Читать книгу: «Про картошечку»

                        Внукам и внучкам от дедушки

Глава I

Жила-была картошечка. Жила она на лужайке в лесу. Как она там оказалась – никто рассказать не может. Одни говорят, что это ёжик путешествовал, исследовал новые территории и прихватил где-то картошечку – с грибочком перепутал. Да и любопытный был тот ёжик. Правда – подслеповатый, но нюх у него был отменный. Перепутать-то он вряд ли бы перепутал, а вот прихватить на пробу мог. Он и не такое прихватывал. Однажды, от дачников кактус притащил – вот смеху в лесу было. Бедный ёжик долго в объяснениях путался – зачем он кактус в лес притащил, то ли друга себе искал, то ли памятник при жизни себе хотел поставить. А сороки говорят (хотя кто им верить будет, они всегда всё путают), что картошечку в лес белки притащили. Что якобы белки подсмотрели, что странные человечки на красивой зелёной лужайке бегали и какой-то фрукт круглый пинали, всё поделить его не могли. Ну как сорок слушать можно? Ну кому из этих умных двуногих и двуруких придёт в голову бегать по полю и круглый фрукт ногами пинать, падать, опять пинать. А фрукт-то несъедобный, чего за ним бегать-то? Да и в руки взять его можно, белки видели, он не кусается. Но опять же, сороки говорят, что это бельчата подражать людям стали, круглую картошечку стали по полю катать, а потом самый хитрый бельчонок схватил картошечку и убежал с ней в лес. А чтобы мама–белка не ругала, под лопух спрятал. Лопух, он и в лесу лопух.

А картошечка там пригрелась, перезимовала и ростки пустила. А потом она проснулась. Проснулась она от того, что кто-то рядом сопел, похрюкивал и тыкал ей в глазки чем-то влажным. Это оказался кабанчик. Он принюхивался к картошечке и, вероятно, хотел её скушать.

– Эй, эй, ты что? – прикрикнула на него картошечка, – не ешь меня, я невкусная.

– А я откуда знаю, я же тебя не пробовал, – спросил кабанчик.

– А разве тебе мама не говорила, чтобы ты не брал в рот что попало, а сначала думал? Можно в конце концов спросить у взрослых. А ещё лучше – съешь этот лопух, который закрывает мне солнце на закате.

– Я что «лопух», чтобы есть лопух? – спросил кабанчик.

– Нет, не лопух. Ну, по крайней мере, если и лопух, то не тот, который лопух, который растёт. Хотя и ты растешь. Так может ты тоже лопух? Что-то я заговорилась, – пролепетала картошечка. А про себя подумала: «Так можно и до «пюре» договориться». И вслух продолжила:

– Послушай, миленький, но если ты не лопух, чтобы есть лопух, так ты и не картошечка, чтобы есть картошечку. А я картошечка. И тебя, миленького такого хрюшку, есть не буду. И ты меня не ешь, а то станешь картошечкой.

– Как приятно, – ответил кабанчик. – Миленьким хрюшей меня только мама называет. Я не буду тебя есть. Я не хочу быть картошечкой. Я хочу быть хрюшей–кабанчиком. А ты точно не вкусная?

– Точно–точно, точнёшеньки, точнее не бывает.

– А мне кажется, что я где-то похожее на тебя видел. Такое обжаренное в масле, очень вкусное – я находил на помойке.

– Глупышка. Это было заморское очень вредное чудо-юдо «фри во фритюре». Это совсем другое. Ты ещё скажи, что меня можно в костре запечь и скушать.

– Хорошая мысль, – сказал кабанчик и уставился своими поросячьими глазками на картошечку, пытаясь задуматься.

– Хорошая мысль – это запечь в лопухе колорадского жука, который подбирается ко мне. Послушай умного совета, Хрюша. Во-первых, держись от костра подальше.

– А во-вторых? – спросил кабанчик.

– А во-вторых, у тебя хвост крючком и пятачок на носу. Ты смешной и добрый и тебя мама зовет. Можешь спросить её про костер. Она, как и я, плохого тебе не посоветует.

Кабанчик развернулся, увидел маму и побежал спрашивать её про костер. А так как ему не поручали спросить – съедобная или нет картошечка, то он и не стал об этом спрашивать.

