Читать книгу: «Дом, которого нет», страница 3

Пуск.

Белые хлопья снега взялись ниоткуда, лёгкие, кружащиеся, они садились ей на плечи, на шапку, на лицо. Металлический забор исчез в один миг, словно по щелчку – вместо него образовалось пугающее тёмное деревянное строение с единственным окошком во двор. Избёнка была не такой уж маленькой, скорее даже превосходящей по площади первоначальный их кирпичный дом, отстроенный в шестидесятых, в котором она росла. Мурашки пробежали по коже от одной только мысли, что перед ней – не декорация к сериалу о войне и в реалистичности этой старой избы можно было не сомневаться.

Лидия оглянулась: Стаса не было в окне, не было самого окна, и современного дома тоже теперь не существовало. В той стороне теперь находились постройки для скота, и занимали они значительную часть двора. По правую сторону от участка виднелась глухая боковая стена соседнего, тоже несуществующего в настоящее время, дома. Уровень снега, можно сказать, зашкаливал, побивая все рекорды. Тот уровень, что они в своём двадцать первом веке считали запредельным, что приводил к катастрофическому коллапсу на дорогах, не шёл ни в какое сравнение. Небо частями заволокло, но лунный свет проникал сквозь ползущие по бледному ночному небу перистые облака – тихая белая ночь, похожая на рождественскую открытку.

В состоянии шока от «приземления» Лидия не сразу обратила внимание, что провалилась в сугроб, что сумка опрокинулась, и из неё чуть не вывалилось содержимое. Но пульт она сжимала крепко. Опомнившись, она убрала его в карман, стала выбираться из сугроба, увлекая за собой поклажу. При каждом своём шаге она проваливалась снова, карабкалась и проваливалась опять. Громкого скрипа было никак не избежать – он ясно давал понять, что к дому кто-то приближается. Пробираясь через препятствие, Лидия удивлялась: как же здесь вчера мог тихо ходить и любоваться красо́тами её здоровенный муж? Сумку она тащила за собой, так как не было сил взваливать её на плечо, пока она преодолевала эту снежную стихию. Вскоре Лидия выбралась на расчищенную территорию двора и первым делом подошла к окну, завешанному светлой тканью и затянутому по контуру морозным узором, притаилась. Тишина, что стояла повсюду, казалась слишком подозрительной. Только сейчас ей стало по-настоящему боязно: не в тот кульминационный момент, когда она вдавила кнопку пульта, а именно сейчас, когда настала пора заявить о своём появлении. Внутри должны были находиться люди, и сейчас ей вдруг захотелось, чтобы лучше это были чужие, совершенно незнакомые люди. Стас был уверен, что именно здесь жили в сорок втором её бабушки… Но вдруг он ошибся? Вдруг в то время здесь жил кто-то другой? Местность казалась такой незнакомой. С чего он вообще взял, что это именно тот самый дом? Может у Земли за годы набежала погрешность в оборотах или… случился ещё какой-то просчёт, от которого зависит точность посадки. Где гарантия, что это не соседний участок, не другая деревня или вообще, может быть, другая область нашей необъятной страны? Если дверь откроют незнакомые люди, что ей делать, о чём говорить, как объяснить своё появление? Всё же слишком опрометчивым было её желание застать здесь чужих людей, которым придётся объяснять совершенно иначе своё явление, поэтому она выдохнула и приготовилась к встрече с родственниками.

Её рука несмело коснулась стекла: тук-тук-тук.

Кто-то приоткрыл занавеску и сделал это довольно быстро – для того, чтобы проснуться от стука, встать с кровати и подойти понадобилось бы время, значит этот кто-то видимо уже там стоял за занавеской, вслушивался, ждал дальнейших действий от притаившегося под окном.

