Читать книгу: «Вода, в которой мы рыбы»

Стас Нестерюк

Шрифт:

Серия «Аллея»

Иллюстрация на переплёте Евгения Чижевского

Часть первая

1.1. Вступление

Роман этот никогда не был написан. Всё, о чём вы сейчас читаете, – игра вашего собственного воображения.

Это были первые слова, произнесённые Владимиром Мальцевым, после того как он открыл глаза. Видимо, в них отразился последний перед пробуждением сон.

Главный герой осмотрелся. Он лежал на кровати в собственной комнате, раздетый и даже частично под одеялом. За окном уже рассвело, и предметы вокруг имели привычные бытовые очертания. Квадратный стол у стены с клеёнчатой скатертью и монитор на нём; напротив, у другой стены, старый диван с откидными валиками, высокой спинкой к стене и подушками в голове на случай оставшегося на ночь гостя; в ногах дивана небольшая этажерка с книгами, за которой платяной шкаф с небольшим зеркалом на уровне лица; а напротив кровати окно с тюлевой занавеской и дверью на балкон… Два кресла, два стула и табуретка – всё это стоит на своих обычных местах. Хотя всего несколько мгновений назад в этой комнате была драка. Стол был сдвинут, клеёнка с него сдёрнута, монитор свалился в кресло, занавеска оторвалась, стулья опрокинулись, табуретка отлетела в сторону после того, как враг пытался ударить ею Мальцева по голове…

Последнее, что он помнил, это как, изловчившись, схватил противника за шею и, резко повернувшись, в падении на кровать изо всей силы треснул головой о стену, желая убить. Громкий хруст, и сразу за этим – полная, могильная тишина. Сквозь которую вдруг доносится стук клавиш и голос, словно в фильме за кадром: «Роман этот никогда не был написан. Всё, о чём вы читаете, – игра вашего собственного воображения».

– Никогда не был написан… – медленно повторил Мальцев вслух, словно пробуя произносимые слова на вкус. – Хорошая фраза для того, чтобы начать с неё роман! Жаль только, что я никогда не писал романов…

«Значит, сон, – подумал он, оглядев комнату. – Ну, хорошо…»

Откинул одеяло, поднялся, нащупал ногами тапочки и прошлёпал в совмещённый с ванной туалет, где остановился напротив большого зеркала. Помятое лицо выдавало усталость от затянувшегося пьянства.

– А не написать ли тебе, действительно, роман? – спросило отражение, шевеля губами. Первая фраза есть – считай, что полдела сделано! Он открыл душ, настроил температуру воды и залез в ванну.

Владимир Семёнович Мальцев уже лет десять считался подающим надежды молодым писателем. Но романов не писал. Сочинял небольшие рассказики, которые относил для прочтения в литстудию «Тритон», обсуждался на местных семинарах и изредка публиковался в городском журнале «Параллель». И один раз, четыре года назад, имел успех. Его опубликованную сказку тогда сразу же адаптировали для постановки в местном кукольном театре. Затем приглашали на телевидение, брали интервью, устроили авторский вечер, хорошо освещённый в прессе… Словом, дали почувствовать себя звездой. После чего ни один его новый рассказ даже отдалённо не имел успеха, сопоставимого с прежним. И это затянувшееся ожидание нового луча славы внесло тревогу в прежде наполненное радостью течение жизни Мальцева.

…Намылившись, Владимир потёр мочалкой левое плечо и ощутил внезапную боль. Скосив глаза, увидел отчётливый синий след зубов. «Вот те раз, вампиры!» – подумал, и тут же память о вчерашнем дне включилась, словно по нажатию невидимой кнопки.

* * *

Вчера, придя с работы на час раньше обычного, он сразу сел за компьютер, хотел набросать свежий рассказик, но успел набрать всего несколько строк, когда в дверь позвонили…

– С наступающим Днём защитника Отечества тебя, дорогой товарищ!

