Читать книгу: «Рыцарь Сердцемирья»

Глава 1. Без страха и упрека.

Ближе к обеду рога протрубили прибытие короля. Лагерь к тому времени был готов к встрече своего монарха. Знамена развевались на осеннем ветру, пажи застегивали последние ремешки на панцирях своих господ, а разного рода слуги распечатывали кувшины с вином и элем. Пел очень хотел посмотреть на его величество, поэтому в очередной раз легонько толкнул в бок спящего сира Кихана.

– Сир, просыпайтесь, прошу вас, такой славный день. Его величество вот-вот въедет в лагерь! – Ответом на волнительные причитания юноши было невнятное бормотание со стороны спящего рыцаря. В палатке стоял пьянящий запах вина.

Вчера вечером сир Лэгг Верхнеболотный поспорил с сиром Киханом Миллем, кто из них после кувшина вина будет лучше танцевать. Предметом спора были пять монет серебром, а проверять свое танцевальное мастерство хмельные рыцари изволили на лагерных прачках. Сир Лэгг изволил подшутить над сиром Киханом и сказал ему, что его партнерша – это переодетая графская дочка, что тайно отправилась в путешествие, скрыв свою личность. Этот разговор проходил только между рыцарями в присутствии оруженосцев.

«Только никому не говорите об этом, сир, – с важным видом произнес тогда сир Лэгг. С гривой соломенных волос, пышными усами и бородой кареглазый мужчина походил на камышового кота, который был изображен на его щите и плаще. Пел отметил про себя, что его рыцарственный облик и осанка и правда вызывают доверие, – миледи попросила меня хранить ее тайну и передать эту тайну и вам».

«Мне? – выпивший сир Кихан выпучил глаза в свойственной ему манере. Однажды какой-то певец прозвал его за это сиром Жабой, за что Пел наградил певца фингалом и шепелявостью, – Но за что миледи оказывает мне такую честь?»

«Вы приглянулись ей, она нашла вас истинным рыцарем. Готов поручиться, что она имеет на вас виды, мой сир!»

«О, мой сир, дорогой Лэгг! Не знаю, как и благодарить вас за эти судьбоносные слова! Пел, мальчик мой, больше нам не придется спать возле обочин и в грязных трактирах, отныне мы будем жить в графском замке!»

Пел тогда с грустью вздохнул, а рыжий оруженосец сира Лэгга тихо посмеивался над наивностью сира Кихана. «Погоди смеяться, подсолнух. На турнире в схватке оруженосцев я задам тебе трепку». Пелу, как оруженосцу было обидно за сира Кихана, а временами и просто жалко. Над ним частенько посмеивались и придумывали какие-то розыгрыши. В свете его наставник слыл, как сумасброд и редкостный чудак. Не все могли разглядеть то, что находил в седобородом старом всаднике юный Пел, «ну и пусть себе скалятся, когда я получу свои шпоры, никто не посмеет издеваться над ним!».

Вчерашний день кончился тем, что сир Кихан с легкостью опустошил предложенный ему кувшин и закружил в танце стеснительную конопатую дочку старшей прачки. Щуплая девица до того перепугалась, что буквально обмякла во все еще сильных руках старика. Тогда рыцарь прошептал ей: «Миледи, я весь ваш. Мой меч, мои шпоры, мой пояс, мой амулет и мое сердце к вашим услугам. Я буду оберегать вас и стану вам добрым и хорошим мужем» – к сожалению, лишь сиру Кихану его громкое учтивое бормотание казалось шепотом. Сир Лэгг хихикал, наблюдая эту сцену, вокруг них собралась небольшая толпа из других рыцарей, оруженосцев и слуг, и все они взорвались смехом, когда робкая девчушка, едва ли не со слезами на глазах, сказала: «Да! Сир, я вся ваша!». Бедняжка в тот миг посчитала невиданным везением, что знатный (пусть и сумасшедший) рыцарь просит ее руки. Пел, к сожалению, не успел тогда прояснить все коварство ситуации ни сиру Кихану, ни его новоявленной невесте. Сир Лэгг громко объявил о том, что надо отметить помолвку знаменитого старого холостяка сира Кихана Милля, и все вокруг принялись приветствовать «молодых». Сир Кихан до того расчувствовался, что послал Пела в обоз купить несколько бочонков вина «для этих искренних и чутких людей», на что оруженосец потратил последние их деньги. Каждый миг той попойки Пел хотел сбить спесь с наглого кота Лэгга, но понимал, что это ни к чему хорошему не приведет, за выходку своего оруженосца потом придется отвечать сиру Кихану. Сир Лэгг человек честолюбивый, и дело могло дойти и до поединка. Ближе к концу последнего бочонка сир Кихан подмигнул угрюмому юноше и произнес: «Сир Лэгг добр к нам. Надо будет его поблагодарить как следует за предоставленную палатку и… компанию. Лагерные вечера бывают скучны.» В тот момент Пелу показалось, что его наставник все понимает. «Жаль, что я ничего не понимаю», – подумал юноша напоследок и отправился спать.

