно их наказывали, но сказала это с такой интонацией, что Элис все поняла. Еще в монастыре помногу молились, послушников даже будили два раза посреди ночи, чтобы совершить обряд. Так как Элис не была послушницей, ей разрешалось не молиться, но она также помогала всем жившим в монастыре трудиться, а в свободные часы отдыха она вместе с Мари отправлялась в походы на поиски Джозефа. Но чем больше снега выпадало, тем сложнее было исследовать тропы и скалы. Когда земля совсем замерзла и покрылась сугробами, старшие наставницы во главе с Бьянкой настояли на том, чтобы Элис перестала ходить к опасным обрывам. Она послушалась, но каждый день, чтобы утешиться, она доставала из своего мешка деревянную птичку и поглаживала ее резные перышки. Так Элис чувствовала, что брат бережет ее, где бы он ни был.

Проведенный месяц в монастыре и разговоры послушниц о Высшем поселили в Грэмс мысль, что Светлые силы, если они все-таки существуют, могут ей помочь. В Ундервуде и в других деревнях Владании все еще верили в знающих – так раньше называли предков, которым поклонялись люди. А в крупных городах уже строились храмы, где молились Высшему.

«Знающие давно покинули меня, но, может, Высший поможет», рассуждала Элис. В ней затаилась надежда, что в вере она обретет покой и понимание. С этой мыслью она сообщила одной из наставниц, что желает присутствовать на службе.

– Сегодня твой первый день, – благоговеющим голосом сказала Мари, помогая Элис облачиться в темный наряд, такой же, какой был на ней самой. – Помню, когда меня привела бабушка в первый раз на воскресную службу, я долго плакала, когда нужно было уходить… Ох, Элис, ты даже не представляешь, как тебе понравится! После службы ты можешь захотеть стать одной из нас! Это несложно – молись вместе со всеми, соблюдай каноны, внимательно слушай наставниц и выполняй простую работу.

– Я не загадывала настолько наперед, Мари, – сказала Элис и надеялась, что не обидит подругу, которой казалось, что нет участи лучше, чем служить Высшему. – Скажи, а мы сможем сегодня увидеть отца Филиппа?

– Конечно, настоятель всегда присутствует на службах. Он может не посещать наши мессы, у него свое место для молитв, но на службах мы всегда встречаемся с ним.

– Это хорошо. Мне уже давно стоит поблагодарить его за все, что он сделал для меня.

Отец Филипп мало того, что обеспечил ее приютом, так еще и приказал послушникам и послушницам на постах сообщать о каждом мужчине, приближающимся к стенам монастыря, и это обязывало Элис, пусть она пока и не понимала, к чему. Да, может, она и не готова служить монастырю и Высшему, но быть полезной все равно хотелось.

– Поспешите! – послышался голос одной из наставниц и пронзительный звон колокольчика, который собирал всех на службу.

Монастырь посреди Соколиных скал выглядел внушительно – несколько острых каменных башенок пронзали серый небосвод, на стрельчатых окнах красовались витражи с удивительными сюжетами. Внутри царила тишина, наполненная звуком.

Воздух был густ от ладана и воска, а высокие своды ловили каждый шепот, превращая его в таинственный гул. Главный зал освещался неярким, но теплым светом – будто само солнце, уставшее от мира, решило укрыться здесь, за толстыми стенами.

И тогда запел хор.

Голоса детей, чистые как горные ручьи, поднялись к потолку, отражались от каменных стен и возвращались уже неземным эхом. Они пели не слова, а само светлое чудо, и Элис почувствовала, как грудь наполняется теплом, будто мать снова прижимает ее к себе, пальцы сами сжимаются, будто в них снова рука Джозефа – крепкая, надежная, а глаза закрываются, и перед ней – отец, каким он был до того, как исчез.

Певцы стояли в бело-золотых одеяниях, их силуэты казались невесомыми в полумраке зала. Они не просто пели – они молились звуком, и каждый их вздох был чище, чем снег на вершинах. А вокруг – монахи в темных рясах, склонившие головы. Они не пели, но их молчание было частью песни.