На пороге стояли Матвей Зайкин с женой и Юрка Пирогов. Зайкин – бывший одноклассник Мальцева, лучший школьный друг, а Пирогов – однокурсник Зайкина по техникуму электроники, куда тот поступил после восьмого класса. С Галиной Зайкин познакомился на заводе, и все трое работали в одном цехе, откуда после смены и шли. Завод их находится в двух кварталах от дома, в котором живёт Мальцев, вот они и заглянули; у них тоже был предпраздничный короткий день. Принесли с собой бутылку водки и кое-какую закуску…

Присели. Выпили достаточно быстро, после чего, невзирая на протесты Галины, мужчины возжелали продолжить. Тогда-то Зайкин и предложил поехать к Полковнику.

– У Черкашиных наверняка столы накрыты; поехали, Юра, к нему!

Мальцев успел подумать, что посидит ещё немного за клавиатурой, но тут уже Пирогов возразил:

– Некрасиво получается, товарищ прапорщик! Пришли к человеку, душу ему растравили, а теперь бросаем? Нет уж! Поехали с нами, Володя!

Прапорщик – это Зайкин, прослуживший пятнадцать лет на границе большой Родины вдали от малой. Так его в шутку, в противовес полковнику полиции Олегу Черкашину, их третьему однокурснику, называл постоянно Юрка. Мальцев же всегда называл Зайкина на немецкий лад: Матеус – по старой школьной привычке. (Был во времена их юности такой футболист – Лотар Маттеус.)

С Пироговым Мальцев всегда общался через Матеуса, но сейчас, когда тот позвал его лично, Мальцев решил, что отказываться неудобно…

Чуть позже в полупустом троллейбусе Зайкин занял высокое место «на колесе», громко запел «Баньку» Высоцкого и отказался платить за проезд:

– И ты не плати, Владимир Семёныч! Сегодня за мой счёт!

Обычно он звал Мальцева просто Семёнычем, но сейчас не смог устоять, чтобы не подчеркнуть совпадающее с поэтом имя друга.

Мальцев в этот момент подумал, что товарищи его, похоже, начали праздновать ещё на работе, потому что для одной бутылки были слишком весёлые.

– Я на государственной службе и выполняю важное задание! – кричал прапорщик, показывая удостоверение, когда подошла кондукторша. Красные корочки резко отбивали у многих желание продолжать прения. Однако кондуктор, кивнув на Мальцева, всё же спросила:

– А второй кто? Тоже из органов?

– А это американский шпион, – не моргнув глазом ответил Зайкин. – Я его в управление везу. Ему теперь срок мотать лет двадцать, так что имеет право в последний раз бесплатно проехать!

Доехали до хорошо знакомой Мальцеву остановки: здесь неподалёку жила его бывшая жена. Когда проходили мимо её дома, он ещё подумал: «Маловат городок!» Потом шли, плутая какими-то дворами, позвонили в домофон и поднялись на четвёртый этаж… Черкашин открыл дверь и, как ни странно, сразу сдавил Мальцева в объятиях:

– Вовка! Сколько ж мы не виделись-то?

Зайкин познакомил Мальцева с однокурсниками, ещё когда учился с ними, но, честно говоря, до этой минуты Владимир и не подумал бы, что Полковник его вспомнит, половина жизни ведь прошла с тех пор!

Оказалось, что столы здесь действительно накрыты, и почему-то в квартире, кроме хозяев, находится ещё и Юркина жена, причём вместе с детьми. Которых, таким образом, оказалось четверо: два мальчика Пироговых и мальчик с девочкой Черкашиных.

Взрослых же оказалось семь. Три семейных пары и среди них Мальцев – единственный неженатый.

Потом дети ушли в другую комнату… И рюмка понеслась за рюмкой… Какое-то время гости пели под субтитры караоке, ползшие по экрану телевизора, но быстро переключились на видеоклипы…

И вскоре Мальцев заметил, что остался с тремя женщинами один: все три мужика, словно по заказу, свалились в ряд поперёк дивана и заснули.

Вот тут-то и начались настоящие танцы! Перед глазами, словно в продолжение клипов, замелькали постоянно меняющиеся глаза, на губах по очереди оказывались чьи-то губы. И ироничный, с лёгкой хрипотцой голосок: «Девчонки, не волнуйтесь! Завтра дяденька ничего не вспомнит!» В перерывах между песнями исправно подносят рюмку и дают закусить…

– Ты кто? – растерявшись, спрашивал он всякий раз каждые очередные глаза.

