Читать книгу: «Багровые волны Чёрного моря», страница 11

Глава 21

27 июля 1474 года, понедельник
Об условиях сделки с отцом

Шёл пятый день заключения. Эсмина заметно похудела и осунулась. Нет лучшего средства быстро сбросить лишний вес, чем страдания. У девушки не было лишнего веса, поэтому страдания отразились на её челе заостренным носиком, сухими губами, болезненным пергаментом кожи и чёрными кругами вокруг глаз. Но её это совсем не волновало – она не знала, как выглядит в настоящий момент, ни разу не взглянув на себя в зеркало. Да и не хотела знать. Подглядывающая в замочную скважину Лика видела узницу только в двух позах: на коленях перед иконой, или калачиком на кровати. Раз в два часа она докладывала хозяину: «К еде не притронулась, молчит, не плачет, только молится». Манана-хатун, услышав это, обычно глубоко вздыхала и, бросив очередной энергичный взгляд на брата, демонстративно покидала комнату. По поводу Эсмины они уже успели много раз накричать друг на друга, обвинив во всех смертных грехах и напомнив массу взаимных обид.

В конце концов сестра и брат пришли к общему знаменателю, и сегодня утром хозяин дома отправился к дочери, чтобы изложить ей выработанный семейный план.

Он придвинул кресло и сел подле неё, уставившись на скрюченное в эмбрион худенькое тельце. Выдержав паузу, начал:

– Ты не обижайся на меня, ахавни. Я ведь счастья тебе желаю… Я в ответе перед твоей матерью, которой обещал вырастить дочь самой счастливой на свете. В ответе перед богом. Он с меня спросит за всё, если я не прав.

Эсмина не шелохнулась. Внимание отца привлёк писчий лист, по-прежнему лежащий на маленьком прикроватном столике рядом с давно открытой книгой.

– «Астер, любимый…», – отец непроизвольно качнул головой. – Ты его любишь? – голос отца взял высокую ноту. – Любишь этого негодяя? Молчишь. Хорошо, – казалось он успокоился. – Если любишь, то тем более обязана выслушать то, что мы с Мананой тебе предлагаем, – дочка, как и прежде не реагировала. Пангиягер старался не взорваться, хотя его распирало: – Лежишь? Ну лежи, лежи… А завтра состоится суд, на котором твоему «любимому» влепят пожизненную каторгу на каменоломне. Это в лучшем случае… Ты этого хочешь?

Он попытался дотронуться до её плеча, но дочь на это ласковое прикосновение отреагировала неприязненно, почти брезгливо. Покачав головой, Тер-Ованес тяжело вздохнул:

– Вижу, не хочешь. У тебя есть шанс его спасти, – по всему чувствовалось, что девушка напряглась при этих словах. Отец слегка повеселел, утвердительно кивнул и продолжил: – Но это тебе решать – быть ему каторжанином или свободным человеком.

Эсмина резко села, оказавшись прямо напротив отца. Мрачно спросила:

– Что я должна сделать?

Сделка с отцом предполагала, что Эсмина навсегда откажется от своего возлюбленного, не станет искать с ним встреч, писать письма, не станет отвечать на его знаки внимания. В ближайшие дни ахавни должна отправиться в монастырь, в котором проживёт до весны следующего года, замаливая перед богом свои грехи. А весной, когда ей исполнится семнадцать, она выйдет замуж за жениха, которого подыщет отец. Взамен Пангиягер обещал забрать заявление о краже и уладить дело.

– Ты согласна?

– Согласна, – выхолощенным голосом прошептала дочь.

– Тогда поклянись на Библии, что и думать про него забудешь и спокойно примешь свою судьбу, выполнив всё то, что я тебе говорил.

Эсмина поклялась.

