Читать книгу: «Бред какой-то!», страница 3

Я живу в больном квартале: площадь Ветрянки, 17

11 июля, суббота, 22:16

Теперь все еще хуже, чем было. Теперь я ревную к классной девчонке. Ненавидеть ее у меня не получается. Когда ревнуешь, то ненависть – твоя лучшая подружка. С ней можно посмеяться над чумазой физиономией, вычурной манерой речи, над мелкими гаденышами-братьями и папой-бандитом. Но моя ненависть к этой девочке рассосалась, и теперь непонятно, что я чувствую. И что думаю. О Дилане, о Джеки и о себе. Может быть, разберусь, если все опишу. Дилан и Бейтел лежат у себя в палатках. Наши мамы пьют белое вино и хихикают. Донни ушел в деревню или еще где шляется – понятия не имею, чем он занимается и заполняет свою жизнь.

Я пришла к дюне раньше Дилана. Спряталась и стала наблюдать. Мефрау JKL сидела на песке перед кустом-дверкой в ее укрытие. С ружьем на коленях. Собака лежала рядом с ней. Брат Монах. Близнецы копались поодаль, писали на песке буквы – совершенно неузнаваемые. Надеялись, что их прочитают с вертолета или легкомоторного самолета.

– А ну-ка, сотрите эти каракули немедленно, – приказала JKL и прицелилась в них.

Мальчишки стерли написанное. Сердитые физиономии. Интересно, заряжено ли ружье.

Дилан сообщил о своем приходе, не поднимаясь на дюну.

– Привет! – сказал он негромко, стоя внизу у склона.

JKL дернулась, словно ей в шею вонзилась стрела.

– Что я тебе сказала? – разозлилась она. – Я же велела не приходить!

– Ты чипсов принес? – спросил у Дилана один из братьев.

– А колы? – Это другой.

– А денег? – Это уже первый.

– Можно позвонить с твоего мобильника? – спросил второй.

Дилан помахал удочкой и силками.

– Для вас! – сказал он.

Братья сразу же отвернулись, а JKL спросила, откуда это у Дилана.

– Стырил, – ответил Дилан.

– Ну-ну, – засомневалась она, – чтобы ты – да вдруг стырил?

Я видела, что Дилан врет. Я слышала это по его голосу, чувствовала спиной, понимала по запаху, а повертев слово «стырил» во рту, ощутила и его вкус.

Даже собака усмехнулась.

– Будете ловить рыбу. И кроликов или там фазанов, – сказал Дилан.

– Иди сюда, – распорядилась JKL.

Дилан взбежал по склону дюны.

– Покажи! – скомандовала она.

Дилан протянул ей удочку.

– Нет, вот эти штуковины.

Он подал ей силки.

– И ты умеешь ими пользоваться? – спросила девчонка.

– Силками? Ну да. Я приезжаю сюда каждое лето, меня научил один старый браконьер, – объяснил наш мощный рыболов, охотник, собиратель и фантазер, – я знаю, как это делается.

– Научи меня, – сказала JKL, – садись.

Дилан опустился на песок напротив нее. Он не покраснел: наверняка продумал весь разговор заранее.

– Не сюда, – прошипела JKL. – Я должна держать братьев в поле зрения.

Дилан вскочил, как будто его тоже стрела клюнула в шею. Многовато же тут индейцев развелось. Он сел рядом с девчонкой. Ага, вот и покраснел. Подлец. Отличное слово!

– Гляди! – Он хотел показать, как устроен силок на кролика, но JKL не смотрела и не слушала.

– Их ни на минуту нельзя упускать из виду, а то убегут, – нахмурилась она, – и тогда всему конец.

– Чему?

– Всему. Ты кому-нибудь проболтался, что мы здесь живем?

Дилан замотал головой сильно-сильно: чудо, что она у него не отвалилась и не улетела в море.

– Окей, – кивнула девчонка, – похоже, ты не дурак. Когда ты поймешь, почему мы здесь, ты уже точно никому ничего не расскажешь. Эй-эй! – крикнула она во весь голос.

Один из братьев попытался втихаря уползти. Она взвела курок. Звука не было, но у ног мальчишки поднялось песчаное облачко, и он дунул на дюну в один миг.

