Читать книгу: «Комета Магницкого – 2», страница 4

– Совершенно верное замечание. А слева от дома нетрудно выделить место на дорогу к объектам, – обнародовал своё постановление мужчина в сером, глядя на часы и переживательно морща щёки. – Она не займёт много места, зато стройтранспорт не будет ездить по Марьиной роще.

– Вы наследник владельцев сада? – быстро спросила хранительница, мельком измерив длину лица Виктора и ширину плеч.

По тому, как вдруг стихли разом члены Зелёной комиссии, ему открылась стратегическая важность вопроса. Решалось главное. Ответит правильно – сад останется за ним, промахнётся – и забор сломают, уберут, и землю по самый порог отрежут, и даже его собственный нос не медля сопрёт сутулая гражданочка в чёрном платье своим острым, как бритва, взглядом.

– Естественно наследника, более того – прямой, – Магницкий нашёл в себе силы весело заглянуть в лица всех членов комиссии по очереди принципиально интеллигентным взором человека, с детства долбавшего собачий вальс по расхристанным клавишам комнатного рояля Шредер, с выражением, которое, судя по фотографиям, было присуще покойному владельцу Генрику Войцеховскому.

Хранительница вдруг потрогала какой-то убогий листочек на ветке и сказала, оттаяв:

– Амурская сирень. Это мы с Генриком садили.

От неожиданной радости Виктор чуть было не поддакнул: «Да, как же-с, помню, помню!» – но лишь кивнул головой и погладил соседнюю корягу, что произвело самое благоприятное впечатление.

– Ну вот, товарищи, вопрос, как видите, спорный, юридически не урегулированный, мы, как всегда, теряем время.

Широким размашистым шагом она ринулась к выходу, спеша на свой нескончаемый фронт работ, схожий с непрерывным подвигом длиною в жизнь, за ней устремились расстроенные сопровождающие, елейным хором бубня в спину нечто, каждый по своей тематике, пытались убедить остаться и разделить садик между ними всеми по-хорошему и по-братски.

Неистово мечтала от имени и по поручению городских мичуринцев о магазинчике «Семеновод» потаённая гражданочка в чёрном. Из её сбивчивой речи следовало, что поголовно вся городская общественность с младых ногтей мечтала о торговой точке, построенной на территории данного земельного участка, и в доказательство потрясала заблаговременно подписанными той общественностью листами.

Похожий на кубинского революционера бородач громко басил про расширенную заповедную зону, которая случится сразу же, стоит опрокинуть забор, но, понимая, что через других юрких соискателей ему до локтя хранительницы не добраться, остановился и принялся объяснять оказавшемуся под рукой Магницкому, как хорошо тому станет жить непосредственно в Марьиной роще, на просторе. Понимания и здесь не нашёл.

Отбив атаку зелёных, Виктор с утроенной энергией накинулся на полки, сгоряча быстренько доделал их, расставил книги, после чего некоторое время бродил по кухне в поисках чего-нибудь съедобного, обшарил кладовку, слазил на чердак, увы, безрезультатно.

Смутное подозрение не давало покоя.

Комиссия оставила его сад в покое сразу после того, как он при всех объявил себя родственником прежнего хозяина Войцеховского. Значит ли это, что теперь для поддержки легенды ему необходимо будет и впредь сказываться поляком?

Фамилия вроде бы позволяет. Если в метриках на месте родителей стоит прочерк, чего так печься о неведомой национальности? Поляком так поляком. Да хоть индусом зовите, только жить не мешайте.

Виктор завалился на детский диванчик, скрючившись с карандашом и листом бумаги, в глубине души сознавая всю торжественность минуты: наконец-то начинается его новая интеллектуальная, почти что творческая деятельность, о которой долго и безнадёжно мечтал, таская в носилках раствор на стройке Жаркова.

Структура базы данных по квартирам была практически полностью готова, когда до него дошло, что кто-то тихо копошится у него на кухне. Входную дверь Виктор оставлял распахнутой, чтобы помещение проветривалось, только поздним вечером закрывал от комаров.

– Это хтой-та там мнётся? – придуриваясь под Маврикиевну, проскрипел Магницкий.