– Ты меня уже спрашивал!

Почему-то все три были одинаковые. То есть все разные: одна фигуристая блондинка, вторая русая пышка, а третья худенькая и темноволосая. По именам – Валя, Галя и Женя, но всё равно одинаковые, и от этого кружилась голова. Жену Матеуса он ещё идентифицировал, остальные две слились в нечто неразделимое. Вот в какой-то момент одна из них и пометила его плечо укусом. Кажется, он позволил себе в танце чуть больше, чем разрешали правила игры. «Увлёкся!..» – поморщился сейчас с помесью насмешки и стыда Мальцев, вспомнив этот эпизод.

– Я где? – был второй вопрос, который он не меньше десяти раз задавал всем трём.

– У Олега! – отвечали все три.

– У какого Олега?.. – недоумевал он, а глаза и губы продолжали кружить его в танце.

Дальше – смех и снова те же слова: «Завтра дяденька ничего не вспомнит!»

Помнится, разгорячившись, он предложил одной из дам уйти от мужа к нему. «В понедельник пойдёшь на работу, тогда вернёшься. А пока – поживёшь со мной!» Наверно, это была всё-таки Галя, двух других он видел первый раз в жизни и вряд ли осмелился бы. Глаза в ответ смеялись, губы старались заткнуть рот…

Потом внезапно всё прервалось; Мальцева вытолкнули на балкон.

– Хватит: муж проснулся! Постой здесь, освежись чутка́!

Февральский воздух, да ещё ночью, был не слишком тёплым. Владимир захотел вернуться в комнату, но дверь балкона оказалась запертой. Он постучал. Одна из женщин вышла к нему.

– Чего шумишь? Успокойся, тебя не забыли. Нюхни морозца, сейчас в комнату пойдём.

– А я где? – снова спросил он. Прямо напротив балкона стоял ещё один дом, закрывая собой всякий обзор.

– У Олега! Сколько раз тебе говорить? – женщина засмеялась.

– Это я уже понял! А где мы все? Это хотя бы Кудойск?

– Кудойск! Заречный!

«Один из районов города, – мысленно обрадовался Мальцев. – Не самый дальний от дома, если что…»

– Правда?! А ты у нас кто?

– Я – Женя!

Дальше воспоминания снова размывались. Впрочем, дальше ничего интересного и не было… Выпили ещё по чуть-чуть и, кажется, разбрелись по домам. Во всяком случае, он ушёл. Забавно, что, очутившись на улице, легко сориентировался и добрался без приключений, хотя путь был не близок, и топал он более получаса. Впрочем – какие могут быть приключения зимой в два часа ночи? Все хулиганы в это время спят…

1.2. Надя

Мальцев включил компьютер и открыл вчерашний файл.

Два абзаца, которые он успел набрать до прихода гостей, показались сырыми настолько, что отбили всякое желание развивать тему. «Оставлю, не буду удалять, может, исправлю позже…» – подумал он, закрыл файл и выключил компьютер, подозревая, что ничего править не будет и набросок так и останется наброском. «Схожу лучше к Лёне Бакланову, давно его не видел. Поболтаем о чём-нибудь разумном», – решил он и отправился в прихожую одеваться.

«Странное застолье вчера случилось!» – думал он, пока спускался по лестнице и выходил из подъезда. Будто на карнавал попал в Латинскую Америку.

