«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1

Прощай, Россия!

Немецкая оккупация Крыма продолжалась с 1 мая по 15 ноября 1918 г.

26 ноября 22 судна Средиземноморской эскадры союзников подошли к Севастополю, а в сам город вступили французские части.

Почти за три недели до этого, 7 ноября, командующий английскими войсками адмирал Тёртл нанес визит вдовствующей Императрице, сообщив Ей, что Король Георг V обезпечит эвакуацию Государыни.

Королева Мария, Джо Бойл и Принцесса Иляна в Биказе. Лето 1918 г.

Мария Феодоровна отказалась, заявив, что Она «никогда не сможет позволить Себе бежать таким вот образом».

Через некоторое время, 12 ноября пришел прибывший на румынском судне английский полковник Бойл – посланец Румынской

Королевы Марии, внучки Императора Александра II – с аналогичным предложением.

Джозеф Уайтсайд Бойл (1867–1923) – уроженец Вудстока (Канада), участник Великой войны.

Встречавшийся с ним 29 ноября 1918 г. П.Н. Милюков писал, что он «провел 18 месяцев в России, занимаясь продовольствием войск на Румынском фронте, а потом, при большевиках, в Петрограде и Москве. […] Рассказывает о своих разговорах с Коллонтай, Залкиндом, Троцким, Подвойским. […] Был в Ставке в вагоне, в момент убийства Духонина […]… Boyle показал нам целую тетрадку удостоверений, выданных ему большевиками, за подписями Иоффе, Дзержинского […], Муравьева […], Антонова»⁵.

В декабре 1917 г. содействовал возвращению в Румынию переданных во время войны в Россию Королевского архива и ценных бумаг. В феврале 1918 г. был посредником при заключении соглашения с большевиками по прекращению огня в Бессарабии. Вместе с английским разведчиком Джорджем Александером Хиллом (1892–1968) провел операцию по возвращению в Румынию находившихся в Кремле Королевской Короны и исторических сокровищ. В марте-апреле 1918 г. Бойл способствовал освобождению захваченных в Одессе в качестве заложников 50 высокопоставленных румынских подданных. В ноябре 1918 г. через Бессарабию он вывез в Румынию Великую Княгиню Марию Павловну младшую и ее супруга князя С.М. Путятина.

Описывая дальнейшие приключения полковника Бойла, П.Н. Милюков записывает далее в дневнике: «В конце в Одессе с Раковским; в Феодосии с большевиками; оттуда под видом обмена на русских пленных в Румынию. […] Теперь был в Ялте, беседовал со Стаалем о намерениях Великого Князя Николая Николаевича. […] Он привез письмо от Румынской Королевы. Устный ответ: благодарит и ответит письменно, когда будет возможность. Я, говорит Бойл, хотел разузнать взгляды Великого Князя и для этого сказал Стаалю свой взгляд: Россия должна иметь голову, чтобы восстановить порядок. Республика в России равносильна большевизму. Разница между между русским (я поправляю: умеренным социалистом) и большевиком – только та, что один говорит, а другой делает. […] России нужна Монархия, и Николай Николаевич – единственный человек, чтобы стать во главе. […] Отвечаю: прежде всего не надо спешить с Великим Князем Николаем Николаевичем. Надо признать правительство при Деникине, и Деникина – главнокомандующим. – Ему это, видимо, не нравится»⁶.

На Парижской мирной конференции 1919 г. при посредничестве Бойла Румыния получила от канадского правительства кредит в 25 миллионов долларов. Ему было присвоено звание «Спасителя Румынии». Особую благодарность выказывала ему Королева Мария.

На обороте снимка надпись: «Полковник Джо Бойл во время осмотра дворца [Императора] Николая после убийства. 1918 г.» Речь, видимо, идет об одной из Крымских резиденций

Судя по сохранившимся дневникам вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны и воспоминаниям Великой Княгини Марии Павловны, будучи в эмиграции, они не раз встречались с полковником Бойлом. Во время последнего визита (28 февраля/13 марта 1923 г.) к Императрице, рассказав «о двух своих последних поездках в Россию», он сказал, что если Ей «понадобится человек, которого нужно направить в Сибирь для выяснения достоверных данных» о Царской Семье, то он сделал бы это «с радостью». Месяц спустя Императрица занесла в дневник весть о неожиданной кончине полковника, произошедшей 1/14 апреля 1923 г. Хэмптон Хилле в Англии.