Этот разговор между картошечкой и кабанчиком услышали сидевшие рядом воробьи и как зачирикают:

– Какая умная особа появилась у нас на лужайке! Откуда ты такая и кто ты? Мы таких диковинок в лесу не видели. А тебя можно чуть-чуть, чуть-чуть, чуть-чуть поклевать, ну совсем чуть-чуть?

– Вы что, воробьишки добрые, совсем зачирикались? Каждый по чуть-чуть чирикнет, то есть клюнет, к концу дня клевать нечего будет. Жуков видите? Они очень вкусные, вон под листом лопуха, их клюйте. А я – картошечка. Я выросла на грядке известного доцента, почти профессора. Как меня клевать можно? Да я – луч света в вашем дремучем лесу, меня оберегать надо, культивировать. А вы – поклевать.

– Культивировать? А это как?

– А это значит культурно обходиться. Не тыкать свой нос, простите, клюв, куда попало. И пёрышки свои в сторонке сначала почистите, а потом подходите со своими вопросами. А прежде чем чирикнуть что-то, несколько раз подумайте – надо ли об этом чирикать. А то до ухи дочирикаетесь, вот смеху-то будет.

– А что такое уха? – спросили воробьи.

Картошечка, если честно, не знала что такое уха. Она знала только откуда-то из генетической памяти, что туда не стоит попадать. Но ей хотелось ответить что-то умное–заумное, чтобы воробьи не поняли.

И она начала:

– Уха – это, это такое, что даже трудно вообразить, а представить себе так вообще невозможно. А кто в уху попадает, над тем все смеются, очень долго и смешно смеются. И всем про это потом рассказывают.

Воробьи не хотели, чтобы над ними смеялись. Над ними и так часто смеялись – когда они петь пытались. Особенно соловьи насмехались. Ну что они, эти соловьи, в пении понимают? Трескотня какая-то да и только. А все слушают, восхищаются. Такое впечатление, что ни у кого слуха нет.

– Послушай, культурная картошечка, – начали воробьи. И зачирикали хором и поодиночке.

– Да подождите же вы, что слушать, я не понимаю, – перебила их картошечка.

– Нас послушай внимательно, – ответил тут же нахохлившийся воробей, – пение наше.

– А-а-а, давайте, пойте, – ответила картошечка, – но по одному, солируйте.

– Что-что-что делать? – переспросил воробей, перебирая в воробьиной памяти знакомые слова и выражения.

– По очереди пойте, не все сразу.

И воробьи запели, зачирикали. И хором, и соло, чирикали во всю душу, пока сороки на их шум и гам не прилетели. Ошарашенная картошечка долго молчала, не знала, что сказать. А потом нашлась:

– Великолепно! Какой замечательный рэп. Как талантливо, как изумительно, сколько энергетики, сколько драйва! Где вы учились, кто давал вам уроки пения? Это просто гениальное исполнение. Я так счастлива, что могу вживую услышать из первых, так сказать, уст это чирчир-рико-рико-чир-чирико. Как глубоко, как душевно. Супер!

Сороки как услышали, так сразу и затрещали о картошечке. Вся лужайка, а вскоре и весь лес, знали, какая особа завелась на поляне – не то овощ, не то фрукт, но очень умная и страшно культурная.

Глава II

Скоро к картошечке потянулись гости. Все хотели посмотреть – какая она, эта знаменитая картошечка. Не исключено, что кто-то мечтал и потрогать её, а если повезёт, то и попробовать на зубок. Но картошечка всегда оставалась начеку, да и глазков у неё много было – пока одни отдыхают, другие на посту, как головы у Змея-Горыныча. И сверху на макушечке у картошечки начала расти оригинальная зелёная косичка. Она росла медленно, но неумолимо, и, однажды, лист лопуха стал мешать косичке картошечки. Картошечка уже давно наблюдала за лопухом, но тот делал вид, что не замечает картошечку, а сам таращился на неё исподтишка и подслушивал все её разговоры. И однажды картошечка не выдержала – она же была общительная – и обратилась к лопуху:

– Послушай, лопушок. Не мог бы ты убрать свой листочек, который загораживает мне солнце.

– Э-э-э, – промычал лопух, но листочками не пошевелил.

– Ой, как я рада, что ты наконец заговорил. А то мне скучновато иногда как-то. И хотела поблагодарить тебя за то, что ты оберегаешь меня от ветра и палящего солнца, но вечером иногда мне хочется погреться на солнышке.

– Э-э-э.

