Читать книгу: «Ревизор: возвращение в СССР 40», страница 2

– Это да, верно, – осторожно ответил тот, усиленно морща лоб, – тем более, что эта тема зажравшихся чинушей в провинции всегда актуальна… И нечего создавать советской прессе препятствия в работе…

Я не влезал в их разговор. Ни к чему, еще спугну, невзначай, Ильдара. Пусть он без моего давления решит, не так оно и велико, чтобы им злоупотреблять. Марк тоже молчал, что хотел сказать, он уже сказал.

– Я, конечно, у нашего парторга еще проконсультируюсь, если и Семеров даст добро, то я всей душой «за». – сказал, наконец, Ильдар. – Паша, письмо тогда это оставишь нам, хорошо?

– Так для вас и вез же его, Ильдар Ринатович, – улыбнулся я, протягивая ему письмо.

Значит, я так понимаю, что скорее всего «да». Если уже парторг по какой-то причине не окажется еще осторожнее, чем Ильдар.

***

Московский городской комитет КПСС

За выходные на столицу вылилось, такое впечатление, целое море воды. Ливень лил всю вторую половину субботы и большую часть воскресенья, но сейчас, к понедельнику, погода наладилась. Гришин стоял у окна и смотрел на то, как ветер гоняет по небу белые барашки, когда в его дверь постучали.

– Войдите, – велел он.

– Виктор Васильевич, у нас ЧП. – показался на пороге его помощник. Да и в целом выглядел он встревоженным.

– Да говори уже, что случилось, – нервно сказал Гришин.

– Тут мне звонил помощник Петра Ниловича Демичева. Сказал, что тот очень недоволен.

– Чем недоволен-то? – расстроенно спросил Гришин.

С Демичевым у него были в целом прекрасные отношения, надо сказать. Сам факт того, что он не позвонил лично, а велел связаться с ним через своего помощника, настораживал.

– Да дети его пожаловались ему, мол, после того как площадка эта во дворе появилась, туда вся детвора, такое впечатление, московская собралась. Шум и гам до небес, отдыхать в выходные было невозможно. И это несмотря на проливной ливень! Едва дождь затихал, как тут же десятки детей ордой прибегали развлекаться, и они напуганы: что же будет твориться, когда установится хорошая погода в городе?

– Так… – только и сказал Гришин.

Всякие благостные мысли о белых барашках облаков тут же напрочь вылетели из головы. Как же он сам-то не подумал о том, что такой эффект вполне себе предсказуем, если на соседнем дворе стоит убогая песочница с грибочком да ржавые скрипящие качели. А тут такое чудо установили – ясно, что дети со всего района сбегутся. Пётр Нилович действительно сильно недоволен, раз даже не стал сам ему звонить, хотя они добрые приятели. А ведь этих площадок два десятка – это что же получается, что такая же реакция будет и у других членов Политбюро? Гришину от осознания этого поплохело…

Так это же тогда будет целая катастрофа… А кто виноват? Да, получается, он сам и виноват. Дались ему эти современные игровые площадки. Пусть бы лучше Захаров с ними развлекался и дальше. Ставил бы себе, да своим знакомым, вот чего он вообще во все это встрял? Показать, что все в столице под его контролем? Ну показал… а теперь вот расхлебывать придется неизвестно как.

И тут же ещё одна очень неприятная мысль пришла ему в голову по поводу Захарова: а почему тот не раскидал эти площадки по городу по одной? Как там у него было запланировано: десять площадок в одном районе, пять площадок в другом и пять площадок в третьем? Ах, он же засранец, получается! Он догадывался о том, что так оно и будет: все дети в округе, если установишь одинокую площадку, соберутся на неё, устроив шум и гам до небес…

Гришин, конечно, сильно разозлился, когда осознал это, но тут же пресёк в себе этот гнев. Знал он за собой ещё с юности такую особенность: если сильно разозлится, то может дров наломать. Пару раз у него это впоследствии вызывало серьёзные проблемы, пока он не стал уже отслеживать у себя и контролировать эту свою особенность. Да и смысл сейчас вызывать к себе Захарова и орать на него – что это конкретно уже исправит? Но какой хитрый сукин сын! Как он, получается, его ловко подставил. И вроде промолчал, да ещё и хвалебные статьи в его адрес организовал. А ведь и верно: хвалебные статьи, в которых совершенно чётко прописано, что вся эта идея с игровыми площадками его собственная, так что теперь и не отмазаться от критики недовольных членов Политбюро. А он-то радовался, увидев эти статьи, решив, что это чистой воды подхалимаж и капитуляция Захарова!