По словам П.Н. Милюкова, полковник вел дневник, судьба которого, к сожалению, неизвестна.

…А три дня спустя после полковника Бойла (15 ноября) вдовствующую Императрицу Марию Феодоровну посетил еще один англичанин – капитан Ройдз, командир военного корабля «Кентербери», передавший Ей приглашение Итальянского Короля Виктора-Эммануила (женатого на сестре черногорок) выехать в Рим.

Мария Феодоровна твердо стояла на своем. Зато Ее зять, Великий Князь Александр Михайлович просил английского адмирала помочь ему оставить Россию. Когда 9 декабря Ее дочь, Великая Княгиня Ксения Александровна, сообщила о «решительном настрое» своего мужа, Императрица записала в дневнике: «не верится». Однако 13 декабря Александр Михайлович вместе со старшим сыном Князем Андреем Александровичем и его женой Елизаветой Фабрициевной, урожденной Сассо, на которой тот недавно (12.6.1918) женился, всё же отплыли на английском крейсере «Форсайт». Правда на территорию Великобритании, к их великому сожалению, не пустили. Пришлось им удовольствоваться Францией.

Имение Великого Князя Георгия Михайловича Харакс, в котором пребывала вдовствующая Императрица Мария Феодоровна. Вдали виден храм Св. Равноапостольной Нины, в котором венчались князья Орловы

Начиная с 12 марта 1919 г. до обитателей Харакса со стоявших неподалеку британских кораблей стала приходить тревожная информация о том, что «ситуация складывается угрожающая». Дурные новости стекались из самых разных мест: Херсона, Николаева, Керчи. 6 апреля пришло известие о взятие красными Перекопа.

Линкор «Мальборо»

Еще в первых числах апреля 1919 г. в Севастополь прибыл линкор «Мальборо», капитан которого С.Д. Джонстон доставил Ее Величеству личное письмо от Английской Королевы Александры, в котором та просила сестру срочно покинуть Россию.

В конце концов, Мария Феодоровна, понимая, что приход красных подвергает опасности жизни собравшихся здесь Членов Императорской Фамилии, согласилась покинуть Крым, взяв, однако, с английских моряков слово, что те примут на борт всех русских, жизни которых угрожает опасность.

7 апреля, в день рождения дочери, Великой Княгини Ксении Александровны, Мария Феодоровна сделала такую запись в дневнике: «Человек предполагает, Бог располагает. […]… Пришел граф Менгден и передал от Николаши, что нам необходимо в 4 % прибыть в Дюльбер, чтобы оттуда перебраться на борт корабля».

Дворец Великого Князя Петра Николаевича в Дюльбере, в котором в конце 1918-го и начале 1919-го жили домочадцы его и брата Николая, включая князей Орловых

Однако, когда в условленное время обитатели Харакса достигли Дюльбера, дворец оказался пуст. Великие Князья Николаевичи и их спутники уже садились на «Мальборо», заняв там, по словам Императрицы, «все лучшие каюты».

В тот день линкор начал принимать на борт первых пассажиров, которых оказалось гораздо больше, чем сначала рассчитывали. Пришлось срочно освобождать еще 35 кают, устанавливая дополнительные койки. Капитан Джонстон уступил Государыне Марии Феодоровне собственную каюту и салон.

В половине шестого линкор снялся с якоря, взяв курс на Ялту, где заночевали, пробыв затем еще почти что четыре дня.

Пассажиров принимали вплоть до 11 марта, когда в девять утра корабль вышел в открытое море, унося на своем борту 44 Члена Императорской Фамилии, других знатных особ, а также их экономок, гувернанток, нянек и слуг.