– Да, я знаю, знаю, что не за что благодарить, но я же культурная особа, это знак вежливости.

– Э-э-э.

– Да, конечно, и знак уважения. А как же иначе. Ты такой могучий, такой зелёный весь.

– Э-э-э.

– Да-да, и разговорчивый, конечно. И очень вежливый.

– Э-э-э.

– Ну конечно же, весёлый и жизнерадостный.

– Э-э-э.

– И знаешь, что хорошо. С тобой очень приятно разговаривать. Ты умеешь слушать и это очень редкое качество. Давай дружить?

– Э-э-э.

– Ну вот и хорошо. А знаешь, меня давно мучает вопрос, но я как-то стеснялась спросить. Но мы теперь друзья и я спрошу. Вот, например, если из твоего листочка сделать кораблик и поплыть на нём по ручью, то скажут – лопушиный кораблик. А если посмотреть на тебя, то скажут – лопоухий куст. Почему?

– Э-э-э-э!

– Нет, ну правда. Ну, почему лопоухий – это и так понятно, достаточно на тебя посмотреть. Но почему кораблик – лопушиный?

– Э-э-э.

– Я согласна. Надо будет подумать над этим. А чего ты глазками на меня стреляешь? Смотри, муравьев распугаешь, кто тебе тогда спину, или что там у тебя вместо спины, чесать станет?

– Э-э-э.

– Да, я согласна, и тут ты прав, это большая честь для тебя – расти рядом со мной, но ты в награду можешь защищать меня, например, от ветра или от сильного дождя. Или ещё от чего-нибудь.

– Э-э-э.

– Отлично. А ещё ты можешь хлестать своими листьями назойливых посетителей. Знаешь, как смешно, когда ты своими листьями-ручищами машешь, ну прямо как мельница ветряная.

– Э-э-э.

– Очень остроумно. Так свежо, так оригинально. А ты не пробовал обратиться к логопеду?

– Э-э-э.

– Слушай, лопушок. Я забыла спросить, а как тебя зовут?

– Э-э-э.

– Ну-у, как я сразу-то не догадалась. И маму и папу так же? Можешь не отвечать.

– Э-э-э.

– Ну, что еще?

– Э-э-э.

– И тебе того же. Листочки побереги. А то упадут – голову кому-нибудь проломят. Приятно было познакомиться. Да, кстати, листочек-то отодвинь, а то я ненароком его косичкой проткну. А не хотелось бы.

– Э-э-э, – сказал лопух, но листочек отклонил чуть в сторону. А может, это и сама картошечка своей косичкой листочек отодвинула, но, в любом случае, она это сделала деликатно. И в этот момент она увидела смотрящие на неё из-под куста чьи-то хитрые глазки, медленно подкрадывающиеся к ней.

– Вы кто? И почему Вы так осторожно крадётесь? Что-то подозрительно это.

– Я добрая лисичка. А ты и есть эта известная на весь лес картофелина?

– Картофелина – это то, что у тебя вместо носа сверху торчит. А я картошечка.

– Это у меня вместо носа картофелина? – лиса искренне возмутилась. Ей такой грубости ещё никто не говорил.

– А что же ещё? Ты посмотри на себя. Такой шикарный хвост, такие мягкие лапки, такая симпатичная мордочка, а на мордочке – картофелина. Ты что, пока хвост на рынке выбирала, про нос забыла? Но хвост у тебя шикарный. Он не отстёгивается? Дай поносить.

Лиса молча хлопала глазками на картошечку и не знала, что сказать. Ей даже захотелось схватить картошечку зубами, но она опасалась могучих лап лопуха – какие у них отношения – кто знает? А вдруг они дружат? Лиса решила вновь начать разговор, применив самое действенное оружие – лесть.

– Не обижайся на меня. Я притомилась в пути и мысли мои сбились. Я хотела познакомиться с особой, с которой, если она действительно такая, как о ней говорят, можно всегда побеседовать за чашечкой родниковой воды на закате.

– И о чём побеседовать?

– Ну как о чём? О вечном. О красоте. О добре и зле.

– И о вкусной и здоровой пище?

– Ну да, конечно, и о вкусной и здоровой пище. Знаешь, как трудно найти собеседника на эту тему. Только разговоришься, слюнки потекли, и… ам, – неожиданно для себя закончила лиса.

– Ну, лиса… Ну, ты и лиса. Ну, точно та, что про тебя говорят. Ну, вроде бы, такая хитрая и при этом такая глупая.