Теперь он не мог разбудить старика. Так и не добившись ничего толчками и уговорами, оруженосец решил прибегнуть к крайнему средству. Он взял деревянный ушат с водой, посмотрел на свое отражение в воде – обычное узковатое лицо, темно-русые волосы под горшок, серо-голубые глаза и пух над губой – и опрокинул его над телом своего сира.

Пел был готов к нудным поучениям о том, что рыцарей не подобает будить так, как трактирщик разгоняет пьянь под своим забором, но сир Кихан вскочил с постели и, вспучив в своей манере свои сине-карие крапчатые глаза, спросил:

– Уже утро, Пел?

– Да, сир. Время к обеду. Уже и трубы звучали. Его величество скоро приедет в лагерь.

– О, духи! Неси скорее мои доспехи и новую рубаху. Ты почистил кольчугу?

– Почистил, сир. Сейчас принесу, – выходя из палатки, он обернулся, – вам принести воды для умывания?

Рыцарь оглядел себя, отжал правой рукой мокрый клин бороды:

– Не думаю, Пел. Но перекусить не помешало бы. Я бы хотел кружку эля и пару яиц.

Юноша побежал за завтраком (или скорее обедом?), доспехи и парадную одежду он заранее принес в палатку, когда понял, что до рыцаря так просто не добудиться.

Обозный парнишка затребовал за все пару грошей, а Пел ответил ему, что в спешке переплатил вчера за вино, и за щедрость сира Киханы можно воздать благородно избавив старого рыцаря от похмелья. На том и порешили, благо с обозными ребятами оруженосец подружился сразу, как они с сиром присоединились к войску. Это была одна из многих вещей, которыми его научил старый всадник: «Запомни, мой мальчик, рыцарь должен хорошо обходиться со всеми людьми. Одним он служит, других защищает. Одни дают ему кров, другие коня, меч и доспехи, а третьи хлеб и эль. Дружи с крестьянами и кузнецами, приветствуй землепашца, когда едешь возле полей и задобри чем-то солдат в обозе, тогда ты никогда не будешь голоден, а твое тело никто не проткнет вилами, когда ты будешь ночевать в амбаре». Юноша любил своего старика за подобные мудрые откровения.

Сир Кихан поел и велел облачаться в доспех. Поддоспешная одежда была с трудом выстирана Пелом накануне и смотрелась почти как новая, чего нельзя было сказать о самой броне. Как бы юноша не начищал ее, старые вмятины и внушительные царапины были хорошо видны окружающим людям. Седой рыцарь посмеивался над этим, считая, что это сродни песне хорошего менестреля. Закрепив сабатоны, поножи, наручи, нагрудник и наплечники, Пел подвязал своего сира широким голубым кушаком с изображенными по всей длине маленькими мельницами. С обоих концов свисали на давно потемневших цепочках амулеты в виде все тех же мельниц, выполненные из железа. Сир Кихан носил плащ на южный манер на плечах. Оруженосец заботливо застегнул залатанное много раз серое полотно большой медной брошью-мельницей, которая уже давно не блестела, а зеленела. Наконец, на голову рыцаря Пел водрузил покрытый щербинами старый бацинет. Новых таких уже не делают, как-то раз сказал ему один кузнец, а такие перестали ковать незадолго до рождения юноши. Старик, впрочем, свой головной убор очень любил и не хотел менять на что-то более совершенное и современное. Пел с ним не спорил, у него вообще из защиты была только кольчуга, ватник под ней да полушлем с широким наносником. Тоже какое-то старье, которое ему дал сир, но парень не жаловался. Уже что-то.