– Казимировна… – раздалось с кухни, – Казимировна, не займёшь чуток?

На кухне возле русской печи обнаружилась ритмично качающаяся фигура седовласой особы пенсионного возраста, с короткой стрижкой под полубокс, строгим ахматовским профилем и сухим малиновым румянцем, пылающим на морщинистых, как мочёные яблоки, щеках.

Не распознав в нём никого из прежних благодетелей, незнакомка отвела бессмысленный взгляд в сторону, после чего по всем правилам представилась:

– Чертёжница Савраскина. Маргарита Сергеевна. Прошу любить и жаловать, – при этом слегка уронила голову на грудь, что заставило предположить, что среди её предков затесалась пара-тройка подпоручиков, а может, и какой-нибудь повеса штабс-капитан.

– Мне бы Казимировну. По случаю большой нужды, ой, что это я сморозила, миль пардон, по случаю большой надобности, по очень важному делу, – в сильно выцветших, опухших глазах мелькнула некая осмысленность, – да, да, иных уж нет, а те далече, как говорится. Стало быть, вы здесь теперь проживаете, молодой человек? И не смейте мне отпираться, я знаю.

– Не проживаю, сударыня, а живу на правах собственника, могущего данный дом заложить, продать и даже подарить, если взбредёт в голову такая мысль.

– Ох, не продавай, не надо, – вздохнула чертёжница. – Мы тут по соседству маемся в казённом бараке, как в содоме и гоморрах. Не нальёшь, мил человек, старухе за помин души Казимировны, царствие ей небесное, день ведь и ночь молюсь, в церкви свечи ставлю каждый раз за упокой. Казимировна мне завсегда наливала.

Магницкий слегка удивился, что старухе известно про его бутылку и тем более жарковский коньяк.

– Всё, бабушка, выпили, подчистую.

– И в подполье четверть тоже? – помрачнела чертёжница. – В подполье Казимировна четверть держала для нужных людей.

По тону старухи Савраскиной нетрудно было догадаться, что она принадлежит к избранному кругу.

– Давайте поищем вместе, где здесь у меня подполье.

Савраскина пнула в сторону резиновый коврик у входа, дёрнула за железное кольцо. Не успел Виктор опомниться, солдатиком прыгнула в открывшийся лаз, а через мгновение выпрямилась в обнимку с бутылью, в киношном обиходе называемой четвертью, какую он до сих пор видел исключительно в советских кинофильмах про гражданскую войну.

Именно из подобных сосудов пили самогон разные там мосфильмовские кулаки, мироеды и прочая поповская сволочь. Вот уж не думал, что буржуазная стеклотара, как древнегреческая амфора, дожила кое-где до наших дней и в реальном быту.

Возгорев любопытством, Магницкий тут же наплескал в два стакана из четверти Савраскиной и себе. Самогон оказался не только мутным, но ещё и горько-кислым, противным до чрезвычайности. Судя по всему, его гнали из отборных мухоморов. Однако соседка отважно влила в себя содержимое одним махом, выразительно шлёпнув пустой стакан на стол перед бутылью.

– Знаете, что? – предложил с лёгким сердцем новый хозяин. – А забирайте-ка вы этот напиток богов на добрую память о Регине Казимировне.

– Между прочим, – страшно вежливо выговорила в ответ Савраскина. – Как-то так получается, что в этом доме живут исключительно добрые, отзывчивые люди. Душа-человек Казимировна жила столько лет, теперь вы вот поселились. Вам ничего не нужно начертить? Для меня это не составит ни малейшего труда. Без ложной скромности говоря, я от… личная черт… ёж… ница. Если возникнет необходимость, прямо завтра же приходите, моя квартира третья, на первом этаже, я там потомственно всю жизнь терзаюсь.

Он закрыл дверь на крючок. Тёплая летняя ночь, населённая толпами комаров, сгустилась за окнами, в доме запели сверчки.

Первое время поющие насекомые настолько мешали ему спать, что среди ночи он вскакивал с постели и открывал на них нелицензионную охоту. Музыкантов было много, а палач один, в конце концов пришлось смириться и привыкнуть спать под музыку. В такую хорошую погоду, как сегодня, сверчки пели даже на улице: вылезали из отдушин подполья на тротуар, где самозабвенно стрекотали на вечную тему любви.