– Ты что такое, картошечка, про меня говоришь, – искренне обиделась лиса, – ты сама себе противоречишь. Как можно быть одновременно и хитрой и глупой? Бессмыслица какая-то.

– И вот совсем не бессмыслица. Ведь если бы ты была хитрой и умной, то все тебя называли бы хитроумной. А ты такое про себя слышала? Про тебя все говорят, что ты хитрая. Не более того.

– Ладно, лисичка, я не услышала ответ про хвост – дашь поносить?

– Как я тебе дам? Это же мой хвост. Он у меня растёт.

– Ну, у ящериц тоже хвосты растут. Но они очень легко свой хвостик могут оставить – у них другой вырастет.

– Ну и бери ящериный хвост. А у меня не вырастет.

– Зачем мне ящериный хвост. Вместо удочки использовать? Я на рыбалку не собираюсь. А ты точно знаешь, что не вырастет? Вот у тебя хвост рыжий. А бывают хвосты чёрные – очень красивые. Посмотри на себя в ручей – как было бы шикарно: рыженькая лисичка с чёрным хвостом.

– С покрашенным?

– Каким покрашенным, темнота? Ты знаешь, все модницы в посёлке уже давно чёрные хвосты носят. Такие угольно-чёрные, блестят, как антрацит, очень красиво.

– Модницы в посёлке? А что это за порода лис такая, никогда не слышала о таких?

– Ну да, та ещё порода, – задумалась картошечка. – Опасная.

– А что в ней такого опасного? Я даже медведя не боюсь. Чего мне каких-то модниц бояться. А скажи, картошечка, а как можно хвост на чёрный поменять? Это куда обращаться?

Что-то жалко стало картошечке лисичку. Не ожидала она, что лиса, при всей своей хитрости, такая наивная. И она решила пока завернуть разговор в другую сторону:

– Знаешь, лисичка. Обратись пока к ящерицам. Поговори с ними о том, о сём. Как часто происходит обмен хвостами, можно один сезон поносить или навсегда новый хвост приобретаешь. А я тебе позвоню позже.

– Куда ты мне позвонишь?

– Не куда, а во что. В колокольчик. А сороки уж донесут. Иди себе спокойно и лишнего не думай, а то «чайник закипит».

– Ничего из твоих слов не понимаю, – озадаченно сказала лиса, – похоже, ты действительно очень умная. Хотелось бы с тобой почаще общаться. Можно, картошечка, я к тебе ещё приду?

– Приходи, конечно, как побеседовать захочется с умной особой, но, чур, только на сытый желудок. С голодным как-то плохо беседуется – не расслабишься.

– До встречи, картошечка.

– До встречи, лисичка.

Глава III

Лиса очень «загорелась» чёрным антрацитовым хвостом. Она представляла, как залазит в курятник, и все куры в изумлении застывают, разинув клювы и глядя на неё, огненно-красную с чёрным антрацитовым хвостом. А она спокойно собирает добычу и уходит под завистливые взгляды онемевших петухов.

Вот это была бы сытая жизнь! Мясо по потребности, пуха вдоволь. Не надо колобков подстерегать (а они, если честно, такие невкусные бывают, а уж какие вредные – рассказать – никто не поверит). Можно мясо кур на сыр менять, на виноград, да на что угодно. И даже – об этом страшно и подумать – на волчью шапку. В своих мечтах лиса уже добиралась до верховенства в лесу, но… тут свалилась в ручей. Однако, ледяная протока не охладила пыл лисы в притязаниях на чёрный антрацитовый хвост. Она решила пойти на волшебное болото – там всегда полно ящериц и можно посоветоваться с Лешим.

Путь к волшебному болоту был не близким, но и не дальним. У каждого туда был свой путь. Потому и дорогу к волшебному болоту никто не мог ни показать, ни объяснить, как туда попасть. А попасть туда было можно, если задуматься о мрачном, о чёрном, о злом. И потому беззаботно гуляющие зайчик или оленёнок пробегали мимо волшебного болота, смотрели на него, и видели чистое белое озеро с красивой поверхностью, зеркально отображающей густой и добрый лес.

Лисе это было известно. И не знамо как очутившись на берегу белого озера, стала думать о мрачном и злом. Ей не пришлось долго сосредотачиваться на плохом. В прошлом месяце именно в этих местах ей дорогу преградил странного вида плесневелый колобок.