Они сели на коней. Рябая Жерновка рыцаря приветственно заржала при виде своего седока, а пегая Крылышко радостно фыркнула, когда Пел запрыгнул на нее.

Он любил такие моменты. Не смотря на свой странный характер сир Кихан Милль выглядел рыцарственно. Старые доспехи блестели, а желтая мельница на сером поле щита и плаща будто сияла на полуденном солнце.

– Пел, мальчик мой, поедем и мы тоже встретим короля, – сир вскинул голову и, элегантно держа латными перчатками поводья, повел лошадь.

– С радостью, сир! – искренне воскликнул юноша. Накануне он промаслил свою кольчугу, так что теперь она сверкала под яркими лучами.

– Я ведь помню пятерых или шестерых королей на своем веку, – Кихан завел разговор, пока они чинно ехали по дороге между палатками.

– Разве это возможно, сир?

– О, да. Но птичьи из них лишь трое. Я имел честь видеть двух или трех северных королей.

– Неужели? И какие они эти северные короли?

– Суровые и пестрые. На севере любят яркие одежды.

– Разве не везде так, сир?

– Когда-нибудь ты побываешь в том краю огромных деревьев и поймешь, о чем я говорю. Северяне любят разноцветные узоры, а их рыцари носят большие плащи, расшитые их подвигами.

Пел представил, как мог бы выглядеть такой плащ, если бы он его носил. Пока что особо подвигов у него не было, кроме пары случаев, когда они прогнали разбойников и того случая с медведем. Он был даже рад, когда их король созвал знамена. Юго-западный горный король решил прибрать к рукам пограничные руины. «Зачем орлам с утеса старые развалины?» – заявил он. Подобная дерзость нуждалась в немедленном ответе. Вот так Пел и сир Кихан и оказались в этом лагере. Не начнись война, они бы опять сторожили чье-то поле с подсолнухами или репой от воров и сельских мальчишек. «Может, я возьму в плен какого-нибудь рыцаря, получу выкуп и куплю себе доспехи. Сверкающие латы и красивый плащ. Красивая дочь какого-нибудь господина, наконец, обратит на меня внимание. Эх, если бы отец увидел меня в доспехах, он бы перестал так ухмыляться. А вдруг после битвы меня посвятят…» – из размышлений его вывел нарастающий солдатский гул, люди высыпали из-под навесов, землянок, шалашей и шатров, чтобы приветствовать своего монарха.

– Сир, а куда мы поедем после этой войны? Горный король побежит в свои ущелья, когда мы его разобьем. – Спросил Пел, оглядывая живую реку из вооруженных людей, что текла к выходу из лагеря. Старый рыцарь усмехнулся. Его клинообразная бородка колыхнулась.

– Не сочти это за совет… я просто расскажу тебе о том, как живу уже долгие годы. В каждый бой я иду как в последний, потому не могу сказать тебе даже того, что хотел бы есть и пить завтра утром, чего и говорить о путешествиях после окончания войны.

– Я… я понял вас, сир. Спасибо.

– Не забывай того, чему я тебя учил.

– Да, сир.

Они подъехали к другим всадникам как раз в тот момент, когда в лагерь въехал король. Элрик III восседал на белом коне с пышной гривой, облаченный в доспех с позолотой. Сложный шлем с боковым забралом был увенчан серебристой короной в виде переплетенных перьев. Из стальных висков вырастали золотые крылья. На золотом поле щита был изображен город на белых крыльях, из-за стен которого выглядывали разные птицы: журавли, орлы, совы, утки, лебеди. Знамя короля. Знамя Птичьего города. В лагере повсюду реяли желто-белые полотна с крылатыми стенами и башнями. Под этими знаменами Пел готов был умереть в завтрашней битве.

