Читать книгу: «Дом, которого нет», страница 2

– Твоя бабушка вообще-то была не из пугливых, – сообщил он. – Женщину, управляющую трамваем под бомбёжкой, пугливой не назовёшь. Разве не так? Что тебя напугало бы сильнее: появление мужика, странно одетого… или разрывающиеся снаряды, то справа, то слева, а у тебя одна дорога – вперёд по рельсам, – разрезал ребром ладони он воздух, на мгновенье вытащив руку из кармана, – и полный салон людей за спиной!

Жена задумалась над услышанным, прозвучавшим для неё впервые. Было весьма неловко от того, что узнавала она бабкину биографию от человека, не являвшимся этой бабке никем, чужого для неё человека. Лидия пробурчала своё мнение на этот счёт:

– Волшебное появление из пустого воздуха здоровенного бородатого мужика во дворе и взрыв снаряда – для меня идентичны.

– О как!

Кураев сначала застыл, переваривая услышанное, походил, подумал, покрутил в руках предмет, предназначение которого знал только он один и опустился на диван со сцепленными на животе пальцами.

– Ладно, – решил он подвести итог, – я обещаю, что никого не побеспокою. Испытание проведу в два часа ночи, во время глубокого сна у населения. Я только осмотрюсь и вернусь обратно. Всего пара минут, и никто не успеет меня засечь.

– А я уже было подумала, что ты собрался постучать в дверь и сказать: «Здравствуйте! Это Стас, муж вашей правнучки».

Кураев подошёл и приобнял жену за плечи с целью примирения, хотя они и не ссорились. Подобные диалоги с целью поиска истины проходили в их доме регулярно и уже давно считались нормой. Здесь происходили куда более шумные словесные баталии, когда в спорах участвовал старинный институтский друг Стаса – Вишняков. Лидии приходилось возвращать в реальный мир обоих, так как их обоюдное стремление к познанию ещё никем не изученного рождало фантастические проекты и могло занести не на восемьдесят лет назад, а к истокам образования Вселенной. В душе она надеялась, что ближе к ночи Стас умается и ляжет спать, перемещение отсрочится до более подходящего момента, а может он когда-нибудь перестанет заниматься всей этой ерундой и устроится на полезную для семьи работу.

После полуночи Стас копошился возле до блеска протёртого чёрного ящика, того самого, что в этом доме именовали «блоком». Ящик имел размеры двадцать пять на сорок сантиметров и кроме вентиляционных отверстий в боковых стенках ничем не выделялся. Внутреннее содержимое было в ведении одного создателя, но начинка была достаточно тяжёлой – Лидия никогда бы его не подняла в одиночку. Блок подключался к обычной электросети. На случай отключения электроэнергии Кураев организовал страховочный генератор: пока происходит процесс перемещения в прошлое и обратно, блок непременно должен работать. По возвращении всё это можно выключить. К блоку прилагались два пульта дистанционного управления размером с самый толстый канцелярский маркер. Кнопка на каждом располагалась сверху и предназначалась для нажатия большим пальцем. Чтобы их не путать, Кураев пульт отправления в прошлое сделал в белом цвете, а обратный – в чёрном.

Лидия наблюдала за приготовлениями снисходительно, но спать сама не ложилась, хотя всё время зевала. У мужа была в распоряжении целая неделя, все шесть-семь дней он мог творить, что хотел, проводить какие угодно эксперименты, устраивать языческие ритуалы вокруг костра, ведь нет, дождался жену, выбрал день, когда она вернулась из города позже, чем обычно, когда у неё был тяжёлый день и завлёк в провокационный процесс.

Несколько раз Кураев бродил по двору, присматривался, что-то отмерял, записывал. Лидия наблюдала из окна, помешивая кофе, сначала сваренный по его просьбе, потом разлитый в две чашки для обоих, потому что терять ей стало нечего, раз сна сегодня не будет. Стас мелькал на морозе в пуховике, одетом нараспашку, благо прогнозы не оправдались: наружный термометр опустился не критично, лишь до отметки восемнадцати градусов по Цельсию. Возможно, прогнозируемый мороз ожидается под утро.