Может, и правда Высший присматривал за этим местом?

– Это так прекрасно, – произнесла Элис, понимая, что затаила дыхание.

– Сам отец Филипп занимается с одаренными.

– А где же он сам?

– Смотри. – И Мари подвела Элис ближе к подъему, на который вышел мужчина средних лет в простом светлом одеянии, в его волосах и бороде поблескивала седина, а глаза излучали добро и любовь ко всему сущему. Он улыбнулся и слегка поклонился хору.

– Сегодня голоса наших детей звучат по-особенному красиво, благодарю. – Отец Филипп прикрыл глаза на мгновение и приложил ладонь к своей груди. – Пусть в этот светлый час вы освободитесь от тревог и послушаете мой сказ о любви…

В райском яблоневом саду жила птица с прекрасной головой девы по имени Лира. Каждое утро она спускалась на землю, пролетала над ней, а ближе к ночи возвращалась в сад и пела чудесные песни о том, как живут люди. Ее песни слушали все птицы в саду, и они не сдерживали восхищения и похвалы, но уповали на то, что людям никогда не услышать, как она поет. Лира не печалилась, ведь знала, что стоит ей запеть свои песни на земле, то она погубит людей райским голосом, а ей так нравилось за ними наблюдать.

И вот в одно осеннее утро, когда только-только показалось зарево, Лира, почистив золотистые перышки, взмахнула крыльями и понеслась над землей. На ее беду, встретился ей пастушок, и она спряталась на дереве за пожелтевшей листвой, наблюдая за тем, как заботлив он к животным, как он беспечен своей молодостью и красив. По возвращению в райский сад все песни Лиры были об одном – о пастушке, в которого она влюбилась.

На следующее утро Лира вновь полетела над землей, а пастушок был на том же лугу. Она не могла взлететь до самого заката, не сводя с него любящего взгляда, и вдруг паренек ее заметил, оставил овец и погнался за райской птицей. Он желал посмотреть на Лиру поближе, поэтому стал бросать в нее острые камни. Ей хотелось запеть о своей боли, но она сдерживала свой голос, не желая причинить вреда своему возлюбленному, ведь тогда он бы погиб. Лира летела, и где падало окровавленное перо райской птицы, там вырастала скала, где она роняла слезу, образовывались реки, озера и моря. Лира выжила, но осталась навсегда в райском саду, где пела печальные песни о любви…

Священник внимательно заглянул в лицо каждому и только потом продолжил:

– В нашем мире, где царит страсть и эгоизм, мы часто забываем о том, что истинную радость и умиротворение можно найти только в любви к Высшему. Он – источник всего живого, он – наше спасение и надежда. Как и тот невежественный пастушок из сказания человек жаждет познать физическое присутствие Высшего. Но разве вера требует доказательств? Разве она не идет прямиком из сердца? Любовь! – прокричал он. – Вот, что истинно важно! Пусть ваша вера будет суровой как камень, а любовь к Нему – всепоглощающей как огонь. Только в единении с Высшим вы найдете истинный путь к счастью. Пусть благословение Высшего будет с вами всегда!

Голоса хора вновь поднялись к сводам, чистые и звонкие, как весенние ручьи. В едином порыве все присутствующие склонились вслед за отцом Филиппом – ровные спины, скрещенные на груди руки, шепот молитв.

Элис замерла, словно дикий зверек.

«Что делать? Куда смотреть? Как дышать?»

Родители никогда не учили ее и брата молитвам. Все, что она умела, благодарить умерших предков семьи, которые, как оказалось, были ей чужими.

Отец Филипп приблизился к чаше с огнем. Горсть сухих трав в его руках вспыхнула с шипением, наполнив зал терпким дымом – горьким, как покаяние, сладким, как надежда.

Послушник в потертой рясе опустился на колено, поднося настоятелю массивный кубок. Вино в нем темнело, как кровь, а может, и было ею – Элис не знала.

Один за другим люди подходили, припадали к краю кубка, делали глоток из рук самого отца Филиппа.

Элис пятилась назад, пока спина не уперлась в холодную стену.

«Я не имею права».