Вслед за королем ехали его главные лорды и их знаменосцы. Доспехи их были не хуже, чем у его величества, а порой и более помпезными, нежели у него. Сверкающая колонна рыцарей всех мастей поравнялась с ними. Многих из них Пел узнавал по гербам. Знаменитые воины, высшая и низшая знать. Про кого-то из них была сложена песня, кто-то прослыл жутким пьяницей, иной отчаянным ловеласом, а другой жестоким мучителем. Старый сир Кихан жаловался на то, что гербы он узнает, а вот их владельцев нет, все его ровесники уже не ездили в походы, а с их детьми и внуками он был плохо знаком.

В середине лагеря разбили пышный шатер его величества, куда тотчас же направилась вся высокородная знать. Поскольку сир Кихан был из менее знатного рода, он не поехал туда, вместо этого он бодро вздохнул и сказал:

– Ну… Короля мы поприветствовали как подобает, теперь можно и отобедать. Сходи, мой мальчик, в обоз за ветчиной и сыром, – Пел прикусил губу, но не посмел расстроить старика вестью об их бедности.

– Д-да-а-а, мой сир.

Благо, ему позволили взять обед в долг. «Потом отдам. Надо будет в бою хоть что-нибудь добыть, хоть захудалую лошадь или какой-никакой меч». Свой меч у него был. Не такой хороший, как у сира Кихана, но все-таки.

Когда они ели, в палатку вошел сир Лэгг, ухмыляясь своей кошачьей физиономией. Юноша напрягся, но вида не подал. Во всяком случае так ему казалось.

– Расслабься, Пел, я по делу. Сир Кихан, – он кивнул собрату по шпорам.

– Сир Лэгг, присоединяйтесь к нашей трапезе.

– Я уже оттрапезничал. Зашел проведать жениха, – его рот расплылся в широкой улыбке.

– В каком смысле… – Старик мигал выпученными глазами, а потом перевел взгляд на юношу, – Пел, ты женишься, мальчик мой?!

Лэгг расхохотался до того, что покраснел, а потом еле-еле уняв свой смех, произнес:

– Не берите в голову, сир, это я так изволю шутить. Я зашел поведать вам, что его величество хочет наступать уже сегодня вечером.

– Разве они не устали с дороги? – Изумился рыцарь.

– Он велел всем отоспаться сейчас, пока солнце не склонилось. Он хочет нападать в сумерках.

– Прямо как… – начал с детским изумление Кихан.

– Прямо как Мальцунт в древние времена. Только жаль, что у нас нет переодетых горцев, мы бы обставили все совсем как в песнях, вышло бы не хуже театра, но с более интересным финалом, хе-хе, – Пел улыбнулся. Шутки сира Лэгга были всегда остроумными и нравились оруженосцу, когда не касались его наставника.

– Это судьбоносный знак для всех нас, – нахмурив брови, произнес сир Кихан и встал из-за стола с кружкой эля, – Вперед к победе! За короля Элрика! – он поднял кружку и выпил все до дна. Сир Лэгг ухмыляясь забавному зрелищу, ответил, накручивая светлый пышный ус:

– Не забудьте выспаться, в строю я предлагаю вам встать подле меня, мой сир.

– С радостью приму ваше предложение, сир. Встретимся в сумерках!

– Да будет так, – сир Лэгг вышел, сверкнув позолоченными амулетами на серо-синем кушаке, а сир Кихан и Пел решил последовать его совету и улеглись спать.

«Про долг за спор ему лучше не напоминать. Сир Кихан ничего не помнит после вина, если ему рассказать, то он из своего благородного сумасбродства решит исполнить данное слово и женится на дочери прачки. Надо будет как-нибудь объясниться с девушкой и купить ей что-нибудь, платье или украшение какое… Эх… Денег бы взять на все это…»

Эти мысли недолго беспокоили юношу. Они оба со стариком не выспались сегодня, потому теперь быстро уснули.

Их разбудил боевой рог. «Наконец-то» – юноша воодушевленно вскочил, будто собираясь на долгожданное назначенное свидание, – «Мой первый бой».