– Уродина! – крикнул он.

– Зомби! – крикнул второй.

– Ты у нас дождешься!

– Мы все-все папе расскажем.

– И он отдаст это ружье нам.

– И разрешит нам тебя убить.

– Папа тебя свяжет.

– И не развяжет, пока ты не умрешь.

– И еще даст нам за это денег.

Они снова принялись писать что-то на песке.

– Социалистка! – крикнул первый.

– Террористка!

– Марсианка безбашенная!

– Запеканка обгаженная!

И оба с хохотом повалились на песок. Бред собачий.

– Им по восемь лет, время от времени приходится выпускать их на улицу, – сказала JKL, – взаперти они чахнут.

И указала большим пальцем через плечо, на дверцу-куст.

– Мне бы хотелось изъять всех детей из богатых семей, – сказала она, – и собрать их здесь. Я бы научила их жить естественной природной жизнью, чтобы всю жадность у них из головы выдуло вольным ветром. Я бы сделала из них хороших людей, и тогда через двадцать пять лет мир стал бы намного лучше.

– Ты хочешь сделать из них зверей? – спросил Дилан.

– Да, они проходят курс, – сказала JKL и впервые улыбнулась Дилану. Блин! – Но не знаю, получится ли у меня, до сих пор мои старания безуспешны. Они не желают меняться, только целыми днями кричат, что хотят есть. Я им говорю, что у одной чипсины такой же вкус, как у целой пачки, а они вопят, что это выдумка. Когда съешь одну чипсину, хочется еще много-много чипсов, когда съешь пачку чипсов, то хочется уже не настолько много-много. Чем меньше хочется много-много, тем ты счастливее. Это они так считают. И получается, что человек по-настоящему счастлив только тогда, когда у него есть все.

– Откуда у тебя это ружье? – спросил Дилан.

– Стырила, – сказала JKL.

Все мои органы чувств подтвердили, что это правда.

Можно подумать, что я взялась писать книгу, потому что вокруг меня столько всего происходит. Но это не так. Я ее задумала, когда мы только собрались ехать в кемпинг. То есть даже не сама задумала, а получила задание. От доктора Блума.

– Если ты не можешь жить без книг, – предложил он, – напиши свою. О себе. О своей жизни. Смотри на окружающий мир, реальный мир, никем не выдуманный, и расскажи, каким он тебе нравится. Что ты о нем думаешь. Привирать не возбраняется.

Пока я ехала в автобусе от психиатра, я сразу же придумала чумовое начало: «Зовите меня Салли Мо. Это нетрудно, потому что меня на самом деле так зовут. Я живу в больном квартале: площадь Ветрянки, 17, такой у нас адрес. Выходить на остановке “Аллея Коклюша”». Выдумка. Не дело это – начинать книгу с вранья. Так что я пишу эту фразу только здесь.

– Ты должна общаться с людьми, Салли Мо! – сказал доктор Блум. – Другого пути нет.

Это было при нашей первой встрече.

– От общения с людьми я психую, – ответила я. – Даже один человек – это для меня слишком много.

Было видно, что доктор Блум меня понял.

– Расскажи про белого кота, – попросил он.

– Кот как-то раз появился у дедушкиного дома, бродячий и страшно тощий, и дедушка Давид начал его понемножку подкармливать. То сухого корма ему даст, то рыбки, вот кот и не захотел уходить. Бабушка тогда уже умерла, а мне было года три. Беда в том, что кот меня всякий раз жутко царапал. К дедушке Давиду, кроме меня, больше никто не ходил, так что у него не было выбора. В смысле, у кота. Если ему хотелось кого-то царапать, приходилось меня. Не дедушку же, который его кормил. Но однажды кот чуть не выцарапал мне глаз. Спасли очки – я их и тогда носила. Я же в них родилась. Ну и тут дедушка разозлился. Позвонил ветеринару и попросил кота усыпить. Оставалось только принести его в ветклинику. Но кот не дался. Сопротивлялся, как тигр. Тогда ветеринар дал дедушке таблеток, чтобы добавить их коту в корм – и тот бы заснул. Только кот и не думал спать. Дедушка снова позвонил ветеринару: «Кот не засыпает!» – «Дайте ему еще таблетку» – «Я уже все скормил ему, за один раз!» «Ого, – сказал ветеринар, – этой дозы хватило бы на стадо бизонов». «Он все сидит и смотрит мне в глаза», – сказал дедушка. Кот смотрел дедушке в глаза, так что дедушка чуть не чокнулся. Было ясно, что кот думает так: если я закрою глаза, то уже никогда их не открою. Но зрачки у него совсем сузились. В итоге дедушка Давид опять позвонил ветеринару и сказал: «Выкидывайте препарат, пусть живет». Когда кот это услышал, он тут же бухнулся на пол и продрых два дня и три ночи. А как проснулся – так стал настоящим милягой. В жизни меня больше не царапнул.

