Полтергейст в Прошмыркине

Однако эта, внешне – не слишком затруднительная миссия, вдруг осложнилась по целому ряду самых неожиданных причин. Едва журналисты заехали в первую по маршруту следования деревню, как неизвестный шутник в момент распространил среди местных пенсионеров слух о прибытии неких «важных немцев», которые, якобы, записывают на получение «гуманитарки». Да, и «гуманитарки»-то какой! В ней: и сахар, и копчёная колбаса, и сыр, и тушёнка…

Поэтому всего через пару минут вокруг машины с иностранными номерами собралась толпа стариков, размахивающих какими-то справками, удостоверениями, свидетельствами… Оглушённые перепалкой пенсионеров, скандалящих из-за места в очереди, журналисты поняли, что едва ли смогут приступить к выполнению своих прямых обязанностей. Они спешно захлопнули дверцы и сочли за благо удалиться

Но когда они завернули во вторую деревню, то и там произошла какая-то, прямо сказать, чертовщина: их уже заранее ждала шумливая толпа пенсионеров, сжимающих в руках справки, удостоверения, свидетельства… Волшебное слово «гуманитарка» передалось сюда с быстротой мысли, и журналисты, дабы не обострять ситуацию, проскочили через деревню, не останавливаясь. Сделав выводы из своего горького опыта, в третью деревню немцы заехали, предварительно прикрепив к капоту плакатик: «Гуманитарку не распределяем!» Однако это только ухудшило положение дел, поскольку местные пенсионеры, опять-таки, неизвестно кем предупреждённые об их приезде (уж, не прошмыркинская ли нечистая сила учинила такую «подставу»?!), сочли, что их пытаются обмануть и немедленно перекрыли все пути к отступлению.

Битый час бедные журналисты изучали всевозможные бумажки с печатями и без, исписанные неразборчивой канцелярской скорописью и размытыми пятнами штампов. А скандалящие меж собой пенсионеры всё совали и совали им под нос справки, свидетельствующие неизвестно о чём. Клятвы и заверения немцев об их абсолютной непричастности к распределению «гуманитарки» ситуацию только заводили в полный тупик.

Трудно сказать, сколько бы ещё продолжалась эта пытка, если бы журналисты не догадались «саморазоблачиться», и не начали записывать в блокнот всех соискателей, алчущих заморских гостинцев. Лишь после этого они были отпущены с миром.

Единственное за этот день интервью им удалось взять у старика, занятого прополкой огорода на окраине деревни. Глуховатый дед, оказавшийся потомком «фольксдойче», долго не мог уразуметь, чего от него добиваются иноземцы, когда те начали настойчиво выяснять его мнение о воссоздании автономии.

– Кака там экономия? – не расслышав, отмахнулся он, разгибая спину. – И так пояса затянули – дальше некуда. Ах, немецкая автоно-о-о-мия!.. Тю-у-у-у!… Да, хоть – немецкая, хоть – турецкая, нам всё едино: что водка, что пулемёт – абы с ног сшибало. Главно дело, чтобы хлеб возили почаще, да талоны поскорее отменили.

…Возвращаясь в Прошмыркино, представители медиахолдинга «Die höchste Wahrheit» («Высшая истина») обсудив итоги своей поездки, признали их весьма неудовлетворительными. Поэтому парни решили завтра ещё раз проехать по сёлам, правда, только по тем, где они ещё не побывали. Ну, надо же было выполнить поручение начальства, и составить хоть какое-то представление о настроениях жителей сёл, считающих себя потомками колонистов-переселенцев из Германии! Но, чтобы и завтра не началась, как это было сегодня, всевозможная чертовщина, каковой они хлебнуть успели через край, парни договорились взять с собой икону, ¸найденную ими в своей комнате, в ящике одной из тумбочек. Правда, образ был православным, Но, не исключено, это было даже к лучшему – бесы-то тут баламутили тутошние, русские…