Близился вечер, и солнце все больше и больше клонилось к земле, впрочем, для Пела это было своего рода повторением всех утренних дел. Он взял в долг еще один кусок ветчины и большой кусок хлеба, принес ушат с водой для умывания и вновь облачал своего господина в одежду и доспехи.

Длинное пихтовое копье сиру Кихану подарил сир Лэгг. Для Пела было странным такое поведение. В его юные годы мир ему виделся отчасти практически черно-белым. Есть добрые и злые люди, умные и глупые, здоровые и больные, в разуме и сумасшедшие, бедные и богатые. Ему было неясно, почему камышовый кот одной рукой делает подарки старому всаднику, а другой потешается над ним. Впрочем, чем больше времени паренек проводил со своим наставником, тем яснее видел, что люди редко бывают однозначны, и в них порой намешано всего, что только можно себе представить. У паренька тоже было копье, но попроще, немного кривоватое и вытесанное, наверное, из березы. «Что есть, то есть. Могло не быть и этого».

Место, где стоял их лагерь в простонародье называется Левым холмом. Раз есть левый, значит есть и правый, и, действительно, в какой-то паре миль от них располагался широкий высокий пологий холм. Сейчас на нем виднелась россыпь шатров, болтающиеся на ветру знамена, крошечные, будто обрезки под ногами портного. Между ними была низина с маленьким Змеиным ручьем, все пространство заросло густой водной травой, что говорило об обилии влаги в маленькой долине. Сейчас все эти камыши, лобазник и осока постепенно теряли свой летний цвет, но благодаря живительной силе ручья могут сохранить его вплоть до самых холодов.

Как назло, здесь не было никаких оврагов или перелесков. Тут и там торчали редкие кусты и березы с ивами, но полноценных рощ не было. Потому то король и решил начать атаку в сумерках. Темнота – это единственное природное укрытие, которое у них было.

План был прост: король возглавлял правый фланг и вместе со своим двором должен был выманить врага из лагеря, тот бы направил свои силы на бой с рыцарями его величества, и в это время центр ударил бы им вбок, а левый фланг занял оставленный лагерь и довершил бы дело атакой с тыла.

Пел с сиром Киханом и сир Лэгг со своим оруженосцем отправились на левый фланг. Старик, конечно, предложил идти подле короля, но сир Лэгг убедил его в том, что атака на лагерь и завершение битвы не менее почетны, тем более того хочет его, сира Лэгга, сюзерен, и он должен следовать своей клятве и повиноваться.

Рысью они пошли по высокой траве. Они слегка задержались со сборами и выступили уже под самый конец сумерек, однако ночная тьма была им только на руку. Ближе к ручью земля под копытами лошадей стала хлюпать, но, к счастью, они быстро пересекли узкую мелкую полоску воды. Громада вражеского холма росла, приближаясь. На округлой вершине горели костры и возвышался частокол. Откуда-то справа прозвучал рог. «Это король», – пронеслось в голове у Пела, – «Началось…».

Вскоре они увидели, как навстречу королю с правого склона повалила волна факелов, и принялись огибать возвышенность с противоположной от его величества стороны. Оруженосец мысленно пожелал ему удачи. Справа от себя они видели и слышали чернеющий среди зарослей строй всадников центра.

Сир Лэгг о чем-то тихо переговаривался с сиром Киханом. С Пелом поравнялся рыжий оруженосец Лэгга, конопатый паренек по имени Вотур. Он был долговязым, но часто сутулился. Порой он вспоминал об осанке и выпрямлялся, делаясь похожим в такие моменты на болотную выпь. С этой птицей у этого оруженосца было связано что-то еще, но Пел не мог вспомнить, что именно.

– Тебе страшно, Пел? – вопрос прозвучал без какого-либо подвоха. Обычно Вотур пытался как-то поддеть его, но сейчас был редкий момент, когда мальчишка был с ним самим собой.

– Нет. А тебе?

– Мне тоже нет.

Страшно было обоим. Это чувство просачивалось сквозь предвкушение от первого боя и желания скрестить с кем-то меч. Под кольчугой и ватником сердце стучало с бешеной силой. «А ведь я могу и умереть сегодня… какие там доспехи и шпоры…».