В довершение ко всем этим оркестрам, квартетам, дуэтам и трио, под кроватью жил некий особенный сверчок, обладающий выдающимся противным голосом, близким к ультразвуку. Магницкий полагал, это их новоявленный Карузо.

Солист включался в общий хор не часто, обычно вечером, всегда из-под кровати, сразу же заглушая трелями многочисленных собратьев. Бесстрашный певчий абсолютно не реагировал на нервные удары пяткой по спинке, очевидно, воспринимая их в качестве «брависсимо», и за прошедшие полтора месяца перепортил новому хозяину своим неувядаемым искусством много крови. Однако следует отдать ему должное – ночами препротивный Карузо молчал.

Решение ещё раз попробовать изловить негодяя проникло в голову сразу же после стакана самогона из мухоморов. Не зря викинги так любили воодушевляться перед битвой подобными коктейлями.

Магницкий опустился на четвереньки в головах постели, откуда доносились неугомонные трели, осторожно извлёк плетёный рундучок, ржавый утюг, перевязанный пенькой пыльный комплект журнала «Юность». Сверчок трещал, хоть бы хны, делая редкие многозначительные перерывы. Виктор полез дальше в пыль, мрак и неизвестность, увидел допотопный чёрный телефон с длинным шнуром, потянул к себе за шнур, и тут вдруг телефон застрекотал голосом сверчка у него под носом, почти на уровне ультразвука.

Он снял трубку.

– Алло, пани Режина? Наконец-то, звоню, звоню каждый день и с утра, и вечером, уж подумала – не случилось ли чего?

– Это не пани Режина.

– А где Регина Казимировна?

– Умерла.

– Ах, матка боска, какая жалость. Когда? Видите ли, я её давняя знакомая, и мы…

– В ноябре прошлого года.

– В ноябре… вот ведь беда какая. Какая ужасная трагедия. Уму непостижимо. Вы, стало быть, родственник?

– Дальний…

– И как вас зовут?

– Виктор.

– Меня пани Марина.

– Очень приятно, пани Марина, – Магницкий поднялся с колен, выпрямился и выразительно шаркнул по голой половице.

– Вы родственник со стороны мамы пани Режины – Терезы?

– Нет со стороны папы, – возразил Виктор убеждённо с грустью в голосе, дабы покончить со скользкой темой раз и навсегда.

– Так значит вы из Пеньковских? – обрадовалась старушка. – Пан Виктор, я очень надеюсь, что вы посетите нашу польскую общину, будет хорошо, если в это воскресенье придёте в костёл.

– Я убеждённый атеист, пани Марина.

– Не всё сразу, молодой человек, и тем более не сразу всё. У нас здесь множество молодёжи, юных прелестных панночек, вас ждут до чрезвычайности интересные знакомства и приятное общение.

– Увы, бесповоротно женат.

– Это ещё лучше, приходите с женой. Кстати, для детей у нас открылась католическая гимназия. Дети у вас, пан Виктор, есть?

– Нет пани Марина, а с женой я не живу, хотя и не разведён.

– Ах, проказник! Но это свойственно современному поколению, а молодым людям было присуще всегда, не стоит винить себя одного. Ничего страшного, если брак заключён не пред богом, его легко расторгнуть при желании, даже если вы сочетались перед Всевышним и несчастливы, мы напишем просьбу папе, вы же знаете, он наш человек, поляк, неужели откажет?

– Нет, нет, брак обычный, в загсе.

– Так вот, пан Виктор, у нас есть очаровательные молодые девушки, ах, увидев их, ваше сердце встрепенётся для новой жизни.

– Хорошо, как-нибудь забегу, встрепенусь. Спасибо за приглашение, пани Марина, извиняюсь, ко мне, кажется, пришли.

При этих словах опустил трубку и поставил телефон на стол. Теперь ему ясно, отчего в почтовом ящике как-то оказалась квитанция за телефон. А он-то думал, ошиблись. Где же она? Вот, на буфете. Ага, здесь и номер указан. Надо срочно оплатить, пока не отрезали, сумма долга пока не слишком большая, но где взять денег? Извечный вопрос.