Кажется, укусила его жена Черкашина; а Женя на балконе – это супруга Пирогова. «Знакомы с Пироговым через Матеуса полжизни, а только недавно узнал, что он, как и я, сочиняет прозу». Четыре года назад Юрий впервые появился на семинаре с рассказом о древней Руси; главный герой там бился то ли с половцами, то ли с монголами и, насколько запомнил Мальцев, всех победил. Написано было коряво, по смыслу неглубоко, но Иван Лукич Борисов, глава жюри, похвалил, и Пирогову посулили большое литературное будущее. Однако последующие его рассказы сильно напоминали первый, и если второй члены жюри ещё отметили, то после третьего тот же Борисов сказал, что ждёт от автора сюжетов посвежее. А ребята во дворе во время перекура над Юркой, пока тот не видел, и вовсе смеялись… Не смеялся тогда только Мальцев; ему было откровенно жаль хорошего парня, он долго думал о причинах такого зацикливания на теме, но так ни к чему тогда и не пришёл. «А супруга-то у него с изюминкой!» – подумал теперь, вспоминая темноволосую, короткой причёской напоминавшую кого-то из звёзд немого кино. Не красавица, но очаровательна! И, кажется, не без чувства юмора…

С неба лениво падали мелкие сырые снежинки, смешиваясь под ногами с серой оттепельной грязью. Дороги были пусты; лишь изредка, шурша и чавкая, мимо проносилась какая-нибудь, словно заблудившаяся, легковушка.

«Праздник, вот и нет никого», – подумал Мальцев, сворачивая в супермаркет. Вытащил из кармана телефон и набрал номер.

– Привет, Лёня! Иду в твою сторону, купить чего-нибудь?

Товарищ заказал яйца, молоко, хлеб и сметану, к которым Мальцев от себя прибавил полторашку кваса и, выйдя из магазина, направился в сторону частного сектора – старого района, много лет ожидающего сноса и застройки высотками.

Перешёл дорогу и внезапно увидел прямо перед собой бывшую жену. Та приближалась к переходу навстречу ему и вела за руку пятилетнюю дочку.

– Привет, Володя! С праздником тебя!

– Ой, привет, Надя! Спасибо!..

Он опустился перед девочкой на корточки.

– Привет, Оля!

– Привет, папа! Ты почему давно не приходишь? – сразу спросил ребёнок.

– Приду, Оля, приду обязательно! Сейчас вот потеплее станет, приду, погуляем с тобой обязательно!..

Он снова поднялся:

– Извините, что не заметил. Под ноги смотрю, не вижу ничего… Каким ветром в моих краях?.. – задал глупейший вопрос.

– Это не твои края… – улыбаясь, возразила Надя. – У нас здесь собор по воскресеньям.

– Собор? Это какой-нибудь молебен, что ли? – не понял он.

– Вроде того, – Надя продолжала улыбаться.

– Так сегодня ж среда!..

– Фу, какой ты въедливый! Нисколько не меняешься… – Надя рассмеялась и, не ответив, побежала на загоревшийся зелёный свет.

– Дай хоть с ребёнком поговорить! – крикнул он вслед.

– Придёшь по графику, тогда и поговорите…

Мальцев проводил долгим взглядом двух женщин, большую и маленькую, ощутив привычный укол совести.

* * *

Они познакомились девять лет назад при драматичных обстоятельствах. Двумя неделями раньше у Нади от сердечного приступа внезапно умерла мама, и она, ученица девятого класса, находилась в состоянии глубокого стресса, из которого её в меру сил пытались вывести подруги, таская буквально за руку везде, куда направлялись сами.

У одноклассницы Ларисы была старшая сестра; у этой сестры – приятель, будущий муж. Приятель этот, теперь почти забытый, дружил в ту пору с Мальцевым и иногда наведывался в гости. Вот он и привёл в тот день вместе с подругой незнакомую девушку: чаю попить да поболтать о разном.

Ничего этого Мальцеву не сказали, но он обратил внимание, что подросток сидит за столом отрешённо, ничего не спрашивая и не поддерживая беседу. Потом, во время прогулки, парочка ненавязчиво спихнула подростка на Мальцева, и он был вынужден пойти провожать девочку до дома. А возле подъезда она вдруг задрожала, произнесла: «Мне возвращаться страшно…» – и расплакалась, сквозь слёзы сообщив о причине. И ему пришлось, чтобы успокоить ребёнка, погулять с ней ещё полчаса, а на прощание пообещать прийти на следующий день…

И так – больше месяца. Три раза в неделю после работы, а в выходные ещё и днём, Мальцев приезжал и гулял с девочкой по улицам. Рассказывал историю родного города (насколько её знал), развлекал байками из жизни, пересказывал полузабытые детские и подростковые книжки… Неожиданно увлёк темой звёзд и планет, показывая те из них, которые знал, на вечернем небе. И очень радовался, когда видел на лице подростка улыбку.