* * *

Глава 8

поясняющая суть победы и, одновременно, поражения Джона Бэби

…И вот, войдя в комнату общежития, Майкл Стронхолд заходил по ней кругами, чтобы хоть как-то собраться с роем мыслей, кружащихся в голове. Заложив руки за спину, он одновременно думал обо всём сразу, и ни о чём вообще. Чисто механически взирая на антураж комнаты, он вдруг обратил внимание на то, что, хотя он уже давно забыл об обязанности ухаживать за своей постелью, она, как и две прочие, была аккуратно застелена. Испытав в душе мимолётное чувство благодарности к аккуратистам-немцам, неожиданно Майкл заметил торчащий из-под своей подушки уголок конверта. Откинув её, он обнаружил целую кипу корреспонденции, большая часть которой была отправлена из Штатов.

Взглянув на штемпели, Стронход подивился необычно оперативной работе советской почты. Он небрежно переворошил цветастые конверты с яркими прямоугольничками марок, и вдруг узнал на одном из них почерк Дэзи. Что-то в этот миг слабо шевельнулось в его душе и тут же угасло. Но он набрался мужества и вскрыл конверт. Письмо Дэзи было коротким и ультимативным: или Майкл немедленно возвращается домой, и они разберутся в своих отношениях, или она объявляет о расторжении помолвки. И пусть тогда он хоть до скончания века шатается по грязным иноземным болотам, разыскивая своих дурацких русалок.

Осведомлённость Дэзи о существовании «русалки» Стронхолда несколько обескуражила. Он схватился за газеты и даже застонал от стыда и злости: все подробности его приключений стали достоянием широкой публики, и обсуждались в самых разных статейках и статьищах – от глубокомысленных эссе до шутовских, карикатурных комиксов. Майкл пожирал глазами фотоснимки, на которых был запечатлён сидящим у Червонки с кисловато-унылым выражением лица.

Скрежеща зубами от бессильной ярости, он пытался угадать: КТО?!! И тут он заметил под одной из публикаций отпечатанную чуть заметной нонпарелью ссылку на японские СМИ. И тогда Стронхолд понял всё!

…Этим днём, едва он и дед Антип покинули луг, отправившись каждый в свою сторону, из отдалённых кустов шиповника, увешанные паутиной и осыпанные листьями, выбрались два хитроглазых типа в бейсболках. В руках одного из них был странный прибор, напоминающий трубу, а другой нёс две плоские коробки со множеством клавишей и кнопок. Трудолюбивые Шумумото и Дзуцуоба спешили на очередной сеанс связи со своей телеметрополией.

К огорчению приятелей, последнее время их дела пошли несколько хуже. Сосредоточившись на съёмке одних лишь уже основательно приевшихся и японской публике, и самим соглядатаям, меланхоличных прогулок Стронхолда (почему-то не спешившего утопиться), они упустили немало событий, которые, хоть с натяжкой, могли бы претендовать на сенсацию. Так, например, они «прошляпили» камлание шаманов у Червонки, которое представители информагентств некоторых европейских и азиатских стран втихаря сняли и отправили в свои метрополии. Они не успели снять работу учёных и колдунов, которые исследовали заброшенный колодец с обитающим в нём инфернальным монстром. И если бы не копирование материалов Ирен Дюбуа, которая периодически продолжала пользоваться их системой связи, то они мало чем смогли бы порадовать своих читателей и телезрителей.

Бродя за Майклом по пятам, его непрошенные хроникёры на всякий случай постоянно прихватывали с собой специальное устройство для подслушивания разговоров на больших расстояниях. Поэтому во время сегодняшней беседы Стронхолда с дедом Антипом высокотехнологичная японская электроника не подвела своих хозяев, и они без посредников смогли услышать всё, от слова до слова. Кроме того, во время стычки Майкла с местным «аборигеном», они ухитрились сделать при помощи мощного телеобъектива несколько отличных фотоснимков. Впрочем, к их разочарованию, при всей неординарности добытой информации, на сенсацию она никак не тянула. Поэтому, придя в общежитие, приятели поработали со своими фото-, видео- и аудиоматериалами, основательно их интерпретировав. Благодаря этому, они состряпали, в информационном смысле, весьма жирную «жареную утку», достойную стать отменным украшением первых полос крупнейших изданий.