– Чего надо? – спросили с недовольством. Это был голос бабушки, пусть молодой, но никакие годы не изменят ту интонацию, с которой она всегда произносила своё знаменитое «чего надо», когда подходила к двери. Этот голос Лидия не слышала вот уже девятнадцать лет, но в памяти он остался. До сих пор по семье гуляли крылатые бабушкины фразы, произносимые ею в особой манере: «А вот и вы!» – говорила она званным гостям, или «Палец о палец не ударют!» – ругала ленивых, или «Наварнакали сикось-накось и сидят-посиживают!» – отчитывала за плохую работу. От голоса умершей бабушки у Лидии сжалось сердце, подкосились ноги. До последнего она не верила, несмотря на успехи Стасова изобретения, что сможет услышать или увидеть родных из прошлого. Будучи подростками, они проводили спиритические сеансы по вызыванию духов, и тогда наивно во всё это верили, но как бы не старались, какие только вопросы не посылали в пространство заваленного хламом чердака, ничьих голосов умерших предков так и не услышали.

Из-за поспешных сборов и отсутствия подготовки Лидия не продумала сценарий встречи, поэтому действовать ей придётся по ходу событий. Сейчас она должна была что-то ответить, да так, чтобы ей позволили войти в избу. Было бы неразумно представиться внучкой через окно, пока не увидели и не оценили весьма странный для сороковых Лидин современный облик и неразумно было бы представиться человеком посторонним, забредшим среди ночи чего-то спросить или попросить. Лидия вспомнила как обращались к бабушке свои – Еня. Не Женя, Женька, Евгения, а именно Еня. Тихонько она отозвалась:

– Еня, Ень, открой!

Занавеску тут же отбросили. Где-то в доме скрипнула дверь. Зазвучали шаги, которые остановились у входной двери. Лидия подошла ко входу, поставила сумку на едва припорошенный снегом каменный порог, стала ждать. Откинулась щеколда, дверь слегка приоткрылась.

– Кто там? – сказали в щель.

Дальше Лидия приступила к более решительным действиям и стала напирать поклажей на дверь, одновременно приговаривая:

– Ень, я привезла вам еды!

После этих слов та не стала препятствовать её напору, и Лидия вместе с сумкой оказалась в сенях, где царил сгустившийся мрак – должно быть хозяйка чувствовала себя в нём привычно, как рыба в воде, но Лидия сразу начала искать свободной рукой за что опереться. Сумкой она повалила ведро, судя по звуку пустое, затем ещё одно – кто-то поставил их на проходе. Бабушка, ни слова не говоря, открыла внутреннюю дверь, ту, что поскрипывала, благодаря чему Лидия увидела хоть малый бледный клочочек света, хоть какой-то ориентир. Так они обе оказались в натопленной части дома. Впустившая плотно закрыла за Лидиной спиной дверь и приступила к розжигу керосиновой лампы. На стенах затрепетали тени от её жёлтого света. У Лидии захватывало дух, когда перед ней начала проявляться обстановка – то была единственная комната с печью, кроватями и столом. У дальней стены на кровати сидела женщина лет пятидесяти в сорочке с накинутой шалью на плечи и слегка покачивала плетёную люльку, подвешенную на крюке. Ребёнок в ней забеспокоился. Женщина не сводила удивлённого взгляда с гостьи и пыталась качать сильнее. Наконец Лидия перевела внимание на другую хозяйку, с керосинкой в руках: бабушка была не той зрелой, что запомнилась ей, а молодой, глазастой и свежей. Баба Еня смотрела на непрошеную гостью безотрывно, будто боялась пропустить что-то важное, и на лице её читалось непонимание. Не было ни капли сомнения, что это была именно она – с такими же чуть вытаращенными глазами, такая же щупленькая и такая же кривоногая – все те же признаки, что не исчезли с годами. Впору заметить некоторое сходство с Лидией, особенно сейчас, в молодости бабки – такие же, как у Лидии, расходящиеся в икрах ноги и такие же большие, широко открытые глаза. Бабушка поражала всем своим видом и поражалась сама, когда оглядывала заявившуюся на ночь глядя иноземку в, до неприличия странном, одеянии: красном тулупе с сияющими застёжками и разноцветными нашивками, в ботинках с полосками и посеребрёнными шнурками, с котомкой неизвестной конструкции.

Лидия могла бы начать рассказ издалека, очень долгий, о том, как её муж увидел сон, вдохновивший его на создание прибора времени, затем он много лет его собирал, разыскивая редкие составляющие по всему миру, заказывая через интернет с дальних стран недостающие звенья… Она могла бы поведать о его незрелых и до последнего не вызывающих доверие экспериментах, а также предоставить родословное древо, уходящее не корнями в прошлое, а ростками в новый век… Но сердце её сейчас разрывалось на части от происходящего, и она не в силах была продолжать томить ни их, ни себя.