Настроение резко пошло вверх: теперь он обладатель не просто дома в центре города, но к тому же и с телефоном! Если бы продавцы знали про этот прибор под кроватью, несомненно, подняли бы стоимость миллиона на два-на три, и он не смог бы купить своё нынешнее жилище. Ай да пан Виктор, ай да сукин сын!

7. Лезь, сынок, там твоя законная жилплощадь

Утро как утро.

Вылил по ведру воды под уличные кусты черёмухи, калины, рябины и сирени. Все они прекрасно принялись, сирень даже пробно выпустила игрушечные соцветия.

Дождавшись, когда Тамара отмахает пёстрыми гетрами среди крапивы пируэты аэробики, стащил с чердака шезлонг, выбил несколькими меткими ударами пару килограммов пыли, после чего разлёгся на затхлой парусине, принимая солнечные ванны одну за другой.

Мечты о свободном творчестве не только сбылись, но превзошли самые смелые ожидания. Рядом чашка горячего чая, заваренного из листьев смородины, по фарфоровой тарелочке разложены в правильной геометрической форме сухарики из остатков жарковского хлеба.

Соседский дом бубнил что-то невнятное. Похоже, ночью там недурно повеселились, опустошив подпольную четверть, и в этот утренний час силы граждан были на исходе, но, как видно, не у всех.

Шум поднялся вдруг и сразу:

– Открой, мегера проклятая! – выкрикнул сын старухи Савраскиной Пётр, которого соседи звали просто Пьером, тоном человека сильно выпившего, но ещё могущего многое свершить. – Открой дверь сейчас же, не то хуже будет… Ну, смотри, довела ты меня, стерва!

Было слышно, как Пьер бьётся тщедушным испитым телом в дверь квартиры.

Разжевав сухарь, Магницкий поднялся, чтобы отыскать себе другое пристанище, где не были бы слышны эти щемящие душу звуки, сходные с мявканьем кошки, попавшей под тяжёлую хозяйскую ногу.

– Кончай шубутиться, Петро, – сказал кто-то спросонья, – опять ключицу сломаешь.

С дорожки, ведущей к малиннику, открывался вид на жену Савраскина Наталью, стоящую перед распахнутым окном второго этажа в позе воительницы со скрещёнными на груди руками. Весь её вид говорил о глубоком презрении к супругу и неверии в его физические способности.

Сама она была весьма невысокого роста, хрупкой женщиной лет тридцати пяти, с блёклым, одутловатым от пьянки лицом, растрёпанными волосами и цвета и вида гнилого сена.

Пьер так сильно ударился телом в привыкшую к подобным штурмам дверь, что застонал уже совсем трезво.

– Ну, всё, – сказал вдруг он голосом человека, решившегося на страшное преступление, – я тебя предупреждал, теперь пеняй на себя!

С этими словами перенёс лестницу от сарая к дому и полез вверх, вызвав своим поступком шумное одобрение соседей, которые открыли окна и с удовольствием наблюдали за ходом семейного единоборства.

– Не лезь, поганец, убью, – предупредила супруга хмуро. В её руке неожиданно возник топор.

В окне-двери слева от квартиры Савраскиных стоял бравый мужчина лет сорока, с холёным, чисто выбритым лицом, в малиновом атласном халате, из-под которого виднелась десантная тельняшка.

Он расчёсывал вьющиеся короткие кудри массажкой, одним глазом глядя в зеркальце, другим наблюдая за развитием событий. Согласно Тамариной аттестации звали его Василием, был он отставным армейским капитаном, сдававшим московскую наследственную квартиру в аренду. Столичный доход позволял ему жить в свое удовольствие нигде не работая, но меняя дам каждую неделю.

– Женщины, как власти, – недовольно высказался Василий, – обещают и не делают, – после чего сошел на пристроенный к окну-двери балкончик, к которому с земли карабкалась крутая лесенка из свежеструганных досок.

Наталья выглянула из окна в его сторону, погрозив орудием домашнего производства.

– Ну, ты, лицо московской национальности, погавкай мне ещё здесь!