Да, получается, что его, как пацана на мякине провели… При всей злости к Захарову, Гришин вынужден был отметить, что тот открылся для него с совершенно новой стороны. Да и он, получается, переборщил в отношении него. Зря он сам забрал и перераспределил эти площадки, которые Захаров лично придумал… При этом ему ни слова не сказал и не посоветовался по этому поводу. Так что с какой-то стороны он и сам виноват: если бы вызвал его к себе, да сказал, что нехорошо все площадки себе загребать и оставил бы ему хоть что-то, тот бы, скорее всего, наверное, и поделился бы этим нюансом – сообщил бы, что произойдёт, если площадки по одной по городу раскидать.

Так что у него теперь два варианта: первый вариант – гнобить Захарова за то, что он сделал; второй вариант – признать, что он ошибся, когда решил площадки вот так молча отобрать и перераспределить. Надо крепко подумать, по какому пути идти. Этот хитрый сукин сын вполне может ему пригодиться и сейчас, и в будущем. Да и не в том он сейчас положении, чтобы свары устраивать со своими подчинёнными. Из-за этих статей, в которых он автором идеи с площадками объявляется, нельзя теперь и скинуть всю ответственность на заместителя, что вообще было бы лучшим вариантом. Сейчас надо экстренно как-то ситуацию, зашедшую не туда, выруливать.

***

Москва, актовый зал Торгово-промышленной палаты

Парторг Вячеслав Емельянович Покровский окинул взглядом собравшихся. Все уже знали, что сегодня будет что-то очень интересное про Андриянова, слухи уже давно ходили по всей организации, так что опоздавших не было. И сам виновник будущего разбирательства сидел тоже уже здесь, бледный и унылый, в ожидании того, что скоро начнется.

Но начинать партсобрание с разбора скандального поведения Андриянова было нельзя, по заведенному порядку вначале было необходимо обсудить вопросы организационно-партийной работы. С них и начали, тем более сегодня было необходимо обсудить и руководство комсомолом организации. Минут за пятнадцать с этими вопросами разобрались. Но и теперь дело Андриянова было обсуждать еще рано – теперь необходимо было обсудить вопросы идеологической работы. Еще десять минут, по-быстрому, ушло на них. Затем еще пять минут уделили соцсоревнованию в рамках Торгово-промышленной палаты. Так быстро управились из-за специфики организации, все же не завод…

Наконец, на повестке собрания стали вопросы административного характера. И сразу после обзора работы народной дружины, наконец, пришло время и для обсуждения вопроса Андриянова. Щадить его Покровский не собирался, Блащицкий совершенно определенно по этому вопросу высказался, требуя разобраться с паразитом, поссорившим Торгово-промышленную палату с Союзом советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Самого его в зале не было, вызвали в Совмин, но парторг знал, что председатель потом обязательно наведет справки. И горе ему, если тому доложат, что он пожалел Андриянова во время этого заседания…

– Теперь, товарищи, у нас в повестке очень неприятный вопрос. Один из членов нашей партийной ячейки повел себя совсем не как коммунист. Речь о товарище Андриянове. Как выяснилось после жалобы председателя Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами товарища Федосеева, товарищ Андриянов приставал к замужней сотруднице этой организации, у которой, к тому же, есть еще и двое детей. А кроме того, влез еще и в вопросы управления в этой организации, дав совет одной из сотрудниц ССОД, как подсидеть своего начальника. И ведь эта сотрудница начала его советы реализовывать, что едва не привело к срыву приема важной международной делегации. Вот так, товарищи – мы тут считаем, что среди нас все достойные люди, ходим, здороваемся, улыбаемся, а среди нас оказался волк в овечьей шкуре… Имена обеих сотрудниц ССОД мы разглашать не будем. Давайте лучше послушаем, что нам расскажет товарищ Петухова… Аврора Яковлевна, мы вас слушаем.