– Это же я, бап! – вырвалось у неё. – Я – Лида, твоя внучка!

По старой привычке она обратилась к бабушке не так, как обращаются традиционно: ба или баб. У неё с давних пор выработалось своё обращение: бап, к которому все привыкли. Реакция у Евгении была заторможенной, будто с ней говорили на неизвестном для неё языке. Так же медленно она опустилась на стоящий поблизости большой сундук. Алевтина – та, будто не расслышала ни единого слова и продолжала монотонно качать.

– Вы только не пугайтесь! Мне самой не по себе от того, что происходит… – бросилась успокаивать Лидия. – Вообще, на самом деле я ещё не родилась! Я пришла к вам из 2022 года.

Из-за печи неожиданно выглянул заспанный пацанёнок, что заставило Лидию смолкнуть и уставиться на него. Затем она в шоке произнесла:

– О боже! – Лидия оставила сумку в покое и сделала к нему шаг. – Это мой дядя Рома? Какой же он маленький! Не могу в это поверить! Ведь это он – узнаю его фирменный взгляд исподлобья! – Она замерла, переведя внимание с мальчика к люльке, что покачивала старшая хозяйка. – А там сейчас должна быть моя мама! Я даже подходить к ней боюсь! – напряглась она вся. – Два дня назад видела её восьмидесяти лет, а здесь, у вас, она недавно на свет появилась!

Её изумление по-прежнему продолжалось при молчаливой сцене растерявшихся хозяек. Восторгалась она одна – женщины безотрывно за этим наблюдали.

– А что вы не отвечаете? – наконец обратилась она к ним. – Вы что мне не верите? Это же я, бап! Ну что ты молчишь?! Как ты можешь меня не узнавать?! Ты совсем не узнаёшь меня?.. – забылась она. В том состоянии шока, что она до сих пор пребывала, произошло помутнение разума. В голове у неё всё перемешалось, ноги её едва держали. В замедленном темпе она отошла назад и опустилась на скамейку.

Сцена молчания со стороны жительниц дома так и продолжалась. Женщины не отводили от неё пристального внимания, и Лидии показалось, что её вот-вот выгонят, приняв за умалишённую. Мысли у неё стали яснее. Рассудок начал приходить, а вместе с ним сожаление, что она вот так нагрянула к своим предкам, когда могла бы оставить сумку на пороге, постучать и исчезнуть. Надо было устанавливать контакт постепенно, не так стремительно. Пускай сначала бы думали, что им помогают, скажем, ангелы… Пускай сначала привыкли бы к мысли, что существует некая сила, происхождение которой сразу не объяснить. Всему виной любопытство и нетерпение.

– Когда война кончится? – раздался скорбный голосок, принадлежащий прабабке, что вяло покачивала люльку.

Только сейчас Лидии удалось разглядеть её лучше. Женщиной лет пятидесяти её вряд ли можно было назвать, скорее старушкой, измождённой каторжным трудом. Молодая Евгения перевела обескураженный взгляд на свою мать.

– Война закончится нашей победой! – засуетилась Лидия, обрадованная начатому диалогу. – Вы потерпите… Три года потерпеть осталось!

– Как долго… – расстроилась Алевтина и закачала головой. – Ещё три года.

Молодая тоже вышла из стопора и скосила глаза на сумку.

– Да что же я стою! – опомнилась Лидия. – Смотрите, что я вам принесла! – И кинулась энергично разбирать содержимое, поясняя – в каком пакете чего лежит.

Алевтина оторвалась от кровати, чтобы лично удостовериться, что не сон ей снится и хотела поближе взглянуть на подарки. Все три женщины склонились над свёртками. Свёртки передавались из рук в руки. На пакете с замороженной ягодой остановились. Молодая завороженно его развязала, вдохнула аромат и закатила от восторга глаза.

– Малина. – Она взволнованно показала матери. – Понюхай! Малина! И вишня, гляди! Откуда зимою ягоды? – Повернулась к гостье. – У вас там лето? Тогда почему они мёрзлые?

