Читать книгу: «Ясон и Медея», страница 9

Грудой прибрежные камни сложив, алтарь хранителю общему, Фебу соорудили, прозваньем Эмбасию, Береголюбцу. Ветви оливы сухой возложили поверх алтаря, к которому двух быков уж пригнали из стада волопасы Ясона, молча приказу его повинуясь. С ячменем для жертв наготове Ясон, не замедлив начал молиться, воззвав к Аполлону, отчему богу:

– Внемли, владыка Парнаса! В Дельфах недавно ты обещал мне, когда я спросил, удачен ли будет путь мой, божественным стать нам покровителем и вождем: не ты ли истинный этого виновник похода? В добром здравии нас и «Арго» вперед поведи же ты туда и обратно в родную Элладу, а после сколько нас домой возвратится, столько и будет новых круторогих быков, под ярмом не ходивших, тебе в дивную жертву. Дары обещаю я для тебя принести несметные на Делос и в Дельфы. Ныне приди к нам, Дальновержец, и здесь прими нашу жертву! Мы ее приносим за спуск нашего корабля тебе в благодарность. Дай мне, владыка прославленного дельфийского храма, удачно поднять причалы в час добрый по твоему разуменью! Пусть ветер нам подует попутный! С ним легко поплывем мы вперед по спокойному морю.

Молвил так Эсонид русокудрый и вместе с молитвой ячмень заветный подбросил. Двое героев – Геракл с тоже могучим Анкеем – к закланью двух белобоких быков подвели. Мощный Геракл с размаха в лоб кулаком поразил одного, и тот, рухнув, в землю рогами воткнулся. Медной секирой ударил Анкей второго быка по шее громадной, – рядом с первым упал другой с перерубленной шеей единым ударом.

Быстро товарищи быков закололи, толстые шкуры содрали, мясо на части разъяли, священные бедра сложили и, вместе все собрав воедино, покрыли распластанным жиром в два слоя. Дров сухих, наколов, стали жечь, а Ясон совершал возлиянье обильное чистым вином. Искрами сыпля, пламя от жертв к небесам поднималось, и благовонный дым взвивался в багровом сиянье на прозрачные эфирные выси.

Тотчас предсказатель Идмон, искусный гадатель по птицам, ни от кого не таясь, вдохновенно изрек Летоида волю:

– Внемлите мне! Я внемлю божественный голос. Вам почти всем суждено от великих богов и дано обратно вернуться вместе с руном золотым. Беспредельным будет грядущее бремя; там, как и здесь, суждено идущим нам испытанья.

Тут Идмон сморщился, как от боли, но, взяв себя в руки, спокойно продолжил:

– Мне же горькой долей придется велением бога где-то вдали умереть в пределах земли Азиатской. Были известны мне беды мои уже раньше по птицам. Участь моя такова! Я отчизну оставил затем, чтобы можно мне было вступить на корабль и затем прославиться дома.

Еще прорицатель повторил, что уже было известно:

– Феб предоставит Эсониду везти на «Арго» больших два треножника медных, и в той стране, где он оставит треножник, от подступивших врагов никаких разрушений не будет.

Так Идмон говорил и, пророчеству вняв, веселились герои: каждый считал, что домой он вернется и этому радовался, словно ребенок. Лишь Идмона участь у некоторых понятную скорбь вызывала.

Уж солнце устойчивый день миновало, светлые пашни вновь покрылись длинной тенью прибрежных утесов, сумрак вечерний спешил сменить уходящее солнце.

Той порой они все, насыпав на бреге песчаном густо листву, возлегли по порядку близ моря седого. Яства пред ними обильные с чудным вином появились, кравчие черпали щедро вино и кружки меж всеми носили. Пили герои много, и шумно вразброд меж собою болтали. Юность часто ведет себя так, когда на пирах выпивает. Радостно все веселились, но не было дерзкому своеволию места.

Дерзкий Идас ободряет Ясона

Лишь один Эсонид, старательно свое скрывая волнение, полный тревоги лежал, печальному мужу подобно, и это подметив, юный Идас Афареид упрекнул его голосом звонким и зычным:

– Эй, друг Эсонид! Что за тяжкую думу в душе обращаешь? Нам поведай о ней! Как будто тебя страх подавляет, подступая к самому сердцу? Страх пугает только трусливых. Хоть я и молод, но мое копье и лук уже увенчаны славой, и сам Зевс нам не больше поможет, чем этот лук и это копье. Не бойся ничего, удача в бою помчится за нами, коль Ид идет за тобою, будь нам хоть противником бог. Таким меня из Арены ты с собою берешь борцом себе на подмогу.

 Идас Афареид, рожденный Ареной, имел божественного отца Посейдона. Он был женат на красавице Марпессе, дочери царя Плеврона Евена. Марпессой до этого хотел обладать сам Аполлон Дальновержец, но Идас похитил её на колеснице пышноколесной, запряженной крылатыми конями, одолженными ему на время чадолюбивым родителем Посейдоном. Евен и Аполлон сначала вместе преследовали Идаса, но Евен, не сумев его догнать, бросился в соименную ему реку, а Аполлон на колеснице, запряженной белыми лебедями с Пактола, настиг бегущих в Мессении. Дерзкий Идас стал сражаться с богом, и лук свой напряг против него, но Зевс, проявив справедливость (или уступил просьбе чадолюбивого брата Энносигея), развел их, предоставив Марпессе выбор. Дева была не только красивая, но и предусмотрительная (или просто влюбленная) и предпочла смертного героя из опасения, что лучезарный бог, чуждый смерти и старости покинет её, когда молодость и красота ее начнут увядать.