Возвращаясь после прогулки, выкуривал одну за другой полпачки сигарет, настолько был вымотан; однако через пару дней ехал к ней снова. И так – пока Надя не перестала нуждаться в посторонней опеке. После чего стал появляться всё реже, а потом и вовсе исчез с её горизонта.

Правда, они добавились «в друзья» в социальных сетях, но в следующие три года лишь поздравляли друг друга с днём рождения и Новым годом. Пока Надя однажды не предложила ему в письме как-нибудь погулять. Он согласился. К этому времени девушка окончила второй курс филфака в местном университете и на вид изрядно повзрослела. Тем не менее, провожая её тем вечером, Мальцев решил поставить на этом точку. Рассказывая очередные байки, он отчётливо видел искусственность происходящего, а о чём говорить с девушкой всерьёз, даже не представлял.

Но вышло иначе. Когда они дошли до подъезда, Надя попросила его подняться до дверей квартиры. А там, за полпролёта до двери, внезапно обняла и поцеловала…

Но даже тогда он не придал этому большого значения, решив, что поцелуй этот – символическая благодарность за старое… Но в следующую пятницу вечером получил сетевое письмо: «Ты завтра свободен? Можно я к тебе приеду?» «Приезжай…» – ответил, не найдя причин для вежливого отказа.

Так всё и началось…

А через несколько месяцев Надя сообщила, что ждёт ребёнка, и это признание окончательно закрыло пути к отступлению. Они без торжества оформили законный брак, после которого молодая жена перебралась жить к нему.

Все три года он изумлялся произошедшему. Надя любила его преданной, страстной, почти рабской любовью, однако сквозь чувства всё отчётливее проступала скука, настолько они были разными и, по сути, чужими…

Ребёнок сблизил только на время. Они как были, так и оставались разными абсолютно во всём, начиная с отношения к музыке и заканчивая кулинарными предпочтениями. Разговоры их заканчивались даже не спорами или ссорами, а просто прерывались на середине, оставляя каждого во мнении, что собеседник его не слышит. И постепенно каждый со своей стороны пришёл к выводу, что лучше будет расстаться.

Мальцев сам помог жене собрать и перевезти вещи. Единственный скандал, случившийся при этом, произошёл с отцом Нади, который крыл зятя последними словами, обвиняя его во всех смертных грехах. «Я тебя с первого дня насквозь видел!» – кричал он, играя мускулами, словно собираясь Мальцева поколотить. Надя, как всегда, молчала, и это било сильнее, чем кулаки. Она всегда была такой; если бы отец и вправду убил Мальцева, она, наверно, и тогда промолчала бы…

Тем не менее даже сейчас, через два с половиной года после расставания, бывшая жена продолжала нравиться Владимиру внешне. С возрастом она стала ещё привлекательнее и легко могла бы вить из мужчин верёвки, если бы захотела. Но она была другая…

1.3. Бакланов

Леонид Бакланов имел врождённую инвалидность по опорно-двигательной системе, поэтому из дома выходил редко, а если выходил, то летом, и чаще всего сидел во дворе на деревянной широкой скамье со спинкой и подлокотниками, собственноручно сделанной для сына покойным отцом. Мать Лёни в последние годы тоже передвигалась не очень уверенно, поэтому продукты Баклановы обычно заказывали по телефону или через интернет. Зная это, Мальцев каждый раз по пути к другу предварительно звонил и, приняв заказ, заходил по дороге в магазин. А чек сохранял, чтобы Лёня мог перевести ему потраченную сумму на карту.

Однажды, уже давно, он выбросил чек и попытался сумму округлить, чтобы оказать товарищу услугу, но Бакланов его благородства не оценил.

– Насчёт денег – не волнуйся, мы с мамой не бедные. И недостаток мобильности легко покрываем наличностью.