– Сколько процентов вероятности ты дашь на успех моей попытки? Из ста. – Стас толкал к азарту, хотел подразнить жену, чтобы скрыть нарастающее волнение.

– Только не начинай опять. Я устала от этих разговоров.

– И всё же?

Лидия попыталась осмыслить вопрос, позже выдала со всей серьёзностью:

– Одна целая три сотых.

– И на том спасибо!

Жена ему польстила, потому что на самом деле она была уверена, что вероятности нет никакой, вероятность равна нулю без сотых и десятых: этот дурак постоит на снегу некоторое время, сжимая в руке белую пластмассовую безделушку, пощёлкает ею туда-сюда, помёрзнет и вернётся в дом не солоно хлебавши – расстроенный, разочаровавшийся в жизни, лишённый надежд на будущее.

– Как у тебя всё легко и просто… – Лидия возобновила приевшийся разговор, лёжа на диване. – Хорошо вот так, ни о чём не переживать: сварганил неизвестно что – побежал скорей запускать! Может твои фокусы опасны для жизни! Ну понятно, раз детей нет, можно ворочать всё, что угодно… А жену не боишься вдовой оставить? Меня тебе не жалко?

Стас сразу сделался хмурым, самодовольный вид его куда-то исчез, глаза заблестели – в них появилось желание спрятаться куда-либо от стыда. Он расстроился из-за её слов. Зачем надо было поднимать запретную тему именно сейчас – две запретных темы, они для него, как удар ниже пояса.

– Это моя вина… – сказал он, – насчёт детей. Я знаю.

– Перестань.

– Да-да, моя. С тобой всё в порядке, хоть ты говоришь дело в тебе… Я уверен, что именно во мне. Странно, и почему ты не ушла от меня до сих пор? Может ещё успеешь: сорок два – не предел. Нарожаешь ещё детей от человека – нормального, не шизофреника, без этих глупых затей, экспериментов, вычислений, без этих дурацких опасных для жизни приборов и прочего…

Лидия вскочила с дивана с раскрасневшимся лицом.

– Ну ты точно идиот!

Она скрылась за дверью ванной, шандарахнув ею со всей силы, так, что у края наличника треснула штукатурка. Щёлкнул замок, и наступила тишина. Кураев тяжело задышал, взгляд остановился на ковре – на фрагменте орнамента, похожем на львиную голову и кривоногую банкетку, в точности такую же, что стояла на том ковре чуть поодаль. Он приблизился к ванной комнате.

– Лидуш! – Стас привалился к двери грудью, плечом, щекой; рука тихо постучала костяшками пальцев. – Лидуша! Прости меня, дурака, я повёл себя глупо.

Молчание за дверью продолжилось.

– Лидуш, открой, золотце! Уже без десяти два, мне пора запускаться. – Стас прислонился спиной, теребя свитер на животе. – Помнишь, Гагарина показывали? Он тогда произнёс: «Поехали». Интересно, что сказала ему жена напоследок…

Дверь отворилась. Глаза у Лидии были заплаканными, но тщательно вытертыми полотенцем, что она держала в руке. Она тут же произнесла:

– Жена сказала: запускай свою шарманку, иначе сегодняшнему двадцать четвёртому января не будет конца!

Стас, окрылённый и одновременно взволнованный, приблизился к своему устройству, воткнул вилку в розетку – блок еле слышно загудел, а всё находившееся поблизости едва заметно шевельнулось. Испытатель продолжительное время с интересом безотрывно наблюдал за началом действий, ведомых ему одному. Со стороны показалось бы идиотизмом – стоять и сверлить взглядом, к примеру, утюг после подсоединения того к розетке. Наконец он аккуратно приложил ладонь к поверхности и повернувшись к Лидии прошептал: «Работает». Затем оделся во всё зимнее, не обойдя вниманием каждую застёжку, натянул шапку из енота с развязанными ушами, обул дутые сапоги, подержал задумчиво пульты в обеих руках, будто примерялся: правой рукой – туда, левой – обратно, или наоборот: левой – туда, правой – обратно.