«Я не их».

«Я…»

Взгляд настоятеля скользнул по ней – быстрый, как удар кинжала. Но он не позвал, не пристыдил, дал последний шанс остаться невидимой.

Затем – тихий звон.

Все приложились к нательным крестам, закрыли глаза, утонули в моменте.

А Элис просто стояла, голая без своего кусочка металла, чужая в этом танце веры.

Ее губы не знали молитв. Ее пальцы не искали распятия. Ее сердце отзывалось молчанием.

– Пусть ваши души наполнятся любовью и благодатью, – громко и торжественно сказал отец Филипп. – Ступайте с миром.

Все начали расходиться, а Элис направилась к настоятелю, совсем не понимая, смеет ли она вообще к нему приближаться и говорить с ним. Она лишь знала, что ей нужно высказаться.

– Господин, – проговорила она и сделала неуклюжий реверанс, на что Филипп рассмеялся.

– Дитя, зови меня – святой отец или же отец Филипп, – с доброй улыбкой ответил он.

– Простите, святой отец, я сегодня в первый раз пришла на службу.

– Ничего, дитя, в монастыре найдется место для каждого.

– Именно за это я и хочу поблагодарить вас. Если бы не вы и ваши монахини, я не знаю, что со мной случилось бы.

– А ты… Элис? Так?

– Да, та самая Элис, которой вы не позволили умереть.

– Все, что с нами случается, происходит по воле Высшего. – Отец Филипп накрыл своей ладонью ее руку и улыбнулся ей. – Помощь тебе являлась нашим общим долгом, никто из нас не смог бы поступить иначе.

– Знаете, не так давно один хороший человек сказал мне, что добрых людей точно больше, чем злых. И теперь благодаря вам я убедилась, что это так.

Раскатистый смех настоятеля в тот же миг расположил Элис к Филиппу.

Когда она слушала рассказы Мари об этом человеке, то представляла его не меньше, чем божеством, а он оказался самым обычным человеком, который уже не был молод, но и старым назвать его нельзя.

– У вас чудесный хор, – сказала Элис.

– Спасибо, – ответил настоятель. – У нас занятия по средам и субботам, не хотела бы прийти? Если умеешь петь и будешь стараться, то ты сможешь выступить вместе с хором на одной из служб.

– Да? Это было бы замечательно!

– Тогда буду рад встрече в среду. – Мужчина наклонил голову в знак прощания и скрылся в коридоре монастыря, уводя за собой девочку и мальчика из хора, которые молчаливо дожидались его.

***

Пока Маркус познавал все радости военной службы в северной части королевства, Денаш вместе с новым королем Денизом пытались разобраться, почему магия пробудилась. Тот порошок не на шутку встревожил королевскую семью, а гости так и не осознали, что с ними произошло. Последнее было Мехранам на руку, чтобы не посеять панику среди подданных.

Найти в подземной темнице того торговца по имени Хонк не составило труда, но сладить с ним оказалось намного сложнее. Преступник быстро смекнул, что королевское семейство пришло к нему с делом особой важности, поэтому всячески набивал себе цену просьбами принести поесть, дать ему отдохнуть, предоставить корыто с теплой водой, чтобы помыться. Проведя с ним несколько часов, Денаш изрядно утомился.

– Может, скажешь, наконец, почему порошок сработал? – требовал он ответа, глядя в лицо ублюдку.

– А мне почем знать?

– Ты ведь продавал запретные вещи, за что здесь и оказался. А теперь говоришь, что не знаешь, почему магия подействовала?

– Но я ими не пользовался, начнем с этого. – Торговец стал ковыряться отросшими ногтями в зубах, в которых застряли остатки пищи.

– Что еще вы продаете? – спросил Дениз, стараясь не выказывать брезгливость.

– Помимо порошков, еще есть зелья, обереги, оружие… – сказал он. Хонк прикусил губу и замялся. – Но я вам доложу, где они находятся лишь в случае, если мне даруют свободу.

– А повешенным быть не желаешь? – со злостью ответил Денаш, и его верхняя губа дернулась, выразив презрение.

– Отец.