Едва подготовленные текстовые и видеоматериалы были ими отправлены в Японию, в комнате японцев случилось нечто невероятное. Все, без исключения, обитатели общежития внезапно были взбудоражены оглушительным грохотом, доносящимся из коридора, а дверь комнаты, где обитали Шумумото и Дзуцуоба, затрещала от мощных ударов, которые грозили сорвать её с петель. С потолка на голову японцев посыпались мелкие крошки извёстки. Приятели, в первое мгновение, забыв, что они далеки от сейсмически нестабильной зоны родных островов и, опасаясь стать жертвами (предположительно!) разбушевавшейся Фудзиямы, бросили аппаратуру и метнулись к открытому окну. Но, вовремя вспомнив о своём «кондзё» (сила характера), с невозмутимым видом бесстрашных камикадзе вернулись к двери, которая подобно древней крепостной стене сотрясалась под натиском вражеского тарана, ломящегося в их комнату.

В промежутке между ударами, Дзуцуоба, не дрогнув ни единым мускулом лица, толчком ноги распахнул дверь, ибо она открывалась в сторону коридора. В тот же миг что-то очень большое, ревущее подобно циклопу Полифему, лишённому хитроумным Одиссеем единственного глаза, мелькнуло в дверном проёме, и влетело в комнату японцев, сбивая их с ног. Приятели словно бильярдные шары покатилась в разные стороны, а ревущее и вопящее «нечто», нелепо взбрыкнув в воздухе длинными ногами, опрокинуло стол с компьютером и иной аппаратурой. Стоявшая на нём ультрасовременная электроника тут же грохнулась на пол, и мгновенно обратилась в бесполезный утиль.

Стронхолд – а это был он – вскочив на ноги, был несколько озадачен тем, почему так легко, почти неощутимо, ему удалось высадить дверь плечом. Но на ноги тут же вскочили и оба «камикадзе». Инстинктивно ощущая опасность, исходящую от незваного гостя и, крайне возмутившись вопиющим неуважением агрессивного визитёра в труду умельцев японской электронной промышленности, в порыве праведного гнева, с традиционным самурайским кличем «Баназай!!!», они дружно набросились на душителя свободы информации.

Лишь через несколько минут в комнате японцев стихли топот и отрывистые удары, сопровождаемые гортанными «Кья-а-а!!!» и хрипловатым «Ых!!!». Перед сбежавшимися к месту происшествия встревоженными учёными, магами и журналистами предстал вышедший от «джапов» Майкл Стронхолд в изодранном костюме, с парой мужественных синяков на скулах и с ослепительной голливудской улыбкой, которая после долгого отсутствия вновь заняла своё законное место. Следом из комнаты показались и Шумумото с Дзуцуобой, прижимающие к носу и глазам холодные свинцовые примочки. Рыча разъярёнными уссурийскими тиграми, они побежали с нотой протеста к милиционере-сан.

А Майкл, вернувшись к себе, продолжил знакомство с корреспонденцией (большую часть которой составляли письма и фотки экзальтированных девиц со всех концов света, которые неведомо как ухитрились разыскать его и здесь). Самым последним оказалось письмо от отца. Старик Стронхолд сообщал сыну, что его здоровье последнее время ощутимо пошатнулось, а их старший Эндрю совершенно отошёл от финансовых интересов семьи, и ни о чём, кроме своей астрономии, и думать не желает. Таким образом, прямым наследником владельца крупнейшей фирмы должен был стать он, Майкл Стронхолд, в связи с чем ему надлежало срочно вернуться домой.

Прочтя это сообщение, Стронхолд почувствовал мелкую дрожь в руках и учащенный, гулкий стук сердца. С этого момента он становился владельцем роскосшнейшей виллы в Калифорнии, великолепной яхты, водоизмещением пятьсот тонн, пятиместного реактивного самолёта и огромного банковского счёта, что, не без юмора, было названо отцом «пригоршней центов на носовые платки».