И вовремя: буквально на следующий день в Ялту ворвались отряды Красной армии.

Линкор отплывал ранним утром, уходя – по просьбе вдовствующей Императрицы – последним среди других кораблей, увозивших русских пассажиров с родной земли, на которую возвратиться им не будет суждено уже никогда.

С Марией Феодоровной плыла Ее дочь, Великая Княгиня Ксения Александровна с сыновьями Федором, Никитой, Дмитрием, Ростиславом и Василием, родственные им князья Юсуповы, Великие Князья Николай и Петр Николаевичи с семьями и князьями Орловыми.

Мы, вспоминал князь Ф.Ф. Юсупов, «смотрели с палубы “Мальборо”, как исчезает крымский берег, последние пяди родной земли, которую пришлось… покинуть. Одна и та же тревога, одна и та же мысль мучила их: когда возвращенье?..

Памятный знак с надписью на русском и английском языках: «11 апреля 1919 года Ялтинский рейд покинул британский крейсер «Мальборо», навсегда увозя в изгнание оставшихся в живых Членов Императорской Семьи Романовых, среди них вдовствующую Императрицу Марию Федоровну», установленный 11 апреля 2009 г., в 90-летнюю годовщину этого исторического события

Луч солнца, прорвавшись в тучах, осветил на миг побережье, усеянное белыми точечками, в которых всяк пытался различить свое жилище, бросаемое, быть может, навеки. Очертания гор таяли. Вскоре все исчезло. Осталось вокруг безкрайнее море.

На борту броненосца народу была тьма. Пожилые пассажиры занимали каюты. Кто помоложе устраивались в гамаках, на диванах и прочих случайных ложах. Спали где придется, многие просто на полу.

С горем пополам разместились все. Корабельная жизнь скоро наладилась. Главным занятием стала еда. После долгого-долгого вынужденного поста мы вдруг почувствовали, как оголодали. Никогда еще английская кухня не казалось столь изысканной! А белого хлеба мы и вкус-то забыли! Трехразового питания едва ли хватало утолить голод. Ели мы постоянно. Наша прожорливость не на шутку перепугала капитана. И то сказать: в два-три дня исчезали месячные припасы.

Сыновья Великой Княгини Ксении Александровны на борту линкора «Мальборо»

Утром мы вставали чуть свет, чтобы постоять на поднятии флагов и выслушать английский и русский гимны. Потом голодной ордой бежали на завтрак – сытный английский breakfast. Позавтракав, гуляли на палубе, с нетерпением ожидая обеда. Пообедав, ложились соснуть до пятичасового чая. После чая до ужина – жить еще три часа. В ожидании слонялись по каютам или играли в карты.

В первый вечер молодежь собралась в коридоре. Расселись на баулах и саквояжах. По просьбе друзей я взял гитару и запел цыганские песни. Открылась дверь, из каюты вышла Императрица Мария Федоровна. Кивком она просила меня продолжать, села на чей-то чемодан и стала слушать. Глянув на нее, я увидел, что глаза ее полны слез».

На палубе линкора «Мальборо»

В 11 утра 12 апреля, в канун Вербного воскресения, линкор стал на якорь у Принцевых островов в Мраморном море.

«Впереди над Босфором, – читаем в мемуарах князя Ф.Ф. Юсупова, – сияло солнце в ослепительно синем небе. Позади – черные грозовые тучи опускались на горизонт, как завеса на прошлое.

У Принцевых островов нас обогнали другие корабли с крымскими беженцами, соотечественниками нашими и друзьями. Все они знали, что на “Мальборо”– вдовствующая Императрица, и, проплывая мимо нас, встали на палубе на колени и спели “Боже, Царя храни”.

Пока стояли в константинопольском порту, побывали в соборе Св. Софии».

 
Забудем сны. Не надо – так не надо
Ни Золотого Рога, ни Царьграда.
 
 
И моря мы с тобою не увидим…
Смолчим, и дум не выдадим друг другу,
И выйдем врозь в одну и ту же вьюгу^[5].
 