Они продвигались все ближе к холму. Поле грядущей битвы было хорошо освещено ярким полумесяцем, который лишь иногда заслоняли небольшие облака. Внезапно увидели перед собой не горстку часовых в траве у подножия, как того ожидали, а строй копейщиков. Несколько сотен длинных пик угрожающе торчало во все стороны. Вверху на холме виднелись лучники. Сир Лэгг громко выругался и направил коня к своему лорду. Между ними и вражеской пехотой было расстояние немногим больше дальности полета стрелы.

Рыцари и их оруженосцы стали тихо переговариваться между собой. Кто-то предлагал обстрелять проклятых копейщиков из луков, но в таком случае до них достанут лучники врага, да и затянется вся эта перестрелка надолго. Один всадник предложил отступить здесь и поддержать центр, но вдруг голос подал сир Кихан:

– Милорды и сиры. Мы сомнем этих пехотинцев своим яростным ударом. Что может пеший человек против всадника?

– Очень много, когда их пара сотен с пиками в руках, – ответил ему некий рыцарь.

– Господа, – внезапно заговорил сир Лэгг, – сир Кихан прав… по-своему, – кое-где послышались смешки, – Мы помчимся в атаку на ряды врагов, и есть надежда, что они дрогнут при виде нас. Не всякий человек способен выдержать даже простой вид конного натиска.

Вокруг зазвучали одобрительные возгласы, но кто-то спросил:

– А если они не дрогнут и не побегут?

– В таком случае мы просто развернемся и будем стрелять в них из луков.

План был хорошим, и сюзерен сира Лэгга его одобрил.

Раз их первоначальная затея уже была раскрыта, решили трубить в рог и развернуть знамена, чтобы совершить атаку как полагается.

Широким строем блестящих в лунном свете лат они поскакали вперед. Оруженосцы ехали позади своих наставников, серый плащ сира Кихана развевался, словно знамя, которого у рыцаря не было. Ночью его желтая мельница была бледной, и было в этой бледности нечто притягательное. Из-за облаков частенько выглядывала луна, и в такие моменты мельница словно загоралась белыми огнями былых сражений и подвигов. «Сколько войн повидал этот плащ?» – подумал Пел. Весь перешитый, с оборванным низом. Какие-то заплатки ставил даже сам Пел, а воротник, судя по всему, когда-то давно был отделан чьим-то мехом, но те славные времена давно прошли. «Как только у меня появятся деньги, я первым делом расплачусь по долгам, а вторым… закажу для сира новый плащ. Он это заслужил» – это была последняя сторонняя мысль, что посетила разум оруженосца в эту ночь. Шеренги копий росли, они тянули свои прямые и острые клыки вперед. Где-то среди них стоял знаменосец с флагом Горного короля – белый утес с башней на голубом поле. Рыцари поехали рысцой, будто бы весь их блестящий отряд был наглой лисой, а пехотинцы ежом, который вовсе не спешил убегать, вместо этого он ощетинился убийственными иглами, и вся надежда конников состояла в том то, что маленький зверек испугается когтей и оскала хищника. Они – всадники, малые боги войны. Парень сжал свое никудышное копье. Скоро все свершится…

В древних мифах говорится, что порой даже богам не везет в их делах. Расстояние стремительно сокращалось, рыцари начали брать разгон, и… остановились на расстоянии броска камня, так и не доехав до вражеских копий. Со стороны противника послышался смех, а в их рядах яростно ругался сир Лэгг. Разгоряченный разгоном Пел не сразу понял, в чем было дело…

Прямо на рощу из черных пик мчался одинокий всадник. Поднялся легкий ветерок, и его плащ полоскался, взмывая почти что над головой своего владельца. На плаще сияла в лунном свете бледная мельница.