Пара вышла на воздух. Северные ветра уже успели нагнать немалый покров снежной массы на открытую территорию – площадку для запуска первого человека сквозь временну́ю прослойку в ушедшую действительность. Выглянула луна, правда, сегодня она была изогнутой и неровной формы, доказывающей насколько крива сама Земля. Лидия была в пушистых рукавицах, испытатель – без, потому что для него было важно – осязать пульты, чёрный и белый, ему важна была отчётливость выступа кнопок. Главное, не нажать их преждевременно от избыточного волнения и не зарубить всё дело на корню.

Кураев забрался, как на пьедестал, на холмик снега, образовавшийся при расчистке отмостки и повернулся лицом к Лидии, наблюдавшей без особого интереса, разве что интерес её состоял в стремлении побыстрее отделаться и вернуться в дом. Он переминал ногами, выравнивая под собой площадку, сердце у него стучало как у спортсмена перед первым состязанием. Он выдыхал, собирался с духом, переминал леденеющими от мороза пальцами правый пульт управления. «Сейчас, ещё немного… – тем временем думала она, – и мы наконец погасим свет во всех окнах, от которого давно устали глаза. Стас, конечно, вернётся расстроенным, но мы что-нибудь придумаем… Есть знакомая врач – выпишет ему антидепрессанты, возьмёмся его успокаивать, настраивать на новый лад, поможем совместными усилиями избавиться от пустой траты драгоценного по нашим дням времени».

– Приготовился к полёту, Гагарин? – со скрытой иронией сказала жена.

– Ну что… – он виновато улыбался, – поехали? – Правая рука его прижалась к груди; палец надавил на кнопку.

Сначала Лидия впала в оцепенение, пытаясь понять, что произошло: на фоне зимнего пейзажа с нерукотворным орнаментом из сосулек на оконных отливах, с запорошенными холмиками, хранящими под собой до весны кусты спящих растений, с серой изнанкой забора из металла, с чёрной тучей, повисшей над снежными кронами, не было больше человека в зелёном пуховике с маркерами в руках.

– Ч-что? – только и смогла она выдавить.

Сердце у неё застучало так, что готово было взорваться, как тот снаряд, с которым они сравнивали появление бородатого мужика из ниоткуда. Произошедшее сейчас ни с чем нельзя было сравнить – оно вызвало ни с чем не сравнимое потрясение, пускай то было не появление, а исчезновение в никуда. Лидия крадучись приблизилась по свежим следам сорок седьмого размера к месту отправки. На холме следы обрывались – неужели ей снится?

Когда она едва пришла в себя, ей захотелось звонить во все службы спасения, разбудить Вишнякова, чтобы срочно приехал, немедленно приехал, ни секунды не мешкая. Или рвануть самой – неважно куда: к сестре, к матери… Она, опираясь на стену дома, подбрела к машине, нащупала ручку двери, долго её дёргала, после чего догадалась достать ключи из кармана пуховика, открыла, забралась в салон и уставилась перед собой, решая: так что же сейчас делать? Она завела Рено. Лобовое стекло за морозный вечер успело затянуться мохнатым инеем – дворники по нему проскребли, но прозрачней оно не стало. Лидия направила на стекло горячий воздух, включила на максимум. Она обещала дождаться, окоченеть на морозе, пока он не вернётся, намеревалась стоять и ждать, пока он не вернётся. Но она же тогда не знала, что всё настолько серьёзно, что это была не игра слов, не пустая болтовня, думала, что никто не исчезнет и не может исчезнуть, поэтому ждать на морозе никому не придётся.