Вместе с тем, отец интересовался и его взаимоотношениями с Дэзи. Он не очень доверял газетной шумихе, но ему крайне не нравились пересуды об увлечении сына какой-то русской провинциалкой, ибо был убеждён, что стопроцентному англосаксу ни к чему смешивать свои нордические гены с полуазиатскими. «Увидел бы ты её хоть раз, заговорил бы иначе! – отложив письмо, Майкл усмехнулся. – Но, похоже, такому сбыться не суждено…»

Он ошибся – его отец «русалку», всё же, увидел.

«Камикадзе», потерпев поражение в битве с «суперменом», к вящей их досаде не нашли поддержки и у милиционеры-сан. Старший лейтенант Зарверделов, совершенно не зная, как поступить в подобной ситуации (чёрт их разберёт, этих иностранцев хреновых – устроили, блин, международный конфликт!), перенаправил их к «прокуроре-сан». Однако пострадавшие и оскудевшие жаждали немедленной сатисфакции, и требовали принятия мер самим оперуполномоченным. Выведенный из терпения их домогательствами по части восстановления справедливости, участковый вспылил, и послал японцев к такому начальнику с китайской фамилией, что при всём своём знании русского языка бедные Шумумото и Дзуцуоба так и не смогли разобраться: что же это за такой важный чин?

И тогда новоиспечённые ниндзя, игнорируя традиционный японский способ мести – совершение харакири на пороге дома врага, решили устроить зарвавшемуся американцу информационный «Пёрл-Харбор». К их радости, фотокамера, которой они сделали снимки у дома «русалки», во время стычки не пострадала. Целой была и кассета с записью подслушанного разговора. Скрежеща зубами от праведного негодования, приятели ещё раз основательно отредактировали материалы для телевидения и прессы, да так, что их «жареная утка» трансформировалась в «жареного индюка».

Трудно сказать, как им удалось выйти из положения (по некоторым сведениям, за приличную сумму в долларах электронику сумели реанимировать два сельских умельца – телефонист Бессонный и Завадов), уже через сутки на японском ТВ был показан телефильм о засилье янки в СССР. В некоторых крупных газетах появились статьи под заголовком «Американский кондор разоряет русские дворянские гнёзда», «Судьба наследницы русского помещика Костоломова – в опасности!», в которых повествовалось о хищнических попытках Стронхолда-младшего прибрать к рукам родовое поместье его законной владелицы Натали-сан. Развивая тему права на собственность, авторы статей по-японски тонко намекали, что не худо было бы подумать не только о возврате родовых поместий наследникам их былых, законных владельцев, но и о возврате кое-каких островов…

Впрочем, к большому сожалению Шумумото и Дзуцуобы, в американских СМИ, на сей раз, их старания должного отклика не нашли, и их сообщения не стали громом среди ясного неба. Под редакторским пером они обратились в тихий, маловразумительный «пшик». Во-первых, Стронхолд-старший вовремя принял кое-какие превентивные меры против дальневосточной информационной агрессии. Не без энных сумм в долларах ему удалось блокировать выход в свет материалов, которые хоть как-то рисовали Майкла в не самых выгодных красках. Во-вторых, и сама американская пишущая братия здраво рассудила, что – хватит в угоду самурайским амбициям топтать свою национальную гордость. Выпускающие редакторы сочли оскорбительными, и с порога отмели компрометирующие Майкла материалы и те снимки, где он выписывал в воздухе вынужденные пируэты вовремя схватки с русским Мишкой-Тарзаном.

Прошёл лишь один снимок, на котором мисс Натали, подобно рефери на ринге, разводит по углам взъерошенных соперников. Но репутации Стронхолда он пошёл только на пользу. Наконец-то увидев ту, из-за которой и разгорелся весь американо-японский сыр-бор, почитатели Майкла вполне согласились, что ради такого пригожего, большеглазого великолепия не грех было и кулаками поразмяться, и погрустить где-нибудь на диком бережку…