Глава 22

2 августа 1474 года, воскресение
О даме в чёрном и Теодоро

В фигуре женщины в чёрном наряде с вуалью все же можно было угадать совсем молоденькую девушку. Слишком легко она вспорхнула по ступенькам ведущим к храму Иоанна Крестителя. Церковь располагалась в армянской слободе Айоц-Берд. В храме богомолица была недолго. Гораздо больше времени она провела на погосте церкви, покинув его вместе с толпой прихожан. Большинство из них разбрелись по округе, а девушка двинулась по направлению к генуэзской цитадели. По пути она спокойно утолила жажду родниковой водой из питьевого фонтанчика, перешла по каменному мосту через овраг, поднялась по живописной мощеной улочке на холм и, взойдя на откидной мост подле ворот башни Климента, остановилась на нём поглазеть на замечательный пейзаж, открывающийся с этого места. Картина и на самом деле была замечательной: мощные крепостные стены и башни, каменные дома с черепичными крышами, живописные сады и голубое море, усеянное белыми парусами. Как тут не застыть на месте? Всё говорило о том, что девушка никуда не торопится, наслаждаясь воскресной прогулкой. И только внимательный наблюдатель мог заметить, что она всё это делает для того, чтобы обнаружить, идёт за ней кто-нибудь или нет.

Женщина в чёрном спокойным шагом проследовала через ворота у мощной башни, названной в честь Римского Папы Климента, призвавшего в своё время к крестовому походу в защиту Каффы от хана Золотой Орды Джанибека³¹. Далее она прошла мимо грандиозного консульского дворца и, преодолев дворцовую площадь, вскоре остановилась возле шикарной виллы, белеющей в глубине засаженного кипарисами сада. У кованных ворот её остановил стражник. Она что-то ему долго объясняла, в конце концов тот вызвал мажордома. Старый Гульельмо Леарди не стал долго расспрашивать, проводив гостью во дворец. Андреотто и Деметрио отсутствовали, уехав в родовой замок Тасили. Стоит сказать, что Гуаско – единственные во всех генуэзских колониях нобили, получившие право на постройку собственной крепости. Устав это строго запрещал. Но любой устав можно обойти, если имеешь много денег и не меньше наглости. Только беспредельной наглостью и жадностью можно объяснить тот факт, что свою собственную крепость они возводили на деньги каффинской курии. Причём делали это на вполне законных основаниях. Протекторам банка Святого Георгия необходимость финансирования было аргументирована надвигающейся опасностью со стороны турецкого султана. На самом же деле семейка Гуаско желала навсегда закрепить за собой крупные землевладения с 18 захваченными селениями. Для этого им был необходим мощный феодальный замок. Занимаясь ползучей экспансией, они строили далеко идущие планы. Отец в своё время давал детишкам напутствие: «Хватайте всё, пока есть, что хватать. Мы должны стать настолько сильными, чтобы засунуть в карман всю Газарию».

Теодоро редко бывал в родовом донжоне. Его больше волновала разгульная жизнь. Он торопился жить. Жить бурно и весело, проводя время в попойках и оргиях.

Вот и сейчас он только что проснулся и сидел за накрытым столом с бокалом лёгкого вина, время от времени потирая пульсирующие виски. Слишком перебрал накануне, побывав на очередном празднике, устроенном Эминеком. Координация ещё не восстановилась. Поворачиваясь к гостье, маркиз неуклюже зацепился локтем, расплескав при этом вино.

– Какого чёрта, Гульельмо! Дай мне спокойно позавтракать, – Теодоро с раздражением стряхнул красные капли с белоснежной сорочки.

Бесполезно – пятна быстро расползлись по груди.

– Очуметь, – Гуаско с досады развёл руками. – Чего встал? – прикрикнул он на мажордома. – Тащи свежую сорочку.

Невозмутимый дворецкий гордой походкой павлина двинулся исполнять приказание.

– Что за день такой? Всё жутко противно, – Теодоро в досаде громко выпустил воздух, перевёл взгляд на бокал и выплеснул остатки вина в свою глотку.

Ещё раз выдохнув, откинулся в кресле и переключился на гостью:

– Чего вам надобно, дамочка? Я не банк, денег взаймы не даю. Даже в связи со смертью близких.

Видимо его смутил траурный наряд Лейлы. Она ответила кратко, без подводки:

– Есть конфиденциальная информация по Эсмине. Если вам, конечно, интересно.

Теодоро сразу напрягся:

– Говори.

– Послезавтра её увезут в монастырь Сурб Урбат³². Это по дороге на Солхат³³.