Действительно, как можно было заметить, с виду простой, как скворечник, дом изнутри был оборудован вполне современно. Да и каменный был, один из немногих в этом деревянном районе. А двор снаружи окружал высокий кирпичный забор, калитка в котором открывалась по сигналу дистанционного пульта, как и парадная дверь на крыльце. Из чего Мальцев в своё время сделал вывод, что отец перед смертью хорошо озаботился благосостоянием семьи.

По дому Бакланов перемещался чаще всего в инвалидном кресле с моторчиком, утверждая, что так ему быстрее. Вставал с него, по собственному признанию, только чтобы ноги не атрофировались от долгого бездействия. С этой целью занимался и разного рода зарядкой; Мальцев видел у него в комнате небольшие гантели и различные эспандеры. А для выезда «в большой мир» имелось ещё одно кресло, стоявшее в пристройке. И тоже с мотором…

– Колёса после улицы всякий раз мыть не хочется, – объяснил эту роскошь хозяин, и Мальцев тогда понял, что Лёня и в самом деле человек не бедный.

– Я мог бы и машину себе позволить, – заметил он как-то. – Только без надобности. Да и водители мы с мамой неважные… Если надо, проще такси заказать.

* * *

Ребята познакомились в пятом классе. Именно тогда родители Бакланова дали возможность сыну вместо обучения на дому посещать обычную школу, где он и оказался с Мальцевым в одном классе. Правда, проучился Лёня среди здоровых детей совсем недолго, но зато, когда родители вернули его на домашнее обучение, уже мама Володи проявила инициативу, предложив сыну ходить к Лёне в гости. Вот эти искусственные поначалу отношения и переросли постепенно в дружбу: ребята нашли множество общих интересов – от решения математических головоломок и логических игр до постепенных рассуждений на более взрослые темы.

Сейчас, сложив принесённые продукты в холодильник и взяв стаканы для кваса, Мальцев прошёл в комнату Лёни и уселся на диване. Сам Лёня в кресле на колёсах расположился напротив стола с компьютером.

– В последнее время окончательно разочаровался в коммунизме, – начал он разговор без раскачки, и Мальцев сразу вспомнил, как часто тот прежде касался этой темы. – То есть не в коммунизме как общественной формации, а в классовом подходе при его построении. В том смысле, что если коммунизм возможен, то на совсем других основах.

– То есть? – не понял Мальцев.

– Ну, как форма взросления человечества. Если коммунизм является высшей фазой развития, то люди со временем придут к нему сами. Искусственно же его строить – всё равно что заставлять женщину рожать прежде времени.

Мальцев хмыкнул. Сравнение, сделанное Лёней, показалось интересным, и он приготовился к развитию темы. Однако хозяин заговорил о другом.

– В последнее время размышляю о дарвинизме, – произнёс он так, словно именно на этом месте оборвался их последний разговор. – Естественный отбор, наследственность и изменчивость. Случайные мутации и закрепление тех, которые оказываются полезными для выживания вида… А кто определяет их полезность, не подскажешь? – спросил вдруг.

– Так естественный отбор и определяет, – не задумываясь ответил Мальцев. – Кто выжил, тот дальше и пойдёт.

– Тогда объясни: как из гладкошёрстного грызуна типа мыши вдруг взял да и возник колючий ёж?

– А что не так? Возник – и возник…

– Да то, что никакая мутация не сделает из мыши ежа сразу. Необходимо не меньше десятка последовательных мутаций. Как ступенек у лестницы. Которая, пока ты её всю не прошёл, на следующий этаж тебя не привела. Представь горную тропу, серпантин. Туда-сюда по склону. И лестницу на скале, ведущую с одного яруса на другой. Поднялся всего десять ступеней – срезал километр пути. А вот если в скале всего одна ступенька – какой в ней прок? Как ты по серпантину идёшь, так и пойдёшь дальше. Вот эта ступенька и есть одиночная мутация. Не станет она закрепляться через естественный отбор! Мутанты погибнут или сольются с немутантами. И никогда ёж не возникнет! Нужна готовая лестница, десять целенаправленных мутаций сразу. Понял?

– Более или менее… И что, по-твоему, за этим стоит?