Дворники продолжали скрежетать по инею под шум кондиционера. Появилась прозрачная полоса в нижней части стекла, что всё равно не давало необходимого обзора для движения. Обогрев займёт ещё достаточно времени. Для того, чтобы процесс ускорить, не мешало бы поработать скребком, тогда стекло оттает быстрее. Помимо этого, оставалось ещё одно препятствие – закрытые и заснеженные ворота. Со стороны улицы нужно всё расчищать лопатой, чтобы они могли полностью раскрыться. С внутренней стороны тоже успело намести. Лидия впала в отчаяние и заглушила двигатель. Вывалилась из машины и на онемевших ногах побрела назад, к месту происшествия. Следы сорок седьмого размера припудрил снежок. Внезапно её сковал новый приступ паники: сейчас всё зависело от блока, от этого его чёртова блока – возвращение Стаса назад. Лидия ринулась в дом, с громким топотом подбежала к прибору, облегчённо выдохнула: блок гудел тихо, умиротворённо – в этом ничем не примечательном коробе прятался мост между мирами, между прошлым и будущем, во что она так долго не могла поверить. Лидия коснулась пушистым ворсом рукавицы поверхности блока. Тут же отдёрнула руку – вспомнила, что муж просил никогда не прикасаться к нему. В поиске выхода из сложившейся ситуации, если вообще таковой имеется, засеменила обратно на улицу, прошла по отмостке, прислонилась спиной к стене, съехала вниз, так как ноги совсем не держали. Просидев так на корточках некоторое время, она натянула ворот свитера на подбородок, а капюшон опустила на глаза, скукожилась. Если муж не вернётся, она окоченеет у этой стены, покрытая слоем снега, что падал и падал, и поставит в тупик тех, кто её впоследствии здесь обнаружит. Веки становились свинцовыми, а ночное затишье с изредка подвывающим ветром действовали на неё усыпляющее.

– Лида! Лид!

Она резко очнулась. Стас стоял перед ней, возбуждённый, всполошенный, заведённый. Муж пытался поднять её за плечи, что-то кричал, радовался. Лида почувствовала, как оторвалась от опоры за спиной и под ногами и повисла в его огромных руках.

– Лидуня, я сделал это, я создал, я гений, слышишь, гений! – Он потащил её за собой на площадку перед крыльцом. – Потанцуй со мной! – Попытка вальсировать не увенчалась успехом, так как оба завалились в сугроб и перепачкались в снегу с головы до ног.

– Сумасшедший… – смеялась она. – Какой же ты сумасшедший!

– И пой!

– Что петь?

– Да что угодно! «О боже какой мужчина» – про меня пой! Ты знаешь кто твой муж? – Стас начал трясти её за плечи. – Твой муж – великий человек! Если бы ты видела какая у них там луна на небе! У нас… ну что это за луна… – отмахнулся он, – бледный серп, и тот почти заволокло. Вот у них действительно – самая настоящая Луна, как с картинки – кратеры разглядеть можно. Ты думаешь вокруг здесь всегда были дома? Ничего подобного! Там впереди сплошное пустое поле, заросли только кое-где. А там… – Стас потащил её за собой, открыл калитку, насколько смог, и они оказались на дороге. – Вон там пятачка не было! Канарейкины там не жили! Там было открытое пространство с бурьяном, со всех сторон окружённое посадками – не то орешника, или тёрна – это потом всё трактора укатали, оставили только кучки кое-где… – Он развернулся лицом к воротам. – Соседи – там есть и там есть! – Показал вправо и влево. – Домики деревянные, древесина ничем не крашенная, почерневшая, не то что сейчас у кого стоят срубы – рыжие да бордовые.

Притащил её обратно во двор. Запыхался, присел на скамью, облокотился рукой о колено, начал показывать дальше.

– Вон там у них заборчик-развалюшка, – показал он на их металлический забор. – Сараи с той стороны нашего дома получаются… Сюда у них смотрит задняя сторона избы с единственным оконцем. Соседние дома примерно одинаковые, не то что сейчас. Как жалко, что я не взял камеру – заснять бы эту всю красоту. Побоялся, что посторонние устройства могут отрицательно повлиять на ход эксперимента.

– Стас, Стас, ты слышишь меня? – Лида ухватила его за болтающиеся уши меховой шапки. Он замолчал. – Ты просто гений, Стас! Ты – сумасшедший, но гений! Ты – великий гений! Прости меня, прости, что до последнего не верила в тебя! Я ошибалась.

Он громко дышал, выплеснув столько энергии и слушал её чуть ли не в слезах от счастья. Сегодняшний день можно было считать особенным не только в связи с успешным проведением эксперимента, но и потому как изменился взгляд Лидии на проделанную им работу. Лёгкий ветерок взвил с плоских поверхностей снежные искры и понёс по своей траектории, снова роняя. При свете окон всё, что их окружало, было видно как днём, но в местах, где падали тени стояла серая тьма. Кураев поднял на свет уставшее лицо, обежал глазами по сторонам, затем произнёс:

– Что-то холодно стало резко… Или я не замечал?