16 апреля, записала в свой дневник вдовствующая Императрица, «в последний раз позавтракали с дюльберцами, которые наконец-то покидают нас вместе со своим многочисленным окружением и отправляются в Италию на борту “Лорда Нельсона” с адмиралом Сеймуром. […] Мы видели, как “Лорд Нельсон” со всеми дюльберцами на борту снялся с якоря и взял курс на Геную».

Итальянской Королевой, напомним, была Елена – сестра черногорок.

Великие Князья Николай и Петр Николаевичи с их женами и окружениями на борту линкора «Лорд Нельсон». Апрель 1919 г.

Освободившиеся места заняли новые пассажиры – близкие знакомые Марии Феодоровны.

Всё же не все «дюльберцы» отправились в Италию. Среди тех, кто продолжал пользоваться гостеприимством вдовствующей Государыни, были княгиня Ольга Константиновна Орлова, ее невестка Надежда Петровна и сын Николай Владимiрович.

Княгиня Надежда Петровна Орлова на борту линкора «Мальборо»

«Надя Орлова, – оставила запись в своем дневнике под 16 апреля Мария Феодоровна, – с мужем и милым маленьким беби останется у нас». Годовалая княжна Ирина Николаевна была самым маленьким пассажиром английского линкора.

Князя Николая Владимiровича Орлова вдовствующая Императрица оценивала невысоко, называя в приватных записях «несимпатичным мужем».

Графиня Елизавета Александровна Лидерс (Людерс) – Веймарн – вторая жена Князя Владимiра Николаевича Орлова, с которой он обвенчался в 1920 г. после развода

Введенный не так давно в оборот документ (автобиография 1944 г.) позволяет говорить о некоторой (пусть и незначительной) роли князя Орлова младшего в эвакуации Членов Дома Романовых с полуострова.

Сразу же после прихода Добровольческой армии генерала А.И. Деникина в Крым Н.В. Орлов присоединился к ней, исполняя обязанности офицера-переводчика при Британском флоте в Черном море, которым командовал адмирал Калтроп. «Помогал, – пишет он, – британцам организовывать эвакуацию нескольких тысяч беженцев из Крыма на Мальту; среди них была вдовствующая Императрица Мария (сестра Английской королевы Александры), Великий Князь Николай и другие Члены Императорской Фамилии».

«Начиная с мая 1919 г., – сообщает он далее, – служил офицером связи между представителем Русской Белой Армии (генералом Щербачевым) и Британской военной миссией (бригадный генерал Spears), позднее был прикреплен к Верховному союзническому командованию (штаб генерала, позднее маршала Фоша)». Служил Николай Владимiрович до конца Белой борьбы в 1921 г., получив чин капитана.

Что касается князя Орлова старшего, то он к тому времени уже был за границей. В дневнике Марии Феодоровны под 11 марта есть запись, в которой Она сообщала о В.Н. Орлове, что тот «находится на пути во Францию, разумеется, вместе с мадам».

18 апреля рано утром в половине шестого «Мальборо», снявшись с якоря, взял курс на Мальту. 20 апреля, в самый день Пасхи, в половине пятого пополудни появились очертания острова.

После того, как пристали к берегу, на борт поднялся губернатор Мальты лорд Метьюен, чтобы засвидетельствовать почтение вдовствующей Императрице.

Дворец «Сан-Антуан» ныне является резиденцией Президента Мальты. В дальнейшем нашем повествовании мы пользуемся информацией из статьи Снежаны Бодиштяну «Мифы и легенды Мальты: Белая эмиграция на Мальте 1919»

На берег пассажиры сошли на следующий день. Военный оркестр на берегу исполнял Русский народный гимн.

Мария Феодоровна с дочерью и внуками, а также небольшой свитой расположились во дворце «Сан-Антуан».

По свидетельству очевидцев, Императрица Мария Феодоровна часто посещала расположенную во дворце Русскую часовню, с которой связано любопытное предание.

Вот как передавала его княжна Наталья Павловна Путятина (1902–1984), прибывшая на Мальту в 1919 г. вместе с братом, вышедшая здесь замуж и основавшая тут академию русского балета.