Свёртки шелестели, развязывались, завязывались. По избе шёл аромат, сладкий, летний, как во время ягодного урожая.

– У вас там ниток швейных нет? – тем же стонущим голосом спросила Алевтина. – Кот утащил куда-то последние нитки, паршивец! Нечем стало зашить.

– Привезу нитки! Много ниток!

Лидия чувствовала в душе подъём, любые просьбы её только радовали. Она знала, что сможет выполнить любой запрос и где-то считала себя волшебницей, для которой не составит труда выполнить пожелание.

– Чего ещё принести? Заказывайте!

– Дались тебе эти нитки… – заворчала Евгения. – У нас корова издохла, а она – нитки! Нашла чего просить!

– Кормилица наша издохла, – пожаловалась прабабка и запричитала.

Лидия засомневалась, что сможет перенести с помощью прибора времени целую корову, которую они со Стасом могли бы купить без проблем. Но тут ей пришла в голову более разумная мысль.

– Хотите, молока принесу? Вам теперь не о чем волноваться!

– Скажешь тоже! – продолжала нагнетать Алевтина. – Не о чем волноваться… – заворчала она. – Куры нестись перестали! И курей-то осталось… две тощие, да петух безголосый, того и гляди сдохнет. – Махнула она рукой и поплелась, ссутулившись, к столу.

– Ты сама-то хоть ела? – проявила вдруг заботу прабабка, обернувшись на Лидию. – Тощенькая какая! – оглядела она её, оценивая. – На, заверну тебе в дорогу пирогов.

Алевтина приоткрыла полотенце, старинное, с вышивкой, под которым друг на друге лежали пироги. Из одного разрезанного надвое пирога торчала картофельная начинка. Хозяйка расстелила на столе белую косынку и отложила на неё пирогов, после чего завязала, поясняя:

– Пироги печём теперь по праздникам. А разве у нас не праздник? Кого там наши взяли, Берлин? А, Еньк?

– Какой Берлин? – Еня уставилась на неё, как на умалишённую. – Буробит сама не знает что, – заворчала она.

– Что вы, не надо! – запротестовала Лидия, вспомнив про военное время и соответственно нужду, в которой те сейчас жили.

– Бери, бери! – не желала слушать возражений Алевтина. – Не гребуй, хорошие пироги.

Молодая бабушка моментами пристыжала мать, но перед Лидией проявляла застенчивость. Это Стас выставлял её бесстрашной Жанной д'Арк, но, глядя на неё, Лидия сделала вывод, что тот самый руководящий характер у той ещё не проявил себя, вероятно, он сформируется с годами, когда та пройдёт немало испытаний на прочность, когда переживёт военные и послевоенные годы. Сейчас баба Еня казалась напуганной и растерянной девицей, жадно внимающей каждое слово, сказанное гостьей.

Пора было возвращаться обратно в будущее, к Стасу, который там, наверняка, извёлся от неопределённости. Лидия побросала в сумку все целлофановые пакеты, скрутила её в небольшой моток. Ягоды теперь хранились у бабок в чугунке с крышкой, что хозяйки немедля зарыли в снег во дворе, а остальные продукты спустили в подвальную яму, что была под полом в сенях. Дядя Рома тем временем ходил по дому и размахивал подаренной бирюлькой, долбил ею о стены, чем разбудил сестру.

– Можно взглянуть на маму? – наконец решилась Лидия перед уходом.

Сложно было сказать, поверили здесь её словам или нет, в то, что она является дочерью младенца, лежащего в люльке, и всё же Евгения выполнила просьбу гостьи: достала пятимесячного ребёнка, поднесла его к Лидии. Пока младенца несли, в Лидии нарастало волнение. И вот она стала свидетелем ещё одного чуда: увидела свою собственную мать, завёрнутую в пелёнку.

– Совсем на себя не похожа, – улыбнулась Лидия, – у неё на правой ножке должны быть два пальца сросшихся, третий с четвёртым. – Лидия вскинула взгляд в ожидании подтверждения со стороны Евгении и Алевтины. Те переглянулись. Евгения, придерживая ребёнка в руке, распеленала его и продемонстрировала ножку с сросшимися пальцами, что взволновало гостью вдвойне.

