Будущее сегодня. Как пандемия изменила мир

Карантин: как всё начиналось

В начале марта 2020 года я поехала по работе в Лондон. Буквально на моих глазах в Европе произошла вспышка коронавируса. Хотя Великобритания ещё не входила в список опасных стран, после которых надо было обязательно самоизолироваться, с работы пришли указания не выходить в офис. Правда, они носили лишь рекомендательный характер. Тогда слово «карантин» звучало дико. Любое ограничение свободы пугало.

Честно? Сначала я искала варианты, как избежать этой непонятной мне пока меры. Но в день вылета в Москву простудилась. Уже три или четыре года весной я болею ОРВИ с абсолютно одинаковыми симптомами: першит в горле, потом закладывает нос, температуры нет, начинается сухой кашель, теряется обоняние. Я даже знала точный момент, когда простыла: накануне вылета в тонком шёлковом платье на улице ждала, когда мой спутник вынесет пальто. Для прохладного мартовского вечера это было довольно легкомысленно.

Я понимала, что если есть хоть малейший шанс, что я заразилась коронавирусом, то должна обязательно изолироваться дома и беречь людей вокруг.

В Москве в аэропорту никто ничего не спросил. Когда я заходила в самолёт в маске и очках, на меня смотрели как на ипохондрика, хотя со всех мониторов уже кричали о драматических событиях в Италии. В полёте я меняла маску по всем правилам каждые два часа.

И я отправилась в «самоизоляцию» – тогда это слово было новым.

Первая неделя оказалась самой сложной. С одной стороны, я болела. С другой – знала, что именно так болею из года в год. Но при этом слишком много симптомов совпадали с симптомами коронавируса: потеря обоняния, сухой кашель, недомогание, невозможность поднять голову, боли в горле.

Так вышло, я впервые за долгое время оказалась наедине с собственными мыслями: в нормальных обстоятельствах ты всегда можешь отвлечься на работу или досуг. А тут не было другого выхода, кроме как поговорить, договориться, проанализировать, принять, у каждого – своё. Пришлось задавать внутреннему «я» неудобные вопросы, на которые раньше не хотела отвечать, а теперь – просто не могла не ответить. Не могла спрятаться за встречами и делами: нет больше встреч. И нет больше дел. Мир застыл.

Стало страшно. Я видела, что ситуация развивается стремительно: те, кто вчера смеялся над масками, сегодня дезинфицировали пакеты после рук курьеров. И мне, признаюсь, было тревожно и сложно в четырёх стенах московской квартиры. Было непросто разбираться в жизненных дилеммах. Я не могла ни на чём сосредоточиться. Даже привычные отвлекающие манёвры не действовали: ни сериалы, ни соцсети, ни книги, ни телефонные разговоры не могли удержать моё внимание. Впервые за долгое время я никуда не спешила и могла часами просто сидеть, смотреть в одну точку и думать. Точнее, ничего другого я делать не могла.

Постоянно доносились слухи, что скоро Москву вообще закроют на карантин. Когда я представила, что два-три месяца буду вот так одна сидеть в квартире, не выходя, то подумала, что просто сойду с ума. Мне показалось важным в такой момент быть с самыми дорогими людьми. Я приняла решение воссоединиться с семьёй в Грузии. Чудом успела на последний коммерческий рейс – собралась за один вечер, купила билет и прилетела. На следующий день в Тбилиси закрыли аэропорт. Так я оказалась не на самоизоляции, которая носила рекомендательную форму, а в вынужденной самоизоляции, зато на родной земле.

Но всё равно мне было плохо.

В Грузии прилетевших тщательно проверяли, смотрели каждую страницу паспорта, это было совсем не похоже на то, что я увидела, прибыв из Лондона в Москву. Да, уже были списки опасных стран, но Англия туда не входила. Если вы возвращались, например, из Италии или Испании, то вам надо было соблюдать самоизоляцию. Это ещё не было карантином, была некоторая свобода действий, так и началась первая волна эпидемии в Москве.

Нет, на рейсах из отдельных городков Италии людей, конечно, встречали и проверяли. Например, Айдан Салахова приехала из города Каррара, и у неё взяли данные, а спустя два дня у кого-то на этом рейсе обнаружили коронавирус, и её разыскали, чтобы увезти в больницу. Но когда я прилетела из Лондона, меня никто не проверял. Я пошла на самоизоляцию на совершенно добровольной основе.

Что же я увидела в Грузии? Любой человек из-за границы обязан был пойти в самоизоляцию, никаких рекомендаций. Её нельзя было нарушать, никто не знал, в какой момент будут проверять, да, к нам приходили всего два раза, наверное, можно было как-то обойти предписание, но это был риск. Те, кто попались, заплатили большие штрафы.

В Грузии ещё в начале марта были закрыты все школы, хотя даже в Европе пик эпидемии пока не наступил. А с марта многие предприятия ушли на удалёнку, весь город дезинфицировали с утра до ночи: автобусы, троллейбусы, метро. В офисах, куда люди приходят постоянно, например, сотовых компаний, уже с февраля сотрудники сидели в перчатках и в масках. Это было обязательно.