Именно не она остановила катящегося колобка, а колобок воинственного вида остановил лису и стал агрессивно вести с ней беседы. Всё ей рассказывал про какие-то компьютеры, про какую-то сеть, в которой можно забыться и потеряться. Кажется, интернетом называется.

Но лиса, к своему сожалению и его, колобка, изумлению, не дослушала эти сказки, а просто съела колобка. Хотя, по правде сказать, это было непросто – она чуть клык не сломала, такой он был чёрствый. Круглый сухарь, а не колобок. Да ещё с плесенью.

Лиса сначала даже и не думала есть этого нахала – на вид он был не очень. Но она предположила, что вдруг это такой новый сорт колобков вывели – с плесенью (бывает же сыр с плесенью – вкус на любителя, но любителей много). Оказалось – нет, круглый плесневелый одичавший в лесу сухарь, обделённый вниманием.

Пока она так думала и ворчала, на озеро опустился туман, вода в озере стала чернеть, а когда туман рассеялся, она уже стояла на болоте, оперевшись лапами на обросший мхом валун. С валуна соскочили ящерицы и шустро разбежались – взглядом не поймать, не то, что лапами. И никаких хвостов на валуне не оставили.

Лисе стало как-то не по себе. Она принялась тихонько звать Лешего:

– Эй, Леший, Леший, выйди ко мне, поговорить хочу.

Неожиданно валун под лапами начал двигаться и лиса вдруг поняла, что опиралась на спину Лешего.

– Ну когда же ты, лиса, гавкать научишься, – проворчал Леший, – тявкаешь что-то, тявкаешь, а залаять по-собачьи не можешь.

– Так я же не собака, я лиса. А ты что, собак любишь?

– Да, люблю. Потому и обидно. Ты меня разбудила, а не собака. Была бы ты собака, я бы с тобой хворостиной в апорт поиграл. – Леший показал на лежащую рядом ветку, – а так, вроде, не с руки.

– А за что ты собак любишь, уважаемый Леший?

– Собак? За что? Лиса, ты видела, как они хвостом виляют?

– Леший, ты что? Тебе хвостом повиляли, ты и влюбился?

– Я не влюбился. Я просто собак люблю. Они ещё и гавкают. Лиса, ты слышала, как они выразительно гавкают?

– Нет, но я слышала, как они лают. Ничего приятного в этом нет, в прошлый раз еле ноги унесла.

– А в глаза ты им, лиса, заглядывала? Ты видела, лиса, какие у них глаза? А уши?

– Леший, я же сказала, я от них еле ноги унесла, и от их глаз, и от их ушей, и, главное, от их зубов.

– Ладно, лиса, чего звала, что тебе надо так, что ты аж к нам на болото пришла?

– Леший, очень мне хочется иметь чёрный антрацитового блеска хвост. Можешь мне помочь?

– Да запросто. Встань вон на ту кочку и опусти хвост в воду. Я думаю, минут на 15.

Лиса так и поступила. Залезла на кочку и полностью опустила хвост в воду.

– А зачем тебе чёрный хвост, лиса?

– Модно сейчас так, говорят. Хочу тоже чёрный хвост заиметь. Буду ходить, блистать им в свете, добычу гипнотизировать, завораживать до оцепенения. Ты знаешь, Леший, что красота – это страшная сила?

– Ну, сейчас посмотрим, что это за сила. Доставай, лиса, хвост, уже пора, наверное.

Лиса вытащила хвост из воды и заверещала от ужаса – он был черный, как уголь, блестел, как антрацит, и шевелился сам по себе – хвост был весь облеплен чёрными, блестящими на свету пиявками.

– Леший, Леший, это ЧТО такое?

– Как что? – давясь смехом, ответил Леший, – чёрный антрацитового цвета хвост, как ты и заказывала. К тому же, пиявки очень полезны для здоровья. Они плохую кровь пьют, и пациент выздоравливает.

– Какой я тебе пациент? Я ЛИСА. Сбрось их, а то они всю кровь у меня выпьют.

– Не бойся, лиса, они только плохую кровь пьют. Выпьют плохую и сами отвалятся.

– А если у меня вся кровь плохая, а хорошей нет? И почему какие-то пиявки будут за меня решать – плохая у меня кровь или хорошая?