– С ума сойти, это она, – шевелила губами Лидия. – Это же точно моя мама! Я не верю… Просто сон какой-то! Неужели мне не снится? – Она прижала к щекам свои ладони и покачала головой – восторг и переживание её переполняли.

Машинально она проверила карманы – пульты лежали на местах. Сразу вспомнился Стас: такой обеспокоенный, наверняка не отходил от окна, весь изнервничался, пока она здесь ходит и удивляется. Лидия вспомнила про его боли в спине, при которых надо соблюдать постельный режим.

– Мне пора возвращаться, там муж волнуется. – Хозяйки замерли в ожидании. – Вы мои следы заметите, чтобы соседи не видели. И следы моего мужа, если где со вчера остались.

– Так это он давеча шастал? – округлила маленькие глазки Алевтина. – По двору ходил… Туда, на дорогу, выходил… – поводила она рукой с выставленным пальцем. – Мы сперва решили, что это Микола бродил тут посреди ночи, Игнатовых внук. Контуженый он, дурачок. Любит, окаянный, за девками подглядывать в окна.

Уходила Лидия одна, без провожатых, потому как жительницы старого дома побоялись выходить вместе с ней и того, что могут стать свидетелями чего-то поистине запредельного: небесного луча или молнии, и того, что под ногами вдруг земля содрогнётся и разверзнется… Они предпочли держаться подальше, украдкой наблюдать из окна за тем, что дальше произойдёт с ночной гостьей.

Сначала Лидия искала собственные следы – она уже позабыла, где находится место прибытия, учитывая однообразно заснеженную территорию. Когда отыскала, пробралась до того момента, где следы прерываются и приготовилась к старту, достав из кармана нужный пульт. До последней секунды она наблюдала за окном, в котором белело два лица и сжимала в ладони деталь, к которой совсем недавно относилась с презрением, а теперь она стала для неё очень важной деталью в жизни.

Лица исчезли. Лидия оглянулась: на неё смотрел Стас – из большого, сияющего отражением, пластикового окна. Завидев её, он чуть ли не подпрыгнул на радостях, замахал рукой, будто встречал её в аэропорту после длительной командировки. А может действительно прошло слишком много времени, ненароком подумала она, глядя на его ликование. Что, если время в прошлом и настоящем течёт по-разному? Ей показалось, что Стас будто успел подлечиться, и спина у него не была такой согнутой от боли, чем перед её уходом, когда та едва разгибалась.

– Радость моя, я тебя заждался! – воскликнул он, когда она вошла в дом. – Ищи мне скорее корвалол – я себе места не находил!

Лидия бросила взгляд на часы – показывало 23:50, проверила число – всё сходится. Так параноиком можно стать, балуясь в игры со временем, подметила она. Кто знает, где она окажется? Может случиться всякое, особенно, если учесть, что всё новое и неизученное всегда чревато разными сбоями, недоработками, отклонениями. Ей теперь постоянно по завершении визита в прошлое придётся сверять часы, заглядывать в календари, спрашивать у Стаса: который год? До сегодняшнего дня не приходилось беспокоиться по этому поводу, потому что время существовало одно – последовательное и реальное.

До утра бы Стас не дотерпел – им обоим пришлось громоздиться на диване с тарелками и чаем, чтобы тот мог выслушать отчёт, лёжа и снова держась за спину, которая, как выяснилось, ещё сильнее обострилась из-за волнений.

– Что касается твоих следов… – рассказывала Лидия с набитым ртом, – то они их списали на одного контуженого односельчанина по имени Микола, внука каких-то Игнатовых – не знаю их. Как видишь, мышление у моих бабок вполне логическое. А мы с тобой нафантазировали: диверсант, анчутка… Там люди более приземлённые, чем мы здесь – они не витают, как мы, в фантазиях, не искушённые разнообразием версий.

– Хм! – озадачился Стас. – Я хоть точно сорок второй загрузил? Может это семидесятые, раз такие следы им не в диковину?.. Ты у них спросила: который у них год?