– Я знаю, где это. Во сколько её повезут и сколько охранников?

– Четыре оргузия и возничий. Выезжать будут рано утром, естественно.

Короткая информация была изложена полностью. Теодоро поразмыслил, глядя куда-то в сторону и, неопределённо кивнув головой, вновь уставился на гостью. Долго на неё смотрел, словно не понимая, зачем она ещё здесь стоит. Наконец снял с пояса красивый кошель с вензелем и вытащил из него золотой дукат. Поигрался с ним, подкинул, ловко поймал и пришлёпнул к столу. Взглянул на результат гадания и вновь убрал монету в кошелёк. В это время вернулся Леарди с белой, как снег сорочкой. Не стесняясь гостьи, хозяин переоделся, продемонстрировав свой атлетический торс. После чего скомандовал мажордому:

– Ну-ка, дай мне десять аспров.

Тот ловко отсчитал нужное количество мелочи и передал хозяину. Теодоро небрежно бросил деньги на стол:

– Держи, заслужила.

Серебряные монетки разбежались в разные стороны.

Лейла, пряча свою реакцию под вуалью, ответила вполне спокойно:

– Благодарю, синьор. Но я надеялась, что мои старания будут оценены по заслугам.

– А это по заслугам. Здесь больше семи серебряников. Иуда не побрезговал. А ты чем лучше?

– Вы меня не поняли и незаслуженно оскорбляете, – Лейла со спокойным видом уселась в свободное кресло, откинула с лица вуаль и улыбнулась. – Я не бедная попрошайка, не обиженная служанка и не дурочка, мечтающая таким способом разбогатеть.

Она сделала паузу. Специально сделала, привлекая к себе внимание. Теодоро вальяжно откинулся в кресле, тщательно рассмотрев гостью. Глазки заблестели – хороша чертовка! Очень даже хороша.

– Тогда кто же ты?

– Я дочь Пангиягера.

На челе Гуаско отразилась крайняя степень удивления:

– Какие у старого купчишки дочки, однако. Та блондинка, эта брюнетка. И обе писаные красавицы. Вы не похожи. Совсем не похожи. Почему я тебя раньше не видел?

Лейла притягательно улыбнулась:

– Мне отвечать на этот вопрос? Или он риторический?

– Ответь, раз ты здесь.

– Судьбу свою тоже никто не видит до тех пор, пока она не сбудется.

– К чему ты это?

– Не видел – значит не судьба. Не нужно было ей, чтобы наша встреча случилась раньше срока.

– Ой, что-то такое запутанное и туманное.

– Я бы хотела, чтобы и сейчас вы сделали вид, будто не видели меня ни до, ни после сегодняшнего дня.

– А, – с привычной развязностью отреагировал Теодоро, – понимаю! – он слегка склонился вперёд и прошептал: – У тебя есть тайна. Что ж, у каждой молодой девушки должна быть своя тайна. В этом нет ничего предосудительного. Напускная таинственность всегда окружает слишком красивые и слишком молодые натуры.

– Дело не в натуре. Во-первых, я бы не хотела, чтобы отец узнал, кто его предал.

– Понятно, а во-вторых?

– Во-вторых, вам ещё рано знать все остальные причины. Всему своё время.

– Понимаю, понимаю, – с показной учтивостью, ехидно ответил ловелас. – Одно до конца не понимаю: чего ты хочешь получить?

Лейла улыбнулась. В этой улыбке одновременно отразилась какая-то странная уверенность, явно проницательный ум и, несомненно, сладострастие.

– Я хочу власти, денег…, не мелочи, что вы мне бросили, а именно денег и, конечно, любви, – она приоткрыла губки и соблазнительно провела тонкими пальчиками по лицу, чуть зацепившись за нижнюю губу.

– О! Да ты, я вижу, отъявленная чертовка, – оживился Теодоро. – Молода, стройна, красива. И не такая, как все. Умна, не по годам. Ты просто омут. И что мы будем делать? А? – он засмеялся в предвкушении сладкого.

– Это долгий разговор. Сейчас он не ко времени. У вас, судя по всему, ещё раннее утро, – намекнула девушка на похмельный синдром своего визави.