Даже не распечатав все остальные письма, Майкл сгрёб корреспонденцию в ящик своей тумбочки, и повалился на кровать со скрипучей сеткой и грубым, комковатым матрацем. Не разуваясь, он закинул ноги на ржавоватую спинку кровати и углубился в раздумья. Известия, полученные от отца, нельзя было назвать неожиданными. То, что Эндрю не стал прямым продолжателем дела, основанного ещё их прадедом, было вполне закономерным – он и раньше не проявлял интереса к бизнесу. Но и Майкл был весьма далёк от бумаг и канцелярской рутины. Ему нравилась шумная, весёлая, бурная жизнь, путешествия, приключения, риск. Бизнес же, требующий сосредоточенности, педантичности, подчинения своих настроений интересам дела, всегда казался Стронхолду чем-то виртуальным, тошнотворно-скучным. Да и столь же непостижимым, как, например, копошение марсианских амёб, если только таковые существуют в природе. Но вот теперь ему предстоит влезть в шкуру буквоеда. Правда, для этого предварительно придётся содрать с себя шкуру романтика. И вряд ли это пройдёт безболезненно…

«…Отец хочет, чтобы я женился на Дэзи… Боже мой! – Майкл одновременно и улыбнулся, и поморщился. – Как круто он поменял своё мнение – ведь совсем же недавно он и слышать о ней не желал…»

Стронхолду было яснее ясного, что какие бы то ни было сантименты и возвышенные чувства в настоянии отца жениться на Дэзи – вовсе ни при чём. Необходимость этого брачного альянса определяет лишь реклама – вездесущая и всемогущая. Всё в угоду ей, этому нашему раскрашенному и расцвеченному неоном алчному идолу современного общества… Даже личная жизнь. И женится ли Майкл именно на Дэзи, или на какой-то другой, ей подобной – неважно. Главное, это станет громким событием, эффектным шоу, поводом посмаковать в прессе те или иные подробности – наряд невесты, количество машин, кто и что сказал за столом… Это всё она – её величество реклама. Потом рекламно-свадебное шоу послужит тому, чтобы их корпорация сделала ещё больше денег. Очень-очень много денег! Только и всего лишь… А любовь? Она-то где?! Слюбится-стерпится, кажется, так говорят русские? И он, Майкл, будет вынужден подчиниться этой предопределённости, ломая себя и свою судьбу через колено…

Стронхолду вдруг подумалось о том, что за эту неделю он пережил столько, сколько не переживал за всю свою прежнюю жизнь. Отец даже не представляет, что его наследнику теперь даже и сравнивать-то смешно былое увлечение «милашкой Дэзи» с тем, что он переживает сейчас. Это всё равно, что сравнивать пламя спички с неугасимым пожаром в гигантском небоскрёбе, который не залить галлонами виски, и не засыпать грудами долларов.

«…А дела-то мои плохи…» – Майкл, глядя в потолок, нахмурил лоб. И в самом деле – его шансы найти эффектный подход, чтобы с ходу добиться расположения и благосклонности девушки, которой он, скорее всего, совершенно безразличен, ничтожно малы. Они и виделись-то всего один раз… Разумеется, можно было бы широким жестом, по образу и подобию древних викингов, бросить к её ногам то неслыханное, фантастическое для этой глуши богатство, которое уже завтра будет в его руках. Но… Не окажется ли он смешон и жалок в попытке купить за деньги то, что, в принципе, купить невозможно?

Кто их знает, этих русских провинциалок? Наверное, в столице подобную проблему решить было бы проще – там люди всегда более прагматичны, более «продвинуты» в плане правильного отношения к деньгам. А вот здесь, в патриархальной глуши, где слишком многие живут представлениями образца прошлых веков, деньгами размахивать не всегда есть резон… Что, если вместо приветливой улыбки в ответ на предложение, по сути, продать себя за возможность жить в роскоши, он увидит в лучшем случае – иронию, а в худшем – презрительный отказ? Такое было бы хуже смерти!..