– Стас, не говори ерунды! Значит их за ночь присыпало снегом, стали нечёткими. Да и как ты себе представляешь такую картину: вышли бабки поутру и начали следы читать сквозь лупу? Делать им больше нечего.

Муж почесал репу, после чего выдал новую идею:

– Послушай, давай завтра сгоняем в город: купим самые обыкновенные валенки! У матери, у твоей, одежду вышедшую из моды возьмём, ту, что она не носит – у неё все шкафы забиты всяким старьём. Ватник в сарае у нас имеется – будем ходить в сороковые без пафоса! Вдруг к ним в избу кто-нибудь, да нагрянет, а тут ты стоишь, сияешь – гостья из будущего. К тому же это позволит посещать их в дневное время. Не будить же бабок регулярно в полночь и за полночь.

– В этом, конечно, есть резон, – согласилась Лидия. – Вот только люди… Вдруг засекут, если ходить, как ты говоришь, среди бела дня? К примеру, соседи справа – место с этой стороны совсем открытое, весь двор на виду. Это я говорю о самом процессе возникновения из пустоты.

Кураев погрузился в размышления или поиск новых идей, чего она всегда побаивалась, учитывая, что каждая новая его идея была похлеще предыдущей. Но не теперь. С этого дня Лидия наоборот готова была стимулировать появление любых его мыслей, что касались перемещения. Больше всего её интересовал процесс материальной помощи родственникам и доставка продуктов, несмотря на тот факт, что тех давно не существовало, что лежали они на кладбище. Но у Лидии в душе что-то перевернулось – она будто почувствовала, что они не умерли, а будто возвратились из состояния, пусть это странно звучит, временной смерти и снова стали существовать как все живущие вокруг люди. Ей было невыносимо жалко этих несчастных, они ей виделись бедными, оставленными на произвол судьбы женщинами военного времени. А не перекроить ли мне эту судьбу – витало в её подсознании.

– На этот счёт нам надо откорректировать место запуска и место прибытия, – изобретатель родил-таки идею. – Возле сараев я там увидел укромный уголок, думаю, он как раз попадает на нашу спальню. Следующий раз запускаться надо поближе… М-м-м. Для начала от стены, а уже там от этого места замерить рулеткой, а здесь замерим от стены до забора… И будешь ты покидать старушек, не выходя на улицу, прямо из избы! – гордо огласил он итог.

– Надо бы отнести им яиц, – резко сменила тему Лидия. – В пирожках совсем нет яиц… Одна мука, вода и соль. Они говорят: кур почти не осталось, а какие остались, те не несутся.

Стас изучающе покрутил в руках оставшийся кусок пирога.

– Но сам факт… – сказал он, – что мы с тобой едим пироги, которым восемьдесят лет! В голове не укладывается: я ем пирожок, которому восемьдесят лет!

– По правде говоря, ему один день от силы. Не преувеличивай. Это тебе не вино, найденное при раскопках в Китае, которому, как оказалось, девять тысяч лет – не совсем конечно вино, а засохшая субстанция, в которую оно превратилось, пролежав столько тысячелетий. Какое-то древнее вино, я читала, археологи откопали и не побоялись даже опробовать – оно напоминало желе. Вот рисковые люди…

– Ну мы же с тобой не боимся попивать чай с восьмидесятилетними пирожками?

Лидия бросила на мужа критикующий взгляд, но он, не взирая на это, продолжил:

– А ты, однако, подала мне идею: выпрошу у фермеров вина для бабулек. А у Короткевича есть настоящий патефон, правда, он сорок девятого года выпуска.

– Я улавливаю ход твоих мыслей. – Лидия дожевала последний кусок. – Что там дальше: сигареты, наркотики?

Кураев, постанывая, перевернулся на бок и натянул одеяло до самой шеи.

– Ничего ты не улавливаешь, – пробурчал он. – Бабки что – не люди? Разве они не могут коротать зимние вечера с бокалом вина под музыку?

– Могут! – вспылила Лидия. – Только в первую очередь надо думать о предметах первой необходимости: детском питании, пелёнках, лекарствах – сумка и без того получается увесистая, а я поволоку туда ещё и патефон! Без патефона им, видите ли, никак не скоротать вечера!

– Лид, ну что ты опять завелась?