– Понял, я пришлю экипаж. Он будет ждать тебя с семи часов возле твоего дома.

– Нет, только не сегодня.

– А когда?

– Я сама решу «когда».

– Плутовка, она хочет, чтобы я помучился.

Галантно проводив девушку до дверей, Теодоро всё же поинтересовался:

– И зачем ты предала отца и сестру?

– Я их ненавижу.

Теодоро сквасил губы, небрежно фыркнув:

– Фр-р-р. Что ж, вполне уважительная причина.

Глава 23

4 августа 1474 года, вторник
О непростом пути из Каффы в монастырь

Издали карета с двумя парами гнедых лошадей казалась небесной колесницей. Но по ощущениям пассажиров романтика и волшебство здесь и близко не присутствовали. Да, мерный цокот копыт можно было воспринять за чудесную музыку. Но скрип и грохот не имеющего рессор рыдвана заглушали абсолютно всё. Этот грохот расползался по округе, отражаясь эхом в отрогах Крымских гор. В общем, дорога в Сурб Урбат казалась путешественникам бесконечной каторгой. Хуже всех приходилось Эсмине, организм которой насиловался последнюю неделю голоданием и бесконечными переживаниями. Ей было так плохо, что приходилось то и дело останавливаться. Откуда в этом хрупком теле обнаружилось столько жидкости, обильно поливающей сухую придорожную траву – одному богу известно. Возница ворчал: «Такими темпами мы и за три дня не доберёмся». К Эсмине иногда присоединялась Лика, плохо переносившая укачивание. А вот пожилые Манана-хатун и Роксана воспринимали дорожные невзгоды стойко. Лишь иногда тётка Эсмины стенала, вспоминая удобную открытую коляску, в которой «не так жарко и пыль не глотаешь». Но брат настоял на рыдване: в нём не видно, кто едет. Его крепкие стенки защищают от стрел. К тому же не каждый злоумышленник рискнёт нападать на карету, двери которой украшены родовым гербом Пангиягеров.

Жара, грохот и пыль проникали в дом на колёсах одновременно и постоянно. Хоть волком вой! Эсмина всю дорогу лежала на коленях тётки. Мелкие испарины на её бледном челе быстро покрывались толстым слоем пыли. Манана время от времени протирала лицо племянницы мокрыми носовыми платками, запасы которых быстро истощались.

Отец хотел сопроводить дочку сам, но послал вместо себя свою сестру. Почему? Прямо перед отъездом его неожиданно вызвали к консулу.

– Ничего, Манана, эта дорога самая спокойная во всей Газарии. Езжайте. Я не стану задерживаться и вскоре догоню вас.

Он не знал, что вызов к Антониотто да Кабелла организовал Теодоро. Младший из Гуаско понимал, что сопротивление при нападении могут оказать только мужчины. Гибель сопровождавшего рыдван конвоя не имела, по его мнению, никакого значения. А вот смерть самого богатого армянского купца в период, когда он вот-вот должен стать новым епископом, могла наделать много шума: от разбирательств протекторов банка и вплоть до бунта многочисленной армянской диаспоры. Именно поэтому Теодоро обратился с просьбой к консулу вызвать Пангиягера во дворец. Да Кабелла и его помощник Оберто Скварчиафико выслушали просьбу Теодоро с явным недовольством. Но в конце концов под натиском аргументов вынуждены были согласиться. В качестве аргументов выступили золотые дукаты. Гуаско кроме консула и его помощника привлёк к планируемому нападению и своего татарского друга Эминека. Теодоро уговорил бека выделить с десяток татарских воинов. Личная охрана Гуаско состояла из таких же казаков, как и у Пангиягера. Поэтому невозможно было предположить заранее, как они поведут себя при личной встрече. К тому же сам Теодоро очень не хотел светиться. Хоть он и был бесшабашным разгильдяем, но всё же понимал – если что-то пойдёт не так, от него отступятся все. Даже родные братья. А для генуэзцев все татары на одно лицо. Пойди разберись кто напал на карету: степняки Эминека, Менгли или приблудные ордынцы. После распада Золотой Орды диких татарских ватаг шлялось по степям в избытке.