Пьер бодро влез на первую перекладину и остановился передохнуть.

– Не посмеет, – быстро выкрикнула старуха Савраскина из форточки в лицо засомневавшемуся было Пьеру, – лезь, сынок, там твоя законная жилплощадь. Если что случится, не бойся, я её упеку, куда Макар телят не гонял! Нахлебается тюремной баланды, – старуха Савраскина причмокнула, – всласть! Лезь, не трусь!

Пьер отчаянно рванулся вверх, и когда его рыжая чёлка достигла подоконника, жена нанесла решительный удар топором в лоб. При полном онемении окружающих сын своей матери и муж жены мешком свалился наземь.

– Вот бы власти так, что обещали народу, то и делали, – резюмировал малиновый халат, прослеживая траекторию падения, однако при этом не слишком выходя наружу из своего «окна».

– Врача!

– Милицию!

Но всё перекрыло громкое: «Убила!» – вопль старухи Савраскиной, стремительно вылетевшей из дома. Она даже влезла по стопам сына на одну ступеньку лестницы, где только что сомневался Пьер, и Виктор увидел над забором её седую голову и малиновое лицо.

– Не лезьте, мамаша, и вас порешу, – бесстрастно произнесла сноха, медленно выговаривая каждое слово и не выпуская из рук топора, – с превеликим удовольствием!

Она думала, что видит сон, где можно делать всё что угодно с надоевшими родственниками.

Вой сирен раздался не скоро.

Милиционер пришёл сам, пешком, скорая приехала минут через двадцать. Пьера Савраскина в это время уже привели в чувство соседи, они же перевязали голову несчастного, от которой супружница смогла отрубить лишь небольшой кусочек скальпа.

Врачи забрали Пьера с собой на исследование в качестве феномена, не сменив геройской повязки. На виске проступило красное пятно, вид был залихватский, будто у красного командира. Время от времени он пытался запеть «Ты не вейся, чёрный ворон, над моёю головой». Соседи громкими выкриками из разных окон начали давать показания милиционеру, который монотонно твердил: «Спокойнее, граждане, спокойнее, всех опрошу в порядке следствия…».

Доска забора качнулась в сторону, пропуская в сад тамарину дочь Ирину, учащуюся железнодорожного техникума. Обычно Магницкий видел её загорающей на подоконнике второго этажа в откровенном купальнике, с книгой в руках. Сине-фиолетовые большие глаза на треугольном лице с маленьким подбородком выглядели не слишком взволнованными.

– Не дают отдохнуть, дурдом какой-то, ей-богу, я тут у вас часик позагораю на солнышке, ладно?

– Как там Пьер?

– Чего пьяному сделается? Он же лёгкий, как пушинка. Повисел на топоре, да вниз упал. Вот соседи, вот где дурак на дураке едет, дураком погоняет. Надоели до чёртиков, кончу техникум, ноги моей здесь не будет. О, кстати, у вас же две комнаты?

– Две комнаты и кухня, – расхвастался Магницкий.

– Пустите, дяденька, на квартиру. Не пью, не курю, деньги платить буду исправно, со стипендии.

– Не пущу.

– Почему? Мне уже девятнадцать лет, совершеннолетняя.

– Хочу один жить. Коллектив надоел.

– У вас, наверное, есть женщина, – обиделась Иринка, – она приходит к вам в темноте и уходит перед рассветом. Я знаю, это любовница. А кстати, она, случаем, не замужем?

– Нет, она приходит с утра пораньше, а уходит ровно через двадцать минут, напрыгавшись вволю, вот здесь, на полянке, и это, кстати говоря, твоя родная мамаша.

– Мамашка не считается.

– Мне пора на работу. Ты загорай, если хочешь, потом шезлонг спрячешь за тем углом дома, в крапиве.

– Ладно. Уберу, не сомневайтесь, – Иринка уселась. – Конечно, старуха, поди, какая-нибудь ходит, лет тридцати пяти, – и высунула язык.

8. Такие женщины всегда всем нужны

За тем самым компьютером, который Виктор мысленно уже выбрал себе для работы, сидел Саня Деревянкин, напряжённо моргая в экран.