– Всё, хватит на сегодня, пойдём отдыхать! – Лидия повела его внутрь. – Тебя там никто не засёк? Снег жутко скрипучий, предательский…

– Я там, конечно, наследил… – Он позволил ей снять с себя верхнюю одежду. – А сапоги у меня с современными протекторами и надписью на подошвах английскими буквами… китайского производства. Ой, дура-а-ак… – он остановился в испуге.

– Не волнуйся, к утру всё снегом заметёт, – попыталась его обнадёжить Лидия.

– Радость моя, это здесь пурга заметает, а там – сплошное затишье. Во будет людям сюрприз на утро – увидят и скажут: анчутка у них бродил по задворкам.

– Анчутка – это ещё не самый худший вариант, а то ведь могут подумать – диверсант приземлился… из вражеской разведки. Вот мои старушки переполошатся!

Кураев тяжело вздохнул, сидя на стуле в размышлении возле своего остывающего блока. Он приложил к нему ладонь, будто проверял степень затраченной мощности, снова огляделся по сторонам.

– Ну что, вернутся с веником, всё замести?

– Сиди! – испугалась она, прекрасно понимая – второго такого эмоционального потрясения в один день она больше не вынесет.

Он ещё долго лежал и слушал, как умиротворённо посапывает его спящая жена, что походило на медитацию, представлял плещущие волны, шелест деревьев, шум морского прибоя… Погрузиться в сон ему не давали воспоминания о сегодняшнем перемещении, и перед глазами снова навязчиво возникала бревенчатая избёнка, освещаемая полной луной, и ещё скотный двор, да белый простор, что начинался сразу за изгородью. Стоило открыть глаза, как изба исчезала, а вместо неё появлялся светлый проём от окна с очертаниями фикуса и комнатной пальмы, стоящих у них в спальне на подоконнике, что создавало некую иллюзию тропиков. Пальма постепенно блекла, блекли луна с избой, светлый прямоугольный проём таял в облаке сновидений…

На следующий день часы бодрствования семейства Кураевых продолжали не совпадать: Лидия вовсю занималась по дому, тогда как Стас, укрытый с головой одеялом, блуждал в дебрях беспробудного глубокого сна. В доме появился порядок, за исключением бедлама в границах заваленной тахты и компьютерного стола с полками – места, где творил создатель. Здесь уборка прерывалась, и жена старалась обходить стороной эту загадочную часть дома, где каждый валяющийся без дела винтик мог оказаться жизненно важным элементом в процессе переноса материального объекта из одного пространства в другое.

Остатки заплесневевшего рассольника были спущены в канализацию – теперь вместо него на плите стоял свежий суп с фрикадельками, аромат которого уже летал по всему дому. Лидия в процессе уборки отмыла холодильник от многочисленных следов, что оставил её слишком занятый муж, который черпал половником суп прямо внутри холодильной камеры, задевая им полки и стенки, роняя бульон с варёными огурцами на стекло или пачкая им пластиковые поверхности.

– Ещё одну неделю мы будем работать на дистанционке – московское начальство звонило, – оповестила она за обедом.

– Я только этому рад.

– Чего же тут радостного? Наверняка выйдет меньше по зарплате. Как мне надоели эти карантины, изоляции, меня угнетает это продолжительное сидение в четырёх стенах, да ещё зима такая холодная… Я гулять хочу среди людей, ходить в кино, на концерты, ездить в путешествия… Это тебе комфортно годами сидеть в одном и том же углу, не нуждаться в общении с людьми, а мне в такой обстановке светит депрессия. Будем сидеть с тобой вдвоём, как бирюки.

Лидия сосредоточила взгляд на пейзаже за окном и сером заборе.

– Бирюк – это одиночка, – пояснил Стас. – Сказать «вдвоём, как бирюки» то же самое, как, например, сказать «полчище отшельников»! Или «стая одиноких волков»! Тем более, я думаю, скучать тебе не придётся – для тебя есть задание: собрать какие-нибудь гостинцы, может лекарства, одежду, детское питание… Хочу познакомиться с твоими историческими родственниками, оказать им помощь, накормить детей. Как ты вчера сказала: «Я – муж вашей правнучки»?