– А то, что где-то внутри, кроме естественного отбора, прячется другой механизм. Вот идёт человек по серпантину, видит ступеньку в скале и смекает: неплохо было бы пристроить к ней ещё девять – тогда не нужно будет каждый раз делать огромный крюк. И проявляет инициативу: начинает вырубать в скале вторую ступеньку. А чтобы дело быстрее пошло, зовёт на помощь односельчан. И, глядишь, через пару недель готова лестница.

– Хочешь сказать, что у эволюции есть инженеры?

– Наверняка. И не один. На каждом участке и в каждой экологической нише. Слишком много в природе такого, что не решается линейным способом. Смотри: на автозаводе в одном цехе делают колёса, в другом двигатель, в третьем шасси, и только в четвёртый всё это направляют, чтобы собрать готовый автомобиль. Так и в природе.

– Чушь… – отмахнулся Мальцев. – Ты даже не представляешь себе, что такое четыре миллиарда лет! За это время без всякой инженерии, за счёт только мутаций и приспособления к среде обитания, может произойти всё что угодно. Твои мысли – реверанс в сторону идеи Творца. А я – убеждённый атеист и материалист, так что никогда с этим не соглашусь.

– Не согласишься. Но не потому, что прав, а потому что веришь, что никакого Творца во Вселенной нет. Однако я, собственно, Творца и не утверждаю. Я всего лишь исследователь. Я пришёл в этот мир один раз и всего один раз из него уйду. Лет семьдесят, даст бог, проживу. И за это время смысл моей жизни определится ровно настолько, насколько я сам успею его определить. Вот скажи: на кой чёрт я пришёл в мир такой ущербный? И, может, мне дано взамен тела что-нибудь другое?..

Мальцев кисло усмехнулся.

– Я, в отличие от тебя, пришёл в мир здоровым… Умею штангу поднять в семьдесят кило. А вот есть ли в этом толк, не знаю. Чувствую себя совершенно потерявшимся. Вроде и не дурак и тоже иногда о смысле думаю…

– Потому что думаешь прямолинейно. Не хватает тебе как раз инженерного подхода. Может, ты находишься в фазе, когда месится раствор и обжигаются кирпичи, а ты уже хочешь строить дом. Подожди: пройдёт время, и то, чем ты сегодня занят, покажется понятным и закономерным.

– Да это-то и сейчас понятно! – Мальцев вдруг вскочил с дивана и нервно заходил по комнате. Бакланов наблюдал за ним неподвижными глазами, кнопками поворачивая кресло то вправо, то влево.

– Творческий кризис у меня! – выпалил, словно прорвав плотину нерешительности, Мальцев. – Сколько ни пытаюсь написать что-нибудь стоящее, ничего не получается! Выходит сплошная ерунда и пошлятина.

– Так, может, ты и не родился, чтобы быть писателем? Может, судьба твоя стать учёным, бизнесменом или рекорды в тяжёлой атлетике бить? А с литературой ты не в свои дебри полез?

– Этого я больше всего и боюсь! В юности ведь неплохо начинал! На семинарах хвалили, говорили о перспективах… Публиковать начали… Потом, наконец, написал свой маленький шедевр…

– Ты сказку имеешь в виду?

– Да. Сказку. «О памяти и забвении». По которой спектакль поставили. И даже мультфильм сняли… Так себе и то и другое, честно говоря, но не это важно! А то, что рецензии были одна лучше другой! И я губу раскатал, подумал – всё! Скоро кончится эта ежедневная возня с напильниками и гаечными ключами. Буду как аристократ – сидеть в кабинете, творить и получать за творчество приличные деньги.

Бакланов склонил голову и почесал подбородок.

– Сказка хороша! – произнёс он наконец. – Но это совершенно не твой жанр. Она у тебя как-то случайно получилась, мне кажется. Ты уж извини…

– А о чём, по-твоему, я должен писать, чтобы это было моё?

– О пьянстве и разврате и о том, что на первое у тебя не хватает здоровья, а на второе – денег. Тогда будет, по крайней мере, достоверно.

Мальцев усмехнулся.