Связана легенда с дочерью Императора Александра II – Великой Княжной Марией Александровной, выданной замуж за сына Английской Королевы Виктории – Альфреда Герцога Эдинбургского. В качестве свадебного подарка она получила исполненное по специальному заказу драгоценное колье, состоявшее из 28 уникальных по величине крупных рубинов, усыпанных бриллиантами, и диадему.

В 1876 г., рассказывала Н.П. Путятина, Герцогиня Эдинбургская Мария после появления на Мальте ее дочери Виктории-Мелиты молилась о ее здравии и благополучии именно в этой дворцовой Русской часовне, спрятав там один из крупных рубинов. (Речь идет о Великой Княгине Виктории Феодоровне – внучке Императора Александра II.)

Прочие пассажиры «Мальборо» разместились в разных отелях и особняках Валлетты.

Вскоре на Мальту прибыли новые беженцы. По примерным оценкам их было около 800 человек. Пришлось губернатору спешно искать места для их размещения. Временным пристанищем для них стали бараки St. George’s, St. Andrew’s, Tigne и колледж St. Ignatius.

В дни Своего пребывания на острове вдовствующая Императрица ежедневно обходила Своих поданных, утешая и оказывая посильную помощь.

В Русской часовне после недавней реставрации

Перед отплытием 29 апреля на корабле «Лорд Нельсон» в Англию Мария Феодоровна попрощалась со своими спутниками по плаванию на «Мальборо», в том числе и с семьей князей Орловых, живших в то время в отеле «Империал» в Слиме.

Располагавшаяся рядом с Валлеттой, эта тихая рыбацкая деревушка уже в то время являлась одним из самых популярных курортов Средиземного моря, в которой располагались гостиницы, славившиеся своей фешенебельностью.

Одним из самых популярных мест на острове был ломбард, располагавшийся по адресу: 46, Monte di Pieta Buildings, Merchant's Street, Valletta.

Именно сюда бежавшие от ужасов революции русские люди снесли в 1919–1922 гг. многие фамильные ценности. Не были исключением семьи князей Юсуповых и Орловых.

Из этого мальтийского ломбарда многие уникальные шедевры ювелирного искусства попали затем на аукционы Кристи и Сотбис, пополнив частные европейские и заокеанские коллекции.

Лишь немногие из русских беженцев остались затем на Мальте. Большинство же продолжили свой нелегкий путь изгнанников.

Среди последних были и князья Орловы. Тем более, что им было, куда ехать…

Урало-сибирское следствие

Следователь Н.А. Соколов

Ну, а теперь оставим на время князей Орловых и перенесемся из Европы в Россию, к тому, кто еще не знал о том, что ему в самом скором времени предстоит этот путь, но до этого начнется дело всей его жизни – Царское дело.

10 января 1918 г. следователь по особо важным делам Пензенского Окружного суда Николай Алексеевич Соколов подал заявление с просьбой освободить его от службы в связи с ухудшением состояния здоровья.

Причина была в другом. По словам Роберта Вильтона, «в течение многих лет он служил судебным следователем в г. Пензе. Когда там воцарилась советская власть, он оставил свой дом, свою семью и ушел буквально пешком в Сибирь, не желая подчиниться, как он говорил, “предателям моей Родины”».

По свидетельству другого его будущего сотрудника, капитана П.П. Булыгина, Николай Алексеевич был хотя и молодым, но уже известным в своих кругах. «Он был назначен следователем по важнейшим делам при пензенском окружном суде министром юстиции Щегловитовым, который очень выдвигал его». То есть происходил из тех же «щегловитовских птенцов», что и сотрудник Генри Форда – Б.Л. Бразоль, что, несомненно, потом еще сыграет свою роль.

Н.А. Соколов в крестьянской одежде, в которой – через занятый красными Урал – он пробрался в Белую Сибирь. Фото из собрания М.К. Дитерихса

Десять дней спустя Н.А. Соколов покинул город – подальше от захвативших город большевиков. В Пензе, как пишут, осталась его жена, с которой впоследствии, по каким-то причинам, он так и не смог воссоединиться. Брак был венчанный со всеми вытекающими отсюда трудными последствиями.