– Как его звали?

– Никак, – сказала я, – зачем коту имя?

– А как этот кот умер, Салли Мо?

– Когда дедушка Давид умер и все еще оставался в больнице или где там полагается, я пошла к нему домой. Хотела кое-что оттуда забрать, пока чужие не наведались. Я еще не знала, что дедушка все завещал мне. Мне нужна была папка со стихами, которые он писал. И его рассказы. И рюмка, из которой он пил йеневер⁶. В доме я заперла за собой дверь и спустилась в подвал – дедушка любил там сидеть, когда ему погода не нравилась. И тут появился кот – и давай смотреть мне в глаза. Нет уж, ты меня не сведешь с ума, как дедушку Давида, подумала я. И тоже на него уставилась. И вот что самое бредовое: несколько минут таких гляделок, и остановится уже невозможно. Кажется, что умрешь, если переведешь взгляд или моргнешь. Вот я и смотрела коту в глаза не моргая, и больше ничего не делала, и не заметила, что мы с ним просидели напротив друг друга весь день, и всю ночь, и все утро. И все это время я, по-моему, ни о чем не думала, а то бы запомнила. А когда мама меня нашла и открыла дверь, кот повалился на пол. Его сквозняком сдуло. Он был мертвый. Несколько часов в этом подвале со мной играл в гляделки мертвый кот. Коты после смерти каменеют. Когда мама меня нашла, то первый час была со мной добрее, чем когда-либо раньше, – сказала я доктору Блуму и добавила: – Вот я и выиграла приз за самое корявое предложение.

– Это неважно, – отозвался доктор Блум.

– У этого кота больше не было никого на свете.

– А кто есть у тебя, Салли Мо?

Я хотела насочинять, что у меня есть подруги и друзья – целый футбольный стадион, – и назвать имена ребят из нашей школы, но знала, что он меня раскусит. И решила не врать.

– Твоя мама говорила, что после смерти дедушки ты ни с кем и словом не обмолвилась. Ни разу.

– Поэтому меня к вам и послали, – сказала я.

– Салли Мо, – ответил доктор Блум, – пора тебе начать существовать. Между тобой и реальным миром долгое время тянулась тоненькая ниточка – через дедушку. Но теперь эта ниточка оборвалась. Ты не боишься прикасаться к людям?

Мне этот вопрос не понравился. Его уже сто раз задавали школьные психологи. Думали, я аутистка. Потому что я ни с кем не играла, сидела за последней партой совсем одна, получала сплошные пятерки за все контрольные и делала доклады о древнегреческих писателях, из которых никто не понимал ни слова. Вот психологи и считали, что ребенок страдает аутизмом. В начальной школе. И они давали мне всякие задания типа: «Подойди вон к тому мальчику и скажи, что у него красивый свитер». Я подходила вон к тому мальчику и говорила, что у него красивый свитер. Так что они все равно ничего не добились. Прямо видно было, как они в уме зачеркивают диагноз «аутизм». А вон тот мальчик меня не видел и не слышал. Шел мимо, словно меня нет. В своем дурацком свитере. Психологи и психиатры учат человека врать.

В начальной школе я восемь лет просидела в уголке для чтения, куда никто и носа не совал, даже учителя. Мама думала было перевести меня на домашнее обучение, но эту затею никто не одобрил, да мама сама не больно-то хотела. А в гимназии меня признали высокоодаренной и больше на мой счет не заморачивались. Раньше самых тупых учеников ставили в угол класса и надевали им колпак с надписью «осел». А я торчу в углу, и на моем колпаке написано «высокоодаренная». Такие дела.