Крепко зажмуритвшись, Майкл наотмашь ударил крепко сжатым кулаком по стенке и даже застонал от ощущения своего бессилия и безысходности. В самом деле! Это же смешно: он, богатейший наследник финансово-промышленной империи, гражданин самой мощной страны мира, не в состоянии помочь самому себе! Стоп! А что, если случившееся с ним – и в самом деле! – наваждение, колдовство, чёрная магия? Может, хватит над этим явлением смеяться, и стоит воспринять сверхъестественное, как некую, неподвластную официальной науке реальность? В таком случае за помощью следовало бы обратиться к здешним колдунам, которых ранее Стронхолд «общим чохом» зачислил в обманщики и шарлатаны.

С чувством утопающего, хватающегося за спасительную соломинку, Майкл вскочил с кровати и направился двери. В апартаментах колдунов он застал одного лишь мага Бхагхи. Все прочие были где-то в разъездах. Маг сидел за столом и по-деревенски шумно отхлёбывал из блюдечка чай с сахаром-рафинадом вприкуску. После того злополучного сеанса в клубе усилиями сразу пяти своих коллег он полностью оправился от порчи, наведённой прошмыркинской ведьмой, которая и сама-то лишь только тем вечером узнала, что она – ведьма. Стоило бы отметить, что тогдашний сеанс магии, проводившийся Бхагхи, Андрею Бессонному, всё же помог. Правда, не совсем так, как он на это рассчитывал. Теперь, наоборот, Андрей мог уснуть только под пение своей жены. Теперь Насте приходилось петь всю ночь, чтобы Андрей мог выспаться…

Предложив гостю чаю, от которого тот вежливо отказался (какой на фиг чай – белый свет не мил!), маг Бхагхи с участием выслушал грустное повествование Стронхолда. Отставив опустевшую чашку, он закурил прозаичную «Приму» и, после минутного молчания, изрёк, глядя на кольца дыма:

– Если хорошенько разобраться и, как следует подумать, то всякое увлечение женщиной, даже самое возвышенное – это уже, в какой-то мере, порча. Уж, поверь моему опыту! Я женат трижды, и кое-что в этом смыслю. Впрочем, – он очертил вокруг Майкла концом дымящейся сигареты некий силуэт, – на тебе хорошо заметны следы отрицательной энергетики. Похоже, ты и в самом деле столкнулся с настоящей русалкой. Но, должен сказать, это уже несущественно. Сегодняшняя встреча с реальным прототипом инфернального создания сняла, практически, всё, что пришло от той информационно-энергетической субстанции. Никакой порчи на тебе сейчас нет.

– Нет? Но почему же я сейчас, как и вчера, и три дня, и неделю назад, не могу спокойно жить – не могу есть, спать, думать о чём-то другом, кроме как о ней… Почему?! – Стронхолд растерянно развёл руками.

– Прости, задам глупый вопрос… – Бхагхи загадочно улыбнулся. – Ты когда-нибудь по-настоящему влюблялся?

– Я?!! – Майкл растерянно задумался. – Ну… Мне нравились женщины. Я нравился им. Мы занимались любовью… А что?

– Нет, нет! – колдун снисходительно покачал головой. – Я не о том. Вот, скажи, тебе сейчас хочется полюбоваться луной, цветами, той девушкой? Ты ощущаешь душевную потребность сесть, и написать для неё стихи? И не за возможность ею физически обладать – нет! Просто так. Всего лишь надеясь, что она, может быть, их прочтёт, и улыбнётся, вспомнив о тебе?

Стронхолд в этот момент вдруг ощутил себя пятилетним сорванцом, застигнутым отцом за кражей его сигарет.

– Йесс… – опуская голову и, заливаясь краской, признался он.

– Друг мой, тогда ничего страшного! – Бхагхи похлопал его по плечу. – Это не болезнь, не наваждение, не колдовство, а всего-навсего лишь – извини за банальность – первая юношеская любовь, которую так воспевают поэты. В данном случае – любовь с первого взгляда, хотя и неразделённая.

– Да что же я – мальчишка, что ль, какой-нибудь несмышлёный? – Майкл упрямо мотнул головой. – Ну, понятно, если бы мне было шестнадцать…

– А ты чем занимался именно в эти годы? – поинтересовался колдун, пристально глядя на него.