– Ну, лиса, ну ты же хотела себе чёрный антрацитовый хвост. Посмотри на него. Чёрный, блестит, как антрацит. Красота. Сила. Ну прямо курам на смех.

– Что значит курам на смех?

– Это значит, что как только ты в курятник с таким хвостом зайдёшь, все куры от смеха попадают, ходи, собирай добычу, как ты и хотела.

– Леший, пожалуйста, отцепи пиявок, у меня уже голова кружится. Не нужен мне чёрный хвост. Я свой хочу, родной, огненный, он меня никогда не подводил. Пожалуйста, сгони их. Я сейчас упаду.

– А я уже упал, встать не могу, – Леший катался со смеху на мохнатой (от слова мох) спине и не мог угомониться. Наконец он что-то шепнул в сторону воды, пиявки отцепились от хвоста и соскользнули обратно в болото.

– Я ей отомщу, этой картошечке, я из неё ещё драников наделаю. Узнает у меня, как над лисой издеваться.

– О ком ты, лиса, говоришь? На кого наговариваешь?

– Я не наговариваю ничего. На лужайке в лесу завелась особа такая – умнее всех себя считает. Картошечкой себя кличет. Это она мне хвост другой посоветовала.

– Она посоветовала, а ты согласилась. На чужой каравай рот не разевай – сколько тебе говорил? А что за особа такая, картофелина говоришь? А не с дачного ли посёлка она появилась?

– Я тоже думала, что картофелина. А оказалось – картошечка. У доцента росла.

– А доцент каких наук, лиса, не знаешь? Естественных?

– Неестественных! Ты что, Леший, тины болотной объелся? Я простая лиса. Хожу себе спокойно по лесу, никого не трогаю. Ну, по крайней мере, кто не попался, того не трогаю. А ты ко мне с такими вопросами. Не знаю я ничего об этом! И знать не хочу!

– И напрасно, лиса, не хочешь. Знание – вот сила! – заговорил вдруг растущий неподалёку куст. – Не то, что твоя красота.

– Выходи, Яга, хватит уже прятаться, я тебя давно вижу, – сказал кусту Леший.

– А как ты мог меня не видеть, Леший, если я на твоих глазах в кусты пряталась? Это было бы совсем странно, – сказала появившаяся из-за кустов Баба-Яга.

– Ой, Баба-Яга, здравствуйте, я Вас и не заметила, – поздоровалась Лиса.

– Какая я тебе баба? – начала сердиться Яга.

– Ой, извините, бабушка-Яга.

– Ты мне что, внучка, лиса? Какая я тебе бабушка?

– Ну, я просто сказала бабушка вежливо, из уважения к Вашему возрасту.

– Так, Лиса. Я начинаю превращать тебя в головастика. А после того, как у головастика хвост отпадёт (чёрный, между прочим), ты превратишься в жабу.

– Ну чем я Вас обидела, уважаемая Яга? Леший, скажи, я ведь со всем уважением и почестями, готова искупить вину, грибочков Вам собрать, мухоморов всяких, поганок бледных, ягодки нарвать волчьей, поймать кого-нибудь, кто не убегает только.

– Обидела ты тем меня, лисья твоя порода, что обозвала меня бабой, а потом ещё бабушкой, а это во сто крат хуже. А мне всего-то 300 лет через пару годков исполнится. А мы живём по тысяче лет, лиса. Обидела ты меня, лиса, обидела. Превращу тебя в головастика, точно превращу.

– Вот никогда не дала бы Вам 300 лет, уважаемая Яга. Вы выглядите гораздо моложе своего возраста.

– Насколько моложе?

– Ну, выглядите Вы максимум лет на 100. Да и то, если только внимательно присмотреться. А так, если мох с носа стряхнуть, то лет на 98. Даже на 96. Не старше.

– Ладно, лиса, уважила. Знаю, что ты мастерица льстить, но похоже, на этот раз ты говоришь правду. Прощаю тебя.

– Так я пойду?

– Иди-иди, а лучше убегай, тебе так лучше будет. А ты, Леший, оставайся на месте. Разговор к тебе будет.

Не успела баба Яга договорить, как лиса прыгнула в болотные чащи, и через мгновение уже не было видно ни лисы, ни её огненного хвоста.

Глава IV

– Что ты, Леший, об этом думаешь? – спросила Баба-Яга, как только лиса исчезла в кустах.