– Ладно, другой вопрос, – произнес доктор Блум через некоторое время, поняв, что ответа от меня не дождаться. – Есть ли на свете кто-нибудь, кого ты любишь?

– Дилан, – сказала я.

– Это такой певец или мальчик?

– Мальчик.

– И ты не боишься к нему прикасаться?

– Я бы очень хотела весь день лежать рядом с ним, – сказала я, – голая, как бритва.

Я тогда еще не очень понимала, чего стóит доктор Блум, и решила, что пора это выяснить.

– Это хорошо, – сказал он, – это правильная мысль.

Тут он мне снова понравился.

– А почему ты этого не делаешь? – спросил он.

– Да вы что, – сказала я, – мне же тринадцать лет!

– Ну и что?

– Это невозможно, мы живем в параллельных вселенных.

Я умирала со стыда и придумала эти вселенные, чтобы выглядеть поумнее. Но доктор Блум не повелся.

– Голая, как бритва, – повторил он. – А ты очень неглупа, Салли Мо!

– Я – единственный нормальный человек на земле, – заявила я, – но, по несчастью, угодила на планету, заселенную психами.

– Вот именно, – сказал доктор Блум, – потому-то тебе так трудно общаться с другими.

Я уже было подумала, что он может стать для меня новым дедушкой Давидом, но через час мое время закончилось, и доктор благополучно выпроводил меня за дверь. К тому же мы с ним не ходили на рыбалку. После нашей последней встречи, позавчера, он дал мне пустую тетрадку, одну. Сказал, чтобы я купила себе еще, если понадобится. Как зубной врач выдает бесплатно одну зубочистку для образца. Доктор Блум разрешил мне еще раз прочитать «Гамлета» и после этого – никаких книг. «Записывай все, что с тобой происходит, Салли Мо: что замечаешь, что думаешь». – «Ладно, доктор!»

Одну вещь я уже заметила: мир совершенно не упорядочен. Писатели без конца оттачивают текст и вычеркивают слова и фразы, чтобы в книге не осталось ни одного бесполезного факта. А в реальной жизни об эти бесполезные факты спотыкаешься на каждом шагу – ну не бред ли! От них с ума можно сойти, а мы уж точно не к этому стремимся.

Но мир еще и помогает. В смысле, мне лично он мешает, а вот книге – помогает. Замысел такой: я в ней рассказываю, как завоевываю Дилана, – прямой репортаж с места событий. Ничего подобного я еще не читала, в этом и уникальность. Но, похоже, получится книга о ревности, а это, наверное, еще лучше. Возможно, она закончится совсем не так, как я затеяла. У JKL обалденно красивое лицо, но на ней свитер с высоким воротником, так что еще неизвестно, что там под ним. А вдруг у нее все тело, от шеи до пят, покрыто густой курчавой шерстью. И она каждую неделю бреется. А потом шесть дней ходит с колючей щетиной. Хоть чеснок натирай, как на терке. Я вот очень красивая под одеждой. В смысле, в последнее время я под ней заметно похорошела. Жалко, что в кемпинге нет большого зеркала. Так что негде на себя посмотреть, если надо.

Сегодня утром я делала у себя в палатке селфи своего тела. Голая, как бритва. Без головы. Без головы я выгляжу отлично. Селфи делают только дико одинокие люди. Если тебя пофотографировать некому, то и смотреть на твои снимки никто не хочет. Счастливым и в голову не придет селфиться. Счастливые заняты другим. Но когда человек стоит на крыше семнадцатиэтажного дома и собирается оттуда прыгнуть, он тоже не будет делать селфи. И пока летит вниз, не будет. Хотя такое селфи в фейсбуке как раз не повредит: кто-нибудь увидит, выскочит из дома и подстелит матрас.

Один друг в жизни человека – это уже хорошо. Пусть это будет Дилан, раз дедушки Давида больше нет. Но и ноль друзей – тоже хорошо. Я влюблена в Дилана, но мир прекраснее, пока я не с ним. Музыка прекраснее, книги интереснее и море красивее, когда я одна. Возможно, любовь и счастье никак не связаны. Я еще недостаточно об этом знаю. Петь от счастья – такого со мной рядом с Диланом не случалось. Во многих книгах между счастьем и влюбленностью ставится знак равенства – но это не самые лучшие книги. Влюбленность учит красться тайком и врать, а счастье учит тихонько сидеть и слушать. Надо бы поосторожнее: я пишу все это ночью, а по ночам мысли тонут в ванне, полной черных чернил.