Рот её надолго задержался в полуоткрытом положении. Она заговорила не сразу:

– Ну уж нет! Мне вчерашнего хватило с лихвой! – Она провела рукой поперёк горла. – Ты думаешь, раз совершил открытие, то теперь можно шастать туда-сюда, щеголять там, подарки раздавать?.. Изучение жизни предков – это тебе не увеселительная прогулка!

Стас закивал головой – этот жест означал полное несогласие.

– Вчера было тоже самое, – произнёс он ворчливо, оглядываясь по сторонам и продолжая качать головой. – Не запускай, не ходи, не суйся, без Вишнякова даже не пробуй… Будто от Вишнякова зависит качество нажатия кнопки. Ты видела сама: я переправился осторожно, глубокой ночью. И ничего я там не щеголял, просто аккуратно заглянул в тот мир, приоткрыв занавеску – заглянул, осмотрелся вокруг и закрыл обратно.

– Ага! И наследил там повсюду!

– Во-первых, не повсюду! – Кураев развернулся к ней боком, нервно приглаживая бороду. – Дальше калитки я не ходил. А во-вторых, я и хочу скорее объяснить им происхождение следов, пока они не разнесли этот факт в подробностях по всей округе. Разумеется, для них – родственник из будущего с подарками значительно лучше вражеского… этого… десантника!

– Супер! – завелась Лидия. – Ну прямо Дедушка Мороз! Ты лучше не говори: «Муж вашей внучки», а так и скажи: «Дед Мороз, я подарки вам принёс!» Они сразу поверят – люди раньше были чересчур суеверными: безоговорочно верили в домовых, ведьм, леших и тогда в каждом доме ими стращали.

– А сейчас будто другими стали… – Кураев снова закивал с язвительной ухмылкой. – Слышал я, как вы с твоей сестрой знакомую обсуждали – гадалку, сходить погадать к ней планировали… Уже сходили, наверное, деньги отнесли.

Лидия отвернулась с порозовевшими щеками; разговор закончился.

Оставшуюся часть дня Кураев делал пометки по эксперименту, в основном молча. Лидия чистила снег – это помогало ей отвлечься от волнений, связанных с открытием Стаса. Опираясь на ручку широкой лопаты, она стояла и продолжительно рассматривала окружающие виды, только теперь другими глазами. В воображении она себе рисовала пустое поле на месте двухэтажных соседских домов, что находились сейчас на противоположной стороне – здесь дорога разделялась на две, потому как новые коттеджи ответвлялись немного в сторону от основной улицы. Когда-нибудь вся она застроится до самого леса. После Лидия пролезла по снегу в дальнюю часть сада, откуда открывался живописный вид с высоты, где обзор был на весь горизонт, и откуда виднелись другие дома с черепичными крышами, флюгерами, анкерами, виднелся обширный лесной массив с изгибом реки, только на самом деле это был её рукав, примыкающий к реке, что протекала внизу под горой. Кураевы к ней ходили, но не в зимнее время.

– Здравствуй, Лида! – её окликнули сзади. Лидия напряглась и обернулась: за сетчатым ограждением стояла соседка, одинокая больная женщина. – Что-то вы эту ночь совсем не спали? То ругались, то смеялись… Отмечали чего?

Женщина говорила без каких-либо претензий, но её вопросы произвели на Лидию эффект удара молнии. Они со Стасом совсем забыли про осторожность, устраивая громкие обсуждения слишком непростого эксперимента прямо на улице.

– Отмечали… – растерянно кивнула Лидия. Быстро сообразив, она придумала оправдание их со Стасом ночному ору:

– Мы годовщину свадьбы праздновали, – соврала она, потому как годовщина была у них в сентябре. – А что так громко шумели?

Кажется, соседка ничего не заподозрила, если судить по её нейтральной реакции, к тому же она переключилась на тему своих недугов:

– У меня часто бывает бессонница – руки не дают спать: ноют по ночам, ломят. То и дело просыпаюсь. – Женщина подошла ближе, к самому ограждению. – Я так и поняла: отмечают. Муж твой, похоже, так напился, что во всю глотку орал: «Я гений! Какая великолепная луна!»