(В Париж в 1920 г. Соколов приедет уже со второй женой, беременной его ребенком, о чем речь еще впереди.)

С тех пор у него уже никогда не будет собственного дома: снятые на время комнаты, железнодорожные вагоны, гостиницы, предоставленное временное жилье.

Будет жизнь на колесах, полностью посвященная единственному и самому главному, ибо, как он сформулировал сам: «Правда о смерти Царя – правда о страданиях России».

Путь Н.А. Соколову предстоял дальний да к тому же и непростой.

Роберт Вильтон: «Он переоделся в костюм крестьянина-оборванца и после долгих скитаний и полных всевозможных опасностей приключений, перейдя фронт, достиг, наконец, Сибири».

П.П. Булыгин: «В Омск Соколов пришел переодетым бродягой, что ему прекрасно удалось из-за его исключительного знания жизни и быта простонародья».

Источник этих знаний, давших следователю возможность не только совершить эту одиссею по красным тылам, но и впоследствии вести следствие по цареубийству, раскрыл в своей книге генерал М.К. Дитерихс:

«Окончив университет, как молодой юрист, он возвращается снова в народ и на этот раз проникает в другую среду народа – среду преступную, уголовную, порой жестокую до зверства. Но она не отталкивает его, не заставляет разлюбить свой народ; наоборот, как развитой, образованный, начитанный и идейный человек, он и тут находит место любви, ибо видит всегда основные причины, корень зла преступности в большинстве обследуемых им объектов – темноту и некультурность – и привязывается к народу еще больше по основному качеству русского человека – жалости.

Он приобретает способность разговаривать с преступником, добиваться от него правды, исповеди, признания; он беседует с ним, гуляет, живет, пьет чай, курит, и еще накануне упорствовавший уголовник, назавтра начинает говорить, рассказывать, увлекается, плачет даже иногда. Поразительно, что преступники, выводившиеся им на свет Божий, почти никогда не питали к нему чувства злобы; чаще всего их отношение к нему выражалось словами: “ловко он меня поймал”, с тоном удивления, а не злобы».

Другая фотография, сделанная тогда же (после путешествия по большевицким тылам) в одном из сибирских фотоателье

В той же книге генерала содержатся и более подробные сведения об этом переходе:

«Когда, бежав от большевиков из Пензы, он переоделся простым, бедным крестьянином, из него создался характернейший тип бродяги, босяка, хитровца из повестей Максима Горького. […]

Директор Екатеринбургского отделения Волжско-Камского банка Владимир Петрович Аничков (1871–1939)

Скрываясь во время своего бегства из Пензы от большевиков и направляясь к нашим линиям, в одной деревне он наткнулся на мужика, который года за три до этого был изобличен им в убийстве и ограблении своей жертвы. Мужик судился и был присужден к большому наказанию. Революция дала ему возможность вернуться к себе в разоренное за его отсутствие гнездо.

Он узнал Соколова, и Соколов узнал его. Кругом были красноармейцы. Мужик мог легко отомстить. Но он не сделал этого, взял к себе в избу, накормил и дал переночевать. А наутро, отправляя Соколова, принес ему старую, продранную шапку и подал со словами: “Одень эту, а то твоя хороша, догадаются”».

Живой рассказ самого Н.А. Соколова присутствует и на страницах мемуаров екатеринбуржца В.П. Аничкова, в доме которого он жил во время следствия:

«Про себя Соколов говорил, что пешком пробрался из Пензы, где служил следователем по особо важным делам, в Самару и на этом опасном пути чуть было не попался в руки к красным. Переодевшись крестьянином, он проходил какое-то село, в котором оказались красные войска. Узнав об этом, Соколов решил войти в первую попавшуюся избу. Изба, в которую его пустили, принадлежала зажиточному крестьянину, и он рассчитывал, что её хозяин не большевик. Расчёты оправдались: хозяин недружелюбно отзывался о Красной армии.