По прилёту я прошла четыре инстанции, чтобы просто дойти до паспортного контроля. Люди в скафандрах, комбинезонах и очках сначала меряли температуру один раз, потом второй, потом чуть ли не под микроскопом рассматривали все страницы паспорта. Им было важно понять, где ты была до России. Дальше ты предоставляешь адрес, где будешь пребывать на самоизоляции, и телефон. В моём случае это был дом сестры. И только потом я подошла к окошку паспортного контроля, где меня заново всё расспросили.

А если ты прилетал из опасных стран, например, из Европы, тебя ничего не спрашивали, вывозили в скафандрах на карантин в отели в разных регионах. Все гостиницы, маленькие, большие, дорогие, бюджетные, были переполнены людьми. Если у кого-то обнаруживали симптомы, человека уже оттуда забирали в больницу.

Все эти меры предосторожности и строгость пугали, невозможность делать то, что хочешь, угнетала. Но при этом было какое-то устойчивое ощущение, будто обо мне заботятся, я защищена.

Началась моя самоизоляция в Грузии. В доме сестры жила только я и две овчарки. Было страшно переезжать к родителям, потому что у меня не до конца прошли симптомы болезни. Тревога зашкаливала: я не понимала, коронавирус это или нет. Первая мысль: «Боженька, пожалуйста, помоги мне миновать».

Я не могла выйти из состояния паники, мне казалось, что у меня болят лёгкие, что я не могу дышать.

Дальше я подумала: переболеть бы уже, чтобы к этому не возвращаться и выработать иммунитет, попасть в первую волну, пока ещё у докторов есть силы.

Болезнь продлилась полтора месяца, и я, в конце концов, запросила тест на коронавирус. Он не подтвердился. Тогда я со спокойной душой переехала к родителям. В Грузии, когда у тебя проявлялись симптомы, медики бесплатно приходили брать анализы. Дело в том, что у нас есть, как и в Ухане, биолаборатория, где предоставляют тестирование с высокой достоверностью – 98 %. У меня немного отлегло от сердца.

Удивительно, что вирус, который у меня каждый год проходит за несколько дней, растянулся на полтора месяца просто из-за сильного внутреннего стресса. Вроде всё хорошо, никто не держит револьвер у виска. В данный конкретный момент жизни ничто не угрожает. Но как только я начинала думать о том, как прекрасно, что я в Грузии, в доме, где есть пространство, о том, как начну писать передачи, жизнь наладится – ровно в этот момент уровень неосознанной тревоги начинал зашкаливать. Я себя успокаивала, я пыталась себя обмануть: мне не плохо, мне не страшно. Но, очевидно, это было именно так.

Переезжать к родителям было немного волнительно. Я их обожаю, мы близки, мы дружны, мы вместе путешествуем, но всё равно у нас у каждого своя жизнь. Как же я, взрослая женщина, буду в замкнутом пространстве с мамой и папой, когда я с окончания школы живу одна? Чистый эксперимент! Но именно здесь, в доме с родителями и родственниками, начался для меня настоящий карантин. Именно здесь я нашла ответы на все свои вопросы и начала писать эту книгу.

Пандемия – урок или случайность?

Это может звучать наивно, но у меня есть ощущение, что пандемия нам дана для глобальной переоценки.

Я верующий человек. Мой батюшка предположил, что происходящее – некий тест перед концом света, чтобы посмотреть, поймём мы что-то или нет. И в этот раз с нами обходятся не так жёстко. Своеобразный шанс образумиться.

Я не настолько фаталистично настроена. Но действительно верю, что пандемия, в какой-то мере, служит цели. И цель эта – остановиться и задуматься над тем, куда мы мчимся, зачем пришли на эту землю. И человечество в той форме, в которой оно существовало, уже было на пределе. Вот-вот – и бахнет. Невозможно так пренебрегать друг другом и планетой. У нас нет планеты «Б», у нас есть только наша Земля, планета «А». И всё. Даже сама форма пандемии весьма символична. Остановка абсолютно всего мира, заточение людей в домах, кашель, когда мы задыхаемся без воздуха, как планета задыхалась все эти годы, а мы её не слышали. Это же могла быть пандемия, когда у людей на лице высыпали зелёные пятна в форме цветочков, могла быть абсолютно любая форма болезни. Но нас остановили, посадили по домам и показали реальную ситуацию. Да, задним числом все знали, что есть проблемы: перенаселение, экология, цифровая зависимость и деградация, психологическая неустойчивость на массовом уровне, болезни, голод. Но никто не хотел их решать. А теперь как будто сама планета сказала: «Всё, хватит, сидите дома, задыхайтесь, а уже я буду дышать».

Схожие ощущения были у большинства людей, с которыми мы обсуждали пандемию. Например, Татьяна Черниговская считает, что настало время задуматься о вопросах гораздо более серьёзного сорта: «Пора бы человечеству как большой группе подумать: а мы кто такие? Что мы вообще делаем на этой планете? Какого чёрта мы столько испортили? Почему продолжаем портить? Думаю, что вынужденная изоляция, которая весь мир поставила на «стоп», наверное, для того чтобы люди, в совершенной тоске сидя дома, попробовали переосмыслить жизнь и найти новые ориентиры. Как дальше-то жить будем?»

