Цитаты из книги «Время секонд хэнд», страница 2

Гуляет по лесу дракон. Встретил медведя. «Медведь, – говорит дракон, – у меня в восемь часов ужин. Приходи – я

тебя съем». Идет дальше. Бежит лиса. «Лиса, – говорит дракон, – у меня в семь утра завтрак. Приходи – я тебя съем». Идет дальше. Скачет заяц. «Стой, заяц, – говорит дракон, – у меня в два часа обед. Приходи – я тебя съем». – «У меня вопрос», – поднял заяц лапу. – «Давай». – «Можно не приходить?» – «Можно. Я тебя вычеркиваю из списка». Но мало кто способен задать такой вопрос…

Дембель. Нас… человек двадцать… Привезли на машине на железнодорожную станцию и выгрузили: «Ну, что – пока! Пока, ребята! Счастливо на гражданке». Мы стоим. Полчаса прошло – стоим. Час прошел… Стоим! Оглядываемся. Ждем приказа. Кто-то должен нам дать команду: «Бегом! В кассу за билетами!» Приказа нет. Не помню, сколько времени прошло, пока мы сообразили, что команды не будет. Самим надо решать. Ё-моё! За два года мозги отшибли…

У нас же тысячи безработных военных, тех, кто знает только автомат и танк. Непригодных для другой жизни. Нашим

женщинам приходится быть сильнее мужчин.

Что я понял? Я понял, что герои одного времени редко бывают героями другого времени. Кроме Иванушки-дурачка. И Емели.

Все кричат, что нужна национальная идея, а заполняют барахлом.

Мне никогда не нравилось быть мальчиком, я не любил играть «в войну». Но меня никто не спрашивал… все выбрали без меня… Мама мечтала о девочке, папа, как всегда, хотел аборт.

Когда пожар, люди спят крепче обычного…

— Наши внуки Великую Отечественную проиграли бы. Нет у них идеи, нет у них большой мечты.

— Они другие книжки читают и смотрят другие фильмы.

— Рассказываешь… а им это уже как сказка… Задают вопросы: «Зачем бойцы погибали, спасая полковое знамя? Можно было сшить новое». Воевали, убивали — а за кого? За Сталина? Да за тебя, дурак!

Западные люди кажутся нам наивными, потому что они не страдают, как мы, у них есть лекарство от любого прыщика. Зато мы сидели в лагерях, в войну землю трупами завалили, голыми руками гребли ядерное топливо в Чернобыле… И теперь мы сидим на обломках социализма. Как после войны. Мы такие тертые, мы такие битые. У нас свой язык… Язык страдания…

Пробовал заговорить об этом со своими студентами… Смеялись мне в лицо: “Мы не хотим страдать. Для нас жизнь — это что-то другое”. Ничего еще не поняли о нашем недавнем мире, а живем в новом. Целая цивилизация — на свалке…

Меня всегда мучило, что правда не умещается в одно сердце, в один ум. Что она какая-то раздробленная, ее много и она рассыпана в мире. Как это собрать?