– О! Моя жизнь была очень насыщенной. В пятнадцать я стал студентом университета, много ездил по миру, путешествовал по морям, джунглям и пустыням. Участвовал в раскопках… – ностальгически глядя в окно, Стронхолд говорил, широко жестикулируя.

– Ну, вот тебе и ответ на твой вопрос! – маг Бхагхи негромко рассмеялся. – Ты не на то своё отрочество и юность потратил. Когда все нормальные дети играли в прятки и казаки-разбойники, ты по морям, да по могилкам шастал. Вовремя не влюбился, вовремя не разочаровался, вовремя не пережил горечь потери… Теперь, вот, навёрстываешь. Так что, парень, со своей любовью справляйся сам. Это не по нашей части.

– Хорошо, я всё понял… Но мне ведь от этого не легче! – Майкл рванул ворот рубахи. – Мне от одной лишь мысли, что она – единственная, неповторимая, какой больше нет во всём мире!!! – будет принадлежать кому-то другому, хочется испепелить всё и вся! Я не могу согласиться с тем, что кто-то победил, а я – проиграл… Слушайте, мне говорили, что есть какой-то колдовской приворот, какое-то присушивание? – он с надеждой взглянул на колдуна.

Тот с оттенком иронии улыбнулся, и чуть заметно отрицательно качнул головой.

– Есть… Но, опять же, не наша сфера. Этим занимаются чёрные маги, а здесь их ни одного. Мы с ними не дружим. Но если ты вдруг надумаешь обращаться к чёрному, вначале ответь себе на один вопрос: тебе нужно её тело, или её душа? Понимаешь, присушить-то можно. Только счастья-то не увидишь! Ну, присушил. Ну, женился. А дальше что? Да, формально, она будет с тобой, сама не понимая почему. Да, днём она твоя. А вот уснула – и плачет по другому. Из-за этого и с ума сходят, и с собой кончают. Тебе это нужно? Разум обмануть можно, душу – не обманешь…

– Так, что же мне делать?! – Стронхолд скрипнул зубами, глядя в уже залитое вечерней синькой окно.

– Или смириться, или бороться, – доставая ещё одну сигарету, маг Бхагхи пожал плечами. – Рискни, попытай счастья. Сходи к ней утречком, пораньше, распусти перед ней свои пёрышки. А вдруг?! Сегодня идти бесполезно – луна сейчас стареющая, реакция может оказаться непредсказуемой. Может так послать!.. Но если откажет и утром – выход один: ехать к себе домой, жениться, заняться делом, и через месяц – гарантирую! – вся эта дурь вылетит без остатка. И ещё. Не воспринимай происходящее с тобой как несчастье. Поверь – тебе неслыханно повезло! Некоторые и этот мир покидают, даже не узнав, что такое любовь. Это самые несчастные люди…

На следующий день Майкл спозаранок был на ногах. Две вчерашние потасовки напоминали о себе ощутимо ноющей поясницей и ломотой в левом плече. После утренних процедур и завтрака на бегу, он облачился в тонкий, облегающий, спортивного покроя костюм, выгодно подчёркивающий его атлетическую стать. Мобилизовав всё своё мужество, Стронхолд зашагал в сторону уже знакомой ему улицы. При виде дома той, из-за которой он сегодня полночи проворочался без сна, он почувствовал, как у него вдруг пересохло во рту, а сердце заколотилось о грудь маленькой, сильной боксёрской перчаткой, словно хотело вырваться из своего вместилища.

Неожиданно сзади Майкл услышал какой-то непонятный шум. По-мотоциклетному тарахтя маломощным двигателем, его обогнала плоская, как портсигар, небольшая зелёная машинёшка. В его душе отчего вдруг ворохнулись неприятные предчувствия, и он остановился как вкопанный, увидев, что странной конструкции тарантас неожиданно свернул к дому… «Русалки»! Раздался громкий, пронзительный сигнал, и из кабины выбрался долговязый парень аристократичной наружности с большим букетом цветов. Звякнула щеколда, хлопнула калитка и, как-то несерьёзно, по-детски подпрыгивая на бегу, с радостным возгласом:

– Сашка-а-а!!! Наконец-то!.. – к нему бросилась «русалка».