Нападение свершилось, когда дом на колёсах спустился с холмов в лесной массив, густо обложивший берега сбегающей с гор речушки. Сначала пассажирки услышали дребезжащий звон тяжёлых стрел, вонзающихся в древесину стен рыдвана. Затем послышались дикий вой и улюлюканье. Кучер разогнал повозку, как мог, но топот погони вскоре послышался совсем рядом. Раздался звон сабель, возбуждённые крики и чьи-то предсмертные стоны. Карета остановилась. Женщины замерли в ожидании самого страшного. Дверь резко распахнулась и все увидели дикий оскал степняка. Лика и Роксана в ужасе вжались в сиденья. Эсмина оторвала голову от мягких тёткиных коленей. Татарин быстро сообразил, кто ему нужен, схватил блондинку и наглым образом потащил из рыдвана. Но на это тут же среагировала Манана. Словно тигрица она вцепилась зубами в руку, ухватившуюся за косу, и следом впилась ногтями в лицо, пытаясь выцарапать глаза. Татарин завизжал. Отпрянул. Но тут же зарычал и, исхитрившись, полоснул шею женщины саблей. Кровь хлынула рекой, гарантируя быструю смерть. В ту же секунду сам разбойник неожиданно обмяк и уткнулся лицом в мягкий диван. Из его спины торчала стрела. Девушка при виде этого кровавого ужаса потеряла сознание. А вместо мёртвого татарина в проёме двери уже сияла довольная физиономия молодого казачка. Только он хотел что-то сказать, как Роксана и Лика, отойдя от оцепенения, дружно завизжали.

– Тьфу-ты! – сплюнул казак. – Напужали. Гля, Гаркуша, – крикнул он через плечо, – здеся тольки бабёнки! Чо будем робить?

К физиономии «пужливого» вскоре присоединилась ещё одна. Гаркуша был молод и статен. С его выбритой макушки на глаза свисал длинный ветвистый оселедец. Он бросил на испуганных и беспамятных женщин быстрый взгляд:

– Мобыть, дли начала пособим им выбраться?

Выведенные на свежий воздух женщины в конце концов поняли, что им ничего не угрожает. Они тут же бросились помогать истекающей кровью Манане. В ход пошли оставшиеся нетронутыми платки и ленты белой материи, распущенные из исподней рубахи Роксаны. Но ничего не помогало. Гаркуша взглянул на рану:

– Не жилец. Зря стараетесь. Жизненный сосуд перерезал, гад.

Эсмина исступлённо молилась. Тётка порывалась ей что-то сказать, но кровь захлёстывала горло. Можно было разобрать только два слова: «кулон» и «парень». Наконец судороги охватили всё её крупное тело, и она отошла.

Смерть всегда приходит внезапно.

Отряд казаков насчитывал душ двадцать. Они деловито и организовано собрали разбросанное оружие и стаскали в кучи трупы.

Бывалый хорунжий с шикарными усами долго возился с допросом раненого татарина, но тот упорно молчал. Психанув, казак рубанул от плеча, и голова пленного покатилась искать новое туловище.

Хорунжий спокойно вытер саблю о шаровары обезглавленного трупа и ловко вложил её в ножны. Поймав на себе взгляд молодого казачка, хмуро скомандовал:

– Дикань, ну-кась, глянь, был у него язык, или нема языка? Я что-то в толк не возьму, чего он молчал.

Наивный новобранец двинулся исполнять приказ, но услышав за спиной дружный хохот, замер. На него тут же обрушился проливной дождь насмешек служивых товарищей:

– Ежели есть – допрос учини.

– А лучче башку на место приладь. Вдруг оживёт?

– Да пальцы в хайло не хавай – откусит!

– Ты ему шмат сала покажи, он враз по-нашему загутарит.

Они бы продолжали и дальше подкалывать молодого, но хорунжий неожиданно серьёзно оборвал:

– Нукось, хватит ржать, як жеребцы над мерином! Надо баб до миста сопроводить. Гаркуша, ты же кумекаешь по-фряжски. Спроси куды они направлялись?