Дениз дотронулся до локтя бывшего правителя и покачал головой, и пусть Денаш замолк, но взгляда на сына не опустил.

– Уж лучше казнь, чем высиживать здесь еще десятки лет, – произнес торговец. – Вам не понять, каково жить по соседству с крысами и знать, что каждый следующий день пройдет как предыдущий.

– Есть закон, и за его нарушение ты и сидишь в темнице, – пояснил Денаш. – Даже половина срока не прошла, а ты требуешь освободить тебя.

– Раз волшебные штучки работают, то я не совершал преступления, а значит, вам следует освободить меня.

– Ты знал, что в королевстве действует запрет! – разразился криком Денаш. – Остальное неважно!

Ему казалось, что пройдоха Хонк испытывает его. И если бы не вмешался его сын, король, то от мошенника не осталось бы и мокрого места.

– Мы постараемся облегчить вашу участь, но вы приведете нас к товару, чтобы мы все проверили на безопасность.

Эти слова из уст Дениза прозвучали настолько спокойно, но все же это был приказ, который нельзя было не выполнить. Денаш в очередной раз задумался о том, что нисколько не жалеет, что власть передал своему родному сыну. Он убеждался, насколько мудры и рассудительны речи Дениза, как он добивается того, чтобы его слушали все – от знатного человека до отребья вроде этого торговца.

– Ох, сын мой, надеюсь, это стоит того… – прошептал Денаш.

Темным зимним вечером верными слугами была запряжена повозка с лошадьми, на которой Денаш вместе с сыном и Хонком направились в то место, где тот хранил волшебный товар, который ему удалось сбывать даже за решеткой. Возница слушал указания пройдохи, пока они двигались к западу Орландо, и вскоре лошади направились по лесной тропе.

– Здесь повозка не пройдет, – сказал торговец, указывая в сторону дикого леса, куда не ходили обычные жители королевства. – Нужно вылезти и немного пройти.

– Дениз, останься в повозке, – обратился к сыну Денаш.

– Нет, отец, я оседлаю лошадь и пойду с вами.

– На своих деревянных колесиках калека мигом застрянет в сугробе, – отшутился Хонк, выбираясь вслед за всеми из повозки и поймал на себе гневный взгляд старшего Мехрана.

– Если ты что-то задумал, то лучше бы тебе передумать прямо сейчас, – ответил ему Денаш, не убирая руку с королевского клинка.

– Да, что вы, мой господин! На мне кандалы, с ними далеко не убежишь.

И так они шли еще час. Тропа оставалась где-то далеко позади. Лошадь под Денизом проминала копытами плотный скрипучий снег, торговец ежился от холода, а Денаш поругивался на него за то, что вынуждает старика идти так далеко.

Вскоре они подошли к холму, который на деле оказался глубокой пещерой, заросшей мхом и укрытой снегом. Хонк шумно расчистил вход, сбрасывая комья снега в сторону, и все трое шагнули внутрь. Темнота сомкнулась за ними, словно живая, и Дениз поспешно высек огниво, разжигая факел. Пламя заколебалось, отбрасывая неровные тени на стены, покрытые инеем. В глубине пещеры темнели несколько дощатых ящиков, похожих на гробы, забытые здесь веками.

– Снимете кандалы? – спросил торговец с притворной вежливостью, протягивая вперед скованные руки.

Денаш передал факел сыну и достал из сумы связку ключей. Замок щелкнул – и железные браслеты с короткой цепью с глухим звоном упали на камень.

– Открывайте, – приказал Дениз и поднес факел ближе к ящикам.

Торговец с насмешливым поклоном подобрал лом, валявшийся среди камней, с силой поддел крышку. Доски вздрогнули и со скрипом отлетели в сторону, но ящик оказался пуст – вернее, почти пуст. Среди потрепанных мешочков и запотевших склянок зловеще зияли проплешины.

– Похоже, ваш сынок прихватил не только сонный порошок, – хмуро буркнул торговец, сплюнув. – Только вот толку с того! Он же даже не знает, как обращаться с этими вещами. Без знающего человека или нужных инструкций это просто безделушки. Повезет, если не навредит себе.