Совсем как в старые времена, когда работал на ВЦ дни и ночи напролёт системным программистом.

– Саня, какими судьбами?

– Ой, и не говори.

Саня мог не говорить, про него Магницкому и без того известно многое. Встречаясь со знакомыми, люди первым делом обменивались информацией, чего новенького выкинул Саня, его знала добрая половина города, и если бы он был политическим деятелем, то не сходил бы с первых полос газет, легко выигрывая любые выборы.

Днями и ночами ему звонили за бесплатными консультациями, иногда воровали, как невесту, и увозили куда-нибудь в Академгородок, где учёные системщики не могли преодолеть очередной затык в UNIXе.

Потом на смену старым добрым машинам пришли настольные компьютеры, где системщику уже негде было развернуться. Ах, как Саня ругался на этот срам, на котором мог работать любой человек с улицы. Он так и остался знатоком RSXа и UNIXа. Когда Союз отменили, Саня ещё некоторое время работал то в одной конторе, то в другой, трудился даже на московскую фирму, обеспечивающую нефтепровод на Каспии, потом вдруг забрал семью и уехал в деревню, где, по слухам, стал простым кочегаром и скотником. А вот теперь снова здесь.

– Рад видеть тебя. Чем занимаемся?

– Так это… Ольга озадачила перевести базы данных для задач с СМ-ки на персоналку. Осталось часика полтора работы.

Под чёрными цыганскими глазами Сани чёрные круги, портрет довершает чёрная густая борода, многократно закрученная на палец и торчащая в разные стороны.

Часы показывают пятнадцать минут десятого, начальство задерживается.

– Сейчас всё получится, – произнёс Саня голосом заклинателя змей, – спорим на булочку с маслом?

– У тебя есть булочка?

– У меня нет. Но Ольга придёт и притащит пирожков или булочек. Могу поспорить на что угодно, что сейчас файлы наконец-то переформировались, – он выскочил из двери машинного зальчика с дискетой в руке и плюхнулся в кресло за компьютер. – Ну как, спорим?

– Спорим, – без особого энтузиазма согласился Магницкий.

Булочкой больше, булочкой меньше… и надо же хоть чем-то поддержать трудоголика.

– Блин-компот! Что за белиберда? Ни черта не понимаю, – дрожащими руками Деревянкин достал сигарету, сунул в рот.

– Шёл бы ты домой, пообедал, выспался. После ночи ничего не придумаешь – зациклился.

– Наоборот, сейчас нельзя прерывать процесс.

Откинувшись в кресле, Саня с интересом наблюдал люстру, где, по всей видимости, с ночи застряла парочка любопытных идей по поводу того, как от формата СМ-ки перейти на формат персоналок и перекачать с магнитных лент на дискетки злосчастную базу.

– Ах вот оно что, вот где собака зарыта! – дёрнул кассету и одним прыжком исчез в тёмном провале машинного зала, как рвущийся в бой десантник в самолётном люке, начихав на парашют.

– Где тут собака зарыта? – в комнату вошла Ольга, таща большой пакет.

– Там, – указал Виктор на дверь, за которой только что пропал системщик. – Вторые сутки не можем откопать. Гвардия погибает, но не сдаётся.

– Все здесь, работники, а я забежала по пути в сберкассу. Что-нибудь удалось сделать за ночь?

– Сейчас будет видно, – Деревянкин уже сурово зрил в экран. – Пока под большим вопросом, понимаешь, тут такая штука… ну, в общем, долго рассказывать…

– Давайте поставим чай? Виктор Фёдорович, принесите водички. Кстати, как у вас дела?

– Как всегда отлично.

В коридоре свет не горел, то ли решили сэкономить на электроэнергии, то ли на электрике, скорее, последнее. Приземистая фигура переходила от дверей к дверям, вглядываясь в таблички с названиями фирм.

Кого здесь выискивает жук Котомкин, могильщик малых ЭВМ?

– Не подскажете, где найти фирму «Информ-Бюро»?

– А зачем тебе, старый алкоголик, данная фирма?

– А… это ты. Как здесь?

– Не видишь? – Магницкий потряс чайником у приятеля перед носом. – Работаю.

– Это кстати. Мне нужна Ольга Дальская.