Генерал-лейтенант С.Н. Розанов

Соколов попросил дать ему самовар. Разговорившись с крестьянином дальше, этот мужик ему казался всё знакомее. Когда же бабы вышли из избы, хозяин, оставшись с Соколовым наедине, обратился к нему со следующими словами, от которых гостя бросило в пот:

– А ты что же, ваше высокоблагородие, меня-то не узнаёшь, что ли? Ведь я такой-то (он назвал свою фамилию). Ты же меня тогда допрашивал; по твоей милости я и в арестантские роты попал. Что, небось теперь узнал? Не бойся, ваше высокоблагородие, я тебя всё же не выдам, потому что, по правде сказать, ты тогда правильно поступил. А вторую тебе правду должен сказать, почему не выдам, – что уж больно сволочь эта красная рвань, что теперь в начальство лезет… А ты вот что, собирайся в путь. Да дай-ка я тебя научу, как в лапти обуваться следует, а то ты так онучи повязал, что сам себя с головой выдашь.

И он обул ему ноги.

Спасибо ему. После этой встречи с арестантом следователь так шёл, что, кажется, и на лошадях его не догнали бы.

– А какое интересное, по воспоминаниям, было это путешествие! – продолжал Соколов. – Дня через два в лесу я встретил девку и монашку и разговорился с ними. Вдруг вижу, что монашка мне отлично знакома. Ею оказалась некая Патрикеева, жена племянника богатого фабриканта Шатрова. […]

…Стало веселее идти, проводил я её до самого монастыря, в котором она думала укрыться от большевиков. Муж её находился в Петрограде и не мог до неё добраться».

«Последние 40 верст, – рассказывал Вильтон, – Соколов прошел с большим трудом, т. к. его ноги представляли собой сплошные раны».

«Верховному Правителю, – вспоминал П.П. Булыгин, – его рекомендовал генерал Розанов, знавший его по прежним временам, и адмирал Колчак ему доверяет».

Начальник штаба Верховного главнокомандующего всеми вооруженными силами Уфимской директории генерал Сергей Николаевич Розанов (1869–1937)^[6] и сам бежавший от красных, рекомендуя Н.А. Соколова министру юстиции, писал: «В последнее время пребывания его на территории советской власти стало положительно невозможным, и он почти одновременно со мною прорвался через фронт, пройдя расстояние он Пензы до Сызрани пешком под видом нищего».

Князь В.В. Голицы

По рассказам потомков генерала (человека неоднозначного, о чем у нас еще будет случай поговорить в своем месте), тот знал следователя еще по Пензе, когда в июле 1910 г. был назначен командиром расквартированного там 178-го Венденского пехотного полка, с которым в 1914-м вступил в войну. Сблизила же их охота, которую они вели в имении тещи С.Н. Розанова – баронессы фон Розен.

Знакомство это имело свое продолжение, о чем нам еще придется рассказать далее.

Другим поручителем Н.А. Соколова был полковник князь Владимiр Васильевич Голицын (1878–1919)^[7].

Князь был одним из тех, кто в конце июля 1918-го освободил от красных Екатеринбург, став первым командующим городским гарнизоном, инициировав своим приказом первое расследование убийства большевиками Царской Семьи.

19 октября 1918 г. Н.А. Соколов получил официальное назначение: товарищем прокурора Иркутского Окружного суда, а 5 ноября – следователем по особо важным делам Омского Окружного суда.

Объявление о взятии белыми Екатеринбурга

Обстановка, в которой – накануне передачи дела Н.А. Соколову – проводилось расследование цареубийства, была просто ужасающей.

Посетивший Ипатьевский дом профессор Томского университета Э.В. Диль был поражен: «Чья-то оставленная контора, двери настежь, всякий желающий мог приходить и видеть или слышать всё, что там происходило. Охраны, тайны или конспиративности я не заметил. […] Осмотр дома Ипатьева оставил во мне очень неприятный осадок. Охрана дома была далеко не на высоте. Часовые гуляли по всем комнатам; бывали случаи проникновения посторонних лиц в сад, расположенный около дома. […]

Караул чешских солдат у Ипатьевского дома. Зима 1918–1919 гг.