– Ужо. Оне кажуть: в монастырь у Солхата.

– В монастырь? Богамолицы, чи шо?

Гаркуша пожал плечами:

– Кака разница? По-любому проводить надыть.

Тело Мананы аккуратно завернули в чистую попону и положили на переднее сиденье рыдвана. Женщины разместились напротив.

Гаркуша вспорхнул на место кучера и ловко поддал лошадям:

– Давай, залётные!

Кони, к удивлению, не понеслись, а двинулись в своём заученном темпе. Казак встал одной ногой на передок, выпрямился и оглянулся назад. Его буланый конь продолжал мирно щипать придорожную травку. Парень сунул два пальца в рот и залихватски свистнул. Скакун встрепенулся, тут же нагнал карету и засеменил рядом с хозяином. Тот лишь улыбнулся: «Вот це добре».

Но не прошло и пятнадцати минут как из рыдвана донеслись громкие стуки. Эсмине вновь стало плохо.

После третьей остановки хорунжий возмутился:

– Ни, братцы, так дило не пойдёть. Помогте ей взобраться на козлы. А то в энтом гробу мы её аккурат до погоста доставим.

Измученной девушке помогли и караван вновь тронулся в путь.

Рядом с кучером и на самом деле было приятней: обдувал ветерок, меньше укачивало и главное: не докучала придорожная пыль. Гаркуша то и дело поглядывал в сторону попутчицы. Со стороны казалось, что он исподтишка любуется ей. Дикань, заметив это, тут же поравнялся с козлами. Расплывшись в ехидной улыбке, подначил:

– Хороша бабёночка, што ш ты наробила? Милаго Гаркушу враз приваражила!

Но кучер не обратил на его слова никакого внимания. Он продолжал управлять упряжкой, часто посматривая в сторону девушки. Зато она отреагировала:

– Смотри, влетит колесо в камень, окосеешь.

Гаркуша дружелюбно спросил:

– Красавица, как тебя зовут?

Она промолчала, даже не взглянув в его сторону.

– Оглохла, что ли? Тебя спрашиваю.

От такого наглого тона Эсмина всё же повернула голову в его сторону, но лишь для того, чтобы отвесить уничижительный взгляд.

– Трудно ответить? Язык проглотила? – не унимался казак.

Девушка проворчала:

– Чего тебе от меня надо? Держишь в руках вожжи, так и держи.

Парень мотнул головой:

– Вот и спасай таких.

– Каких «таких»?

– Неблагодарных.

– Я тебя не просила.

– А если бы убили, или того хуже…

– Ну и пусть. Тебе-то что? – стояла на своём девушка.

Весь её вид говорил о том, что она не желает болтать.

Гаркуша некоторое время молчал, всё время поглядывая на пассажирку, и вновь завёл разговор:

– Чего они на вас напали?

– У них спроси.

– Странно, здесь до Каффы рукой подать. Не припомню, чтобы кто-то хоть когда-то осмеливался на такое. Ограбить хотели?

– Господи, как ты меня достал! Ненавижу липучек. Ты можешь молча ехать?

Парень усмехнулся, но совсем не обиделся:

– Я-то могу, мне не трудно. За тебя беспокоюсь.

– Что? – девушка наконец удостоила его внимательным взглядом.

– Голова у тебя болтается. Тело плывёт. Слаба совсем. Свалишься под копыта – и всё. Разговор в таком деле подмога.

– Заботливый какой, – тон её голоса всё же стал более миролюбивым. – Со всеми так?

– Только со слабыми.

До монастыря добрались без приключений. Перед тем как казаки вскочили в сёдла и галопом взбили дорожную пыль, Гаркуша обратился к попутчице:

– Можно я тебя навещу?

Девушка спокойно ответила:

– Нельзя.

– Почему?

– У меня жених есть.

– Врёшь.

– Зачем мне врать?

– Чтобы отвязаться от меня.

– Вот видишь, ты всё понимаешь.

Гаркуша всё же предложил:

– Хорошо, но, чтобы мне крепко забыть тебя, назови его имя.

Девушка сначала отмахнулась, мол, отвяжись, надоел, но, поколебавшись, назвала:

– Астерион.