– Она всем нужна. Такие женщины всегда всем нужны, но не всем достаются.

– Кто-то ещё спрашивал?

– Просто валом прут с утра, и всем срочно директора подавай.

Котомкин пришёл в нетерпеливое движение, пытаясь почесать левое ухо правым плечом, лицо его отразило невыразимое страдание от невозможности таких в сущности простых вещей.

– Вот чёрт, как бы не перехватили, – буркнул он и заспешил в кабинет.

Ольга тотчас отвела Котомкина в маленький зальчик, где в темноте и прохладе под шум кондиционеров весело подмигивала лампочками морально устаревшая СМ-ка, не подозревающая о своей скорой кончине.

Для Виктора прояснилась причина явления Котомкина и того, зачем здесь днюет и ночует Саня, всё связано в один узелок. Оставшиеся задачи перебрасываются на персональные компьютеры, морально устаревшую машину списывают, золотоносные платы продаются Котомкину, который сбывает их по своим каналам братьям-армянам. Это небольшое Эльдорадо перестроечных времён, армянское Эльдорадо вкупе с котомкинским. Маленький бизнес маленькой страны. Но у Котомкина с Ольгой что-то не получилось, или, как говорил орденоносец «Дружбы народов» штандартенфюрер Штирлиц, что-то не срослось. Они вышли из машинного зала взаимно недовольные друг другом.

– Если надумаете, звоните, это реальная цена, – Котомкин затоптался на пороге, снова попытался достать левым плечом правое ухо, однако Ольга уже находилась возле Сани и смотрела только на экран.

– До свидания, – с нескрываемой горечью произнёс Котомкин, подозревая, что его обскакали конкуренты.

Возможно, и не без основания. Ольга не только красивая, но умная дама, к тому же с характером, на мякине её не проведёшь.

– До свидания, дружище, – произнёс сочувственно Виктор. – Да ты заходи просто такь, не забывай. А то оставайся чай пить.

Но тому надо было спешить в другое золотоносное место, не то и там обскачут конкуренты.

Саня даже не заметил гостя, бегал от СМ-ки к персоналке заполошенной курицей. Незажжённая сигарета по-прежнему торчала во рту. Виктор потихоньку формировал структуру базы данных. Написать простенький интерфейс, наполнить её информацией да начать настоящую работу, приносящую деньги. Идеальная жизнь близка, как никогда.

Ольга высказывала свои соображения Деревянкину, Саня мало внимал её советам, отмахивался. Вот затих на стуле, опять возведя глаза к потолку, как святая дева, которой только что обещано непорочное зачатие:

– Всё, братцы, если сейчас не пройдёт, пойду домой к детям, а то меня жена убьёт… Ура! Сформировалось, наконец. Ольга, проверяй.

Ольга подсела на стул рядом, они начали разбираться – сколько и каких записей очутилось в файлах.

Итак, чудо свершилось.

– Сегодня как знала, что у нас будет праздник по поводу счастливого переноса информации, принесла домашней наливки.

– Ух ты, здорово!

– Ещё пирожки, помидоры, масло и шпроты. Крендель с изюмом.

– Крендель? Это хорошо, – сказал Саня, – а с маслом ещё лучше. В деревне я к салу привык. Лук, сало, ржаной хлеб, ну, картошка варёная, больше ничего не надо, самогонка ещё, конечно. Правда, от самогонки мозги плавятся. Спирт в этом отношении много лучше, нет сивушных масел, сами понимаете.

Ольга накрыла стол бумагой, налила чай и сделала бутерброды.

– Мне покрепче, в кочегарке привык чифирить. Виктор, у тебя нет случайно пары миллионов, чтобы изобретение запатентовать?

– Совершенно случайно при себе нет. Инновации вообще не мой бизнес.

– Понятно. Есть идея программы-свёртки любой информации по геометрической прогрессии. Сначала очень быстро, в два раза, потом помедленнее, ещё в два раза, и так до нужного пользователю размера. Конвертация пространства во время. Идея простая, как… – Саня взглядом обследовал обеденный стол, – как варёное яйцо.