Сегодня утром, когда я вернулась из душа, в палатке не оказалось моего мобильника. Я раз шесть все обшарила, перерыла, перетряхнула. Потом высунула голову наружу и увидела Донни – с моим телефоном в руке. Пырился на экран как идиот и все время растягивал изображение большим и указательным пальцем. К нему подходили другие мальчишки, один за другим, и пырились вместе с ним. Не смеялись, только пальцами тыкали. Непонятно, о чем они там говорили. Потом к ним подошел Дилан – я видела, как он о чем-то спросил. Донни ответил ему, и по губам я прочитала: «Салли Мо». Дилан тотчас выхватил у него мобильник и подошел к моей палатке. Мой рыцарь, мой герой. Но по дороге он прямо прилип к экрану, так что упал ничком, зацепившись за стропы на колышках палатки. Это выдумка. Наверное, просто размечталась, чтобы такое произошло. Доктор Блум остался бы мной доволен: ведь мне «захотелось общаться с людьми».

Отец Джеки – банкир. Поэтому она и сбежала из дома, прихватив братьев и собаку. Ружье украла у лесника из машины. Оно ей нужно, чтобы защищаться от преследователей и чтобы держать близнецов при себе. Банкиры – самые отвратительные ублюдки, какие только водятся на свете, говорит Джеки, с ними лучше не жить под одной крышей, чтобы не заразиться их мерзостью.

Ее братья уже заразились. Их зовут Бакс и Никель⁷. В честь денег. Американских. А ей дали имя Жаклин. В честь жены американского президента Кеннеди. Убитого в 1963 году. После убийства Кеннеди Жаклин вышла замуж за самого богатого человека на свете – грека Онассиса. Если тебя назвали в честь такой женщины, говорит Джеки, надо бежать из дома как можно раньше, пока жадность не проникла к тебе в организм подобно опасной болезни, пока ты не превратилась в вампира. Ненасытного вампира, который жаждет высосать из людей все до последней капли. До последнего цента.

Дилан спросил, откуда берется страсть к богатству, и Джеки разразилась речью длиной в километр об истории человеческой алчности. Хорошо хоть, что начала не от Евы. С ее яблоком. Бакс и Никель ныли, чтобы их запустили в нору, но Джеки велела им тоже сидеть и слушать. Думаю, в воспитательных целях. Прямо видно было, как их все достало. Думаю, они слышали ее рассуждения уже сто раз. То и дело совали себе в рот два пальца и изображали, будто от этой бредятины их тошнит.

Ну а мне было в новинку. Я-то всю жизнь читала только книги, никаких газет. Я жила на острове – в своей голове. На этот остров, защищенный от всех, почта шла лет тринадцать. Я только недавно получила открытку с сообщением о моем собственном появлении на свет. О двадцать первом веке я знала не больше, чем Шекспир или те, кто написал Библию. А от меня ждут, чтобы я сразу все поняла! Чем больше я узнаю´, тем меньше понимаю, и чем больше понимаю, тем меньше хочу знать. Но я лежала на песке, на своем наблюдательном пункте, боясь пошевелиться. Так что мне пришлось выслушать все, что говорила Джеки.

– Давным-давно на свете существовали…

Рассказ о лопнувших банках

12 июля, воскресенье, 3:34

Вот черт, заснула.

– Давным-давно, – рассказывала Джеки, – на свете существовали… сберегательные банки. Для людей. Люди хранили там свои деньги, чтобы не держать их дома, где их могли украсть. В сберегательных банках стояли большие надежные сейфы. Это было хорошо. Но, что еще лучше, люди, которым требовались деньги, могли взять их в банке взаймы. Ведь деньги, сданные туда на хранение другими, так и лежали в сейфах без дела. Тем, кто брал деньги взаймы, приходилось за это немножко платить, и эту плату банки передавали тем, кто сдал деньги на хранение. Это называлось «проценты». Люди в банке и себе кое-что оставляли, но немного, и это было честно, ведь приходилось арендовать банковские здания и платить охранникам сейфов. Те, кто всем этим заправлял, и были банкирами. Они записывали, кто сколько денег принес и кто сколько взял.