Андриянов, услышав это, обмер. Секретарь Рябко знала слишком много…

Глава 3

Москва, актовый зал Торгово-промышленной палаты

Аврора Яковлевна встала со своего места, и окинув Андриянова презрительным взглядом, сказала:

– Прав наш парторг, товарищ Андриянов волк в овечьей шкуре! Обратился он ко мне пару месяцев назад, сказал, что влюбился в девушку, и хочет ей цветы прислать, но сам стесняется. Я и попросила свою племянницу помочь с этими цветами. А сейчас вот узнала, что цветы эти Андриянов слал замужней женщине с двумя маленькими детьми… И даже мужа не постыдился! А я все понять не могла, что за парня моя племянница каждый раз встречает в той квартире, и почему тот интересуется, от кого цветы. Думала, брат такой у нее любопытный…

– Спасибо, Аврора Яковлевна! По протоколу планировалось еще выступление товарища Блащицкого, но нашего председателя вызвали в Совмин. Ну, в принципе, то, что он должен был сказать, я уже озвучил. Давайте дадим слово самому товарищу Андриянову – пусть нам расскажет, как он дошел до жизни такой.

Парторг посмотрел на вставшего со своего места Андриянова, надеясь, что тот покается. Тогда у него будет шанс оставить ему партийный билет. Его такой вариант в отсутствие Блащицкого гораздо больше устраивал, чем исключение из партии. Но если Андриянов начнет вдруг врать и изворачиваться, то он ничего уже сделать для него не сможет. А ведь для него самого ничего хорошего нет в том, чтобы подавать наверх протокол с таким скандальным исключением из партии, ведь скажут обязательно, что и он как парторг промахнулся, слабо вел работу с кадрами. Так что лучше бы Андриянов все же покаялся и попросил прощения… Тем более он не раз сам мог увидеть, что происходит с теми, кто пытается идти против течения – тяжесть последствий для них значительно выше…

И Андриянов парторга не подвел. Сказал жалостливым голосом, чуть ли за сердце не держась:

– И правда, товарищи, признаю – подвел я вас всех. Сначала эта страсть роковая меня охватила, и я все моральные нормы презрел. Потом, желая произвести впечатление на девушку, в которую влюблен был, дал совершенно дурные советы другой сотруднице нашего уважаемого партнера, Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Товарищи, словно пелена какая-то сейчас с глаз спала – как я мог! Прошу наказать меня за все, что я совершил…

– Так ты в одну или в другую влюблен был? Я так и не понял, какой из них ты вредные советы давал? – прогудел Вениамин Петрович Соколов, и парторг поморщился. Не самого большого ума человек, надо сказать, зато связи у него самые великолепные. И очень охоч до всяких грязных сплетен…

– В одну влюблён был, другой советы давал, чтобы понравиться первой, – кротко ответил Андриянов, показательно не обращая внимания, что ему тыкают.

– Кто еще желает высказаться? – поспешно сказал парторг, пока Соколов не начал дальше в грязном белье ковыряться. Блащицкий дал строгое указание не трепать фамилии и имена женщин из ССОД, и Покровский собирался его указание обязательно выполнить.

– Ну так, а что удивительного, товарищи? – громко сказала Нина Петровна из отдела кадров, – товарищу Андриянову уже за сорок, а ни жены, ни детей. Вот он и делает глупости, бегая за молоденькими. Жена ему нужна, да его возраста.

Зал загудел, а Андриянов ощутимо вздрогнул, словно Нина Петровна, вдова с пятилетним стажем, себя ему в жены только что предложила. После этого еще много кто захотел высказаться, и парторг терпеливо давал каждому слово. Пусть лучше здесь пар выпустят, чем жалобы потом наверх пишут, что им высказаться не дали на партсобрании…

В целом, стратегия не давать имен и фамилий женщин, замешанных в это дело с влюбленностью Андриянова, себя оправдала. Участники заседания не дождались скандальных подробностей, и их интерес к делу начал спадать. И вскоре уже решили, что можно не исключать Андриянова из партии,

Некоторое время, правда, заняло обсуждение, за что именно влепить выговор Андриянову, «за недостойное поведение по отношению к советской женщине», или «за аморальное поведение»? Решили остановиться на первом варианте, и в таком виде и внести в протокол.