И действительно, у меня все эти три месяца было ощущение, что я нащупываю новые ориентиры. Сижу в изоляции и тоже задаю себе вопросы: что я уже сделала, а что бы сделала по-другому.

Пандемия – это про жизнь и про смерть. Из-за остроты момента и экстремальных условий, когда каждый боится, запертый в четырёх стенах, «заболею-не заболею, выживу-не выживу», некий личный кризис – совершенно нормальная, я бы даже сказала, защитная реакция. Хаос вынуждает рассуждать и рассортировывать. Процесс анализа и осмысления, когда ты не знаешь ответ ни на один вопрос, когда ты не знаешь, что будет завтра, когда нет определённости – это некий механизм выживания, иначе получается «ужас-ужас». Структурированность помогает справляться со страхом. Ты не можешь просто сидеть и бояться. Ты не можешь просто сидеть и тревожиться. Тревога и боязнь убивают быстрее, чем вирус.

И несмотря на то, что сложно, можно к этому мощному мыслительному процессу подойти созидательно. К тому же его вряд ли удастся избежать, он включается неосознанно. Я не сажусь у окошка и не решаю «а сейчас я переосмыслю свою жизнь». Нет, это выражается в действиях.

Например, я начала пересматривать свои интервью с визионерами. Удивительно, никогда этого не делала, потому что мне никогда не нравился свой голос. У меня стоял психологический блок на это действие, потому что я никогда не бываю собой довольна на сто процентов, так зачем же лишний раз расстраиваться? А тут, в этой игре преодоления, которая, на самом деле, стала неким отвлекающим от всеобщей истерии манёвром, я вдруг поняла, что даже не слушаю и не оцениваю свою работу, нет. Всё моё внимание было приковано к собеседникам. Я как будто услышала их заново. Их пророческие идеи настолько меня впечатлили, что я решила вернуться к нашим обсуждениям и задать дополнительные вопросы.

Мне было интересно сверить человеческие ощущения, как они проживают эту пандемию, как менялся их быт. У каждого было что-то своё, индивидуальный способ справиться со стрессом. Например, Александр Аузан начал ежедневно проходить десять километров по квартире, размышляя под классическую музыку, а Ольга Ускова на первых неделях карантина внимательно перечитала Библию. Она тоже интерпретировала текст священной книги по-новому, как и я посмотрела на слова гостей передачи под другим углом: «Меня поразила цикличность, с которой Земля избавляется от человечества. Периодически возникает система: несколько предупреждений, потом глобальная катастрофа, и идёт обновление. Сейчас мы входим в эту стадию, и стоит большой вопрос, насколько мы успеем сохранить себя как вид. Он главный. Я не считаю теорию о том, что пандемия – это урок, метафизической. Коллективный разум существует. Моя компания работает с искусственным интеллектом, делает “мозги” для наземного транспорта. Возьмём, к примеру, умное земледелие, агрохозяйство, там беспилотные комбайны должны работать вместе и передавать друг другу информацию. Есть облачные технологии, где хранится, например, карта, данные о погодных условиях. И это на уровне решения локальной промышленной задачи. А представьте человечество. Если говорить простым примитивным языком, всё, что внутри у нас происходит, – это обмен электрическим зарядом. Люди излучают энергию. Не зря существует теория управления массами. Посмотрим на исторические кадры, где площадь заполнена образованными, благополучными людьми, профессорами, студентами, а перед ними стоит некто маленький, странный и несёт чудовищную ахинею. Вдруг, как один, двести тысяч человек кричат: “Хайль Гитлер!” Это не значит, что все они сволочи. Просто люди между собой связаны на энергетическом уровне. Мы слишком заигрались во многие игры. Мне бы не хотелось дожидаться следующего звоночка. Произойдут болезненные изменения, перестановка людей, событий и структур».

Смерть – это и есть неизвестность, высшее её проявление. А человека неизвестность пугает, ему нужна ясность. Современный художник Ай Вейвей заметил, насколько люди едины в своём физическом выражении страха перед смертью – они задыхаются: «Человек уязвим, и неважно, какой мы придерживаемся идеологии, религии и политических взглядов, какой мы расы, мы все – люди, у нас есть сердца, лёгкие, это наши убежища. Мы все подверглись атаке почти таинственного вируса. Он поставил нас в одинаковые условия. Куда мы смотрим, к чему идём? Мы хотим здоровую еду, чистый воздух, безопасную среду и проводить время с семьёй и друзьями? Или что-то другое?»

Я была поражена, насколько люди из разных точек мира, разных национальностей и профессий задаются одними и теми же вопросами: и я, и великий нейробиолог Татьяна Черниговская, и первая женщина в России по искусственному интеллекту Ольга Ускова, и один из самых ярких представителей мира современного искусства Ай Вейвей… Да, не все соглашались со мной, что пандемия носит метафизический характер, что вирус – не случайность, а урок свыше, но при этом абсолютно каждый собеседник из этой книги спрашивал себя: «Куда катится этот мир и я вместе с ним?»