– А чем Маркус расплатился? – спросил Дениз.

– Девкой. Когда сидишь в темнице, многого не надо – жратва да бабы… – Хонк усмехнулся, почесал щетину. – Знал бы я тогда, что все это и правда работает – одной шлюхой он бы не отделался.

Денаш медленно обошел ящики, вглядываясь в их содержимое, затем резко повернулся к Хонку:

– Как тебе все это досталось?

– Что-то сам нашел, что-то купил. В заброшенных селениях много интересного. Сначала продавал это как сувениры… но потом стали приходить те, кто знал, что ищет. Их не волновало, что амулеты и зелья не работают – им хватало веры.

– А потом ты не побоялся явиться на королевский рынок и дурить людей там, – сказал Денаш. – За это тебя и упекли в тюрьму.

– Я никому не лгал! – зло воскликнул Хонк. – Кто мог знать, что магия снова действует? Мир сам изменился, не я этому причина.

– С этим мы еще разберемся. Утром Дениз пришлет слуг – заберем все, – сказал Денаш.

– С чего вдруг? Это мое! – выкрикнул Хонк и рванулся к одному из ящиков. – Ты не смеешь, Денаш! Я рисковал своей головой!

– Это не твое, – отрезал Денаш.

Торговец выхватил из ящика странной формы кинжал с темным лезвием, что-то прошептал и бросился на бывшего короля. Дениз вскрикнул, рванул поводья, пытаясь прикрыть отца конем, но было поздно – клинок глухо вошел в живот Денаша. Его сын с криком метнул в Хонка факел. Одежда торговца вспыхнула, он завопил, и вскоре лишь обугленный силуэт остался лежать возле ящиков.

– Отец! – закричал Дениз, беспомощно ерзая в седле. Он не мог даже сойти с лошади.

– Все в порядке, – прохрипел Денаш, прижимая рукав к ране. – Неглубоко… но слишком опасным был этот нож.

– Потерпи, мы скоро доберемся до замка.

– Нет. Сначала – это. – Он указал на ящики. – Нужно все спрятать. Об этом никто не должен узнать. Беда будет, если найдут.

Они накрыли ящики брезентом, замаскировали вход. Магию, которая вернулась в их мир, нельзя было выпускать на волю.

За полночь они покинули пещеру. Денаш омыл рану снегом – кровь почти остановилась. А Дениз, сжимая поводья, лишь надеялся, что успеют добраться до замка прежде, чем станет слишком поздно.

***

Элис так и не смогла постичь внутренний покой, который чувствовали все, приходя на мессы. Единственной ее радостью было ожидание следующей встречи с настоятелем.

Казалось, дни тянутся бесконечно, и вот наступила заветная среда. Элис ощущала внутренний трепет перед первой для нее репетицией хора. После обеда она в спешке надела черное платье, которое ей выдали еще утром, но Грэмс отправили мыть котлы на кухне, и она оставила чистую одежду, чтобы показаться отцу Филиппу в надлежащем виде.

Еще не войдя под арочный свод, Элис услышала ангельские голоса, и ей не верилось, что люди могут так петь. Настоятель широко улыбнулся при виде девушки, нелепо поклонившейся, и подозвал ее к себе.

– Я не слишком поздно? – спросила она и взглянула на девочек и мальчиков, которые были ненамного младше нее.

– Нет, мы только распевались, – ответил Филипп. – Ты готова?

– Вроде бы да.

Она растерянно теребила длинные рукава своего платья, пока настоятель не сделал пригласительный жест на высокий подъем, где только что стояли поющие дети.

– Тогда милости прошу. Можешь начинать петь, а мы послушаем.

– Любую песню?

– Да можешь петь все, что пожелаешь.

Элис начала вспоминать весь репертуар, что когда-либо слышала, но, как назло, ничего не приходило на ум.

«Любая песня. Хорошо». Она закрыла глаза и позволила своему голосу звучать:

Море нас тихо в объятьях качало,

Шепчут о странствиях ветры в ночи.

Сколько врагов на пути мы встречали,

Сколько нам встретится их впереди?