– Бывает, что товарищ оступился, и тогда другие товарищи по партии должны дать ему шанс исправиться. – с назидательным видом сказал парторг, когда проголосовали.

Подойдя сразу после заседания партсобрания к Андриянову, парторг сказал:

– По краю прошли, Антон Григорьевич. Очень вам рекомендую прислушаться к точке зрения, высказанной на заседании, что жениться вам надо срочно. Иначе начальство, сразу вам скажу, глаз с вас больше не спустит. И мне велит не спускать.

– Понимаю, товарищ Покровский, и благодарю за то, что оставили мне партбилет. Мне без него не жить, – шмыгнув носом, сказал Андриянов.

Парторг только хмыкнул – показное раскаяние Андриянова его совсем не обмануло. Теперь он точно понимал, что тот за человек.

***

Москва, городской комитет КПСС

Рабочий день уже вскоре должен был закончиться, и самые худшие опасения Гришина подтвердились. Ситуация складывалась угрожающая. Кроме утреннего звонка от помощника Демичева, он получил еще два прямых звонка от других разгневанных членов Политбюро с жалобами на новые детские площадки, что нарушили покой их детей. Самому ему в голову ничего, что могло помочь исправить ситуацию, не пришло, так что он дал распоряжение Изюмову собрать срочное совещание из своего ближайшего окружения. И с ним самим поделился тем, как подставил его Захаров, но обычно весьма сообразительный помощник так ничего и не смог придумать дельного, чтобы этот кризис разрешить…

Кто же мог подумать о таком? – возмущенно думал Гришин, сидя в кабинете. – Казалось бы, такая инициатива отличная, сделать все получилось оперативно, а такой результат…Сейчас главное быстро и тихо всю эту ситуацию исправить, – размышлял он.

На совещании первым делом ввел своих ближайших помощников в курс дела и поставил задачу придумать вариант, как проблему срочно решить.

– Сами понимаете, что стоит на кону, товарищи, – сказал Гришин, – поэтому жду от вас предложений, как нам ситуацию сложившуюся исправить в самые короткие сроки.

– Может быть, просто запретить вход во дворы тем, кто не живет в этих домах? – предложил Варанов, подумав. – Поставить милицию, пусть проверяют…

– Не вариант, – покачал головой Гришин. – Вы представляете, что тогда начнется? Это же детские площадки во дворах, городом установленные. Не ведомственные, не при школах или детских садиках, обычные площадки общего пользования. Только попробуем закрыть, тут же накинутся с жалобами все. Пенсионеры, родители детей из соседних дворов… Как итог обвинение в элитаризме получим, потому что ограничиваем свободу советских граждан и устраиваем деление людей на достойных и недостойных.

– Ну, тогда надо сделать так, чтобы детям из соседних дворов было, где играть, – выдал умозаключение Панкратов, – сделать во дворах вокруг еще по несколько таких же площадок. Тогда не будет такого наплыва детей.

– Это ж сколько площадок понадобится? – возмутился в ответ Пантелеймонов. – Вы представьте, какой это бюджет?

Вот говоришь людям, насколько дело важное, но не до всех доходит, – расстроенно подумал Гришин. Захотелось сразу рявкнуть на Пантелеймонова, чтобы он понял всю значимость последствий, если эту проблему срочно не урегулировать. И что не время и не место экономить. Но нельзя рявкать, надо себя сдерживать. Стоит только одного осадить, остальные тут же испуганно замолкнут, и ни одного дельного предложения не услышишь. Проверяли, знаем. Надо терпеть…

– Зато проблема наша решится, – продолжал тем временем настаивать на своем варианте Панкратов. – Тут же закон дефицита в действии. Пока это только одна детская площадка в районе, она всем детям позарез нужна. А как только появится несколько, увидите, интерес ослабнет. Человеческая психология такая, ничего не поделаешь. Это как у меня было, когда я два года назад сорт клубники заполучил через знакомых изумительный. И крупная, и сладкая, на загляденье. Так в прошлом году ко мне все родственники за усами в очереди стояли, чуть не передрались, решая, кому сколько давать. А в этом году уже почти никто не обращался, у всех своя есть.