Наверное, в этот миг оруженосец вспучил глаза также, как это делал все время его наставник. Все происходило быстро и одновременно вязко, словно в лихорадочном сне. Напряженный, словно струна лютни, он ударил лошадь пятками, от чего она рванулась вперед, но вдруг справа чья-то латная перчатка выдернула поводья из его дрожащих рук. Пела вместе с лошадью развернуло боком, он повернул голову в сторону врага и закричал:

– Сир Кихан! Стойте! – Он снова ударил пятками по бокам Крылышки, и снова поводья кто-то потянул в противоположную сторону.

– Остановись, парень. Он уже покойник, – это был угрюмый голос сира Лэгга.

Дальнейшее зрелище навсегда легло тяжелым грузом в памяти юноши. Сир Кихан въехал в строй пик, разбросав вражеских солдат, словно они были игрушечными. Его Жерновка приняла на себя множественные убийственные удары, но продолжила нести своего сира вперед, вспарывая шеренги врага, будто ножницы портного старую мешковину.

Слезы катились по щекам Пела.

– Пустите, сир! Я должен быть с ним! Я должен умереть вместе с ним!

Но сир Лэгг неумолимо держал поводья.

– Прошу вас, пустите…

– Мужайся, оруженосец, – голос рыцаря был полон скорби, – он сам избрал свой путь, тебе нет нужды умирать вместе с ним.

– Н-е-е-е-е-т! – крик вырвался из горла юноши, и он разразился рыданиями.

Было видно, как где-то в глубине вражеского строя блестит старый, но отполированный старательными руками Пела, шлем. Сир Кихан рубил во все стороны. Он размахивал своим мечом во все стороны возле качающегося во все стороны знамени Горного короля. Два быстрых элегантных взмаха, штандарт противника рухнул, скрывшись под солдатскими ногами.

– Парень, твой сир покрыл себя славой в эту ночь… – произнес сир Лэгг, и в его голосе было слышно неподдельное восхищение. Мальчишка тихо плакал. Ему было все равно на восторженные возгласы рыцарей вокруг.

Вскоре израненная Жерновка рухнула, но звуки борьбы и звон меча еще не стихали какое-то время. Вскоре прозвучал какой-то стон и по темным рядам вражеских солдат волной прошел радостный гомон. Сир Кихан погиб.

То, что происходило потом, не сильно волновало Пела. Перед боем он боялся вражеского меча или стрелы, но сразило его вовсе не это. Кто-то стрелял из лука с их стороны, им отвечали смертельным дождем лучники с холма. Потом прискакал гонец из центра, и они повернули лошадей обратно на Левый холм, по всей видимости, что-то пошло не так, и они вернулись в лагерь в тот момент, когда над маленькой долиной появились первые лучи рассвета.

В то утро Пел напился взятой в долг у какого-то лучника брагой. Она была ужасна на вкус, но он этого не замечал. Убитый горем, он уснул в палатке, где без сира Кихана теперь было как-то пусто. Больше он не увидит удивленных выпученных крапчатых глаз и не услышит новых поучений, сумасбродств и приказов. Он проснулся в середине дня, и его посетила предательская мысль напроситься оруженосцем к другому рыцарю – ночью должно было погибнуть достаточно зеленых юношей, чтобы освободить должность рыцарского слуги. Парень прогнал эту мысль прочь. Не нужен ему никто кроме сира Кихана.

Он вспоминал, как впервые увидел его два года назад во дворе их родового замка. Отец все время сетовал, что Пела никто из знатных рыцарей не хочет брать в оруженосцы. Щуплый и молчаливый стеснительный мальчишка отличался от говорливых и статных старших братьев. Сир Кихан въехал через ворота на своей Жерновке. Мать Пела любила истории про путешествия, поэтому вышла поприветствовать старого воина, а он несмотря на свои годы грациозно склонил перед ней колено и подарил красную розу. Цветок был правда слегка усохшим, но манеры седобородого рыцаря всем пришлись по нраву.

За столом он был учтив и вежлив, рассказал пару историй о сражениях и далеких войнах своей молодости, процитировал стихи неизвестного поэта и помянул двух жрецов, которых здесь никто не знал.