– Млекопитающее, порода лисья, относится к отряду собак, лиса–огнёвка, широко распространена в лесах средней полосы нашего государства.

– Леший, я тебя о картошечке спрашиваю.

– А, о картошечке. Клубневидное растение, родом из Америки, вершки ядовиты…

Баба-Яга жестом остановила речь Лешего:

– Ты опять за своё? Ты слишком большое значение придаёшь энциклопедическим знаниям. Это, конечно же сила, но надо и мозги включать. Только в умной голове знания имеют силу, а в глупой – это просто переносной энциклопедический словарь, мало пригодный для употребления в быту. Им даже комара не прихлопнешь.

Летающие рядом комарики недовольно запищали.

– Так о чём ты, Яга? Я что-то не догоняю. Лиса, картошка, что тут может быть необычного?

– А то, что это не картошка, а картошечка, с дачного посёлка. Умная особа. От доцента. Неестественных наук.

– Кто тебе сказал, что доцент изучает неестественные науки? Я о таком не слышал.

– Лиса сказала, кто же ещё. Ты какими ушами слушал?

– Нормальными ушами. Не лопушиными. Лопушиные у меня для дальнего слуха. Писк комаров на версту слышу. А потом, лиса соврёт – недорого возьмёт.

– А сейчас она правду сказала, ей можно верить.

– На чём основываются твои убеждения, Яга? Аргументируй свою позицию. Давай откроем дискуссию, в крайнем случае – поспорим.

– Ну что с тобой спорить, МОХнатая твоя голова? Ты ещё не один спор не выиграл. А после третьего часа дискуссии ты вообще засыпаешь.

– И всё же. На чём основывается твоё утверждение, что лиса не врала?

– На неоспоримых доводах. Она очень чётко, честно и правдиво определила, как молодо я выгляжу. Ты чего своими зеньками хлопаешь? Что не так?

– Просто мне показалось, наверное, просто показалось, что ты грозилась превратить лису в головастика.

– Леший, ты хочешь обсудить со мной мой возраст или вернёмся к картошечке?

– Лучше вернёмся к картошечке. Что с ней не так?

– С ней как раз всё так. Так, как в сказаниях говорилось. Помнишь сказание про принцессу на картошине?

– Нет, я помню сказку про принцессу на горошине.

– Про принцессу на горошине – это сказка. А основывается она изначально на сказании. Сказка – это сказка. Фольклор. А сказание – это быль, былина, может даже легенда. Ты что, Леший, за 248 лет всё забыть успел? Уже не хочешь снова Алёшенькой стать? Понравилось мох на спине выращивать и живностью лесной командовать?

– Ой, сестрица Алёнушка. Я и позабыл всё. Ты думаешь, это та самая картошечка?

– Я думаю, что это та самая принцесса, которая превратилась в картошечку.

– А как она в лесу оказалась, Яга?

– Я думаю, надо повстречаться с этой особой, пообщаться, посмотреть, что это за фрукт, вернее, что за овощ. Откуда, кто послал, с какими целями, какова родословная.

Леший поднялся в полный рост, растопырил огромные ручищи и весь напрягся. Вся без исключения растительность на нём встала дыбом, будто ощетинилась, показалось, что Леший стал вдвое больше своего огромного размера.

– Ничего не получается, сестрица. Не чувствую я картошечку, не вижу и не слышу.

– Так она же не лесная живность, Леший. Оказией сюда попала. Лететь к ней надо.

– Лететь? Опять лететь? Нет. Ни за что. С меня хватит, налетался в прошлый раз, тормозили так, что я пятки чуть до колен не стёр.

– Да что ты всё тот случай вспоминаешь? Заснула я просто в полёте. Укачало меня, с кем не бывает.

– С пилотами летательных средств не бывает, вот с кем. Особенно с теми, которых разбудить обычными способами нереально.

– Ну я же ещё молода, у меня сон здоровый и крепкий. Хм, да, признаю, особенно в полёте. Но в этот раз на метле не полетим, опушка далековато, запаса хода на двоих не хватит. В ступе полетим. Я автопилот включу, нормально сядем. Я если засну – фиалок заранее нарви. Я от запаха фиалок сразу просыпаюсь – противные они для меня. Зачем их высаживают, не пойму, отвратительно пахнут, не то, что болотные лилии.

– Это для ведьм они отвратительно пахнут, а мне очень даже нравится, – проворчал тихонечко Леший. – Подожди, Яга, а как я в ступу влезу, маловата она для меня. Может, в избушке полетим?