– Я про это и пишу! Вчера вот набросал начало… Там приличный семьянин через десять лет идеального брака случайно сходил налево: школьную любовь на улице встретил, да не устояли оба… И вдруг то, что случилось, настолько ему понравилось, что начал он по бабам шастать, словно с цепи сорвался… Дальше его ловит жена, забирает дочку и уходит к родителям. После чего герой проваливается в одиночество. Понимает, что никакие бабы не в радость, когда нет главного. Начинает крепко пить… И однажды выпивает с лучшим другом в тот момент, когда рядом оказывается случайный человек. И делится с ними наш герой своей бедой. А через пару месяцев к нему возвращается жена и предлагает начать всё заново.

Мальцев смолк.

– И что? – не понял Бакланов.

– Объяснение даётся в конце! Оказывается, этот случайный собутыльник – известный в окрестностях донжуан. Который решает нашему горе-герою помочь. Правда, никому об этом не говорит. Просто находит его жену и соблазняет. Как он это делает – неважно, факт в том, что поматросил слегка да бросил. А лучше, если ещё и подогнал корешам своим, которые тоже женщину слегка попользовали. И она, пережив такое же кратковременное опьянение, как и её супруг, решает простить ему всё. Поэтому и возвращается. И оба теперь понимают…

– Вот здесь остановись! – резко перебил Бакланов. – Что они понимают, оставь сообразить читателю. Добавь временной интервал и убери друзей этого донжуана. Достаточно его одного. Который, может, даже и не бросил её, просто она сама быстро пресытилась. Ну, может, оставив его, попробовала ещё одного мужчину – не более. Учитывай мнение читателя: обыватель не станет сочувствовать распущенной тётке. Да и супругу её – тоже. Нужно, чтобы каждый ступил на неверный путь, сделал пару шагов и вернулся. Но не нужно, чтобы слишком глубоко пал.

– Ты мыслишь как редактор! – восхитился Мальцев. – Не ожидал!

– От меня никто многого не ожидает, – усмехнулся Бакланов. – Между тем я ещё в школе не поленился и сделал самообучающуюся машину из спичечных коробков для игры в мини-шашки, помнишь? В каждом коробке – цветные бусинки, обозначающие ходы. Если возникает позиция, нарисованная на ярлычке, достаёшь не глядя бусинку и делаешь ход, которому она соответствует. Если ход проигрывает, бусинка выбрасывается. Опустевший коробок тоже выбрасывается. И так машина постепенно учится играть. Я её почти полгода делал, а играл всего две недели. Научилась и стала меня бить, как я ни старался. Все проигрывающие ходы исключились, остались только выигрывающие.

– Ты это к чему сейчас? – перебил Мальцев, прекрасно помнивший игрушку из тысячи коробков.

– К тому, что я усидчивый и терпеливый. И многие вопросы умею моделировать так, как мало кому удаётся. На моё счастье, люди изобрели компьютер, который очень облегчил мою исследовательскую деятельность. Не выходя из дома, я могу оказаться в очень многих точках Вселенной, как в прошлом, так и в будущем. Ну, мысленно, конечно! – рассмеялся Бакланов, увидев скептицизм на лице гостя.

– А я – рядовой пользователь, даже не хакер, к сожалению, – пожал плечами Мальцев, – так что мне трудно судить.

– Ну тогда ответь хотя бы: где, по-твоему, я деньги беру? Ведь отнюдь не на пенсии, мою и мамину, я обзавёлся автоматическими воротами, креслами и довольно дорогой утварью.

– Разве не отец?..

– Кое-что отец. Остальное я сам. Теперь скажи: если все жители России перечислят мне на счёт по одной копейке, сколько наберётся?

– Около полутора миллионов рублей, – мгновенно подсчитал Мальцев.

– Ну вот и вся нехитрая механика. Считай, что милостыню собираю. Главное – не жадничать, и никто ничего не заподозрит… Не хочу об этом, просто учти – я не так беспомощен, как кажусь. И, возможно… – он многозначительно поднял вверх палец. – Возможно, тебе ещё понадобится моя помощь! Не финансовая, конечно; хотя и в этом я могу, если нужно, спасти тебя от голодной смерти.