– Всё, я иду спать. День выдался не из лёгких.

Она погасила свет в гостиной, где оставила Стаса, ворочающегося на диване, включила в спальне, приговаривая себе под нос:

– Правда, ещё неизвестно какими будут следующие дни… Может для работы времени не останется.

Щёлкнул выключатель. Прошуршала постель. Всё утихло, но потом начал дребезжать холодильник, что стало для Лидии поводом к размышлению о непрекращающихся тех или иных шумах современной жизни и звенящей ночной тиши деревенского дома в сорок втором. Она представила: как же страшно в той избе по ночам, должно быть как в склепе – без дребезжания холодильника, без светящихся электронных часов и мелких красных лампочек на разной технике, без музыки, доносящейся от соседей и гула магистрали… Разве что мышь возится под полом. Бр-р, мыши, мерзость какая!

– Лид! – Голос мужа вернул в 2022, такой же бодрый, как часом ранее.

– Ну? – Она нарочно громко зевнула, чтобы он слишком долго не разглагольствовал.

– А ты будешь им говорить – кто и когда умрёт?

– Ты что спятил?! – Лидия резко привстала на локте. – Не вздумай им сказать! Даже не смей! Как человеку можно такое заявить – когда он умрёт? Ещё не хватало, чтобы ты приходил туда и кукукал там – кому сколько жить осталось!

– Да что ж мне и слова сказать нельзя! – Стас заворочался, недовольный и обиженный, либо прикидывающийся таковым. – Последние два дня ты сама не своя… Любое слово скажу – ты с пол оборота заводишься.

– Любое слово?! – Она привстала ещё выше. – А не родить ли тебе от кого-нибудь другого – любое слово?! А сообщишь ли ты бабкам, когда им на тот свет отправляться – любое слово?! Самым коронным «любым словом» знаешь что у тебя было?

– Я так понимаю список ещё не иссяк? – заворчал муж. – Когда ж я столько наговорил?.. Ну послушаем, послушаем…

– Цитирую: «Должен поставить тебя в известность, что сегодня я заведу свою шарманку и отправлюсь навестить твоих прабабок. Ты пока посиди тут на снежку, а я сейчас мотанусь и мигом обратно». Чего от тебя ещё ждать новенького? Какими порадуешь «любыми словами»?

– Господь всемогущий! – вполголоса завопил Кураев, снова переворачиваясь, затем обратился к жене: – Уж не думал, что ты так серьёзно всё воспримешь. Лидунь, ну что ты меня, дурака, настолько всерьёз воспринимаешь? Ну балаболю я всякое, по большей части пустое… Я по жизни балабол, будто ты первый день меня знаешь.

– Я тебя к бабкам на пушечный выстрел не подпущу, – продолжала Лидия с суровостью в голосе и уже не из постели, а стоя, подбоченившись, в дверном проёме. – Балаболит он… Добалаболишься, и я вообще не рожусь – не от кого будет, вымрут все от инфаркта. Балаболит он.

За наружной стеной дома послышался громкий звук – Лидия вздрогнула, потому как была на взводе. Оба замерли и напрягли слух, но дальше ничего не происходило. Она продолжала стоять в проёме в той же насторожившейся позе с лицом, повёрнутым к окну спальни и ждала новых звуков. Окно было не зашторено – Лидия вглядывалась в него.

– Полагаю, снег обвалился, – прошептал Кураев. – Это снег, Лидуш, никого там нет.

– Сама не своя… – Она бесшумно двинулась по дому, выглядывая поочерёдно из окон. – Я теперь живу с ощущением, будто мы не одни на нашем участке. Я чувствую присутствие других людей, будто время перемешалось «два в одном». Их окно смотрит прямо в наше. – Остановилась она у кухонного окна, облокотилась о подоконник. Окно располагалось примерно напротив воображаемого фантома старого дома, невидимого ни для кого в современном мире. Вглядываясь в привычный снежный пейзаж у забора, Лидия, хотя и не видела его, но будто чувствовала.