На мой вопрос, насколько подробно зафотографированы дом, сад и комнаты немедленно по овладении им белыми и в начале следствия, член суда Сергеев [ведший следствие. – С.Ф.] сообщил, что он не делал снимков…»

Обстоятельства, при которых передавалось дело, можно почерпнуть из книги Вильтона (сочетая русский перевод его книги и оригинальный русский текст, написанный им):

«Колчаковские министры, избранные из среды прежних сотрудников Директории, весьма мало интересовались вопросом Монархии и налагали на судебное следствие свой политический отпечаток. Министр юстиции, бывший петербургский адвокат, сосланный в Сибирь, оказывал давление на следствие. Он сам в этом признался письменно».

Министр юстиции Сергей Созонтович Старынкевич (1874–1933) с молодости был замешан в антиправительственных делах. Еще в студенческие годы он подвергался административным наказаниям: в 1896–1897 гг. за участие в демонстрации по случаю Ходынской трагедии, а в 1899 гг. – за членство в совете Союза объединенных землячеств. С 1905 г. он член партии эсеров, входил в ее военную организацию, участник Московского вооруженного восстания, после которого вынужден был бежать за границу. Пребывал сначала в Баварии, а потом в Швейцарии.

В 1907 г., перебравшись в Великое княжество Финляндское, организовывал там революционный офицерский союз и солдатские объединения, за что осенью 1907 г. был арестован, заключен в Петропавловскую крепость, а затем выслан в Восточную Сибирь. После февраля 1917 г. Старынкевич возобновил свою революционную деятельность, опираясь в том числе и на свое знакомство с А.Ф. Керенским.

Стоит ли при таком послужном списке удивляться тому, что Сергей Созонтович позволял себе проделывать, занимая пост министра юстиции.

«Чрезвычайно характерна та роль, – отмечает Вильтон, – которую играл Старынкевич по отношению к евреям в Екатеринбургском избиении [цареубийстве]. Как это ни странно, но Старынкевич категорически отвергал участие евреев в этом убийстве, несмотря на неопровержимые улики следствия. Это может быть удостоверено документально письмом секретаря Еврейского комитета [“Alliance Israelite”], который пишет о своем интервью со Старынкевичем следующее:

“Министр юстиции Старынкевич выдал мне удостоверение, в котором собственной рукой написал: «Удостоверяю, что, как по данным предварительного следствия, так и по другим, в числе привлеченных по делу убийства последнего Императора Николая II и Его Семьи нет ни одного человека еврейского происхождения»”.

Далее в том же письме говорится следующее:

“Я (секретарь еврейского комитета) задал министру (Старынкевичу) вопрос: «Как он объясняет тот факт, что генерал Нокс послал в Британское Военное министерство рапорт противоположного содержания?» Старынкевич объяснил, что русские военные круги энергично отстаивали свое убеждение, что убийство Царской Семьи – дело еврейских рук. С этим убеждением ему, Старынкевичу, пришлось бороться, и хотя данные предварительного следствия вполне выяснили полное отсутствие евреев, но военные круги настойчиво стояли на своем и заставили Министерство взять дело из рук члена Суда Сергеева и передать другому судебному следователю. Эта военная компания была так сильна, что Старынкевич был вынужден подчиниться. Но и новый судебный следователь Н.А. Соколов также не нашел участия евреев в этом деле”».

«“Военные”, – уточняет далее английский журналист, – о которых говорит Старынкевич, никто иной, как один генерал Дитерихс, в то время командовавший Уральским фронтом. Именно М.К. Дитерихс настаивал на передаче дела в другие руки. Адмирал Колчак, разделяя взгляды Дитерихса, дал ему особые полномочия (2/15 января 1919 года)».

Что же до сути дела, то она нашла свое отражение в представлении генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса Верховному Правителю А.В. Колчаку от 28 апреля 1919 г.