Будет ли ром литься рекой?

Будут ли бабы страстно ласкать?

Будет ли денег полный карман?

Или достанется нам умирать?

Снова чудовище нам повстречалось,

Но мы сумели его победить.

Только пробоины в судне остались,

Море желало всех нас потопить.

Будет ли ром литься рекой?

Будут ли бабы страстно ласкать?

Будет ли денег полный карман?

Или достанется нам умирать?

Ветер взревел, и взметнулись вверх волны,

Судно бросает как щепку вперед.

Смерть улыбнулась, костлявой ладонью

Нас этой ночью в пучину зовет.

Будет ли ром литься рекой?

Будут ли бабы страстно ласкать?

Будет ли денег полный карман?

Нет, только песней о нас вспоминать.

Когда она открыла глаза, то вмиг смутилась из-за смущенных перешептывающихся детей и строгого взгляда отца Филиппа. Вряд ли кому-то из них доводилось слышать пиратские баллады, которые полюбились Элис за то недолгое время, что она провела на «Морской Дьяволице».

– Мне жаль… – попыталась извиниться она, но с трудом представляла, как это сделать правильнее. – Наверное, такие песни не слишком годятся, чтобы петь их в подобном месте, но в голову не пришло ничего более приличного.

– Нет, Элис, все не так плохо. – Настоятелю тоже было нелегко подобрать нужные слова, чтобы приободрить юную особу. – Ну же, похлопаем Элис.

Хор его послушался, и раздались неловкие аплодисменты.

– Конечно, мы исполняем песни из другого репертуара, о Высшем и о его добрых делах, но если тебе они понравятся как пиратские баллады, то ты могла бы попробовать репетировать с ребятами.

– Правда? – удивленно спросила Элис и заправила за уши пряди, упавшие на лоб. – Я буду очень этому рада.

– Твой голос звучит неплохо, но над ним придется много работать, – сказал Филипп. – Если ты готова, то стоит приступить как можно скорее. А пока присядь на лавку и послушай наши песнопения.

Элис наслаждалась звонкими высокими голосами детей, которые унесли ее в далекие воспоминания. Где отец был еще живым и теплым, где мать нарочито серьезно качала головой, когда они с Джозефом старались тайком отломать по кусочку горячего хлеба, но потом сама отрезала им по целому ломтю…

Было так больно от одной мысли, что никого из них она больше не увидит, что слезы брызнули из глаз, возвращая ее на лавку в монастыре в Соколиных скалах. Она быстро стерла капельки с щек и вновь посмотрела на певцов хора. Они делали что-то из разряда волшебства, раз смогли тронуть ее неверующее сердце.

Сначала из монастыря вышли мальчики, а потом и девочки. Элис встала, чтобы присоединиться к ним, но отец Филипп остановил ее, взяв за руку.

– Останься ненадолго, – попросил он. – Я тебя поучу.

После этих слов настоятель отправился в небольшую комнатку и позже вернулся оттуда с бумагами.

– Элис, скажи, а тебя обучали чтению?

– Да, отец со мной много занимался, и я полюбила читать.

– Это замечательно, потому что тебе будет легче учиться, если знаешь грамоту. Держи, здесь ноты и текст.

– Но я совсем не разбираюсь в нотах.

– Это не беда, у меня есть лютня, и я могу после ужина позаниматься с тобой, если захочешь, – предложил отец Филипп и добродушно улыбнулся. – Ты быстро все поймешь, уверяю тебя.

Глаза Элис загорелись только от одной мысли, что ей доведется подержать в руках этот изумительный инструмент. Она лишь несколько раз слышала те мелодии, что дарили слушателям менестрели на ярмарках, но уже тогда ее заворожила лютня.

– Конечно, хочу, – кивнула она несколько раз для пущего убеждения.

– Что ж, тогда познакомься с декабрьским песнопением.

Настоятель протянул ей свиток, который она бережно развернула и принялась читать. Элис не пришлось слишком долго учить текст, сложнее было заставить себя с помощью разных звуков извлекать высокий голос. Она часто сбивалась и тревожилась, что у нее плохо выходит, но Филипп поддерживал, и вскоре ей даже начало казаться, что у нее получается.