Сир прогостил у них три дня, и когда последний день его пребывания был на исходе, отец Пела, раздобрев от чаши горячего вина, махнул рукой и предложил своего младшего сына Кихану в оруженосцы. Мальчику поначалу было обидно. В один миг он оказался сродни нерадивой принцессе из сказки, которую отдают в подчинение первому встречному. Однако со временем он понял, что жизнь, полная странствий, ему по душе. Они правда чаще ездили между деревнями и селами, но и это удовлетворяло любопытство и жажду приключений мальчика. К тому же старик никогда не кричал на него, не обзывался и не говорил, какой он непутевый и растяпа. За пару лет, проведенных в обществе сира Кихана, он полюбил рыцаря.

В голове возник образ скачущего на пехотные ряды всадника, а глаза вновь наполнились слезами. Стиснув зубы, он протер лицо кулаками, сделал глубокий вдох и, резко выпустив воздух из легких, встал. У юного шестнадцатилетнего Пела созрел план.

Сир Лэгг уныло жевал кусок пирога с капустой и не мигая глядел в полотняную стену своей палатки. Вотур давно понял, что лучше быть подальше, когда наставник в дурном настроении, и прохлаждался где-то в обозе, скорее всего опять заговаривая зубы прачкам и фуражирам.

Настроение, надо сказать, было скверным у всего лагеря. «Птицы залечивают свои раны и чинят поломанные перья» – как остроумно заметил один из советников короля. Ночью вражеский король разгадал их план, и вместо того, чтобы отправиться в погоню за Элриком, он направил за ним небольшой отряд всадников, каждый из которых держал по два факела, а некоторые умудрились привязать еще по паре к седлам лошадей. В результате охотник попался в расставленные добычей силки. Когда их центр атаковал горных рыцарей, их король лавиной обрушился на них с холма. Им повезло отступить, не поддавшись панике, и большую роль тут сыграло то, что левый фланг, где и были сир Кихан с сиром Лэггом не стал атаковать врага, а отошел к позициям отходящего центра. Враг не решился догонять отступающих, боясь сшибки со свежими рыцарями левого крыла, и тоже вернулся восвояси.

Теперь Левый холм всячески укреплялся, тут и там был слышен стук топоров и звук, врезающихся в землю лопат. Поговаривали, что дело идет к тому, что оба короля планируют сидеть здесь до самого снега, надеясь, что кто-то из них не выдержит, распустит ополчение и отступит. Сира Лэгга перспектива сидеть пару месяцев в дали от кабаков и теплых очагов не прельщала, но с другой стороны он понимал, что через неделю-другую оба холма обрастут маленькими поселениями купцов, кузнецов и оружейников, и, кто знает, может быть после войны эти новые веси только окрепнут и расширятся, дав начало новому городу. Нечто подобное он читал в одной хронике. Во всяком случае у него достаточно серебра, чтобы лагерная жизнь была удобной и сытой. Жаль только новопреставленного сира Кихана. Сир Лэгг осознавал всю степень безумия произошедшего, но при этом его сердце замирало, а по спине пробегали мурашки каждый раз, когда он вспоминал их атаку. Внезапно он вспомнил, что у рыцаря остался оруженосец. Мальчишка такой же безрассудный, как и его учитель. Интересно, что он теперь будет делать? По идее, ему теперь полагалось вернуться домой к своему родителю. Что ж… маленький замок всяко лучше лагеря под осенними ветрами. За сиром Лэггом был должок, поэтому он отправился к опустевшей палатке погибшего старика.

Палатку он увидел свернутой, а подле нее Пел кормил свою пегую лошадь. Он был одет в свою кольчугу и полушлем. На седле был закреплен его простенький сосновый щит. Видно было, что юноша подготовился отправиться в путь.

– Ты уезжаешь?

– Вроде того, сир. Мой рыцарь погиб, и мне не будет покоя здесь.

– Понимаю тебя. Знаешь… мой первый наставник тоже погиб, когда я был оруженосцем.

– Как это было?

– Мы сразились с разбойниками. Арбалетный болт пробил сиру Алану горжет, отчего он истек кровью.

– Вы выиграли тот бой, сир?

– Сир Алан успел зарубить двоих, прежде чем силы покинули его, а я разделался с арбалетчиком и их главарем. За эту стычку я получил свои шпоры и пояс.