– Наш папа – банкир, – прервал ее один из близнецов.

– Он кому угодно даст деньги взаймы, – вступил второй.

– Он хороший, – заверил первый.

– Заткнитесь! – рявкнула Джеки.

– Джеки – тролль! – сказал второй.

Джеки продолжала:

– И все могли бы жить долго и счастливо, если бы в один прекрасный день банкиры не сошли с ума от такой кучи денег. Они пересчитывали купюры, прежде чем положить их в сейф. Они пересчитывали купюры, прежде чем дать их в долг. И при этом деньги так славно шелестели, что банкиры в них просто влюбились. И захотели оставить себе как можно больше. Неуемная жадность завладела ими, и они стали делать глупости. Совершенно дикие глупости. Они захотели непомерно разбогатеть. И знаете, что они придумали? За деньги, которые люди им приносили, банкирам приходилось платить проценты. А за деньги, которые люди брали в долг, наоборот, получали проценты сами банкиры. Поэтому они принялись кричать на каждом углу, что в банках надо брать как можно больше денег. И люди им поверили. Даже самые бедные люди стали брать деньги в долг. Чтобы купить себе дом. И думали, что банк – им друг. Это было давно.

– У нас очень красивый дом, – встрял один из братьев.

– Это тоже было давно, – заметил другой.

– С бассейном, – уточнил первый.

– Они и плавать-то не умеют, – сказала Джеки.

– С бассейном, полным шампанского, – не унимался второй.

– И еще там плавает икра, – поддержал первый.

– Заткнитесь! – сказал Дилан, и это помогло. На время.

– Банкиры построили себе высоченные банки, до небес, – рассказывала Джеки. – Выше облаков, чтобы с земли не было видно, что они там делают. И когда бедные люди брали деньги в долг и спрашивали, что будет, если мы их не сможем вернуть, то банкиры отвечали: «Для этого существуют маленькие хитрости. Мы их знаем. Мы вам поможем». И бедные люди уходили из банков с большими мешками денег на покупку дома. Банкиры раздали столько денег, что сейфы совсем опустели. Разве что по углам и за плинтусами завалялось немножко баксов и никелевых пятицентовых монеток.

– Ха-ха, очень смешно, – сказал один из братьев.

– Вот именно, ха-ха, – поддакнул второй.

– Если в банк приходили люди, которые желали забрать свои сданные на хранение деньги, – рассказывала Джеки, – им отвечали, что надо немного подождать. Потому что большие надежные сейфы пустовали. Не только потому, что было выдано слишком много кредитов. А потому, что неуемная жадность текла по венам банкиров все быстрее и быстрее и уже ударила им в голову, и они вообразили себя главными людьми в мире, а за это полагается вознаграждение! Теперь они оставляли себе уже не кое-что из денег, проходивших через их банк, – теперь они гребли миллионы! Банкиры зарабатывали по меньшей мере в десять раз больше, чем люди, приходившие к ним брать деньги в долг. А в конце года владельцы дарили себе самим еще по миллиону, как минимум.

– Как минимум, – повторил один из братьев.

Второй тоже хотел что-то сказать, но Дилан вскочил на ноги и сел между близнецами. Это помогло. На время.

– Они дарили себе самим по миллиону с лишним за то, что якобы здорово работали весь год, а именно в поте лица стерегли деньги. Якобы их хозяева наградили их за хорошую работу, но ведь они сами и были этими хозяевами. Пока не настал день, когда выяснилось, что бедные люди, взявшие у банков деньги в долг, неспособны их вернуть. Что им не из чего их вернуть. Банкиры в свое время сказали им, что знают маленькие хитрости, но на самом деле никаких хитростей не было. Банкиры обещали помочь, но на самом деле солгали.

Началось все с Америки. Бедные люди побросали свои новые дома, оставив ключи в дверном замке, и поселились в палатках. В таких местах, где банк их не нашел бы. В Америке полно таких мест. Взятые ими в долг деньги не вернулись в сейфы, сейфы пустовали по-прежнему. А те, кто сдавал свои деньги на хранение, прибежали в банк и потребовали вернуть им вклады. Но их деньги уже были выданы бедным или исчезли в карманах банкиров.