– Избушкой мы весь лес переполошим. Нельзя пока на ней. Про неё забыли все. А в ступе на малой высоте никто не заметит.

– И всё же я не понял, как я в ступу помещусь.

– Но ты же знаешь, Лешик, превращу тебя в кого-нибудь. В кого ты хочешь? На время перелёта.

– Ни в кого не хочу, Ягичка. Вечно, превратишь в кого-нибудь, а потом путаешь, где я, а где насекомое. Давай если и будешь превращать, то во что-то более крупное, более заметное.

– А давай я тебя в мышь превращу. Мышь шустрая, заметная. Только, чур, ступу мне не грызть.

– Ага, заметная. Лакомая добыча для всяких там хищников. И главное, лёгкая добыча. Каждый так и норовит съесть. И опять же, мышей много. С лесной мышью меня перепутаешь, будешь её тыкать, с ней разговаривать, а я как тогда до тебя допищусь. А какой-нибудь ёжик слепой в это время меня съест. Нет, не хочу в мышь. Знаешь, а давай в летучую мышь.

– А почему в летучую?

– А потому, что на летучую мышь никто не охотится. Она сама хищник. Кроме того, у неё своя система навигации. Ну и лететь не так страшно. Я же сам, если что, лететь смогу.

– А как ты мне фиалку под нос подсунешь?

– Так ты все же спать в полёте собралась?

– Ну, часок вздремну, максимум. Знаешь, сон в полёте очень полезен – свежий воздух, солнце. Благодать. Фиалок нарви, только в пакетик спрячь, чтобы не пахли, пока я сплю. Не бойся, Леший, всё нормально. У меня автопилот обновился, круиз-контроль работает бесперебойно. Не полёт, а лёгкое приключение.

– Да, помню я лёгкое приключение. С тяжёлыми последствиями. Яга, если в этот раз опять что-то случится, обещаю, больше с тобой летать не буду.

– Иди за фиалками, Леший. – А вслед ему проворчала: – как будто здесь ещё кто-то летать может. Буду, не буду – детский сад.

Леший пошёл к болоту и стал вызывать кикимору болотную. Кикимора оказалась тут как тут. Леший долго молча смотрел на неё.

– Чего звал, Леший?

– Я? Ах, да, забыл. Вот спросить тебя хочу, да неудобно как-то.

– Что спросить хотел – спрашивай, не стесняйся, двести лет знакомы.

– Да вот не пойму, ты что, губы накачала?

– Да, накачала. А что, всем можно, а мне нельзя?

– Почему? Можно, конечно. Водяной, что-ли, надоумил? Или черти пробегали? Не отвечай. Не имеет значения. Ты думаешь, что если губы накачаешь, то из кикиморы в красавицу превратишься?

– Леший, ты что, на грубость нарываешься?

– Нет, кикимора. Просто не пойму, что в мире творится. Только что лиса-огнёвка прибегала, хвост хотела поменять. Ты недоразумение с собой творишь. Похоже, вы что-то в этой жизни не понимаете.

– Что мы не понимаем? Ты, Леший, посмотри на себя. Мхом оброс, ноги в тине, не причёсан, ряска болотная под ногтями. Совсем за собой не следишь. И не поймёшь сразу, страшный ты или не страшный. А мы – кикиморы. О нас что говорят? Нами детей пугают. А мы хотим быть красивыми. Красота – это сила.

– Чтобы вами детей не пугали, может, вам сначала стать добрыми? Дела добрые творить? Доброта – вот сила.

– А мы не умеем быть добрыми. И, кроме того, губы накачать легче, чем характер изменить. Злые мы, злые, и ничего поделать с собой не можем.

– Хорошо, кикимора. Буду вас воспитывать. По хорошему, по доброму, терпеливо. Для начала принеси мне несколько ночных фиалок.

– Леший, ты что, влюбился? Зачем тебе фиалки? Для кого? Сколько надо? А что нам за это будет? Мы не собираемся тебе на побегушках за цветами бегать. Тем более, по болоту. Тем более, за просто так. Что нам за это будет?

– Ничего вам за это не будет. В смысле – ничего плохого. Я же доброту у вас воспитываю. Вот это и есть первый шаг к доброте – сделать кому-то доброе дело без прямой выгоды для себя. Спасибо вам скажу.