Гришин при этих словах чуть не поморщился, как и большинство присутствующих. Панкратов достал уже всех своими разговорами про дачу и свои успехи в агрономии. Но приходилось терпеть. Специалист он был неплохой. Опыт имел богатый и послужной список внушительный. Ничего, осталось чуть меньше двух лет потерпеть и проводим его на пенсию, – успокоил себя мысленно Гришин. – Пусть клубнику свою выращивает. А вслух сказал:

– Предложение товарища Панкратова очень правильное, но работает оно на долгосрочную перспективу. Нам обязательно нужно будет как можно быстрее организовать выпуск и установку аналогичных детских площадок в непосредственной близости от уже сделанных. Но это все дело не быстрое, а вопрос надо решить уже сейчас.

– Так давайте свяжемся с заводом «Полет», дадим указание. Поработают сверхурочно, ничего страшного, – предложил услужливо Варанов.

– Объясняю еще раз, – несколько раздраженно ответил Гришин. – Завод по щелчку пальцев ничего не сделает. Он и эти площадки делал, работая в три смены. Это сложный продукт с большим числом комплектующих. Потребуется время и на их изготовление, и на сварку, и на сборку. И время это, даже с учетом всех моих немалых возможностей и влияния, измеряется как минимум неделями и то не факт. Так что прямо сейчас это не вариант. Еще идеи есть, товарищи?

Присутствующие замолчали, склонив головы. Так и не услышав больше от помощников ни одного рабочего варианта, очень недовольный Гришин отпустил всех по рабочим местам. А сам продолжил обдумывать проблему, прокручивая ее в голове и так и сяк и пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Через некоторое время, так ничего и не придумав, раздраженно вздохнул и, нажав кнопку селектора, произнес:

– Юрий Петрович, пригласите завтра ко мне Захарова, на десять тридцать утра.

Раз Захаров занимался этим проектом, то может быть, сможет посоветовать что-то дельное по разрешению сложившейся ситуации, – подумал Гришин раздосадованно. – Не хочется к нему обращаться, но выхода иного нет… Завтра с утра сразу с ним и поговорю. А то мало ли, за вечер самому в голову все же что-то толковое придет… Ну а если не придет, и Захаров ничего не посоветует, то просто сделаю из него козла отпущения…

***

Москва, Торгово-промышленная палата

Партсобрание вчера закончилось слишком поздно, так что в приемную председателя парторг явился уже с самого утра, чтобы доложить о его итогах. Не застав его на месте, что было делом обычным, все же должность высокая, и Блащицкому приходится много ездить по всяким министерствам, он попросил секретаря набрать его сразу, когда тот появится. Уж лучше он сразу зайдёт к нему и сам отчитается, чем тот будет его вызванивать: во втором случае явно будет гораздо больше начальственного недовольства. Ну а пока что оставалось ждать в своем кабинете. Да только было это, конечно, неудобно. Ни позвонить никому, чтоб телефон не занимать, ни из кабинета выйти надолго, а то если секретарше придётся несколько раз названивать, она тоже будет недовольна, а к чему ему с ней отношения портить?

Когда в десять утра звонок из приемной всё же раздался, он очень обрадовался. Так – сейчас сходить отчитаться и скинуть с плеч долой уже всё это дурно пахнущее дело.

В приёмной он оказался далеко не один – люди тоже с нетерпением ждали возвращения председателя. Но тут же с показным удовольствием уступили ему очередь, видимо, прекрасно понимая, по какому вопросу ему необходимо попасть к шефу. Причём сугубо добровольно, он никакого намёка на это не делал. Впрочем, поскольку в приёмной сидели сплошь партийные люди, он прекрасно понимал, с чего вдруг такая услужливость: каждый из них сегодня представил себя на месте Андриянова в случае провинности, и не хотел портить с ним отношения, заставив сидеть в очереди.

Блащицкий был не в очень хорошем настроении, это парторг сразу заметил. Кивком головы велев ему сесть напротив, он тут же нетерпеливо спросил:

– Как всё прошло? Очень жаль, что у меня самого никак не получилось посетить партсобрание.