– Нашего папы! – выкрикнул первый из близнецов.

– Йес! – поддержал второй.

– У нашего папы в карманах уйма денег!

– Слушайте. – Дилан вынул из кармана бумажку в пять евро. – Это вам, если вы… если вы тихонечко ляжете на спину и будете смотреть на облака. Многие облака похожи на животных, знаете об этом? Смотрите в небо, пока не увидите там зверей.

– И деньги тогда наши?

– Нет, это награда тому из вас, кто увидит больше животных.

Вот это здорово помогло.

– Окей, – сказал первый.

– Окей, – сказал второй, – я вижу кенгуру.

– Где?

– Вон там.

– И правда.

– А вон кролик. Гляди.

– Ага.

– И дракон. Я уже трех заметил!

– Где это ты углядел дракона?

– Да вот же.

– Никакой это не дракон.

– Драконов не существует!

– Банкиры все как один рванули на свои роскошные яхты у берегов Южной Франции и закричали, что случилось ужасное, но они ничего не могут поделать, и стали пить шампанское за прекрасное будущее. Ведь в жизни всякое бывает. А банки, что называется, лопнули. Потому что денег, обеспечивающих прочность банка, не осталось, а жадность банкиров, работавших в них, разрослась настолько, что никакие бетонные стены не выдержат. Но лопнули они, конечно, не в буквальном смысле слова.

Банкиры об этом знали и потому оставили у себя на письменных столах в офисах фотографии собственных детей. А их Библии так и остались лежать в верхних ящиках их тумбочек. Банкиры сказали, что правительство должно найти способ спасти банки, и ни о чем не беспокоились. Потому что в правительстве у них была уйма друзей. Ведь раньше они сами заседали в правительстве, а теперешние члены правительства мечтали со временем стать банкирами. Вот так это все и работает. В общем, правительство спасло банки. Поставило их на ноги. Вложило в это дело миллиарды и миллиарды долларов и евро, сейфы снова наполнились деньгами, и вроде бы все стало в порядке.

Братья, которые уже успели поругаться и подраться из-за драконов, скатились с дюны.

– Но откуда правительство взяло столько денег? – спросила Джеки и сама же и ответила: – Из налогов, которые платят простые честные люди со своей зарплаты. Они охотно платят налоги, чтобы из этих денег финансировались школы, и больницы, и уход за стариками, и общественный транспорт, и прочие полезные вещи. Но теперь у правительства на все хорошее денег не осталось, потому что налоги утекли в сейфы и подвалы и пошли на укрепление банков. А на верхних этажах опять заняли свои места те же банкиры за теми же письменными столами. Они снова подмигивали своим детям на фотографиях, и время от времени читали Библию, и зарабатывали ежегодно те же миллионы. А в конце года точно так же добавляли себе премию в пару миллиончиков и вели дела точно так же, как и раньше. А в домах престарелых старики лежали по шесть человек в одной комнате, привязанные к кроватям, и только раз в неделю им разрешали принять душ. Потому что у правительства не было денег на обслуживающий персонал, который отводил бы их помыться хотя бы два раза в неделю. Конец доклада, – объявила Джеки. – Будут ли у вас ко мне вопросы?

– Можно нам вернуться в бункер? – спросил первый из братьев.

– Ну пожалуйста, ну можно нам? – вступил второй.

Физиономии у них были красные, как соус для спагетти, и вместе со словами они выплевывали изо рта влажный песок.

Значит, внутри дюны и правда есть бункер. Мне захотелось встать и попросить Джеки показать мне ее логово. Но Дилан возненавидел бы меня на всю жизнь, если бы узнал, что я за ним подсматриваю и подслушиваю.

Дилан заговорил, и речь у него получилась – огонь. Он уже продумал, как жить среди дикой природы. Надо соорудить клетки, и попавшиеся в силки кролики будут там плодиться, пока их не съедят. Можно будет украсть где-нибудь кур, чтобы они несли яйца. А еще вырыть пруд между дюнами, выстелить дно полиэтиленом, чтобы вода не уходила, и разводить рыбу и крабов. Дилан смолк, только когда Джеки спросила:

– И почему же ты хочешь все это для нас устроить?