Магницкий следом за Ольгой тоже внимательно осмотрел стол. Никаких яиц, к сожалению, не обнаружилось.

– Идея лежит на поверхности, народ ходит вокруг, об неё запинается, поэтому хочу сначала запатентовать, а для этого требуется два миллиона.

– Понятно, но у меня, к сожалению, нет

– Да, сумма приличная. Тогда пойдём покурим.

– Не забудь, Саша, что тебе к семье пора, – напомнила Ольга.

– Помню, помню. Ещё чуть-чуть поговорим, и пойду. Куда же я от них денусь?

В мужской курилке они долго обсуждали свёртку информации.

– Слушай, – замялся под конец Деревянкин, – не в службу, а в дружбу, проводи до трамвайной остановки. Ночью крыша слегка поехала, чего-то ужасно боюсь переходить через дорогу. Уверен, что собьют.

– Хорошо, что сказал, идём.

Дорогу перешли на зелёный свет, но при этом их чуть не сбила свернувшая не по правилам машина. Саня многозначительно глянул на Магницкого, намекая, что предчувствием пренебрегать нельзя, сел в трамвай и уехал, Магницкий благополучно вернулся на рабочее место.

Разложив на столе бумажки с архитектурой базы данных, он шаг за шагом создавал её, чувствуя себя немножечко господом богом в день первый.

– Котомкин за платами от СМ-ки приходил?

Ольга кивнула и нахмурилась.

– Пусть мы в лежачем положении, но ещё не падаль. Предложил тридцать тысяч за грамм, да не он один занимается скупкой, сейчас надо позвонить ещё в два места, пусть придут, посмотрят и забирают. У тебя что-то получается?

– Продвигаемся понемногу.

Весь день у них гости, по делу и без оного. То люди в солидных пиджаках и галстуках, то чиновники – проверяющие, то бывшие сотрудники и сотрудницы забегают по старой памяти, но больше всего разносчиков всяческих товаров от расчёсок и заколок, мыла и колготок до гербалайфа, пищевых добавок и лотерей с многомиллионными выигрышами, чаще всего это тоже старые знакомые.

После обеда бывший электрик Андрей притащил огромную клетчатую сумку, набитую доверху, и на правах бывшего сослуживца развернул рекламную акцию для одежды пошива Ивановской фабрики, где работает его тётка.

Пиджаки, костюмы, платья – чего только не напихано в эту передвижную лавку. Выпив чайку, он с воодушевлением приступил к делу, начав со странного вида пиджака, уверяя, что вещица создана исключительно на чудесную фигуру директора, необыкновенно ей гармонирует, в общем, будет сидеть как влитая, радуя глаз окружающих. Ольга стеснённо посмеивалась и примерять согласилась не сразу:

– Да мне не подойдёт ничего, Андрюша, – оттолкнула свёрток, который, пыхтя и охая старой бабкой, тот вытащил из самой глубины сумки-склада.

– А кто тебя просит покупать? Разве мне нужны чьи-то деньги? Господи боже мой, да ты примерь только, примерь к лицу, а вдруг красиво? Это же чисто эстетическое удовольствие – примерять красивую одежду.

Ольга натянула косматый пиджак, похоже, сшитый из красного верблюжьего одеяла.

Виктор тактично отвернулся к экрану.

Андрюша пришёл в неимоверный восторг, чуть по полу не пополз, предлагая ей руку и сердце, чем здорово испортил настроение Магницкому, затем, получив отказ, принялся уверять, что любой нормальный мужчина на его месте сделал бы то же самое, потому что устоять нет никакой возможности, как только видишь даму в этом шикарном клубном пиджаке. Он призывал Виктора подтвердить его правоту, однако тот продолжил сосредоточенно трудиться. Вкус его, по мнению коробейника, окончательно и бесповоротно испорчен социалистическим реализмом.

Кончился импровизированный базар тем, что, прилично закусив, напившись чая и даже пропустив рюмочку из остатков наливки, но ничего никому не всучив, Андрюша собрал свои манатки, разбросанные по столам, ещё раз на прощание подбрасывая каждую в воздух, помяв, пошуршав, подсунув Ольге под нос, и только после этой процедуры спрятал товар в бездонном чреве сумы.