– Хорошо прошло, Игорь Борисович. Пропесочили и влепили выговор Андриянову.

Председатель неприятно расстроился и уточнил:

– Как всего лишь выговор, учитывая, что он натворил? И у нас, и в ССОДе!

– Ну так не было такой возможности, Игорь Борисович! Сами посудите, у меня не было никаких оснований более жёсткое наказание выносить: у него до этого ни выговоров, ни порицаний не было. Кроме этого, фамилии женщин вы велели не упоминать, и на собрание их не приглашали. То есть всё, в чем Андриянова осуждали, за исключением показаний Авроры Яковлевны, было с ваших слов, а вас к тому же и не было, чтобы всё это подтвердить. Ну и надавить вашим авторитетом, чтобы других проняло… Так и Андриянов использовал очень выгодную для себя стратегию: повинился перед всеми, а сами знаете, повинную голову меч не сечёт. Поэтому так всё сложилось, что только выговор и можно было сделать.

Председатель недовольно спросил:

– Так что получается, что и дальше этот подлец будет среди честных людей в партийной организации?

Парторг пожал плечами и сказал:

– Мне и самому это не нравится, но мы же все протоколы отсылаем наверх. А вдруг, если бы мы его выгнали из партии, там бы заинтересовались всеми подробностями этого дела, если бы мы указали все то, что он наворотил в ССОД? А как не указать, если выгонять из партии, основания должны быть все указаны и быть весомыми. А у вас же, Игорь Борисович, наверняка есть недоброжелатели наверху, которые могли бы накопать достаточно, чтобы какие-то меры против вас лично принять за то, что у вас такой сотрудник на руководящей должности работает…

– Вячеслав Емельянович, вы бы лучше не волновались за меня, а провели заседание построже, – недовольно сказал председатель парторгу, – у меня всё в порядке наверху, чтобы я мог в этом случае легко отбиться от таких претензий. Но ладно, что теперь уже спорить, партсобрание уже закончилось. Делать уже нечего, но вам теперь ставлю задачу постоянно следить за Андрияновым. У нас же крепкая партийная ячейка, верно?

На такой вопрос парторг не мог ответить иначе, чем согласием.

– Так вот, обеспечьте, чтобы товарищи по партии не допустили новых такого же рода вопиющих деяний со стороны Андриянова, в особенности в адрес других дружественных им организаций. А то вы сорвали мне планы своим выговором: я уже и уволить его планировал, сославшись на то, что его исключили из партии. К чему мне такие сотрудники, с учётом того, что у нас тут сплошным потоком иностранцы идут.

Парторг лишь развел руками – мол, сказал уже все, что мог, по этому вопросу.

– Ладно, идите уже, Вячеслав Емельянович, мне сейчас надо позориться, звонить Федосееву. – сказал, поморщившись, Блащицкий. – Я его уверял, что мы этому Андриянову крепко хвост прищемим, а теперь, получается, сообщу ему всего лишь о выговоре… Эх, чувствую, ругаться он будет крепко!

Парторг, уходя после беседы, прекрасно понимал, что председатель остался им недоволен. Но не мог же он ему сказать напрямую, что это у него, у Блащицкого, наверху очень хорошие связи; ему в случае такого скандала ничего не будет. А вот у него, простого парторга, все несколько иначе – ему бы было из-за чего волноваться, поднимись наверху буря из-за этого протокола с увольнением Андриянова из партии. Ему могло бы здорово влететь за то, что у него в организации такой гнилой человек долгие годы был, и ни единого порицания не удостоился за все это время. Оправдание, что он ловко замаскировался под добропорядочного члена партии, никак бы не прокатило, упрекнули бы в плохой работе с членами парторганизации. Парторг должен хорошо знать членов своей ячейки.