– Ну и что? Люди, чьё присутствие тебя беспокоит – близкие твои люди, не чужие. – Напрасно муж попытался её утешать, потому что в ответ ему полетело:

– Близкие люди, чьи кости в данный момент тлеют на нашем Витязевском кладбище! И в это же время они пекут пирожки! Одновременно, полёживая в могиле. Это всё ненормально, ты осознаёшь? Не естественно, дикость какая-то!

– Я, Лидуня, тоже размышлял над этим, – признался Кураев, только спокойно, без лишних эмоций. – Мы пока ещё слишком ограниченны, не развиты, чтоб дать объяснение многим вещам. Всё познаётся с опытом. С одной стороны, я могу раскурочить этот прибор к чертям собачьим, и всё сразу встанет на свои места: умершим – покой, живым – печь пироги, но с другой стороны, мы никогда не выясним… – он сделал паузу, подбирая слова, – а что там внутри, что за занавесом? Из каких тайн состоит Вселенная, о чём важном мы до сих пор не имеем понятия? Ещё недавно у нас не было банального радио, а теперь посмотри сколько удобств нам даёт многочисленная техника: тут тебе еда охлаждается, тут разогревается, тут тебе песни исполняют… Собрал весь мир, положил в карман, в маленькое устройство, и полетел на другой конец света… В былые времена это показалось бы такой же дикостью, неестественным, как ты говоришь. А завтра всё меняется, происходит очередной прогресс в том или ином деле, и ты уже идёшь в гости к пра-пра-пра-бабке на юбилей, и её пироги будут не сравнимы ни с какими нашими. Так чего же здесь, по-твоему, странного?

Лидия оторвалась от подоконника, побрела сквозь сумрак к холодильнику, впустила свет, открыв дверцу, достала сок, стала отвинчивать крышку.

– Два часа ночи, – произнесла она. – Завтра обсудим, давай уже спать.

Изобретатель захрапел минут через десять, а она, инициатор ухода ко сну, погрязла в воспоминаниях. В темноте она водила глазами по стенам, но видела совершенно другие картины и образы: просёлочную дорогу с молодыми травами по обе стороны, идущую в горку, пастбище на лугу вдалеке, а рядом идёт она – не молодая глазастая, а средних лет баба Еня. Ты это помнишь, бап? Как мы с тобой ходили покупать поросёнка в соседнее село, помнишь? Та глазастая, разумеется, не помнит ничего, потому что нечего ей помнить, не дожила она ещё до этих дней, когда они будут идти вдвоём в соседнюю деревню, чтобы купить поросёнка.

Над весенними цветами жужжали шмели, бабка несла, зажатый в локте, приготовленный пустой мешок, шестилетняя Лида бежала рядом, останавливалась, срывала по пути одуванчики, догоняла.

– Поросят продаёте? – остановилась баба Еня у первого же дома. – Нет? А хто продаёт? Туды, дальше?

Миновали ещё дома – попутно Лида проводила заинтересованным взглядом здание местной школы из блеклого рыжего кирпича, представила, как в ней учатся деревенские в морозные зимние дни под треск дров, горящих в печи, как дым идёт из трубы. Повстречалась жительница. Бабка задала ей тот же вопрос, и снова они с Лидой отправились дальше, в сторону, что указала жительница. Лиду она оставила ждать на улице, когда дошли до нужного двора.

На обратной дороге Лида поглядывала, как за бабкиной спиной дёргается мешок, в котором повизгивает поросёнок. «Опять заюжал, – шла и ворчала баба Еня. – Уж больно прыткий попался». То путешествие в соседнее село запомнилось Лиде на всю жизнь как одно из значимых событий. Её нисколько не утомила дорога. Весь оставшийся день она провисела над закутком в сарае, наблюдая за маленьким хрюшей – незабываемый день, только хранился он в воспоминаниях, которые всплывали крайне редко, остались, так сказать, в глубоком прошлом. Лет через сорок пять она смогла бы в него окунуться с помощью мужниного изобретения. Она бы шла позади, наблюдала бы за ними, за своей бабкой, ведущей за руку маленькую Лиду, наслаждалась бы тем солнечным днём вместе с ними. Но для этого надо дожить до слишком глубокой старости. Придётся озадачить Стаса, чтобы доработал свой прибор, чтобы тот мог отбрасывать не только на восемьдесят лет назад, но и на меньшие промежутки времени.