Это было новым потрясением, которое дало понять, что соседи могут слышать не только галдёж у Кураевых, но и разбирать слова, несмотря на глубокую ночь, метель и сильный мороз. Тогда она дала себе зарок: всё, что связано с перемещением, обсуждать при плотно закрытых дверях, и чтоб никаких наблюдателей эксперимента, никаких Вишняковых, никаких друзей – только они со Стасом. И если эксперимент суждено продолжить, то продолжать его нужно крайне аккуратно.

Поздним вечером Кураев всерьёз начал искать по дому – чем бы таким порадовать бабушку с её малолетними детьми. В серванте за стеклом, где за годы скопились разные сувениры, он отыскал две деревянные потёртые хохломские фигурки, которые вполне могли сойти за игрушки тех лет. Затем он взялся за еду. В простой бумажный кулёк он всыпал сахар, где-то с полкило, в другой столько же гречневой крупы. Вспомнил про мёд и принялся искать для него тару. Достал с верхней полки керамический горшок для жаркого, у которого отсутствовала крышка, поэтому им не пользовались, отлил в него мёд и накрыл куском хлопчатой ткани, завязал шпагатом – полюбовался изделием, очень уж схожим с теми, что были в те времена. В полиэтиленовый пакет отсыпал замороженных ягод, но сам пакет намеревался забрать назад: впервые они появятся в производстве в 1957 году, и то за рубежом, а ставить Лидиных предков, если не дай бог у них эти вещи обнаружат, в угрожающее положение он не имел права.

– Это всё, что ты понесёшь? – спросила Лидия.

– Для начала – да. Мы пока не подготовлены. Во-первых, им таскать надо всё самое натуральное, а то, не дай бог, появится аллергия на наши искусственные красители и ароматизаторы – это мы постепенно адаптировались ко всякой дряни, а они там… Ну и во-вторых… А что во-вторых?.. В дальнейшем подготовимся: у наших фермеров возьмём сало, что там ещё… молоко… О! Чаю отсыпь развесного.

– Стас! – крикнула она из кладовой. – Отнеси кочан капусты, бурак и морковь – это всё своё, натуральное.

– Я только «за»!

– Чеснок туда кинь, лук…

– Ну тогда доставай сумку побольше!

В этот раз Кураев намеревался отправиться в одиннадцать вечера. В прошлый раз он промаялся до двух часов ночи, чтобы снизить риск на кого-то нарваться, а теперь в его планах было знакомство с родственниками жены, потому он и вознамерился сделать визит не настолько поздним. Около десяти вечера он попытался вскинуть сумку на плечо, при этом изображая Деда Мороза: манерой и приветствием, жене на потеху, как тут же схватился за поясницу и взвыл.

– Что с тобой?! – вскрикнула Лидия.

– Спина-а-а… защемило, ох-ох-ох, как же больно-о… Ещё продуло вчера-а…

– Доигрался!

Она уложила его на диван, принесла коробку с медикаментами, отыскала нужные таблетки, заставила его проглотить. Затем растёрла всю спину мазью и укутала область поясницы слоями полотенца и большого шарфа, а дополнительно навалила сверху толстое одеяло и подпихнула его со всех сторон. Из-под одеяла торчала лишь голова изобретателя, хлопающего несчастными глазами – его явно мучила не боль, а расстроил провал сегодняшнего похода под названием «День второй». Лидия никогда не видела у него настолько жалостливого страдальческого лица. Ей трудно было определиться – кого она сейчас жалеет больше: своего умаявшегося супруга, подорвавшего здоровье во имя высоких технологий, а быть может сильнее она жалеет тех, для кого предназначались эти подарки. Она поглядывала на «мешок Деда Мороза» с разрывающимся сердцем, понимая, что дети, а ими были её родная мать и дядя, получат теперь подарки нескоро и получат ли вообще. Совсем недавно она была против всей этой затеи, ещё вчера была бы у неё возможность выкинуть чёртов ящик на помойку, она обязательно бы это сделала, ни минуты не мешкая, а теперь она сидела и мысленно представляла – насколько велика радость двухлетнего ребёнка, жамкающего во рту живую малину с мёдом в январе, да ещё в январе сурового сорок второго, насколько ни с чем не сравнимо счастье матери, уверенной, что все ближайшие дни не надо будет переживать: чем накормить детей.