Тут Дилан вспыхнул. Как пожар на фабрике пиротехники. Я знала, что они вот-вот поцелуются, и сердце едва не выскакивало у меня из груди. Внутри все клокотало от ревности, но я не хотела, чтобы сердце шлепнулось на песок, и сдержалась.

Джеки спокойно посмотрела на Дилана, кивнула и сказала:

– А, вот в чем дело.

И все. Может, дело было в красной физиономии Дилана – кто знает, но Джеки вдруг принялась рассказывать, как ругаются ее родители. Изображала их в лицах, говорила их голосами – ну прямо кукольный театр без кукол. Я лежала на своем наблюдательном пункте и время от времени угорала про себя, но Джеки ни разу не улыбнулась. Ее мысли и днем отмокают в ванне с черными чернилами. Беседы между ее родителями проходили примерно так:

– Милочка, – говорил ее папа, – мы живем в раю. И этот рай создал для тебя я.

– А ты что, Бог? – спрашивала ее мама.

– Да, я Бог в нашем раю, да-да, и единственное, чего я от тебя хочу, – это чтобы ты не была слишком шустрой и не ела яблочек. Окей?

– Ну и ну, мой личный бог. Вот это пруха!

– А кто оплачивает твои поездки на Бали, твои тапочки из овечьей кожи за семьсот евро из Тибета, дорогущие частные школы для твоих детей?

– Если ты бог, то советую почитать Библию. Там написано, что Иисус изгнал всех меновщиков из храма. Это же и были банкиры того времени?

– Проклятье!

Вот так родители ссорились прямо при Джеки и близнецах. А после скандала отец давал каждому из них по бумажке в пятьдесят евро и говорил:

– Нате и радуйтесь жизни. А то оглянуться не успеем, как мама станет тут главной, так что переедем в драную палатку и пойдем побираться.

При этом папа улыбался.

– Это началось лет десять назад, – сказала Джеки, – когда мне было пять лет.

Значит, ей пятнадцать. На год больше, чем Дилану. Хорошо это для меня или плохо?

– И так продолжается до сих пор, потому что у папы нет ни грамма стыда. Несколько недель назад мама спросила: «Как ты можешь выписывать себе миллионные премии, зная, что девяносто процентов населения мира голодает?» Папа ответил: «Если я не возьму себе эти деньги, они попадут в карман моим сотоварищам». – «Ты и так получаешь гигантский оклад за то, что дни напролет обманываешь людей, а вдобавок ты еще берешь себе…» – «Никого я не обманываю. Когда ты для уюта зажигаешь вечером свечку и мотыльки слетаются на огонек и обжигают себе крылышки, ты же их не обманываешь? Да и рыбу никто не заставляет заглатывать наживку. Они делают это по доброй воле». – «Но тут-то не мотыльки и не рыбы, а живые люди. И у них есть дети, которых надо кормить». – «И от этого в них просыпается жадность. Женщина, если их не будем обманывать мы, они перебегут к тем, кто захочет их обмануть». – «Обмануть. Вот видишь, ты сам это признаёшь!» – «Куда поедем в этом году в отпуск?» – «В бедные районы, и ты раздашь там свои премиальные миллионы людям, которые по-настоящему нуждаются в деньгах». – «Зачем? Их дети учатся в школе бесплатно, они получают дотации на квартплату и всегда могут воспользоваться услугами банка продовольствия⁸. Да им вообще ни за что платить не приходится! Черт побери, ты только посмотри! Знаешь, сколько я трачу каждый месяц на ипотеку, и школу, и страховки? И на тебя! Знаешь, сколько все это стоит – твоя одежда, наши машины? Поверь, мир устроен абсолютно справедливо». – «Раньше ты был такой нормальный хороший парень. Не понимаю, что с тобой случилось. Ты уже не человек. И там, где прежде у тебя билось сердце, теперь звенят монеты». – «Но я же не заставлял тебя выходить за меня замуж. Ты, женщина, вышла за меня по доброй воле. Ты с открытыми глазами клюнула мою наживку, с открытыми глазами прилетела на пламя». – «Из всех, кого ты обманул, ужаснее всех ты обманул меня».