У Майкла перехватило дыхание и потемнело в глазах, когда она повисла у долговязого на шее, а он, легко, словно пушинку, подхватил её на руки и понёс к калитке, навстречу вышедшей следом статной женщине в годах. Стронхолд понял, что опоздал, и опоздал, теперь уже, навсегда.

Неожиданно кто-то слегка толкнул его в плечо. Майкл оглянулся. Рядом, напряжённо улыбаясь, стоял вчерашний «абориген». Держа в зубах травинку с пушистым колоском на конце, Мишка пытался изобразить безмятежно-равнодушный вид. Однако чёрные круги под глазами говорили совсем об ином.

– Ну, что скажешь, Джон Бэби? – «абориген» мотнул головой в сторону скрывшейся во дворе счастливой пары. – Прямо, сюжет для голливудской мелодрамы – прощание с несбывшейся мечтой.

К удивлению Стронхолда разозлившее его вчера «Джон Бэби» на сей раз не вызвало и тени раздражения. Да и сам «абориген» вдруг показался вполне нормальным, свойским парнем. Может быть потому, что они оба сейчас испытывали одно и то же?

– Какая нелепость! – на лице Майкла промелькнула горькая усмешка. – Она могла бы стать богатейшей женщиной мира! Я в состоянии купить не только это, но и все сёла вместе с землёй в радиусе десяти миль. Но…Не имею ни единого шанса добиться её взаимности. И теперь она станет женой человека, который приехал к ней на жестянке, не стоящей и одного колеса моего «Линкольна». Как же смешно и глупо устроен этот мир!..

– Что поделаешь? – Мишка пожал плечами и, выбросив травинку, философски добавил. – Кулаки и деньги здесь бессильны. Ну, всё, делать тут больше нечего. Будь здоров, Джон Бэби. Привет статуе Свободы. Чао! Гуд бай!..

– Да, кулаки и деньги здесь бессильны… – глянув вслед «аборигену», грустно повторил Стронхолд.

…Маг Бхагхи, в конечно счёте, оказался прав. Примерно через месяц после описанных выше событий, Майкл Стронхолд, и в самом деле, окончательно пришёл в себя, и с жаром налаживал работу, теперь уже, своей корпорации. За это время они с «милашкой Дэзи» успели стать супругами. Как и ожидалось, их бракосочетание вылилось в очень и очень громкое шоу. К счастью для Майкла, его избранница, в общем и целом, женой оказалась неплохой. Она ни разу не упрекнула его в том, что он, по сути, забыл о ней, когда находился в далёкой России. Да и он не поминал о её былых, всякого рода громких заявлениях в СМИ.

Далёкая, Богом забытая деревня, со странным для американского слуха названием «Прошмыркино», и всё с ней связанное, в памяти Стронхолда постепенно стушевалось под напором новых, свежих впечатлений. Однако нельзя было бы сказать и то, что время, проведённое им в краю бездорожья и лесов, не оставило в его душе никакого следа. Майкл избавился там не только от изрядной доли своей самоуверенности (что Дэзи весьма одобрила), но и от что-то из своего былого «компьютерного» практицизма (что ею было отмечено с огорчением). Нет, романтиком и мечтателем он не стал, но… Как-то так, всё-же, переменился. Как назвал бы это дед Антип: «Обрусел маленько…»

О «русалке» Майкл старался не вспоминать. И лишь иногда, оставаясь в кабинете совершенно один, он украдкой доставал из ящика стола спрятанную там глянцевую журнальную страницу с отпечатанным на ней ярким снимком, на котором девушка, теперь уже, словно, увиденная им в какой-то другой жизни, уводит его прочь от своих ворот. И тогда он невольно ощущал тихую благодарность к ушлым папарацци из Страны восходящего солнца. Стронхолд забросил так и не дописанную им книгу о поисках Атлантиды (к чему писать, если она всё равно не найдена?!), и в свободные минуты начал работу над другой, которую, не комплексуя, озаглавил без затей: «Приключения Джона Бэби».