– Как работает прибор? – спросила Лидия неожиданно, расположившись рядом с мужем на краю дивана.

Стас уставился на неё непонимающе.

– Я спрашиваю: что нужно сделать, чтобы отправиться туда?

Он зашевелился под одеялом; стенания от боли прервались.

– Ну-у, золотце моё… это не так-то просто, небезопасно – во-первых.

– Вчера ты распалялся, что это плёвое дело. И я не понимаю, в твоём понятии непросто: вставить вилку в розетку, затем нажать на пуск?

У Кураева выражение лица было в точности, как у жены накануне, слова у него иссякли, даже боль временно утихла, стала казаться мелкой неприятностью. Его разделило надвое: одна его половина готова была вкратце проинструктировать и помахать вслед рукой, будто за воротами её ожидало такси, в то время как вторая его половина понимала, что так поспешно действовать нельзя, что неразумно подпускать к испытаниям всякого дилетанта, а жену тем более. Однако, после некоторых раздумий, вспомнив, как душно чувствуешь себя, когда тебя удерживают в настолько азартном и любопытном деле, когда хочется простора действий и не терпится узнать: что же там за завесой, Кураев решил дать согласие.

– Только если ты пообещаешь мне быть осторожной. – Он не шёл у неё на поводу, он просто ей доверял свою миссию.

Лидия взглянула на часы: почти одиннадцать. Представила себе маленькую вечернюю деревушку, которая к сегодняшнему дню изменилась до неузнаваемости и влилась в пригород. Скорее всего, там все уже спали, в отличии от них: здесь в это время почти в каждом доме работал телевизор, и многие заняты были делами, здесь – не сорок второй. Удивительно, только она совсем не чувствовала страха, по крайней мере сейчас, пока муж её инструктировал и пока она собиралась. Она оделась в привычные вещи, в то, в чём обычно ходила на работу, в свой пуховик. Кураев по-прежнему лежал на диване, откуда отдавал распоряжения: как вставить вилку и сколько подождать до полного запуска, внушал ей, что белый пульт – туда, чёрный – обратно. Объяснил, чтоб пульты она в прошлом времени сразу убрала в карманы и надёжно застегнула молнии, чтоб ни в коем случае их не потеряла. Последние его слова перед тем, как она скрылась за дверью, были: «Ну, передавай там от меня привет!»

Место вчерашнего запуска и территория вокруг были теперь расчищены куда лучше. Холм наваленного снега, с которого стартовал Стас, уменьшился до небольшого возвышения. Разведка Стаса показала, что на него взбираться необязательно – вся окружающая территория пригодна для отправки. Лидия встала рядом с холмом, поставив сумку с едой на снег. Оба пульта она держала в руке. Пульт обратного старта убрала в левый карман, застегнула, как требовал того муж, на втором сосредоточила всё своё внимание. Пластик холодел от мороза в её руке, и холодели жилы в её теле – становилось страшно. Обежав территорию взглядом, она попыталась представить, как всё изменится, как исчезнет её дом, а вместо него появится то, чего уже не существует. Ей вдруг стало казаться, что оба они спятили и всё, что было вчера – это всего лишь болезнь, поразившая их обоих, та, что заставила принять недействительное за действительное. Боковым зрением она уловила, что полусогнутый Стас появился в окне, видимо, начал беспокоиться: произошла ли отправка. Лидия взвалила на плечо сумку, приготовила к нажатию пульт. Она старалась не поворачиваться к окну, делала вид, что не замечает… И зачем он вообще вылез из постели? Нужно было действовать – может быть тогда он хоть сколько-то выдохнет, да ляжет на свой диван. Локоть у неё заныл от напряжения, потому как сумка была тяжёлой, учитывая вес овощей, которые они туда наложили. Ручки сумки стали съезжать с плеча и затянуть их обратно на плечо было непросто. Чем больше она тянула время, пока соберётся с духом, тем становилось сложнее.