У него лично такого происшествия ещё не было, но друзья-парторги его уже влетали, когда наверху начинали разбирать причины таких исключений из партии, и его предупреждали, насколько все серьезно. Так что если председатель Торгово-промышленной палаты хочет кого-то из партии выгонять по таким основаниям, то пусть сам присутствует на партсобрании, чтобы наверху потом видели по протоколу, что у парторга и выбора особого не было, поскольку первую скрипку играл Блащицкий, про связи которого наверху всем прекрасно известно…

***

Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами

Белоусова была вся на нервах, вроде бы как её и оставили работать, но она не имела иллюзий: прежнего доверия к ней ни у кого теперь не будет. И зачем она сдуру поддалась на эти уговоры Андриянова помочь ему позаботиться о ее карьере! Теперь-то абсолютно ясно, что он вовсе не хотел, чтобы она стала начальницей, ему было плевать на это. Он хотел подсидеть её усилиями Морозову!

И почему она сразу не сообразила, что за этим внешним лоском и красивыми манерами скрывается такой подлец, который посмел нагло использовать её из-за того, что Морозова влезла в его отношения с этой дурой Галией. Вот уж кому везёт, так везёт: сама ничего не делает, ни на что не способна, а на неё только и сыпятся всякие хорошие вещи. То в командировку уезжает по Варнам, Сочам и Ялтам, да потом ещё и жалуется демонстративно на публику, как она там якобы устала; то Морозова за неё коршуном налетает на прежних заслуженных сотрудников, а ей всё в готовом виде в ручки падает…

Галию Белоусова ненавидела всеми фибрами души, но сейчас, честно говоря, ей было не до этого: вся эта подвисшая ситуация с Андрияновым не давала ей покоя. И хотя Федосеев и обещал, что ни имя её, ни фамилия в Торгово-промышленной палате оглашаться во время заседания парткома не будут, она не могла не подумать о самом плохом варианте. А если вдруг он её обманул и там в ходе разбирательств с Андрияновым всплывёт в таком негативном виде её фамилия? Это ж слухи по всей Москве тут же разойдутся!

Добавляла неприятных размышлений ещё и ситуация с собственным мужем. Она долго думала ему признаться во всей этой истории с Андрияновым, но после нелёгких размышлений всё же не решилась это сделать. Муж у неё хотя и понимающий, но всё же, как любой мужик, ревнивый. Даже если она ему абсолютно честно расскажет, что вовсе не заигрывала с этим Андрияновым, он же может и не поверить ей… Либо решит, что она ему изменяла, или планировала вот-вот изменить и потому поддалась на эти уговоры Андриянова, либо вообще подумает, что она просто дура, что клюнула на его сомнительные предложения в адрес Морозовой. И то и другое её абсолютно не устраивало. Муж у неё злопамятный: дай ему только повод – он ей долго потом ещё выговаривать будет, а главное, что и возразить ему будет нечего…

Мужу бежать признаваться надо только в одном случае: если всё же дело дойдёт до её увольнения из ССОДа. В этом случае у неё уже выхода просто-напросто не будет; он же этого так просто не оставит, побежит разбираться. А если он сам про Андриянова узнает, во время этих разборок, то у него и вариантов-то не останется: он точно будет уверен, что она ему изменила.

С учетом всего этого ежедневная работа и поручения руководства сейчас были Белоусовой до лампочки, она только о себе и беспокоилась.

Зазвонил телефон, она сняла трубку и услышала прекрасно знакомый голос секретарши председателя.

– С кем я говорю? – спросила та.

– Это заместитель начальника отдела Белоусова.

– А Морозову можете пригласить?

– Ольга Вениаминовна сейчас отсутствует.

– Передайте ей, как придёт, чтобы немедленно брала другую вашу сотрудницу, Галию Ивлеву, и шла к председателю по тому особому делу, про которое она в курсе.

Белоусова прекрасно поняла, что это за особое дело, но даже не успела ей ответить, как вдруг секретарша после совсем небольшой паузы сказала:

– Впрочем, я лучше сама перезвоню, не извольте волноваться.

И положила тут же трубку – ни здравствуй, ни прощай.

Прежде она себя со мной так не вела, – мрачно поджала губы Белоусова. Причину такого поведения и недоверия она прекрасно понимала: секретарша, похоже, была в курсе всего произошедшего. Или просто начальник ей сказал, что Белоусовой доверять ни в чем нельзя, – вот потому она и сказала, что перезвонит.

– Господи! И за что мне всё это? – сказала Белоусова, хотя не была ни капли верующей.

***