После репетиции Элис отправилась на кухню, помогать другим послушницам готовить щи с коврижками, потом всех собрали на молитву, и хоть она и молилась вместе со всеми, но в ее душе религия не находила должного отклика в отличие от той же Мари, которая с восхищенным трепетом отзывалась о Высшем. Вечером Элис была счастлива отвлечься от монастырской обыденной жизни и поучиться играть на лютне с отцом Филиппом, и тот уже ожидал ее в небольшой зале.

– Надеюсь, не заставила вас ждать.

– Совсем нет, Элис. Присаживайся рядом, покажу тебе кое-что. – В руках настоятеля словно ожила лютня, и из нее вырвались совершенно прелестные звуки. Отец Филипп чувствовал инструмент, и тот слушался его. – Я уже давно не играл на лютне, потому что ни один музыкант не смог настроить ее так, чтобы она звучала как в моей молодости. Старушка стала совсем дребезжать.

– Нет, что вы, она звучит прекрасно! – ответила Элис.

– Ха, видать, дитя мое, ты слышала только расстроенные лютневые мелодии, раз так считаешь, – рассмеялся мужчина и протянул Элис небольшие таблички. – Это табулатуры, они подскажут, как играть.

И отец Филипп принялся расшифровывать для Элис таинственные цифры с буквами, после чего она дотронулась до струн, пытаясь защипывать их так, как велел настоятель, и даже что-то получалось.

– Уже месяц послушники на всех постах не видели ни одного юноши, – заговорил он. – Но это еще не причина отчаиваться.

– Спасибо, что продолжаете следить, – поблагодарила Элис, не отвлекаясь от инструмента. – Я ценю то, что вы для меня делаете.

– Я понимаю, как тяжело сидеть и ждать новостей. Но знай, можешь оставаться у нас столько, сколько посчитаешь нужным.

– Я… я не знаю, сколько дней или недель потребуется брату, чтобы он понял, где я. Но если в ближайшее время он так и не вернется за мной, то я все равно уйду.

– Твоя вера должна быть сильной. Высший не пошлет тебе тех испытаний, с которыми ты не сумеешь справиться.

Вдруг в глазах Элис показались слезы.

– На что мне все это? Если Высший и есть, то он оставил меня как и знающие! Как можно было забрать у меня брата, когда я в нем так нуждалась? У меня никого не осталось – мама далеко, отец умер, а с Джозефом… Я не имею понятия, что с ним произошло, и жив ли он до сих пор. А еще мои настоящие родители отказались от меня из-за дурацкого пророчества… По-моему, это как-то нечестно со стороны Высшего быть таким жестоким!

В отчаянии Элис уткнулась лицом в плечо настоятеля, которое довольно скоро пропиталась соленой влагой.

– Ты сказала… пророчество? Которое про… «огненное дитя»? – с тревогой спросил отец Филипп, обхватив двумя пальцами маленький подбородок девушки.

– Да, оно самое. – Элис опустила глаза с мокрыми от слез ресницами. – И я уже сама не знаю, кто я. Вдруг я и вправду – чудовище и причиню кому-нибудь вред? Я этого не хочу.

– Ох, пташечка моя. – Он крепко обнял Элис, чтобы той стало легче, а она и не возражала. – Ты не должна никого слушать, пророчества придумывают люди, заигрывающие с Тьмой. Я помогу тебе исцелить душу, хорошо? Выброси все мысли из головы, кроме той, что о Высшем, думай о Свете.

Элис кивнула, и священник зажег пучок травы и начал читать молитву. Запах тепла и гари въедался в ее легкие. Он приказал ей встать и пальцами пробежался по позвоночнику через платье. Слова молитвы были на незнакомом Элис языке, который ей прежде не доводилось слышать. Когда трава сгорела, настоятель подвел ее к чаше, в которой была вода и окунул ее голову полностью. Он держал так долго, что она едва не захлебнулась и уже готова была возмутиться, но отец Филипп остановился и протянул ей полотенце.