Сейчас этот Ид, руками обеими кубок тяжелый держа пред собою, начал медленно пить большими глотками, не смешав с водою вино. Вином оросились губы и щеки в темном пушке. Кругом зашумели все разом.

Поднялся гадатель Идмон, не любивший дерзкого Ида за то, что сражаться нечестиво посмел с его великим отцом, и в лицо ему молвил:

– О безумец! До срока беду ты себе замышляешь. Крепкое, видно, вино на беду тебе наглое сердце раздувает в груди, нечестиво презирать богов побуждая?

Ид Афареид в ответ заливается звонким смехом и, ему, вызывающе подмигнув, ответил дерзостной речью:

– Ну-ка скорей возвести и мне своим прорицанием скорую гибель, но подумай перед тем, как сказать, избегнешь ли здравым рук моих, если тебя уличат в пророчестве лживом?!

В гневе закончил он речь, и ссора меж ними уже закипела, но товарищи окриком громким обоих смирили.

Не дал им воли и руководитель Ясон, быстро попросив Орфея опять взять кифару. Великий певец взял левой рукою формингу свою и запел он о том, как некогда суша, небо и море, между собой единую форму являя на диво, в пагубной распре затем двинулись врозь друг от друга. И как в горнем Эфире всегда постоянное место астры имеют, и как пути серебристой Луны неизменны и яркого Солнца. Как были созданы горы и с шумом текущие реки с нимфами и речными богами, и все остальное живое родилось.

Кончил песню Орфей, и форминга дивноголосая смолкла устало. Смолк и он, но сидели все, головами поникнув. Слух еще у всех был охвачен чарами звуков. Пропетая певцом божественным песня всех осенила таким наслажденьем. Встали недолго спустя, и развели возлиянье для Зевса, чтобы им залить алтарный огонь, как ведется. И умиротворенно все улеглись и благодатному сну предались в ожиданье рассвета.

Идас перед тем, как отдаться в объятья Морфея, под влиянием песни Орфея, к Идмону подошел и, протянув ему руку, назвал его добрым товарищем, с которым он, не задумываясь, на любой подвиг пойдет.

Афиней рассказывает, что в Магнесии справляются "Гетеридии", посвященные, правда, не гетерам, но учрежденные по совершенно другой причине, о которой Гегесандр пишет в своих "Записках": Празднество Гетеридии справляют магнесийцы. Они рассказывают, что Ясон, сын Эсона, собирая в поход аргонавтов, первым принес жертвы Зевсу-Гетеру (товарищескому) и назвал празднество Гетеридиями.

Отплытие аргонавтов

Когда, засверкав очами ясными, богиня зари Эос своим лучезарным розовым взором окинула крутые лесистые вершины Пелиона, и по брегам зашумели утренним ветром гонимые пенные волны, первым Тифий поднялся. Товарищей он тут же начал бодро будить: им предстояло впервые вступить на быстроходный «Арго» и быстро наладить крепкие сосновые весла, а потом и с парусами необычными разбираться.

Тут загудел Пелионский «Арго» и весь залив Пагасийский – время пришло кораблю в далекий путь отправляться. В среднюю часть киля Афина-Паллада сама поместила доску чудесную ту, что взяла из говорящего додонского дуба. Писатели до сих пор спорят: в какое место дивного корабля, изготовленного по ее замыслам, Афина поместила этот дуб томарийский. Одни говорят, что священный вековой дуб был не под водой в киле, а в корме над водой, ибо шелестом своих листьев он передавал мореходам волю богов, царящих в небе высоком. Другие же уверяют, что доска из додонского дуба была вставлена Афиной Палладой в высокий нос корабля, прямо под ее изваянием.

Чтобы товарищи быстрее вставали, звонкую песнь затянул под кифару Орфей. Запел он о том, как сначала огромный змей Офион и с ним жена его первозданная древняя Океанида Эвринома над снежным Олимпом изначально владыками были. Офион, боролся с Кроносом врукопашную, подобно тому, как Евринома дралась с Реей. Под натиском всесокрушающей силы Офион Крону сдался с Реей, супругой его, и в Тартар был низвергнут огромнейший змей, и в волнах моря исчезла первобытная Океанида. Пел божественный певец, как Крон, Титан хитроумный и Великая мать самых главных богов Рея средь блаженных древних Титанов царили. Зевс еще маленьким был, пока, разумея по-детски, он жил в пещере Диктейской. Киклопы-великаны, земли порожденье, не собирались еще укреплять его силу перуном, громом и молнией, принесшими Зевсу грозную славу. Для первых, рожденных всеобщей праматерью Геи людей, живших во времена Крона, этот век был поистине золотым.

 Друг за другом взойдя, на палубу встали, взбодренные песней, герои, как им раньше жребий велел грести по порядку. Каждый из них к своему веслу уселся спокойно.  На середине (там были самые длинные и тяжелые весла) Анкей и могучая сила Геракла воссели, и возле Геракла дубина из дикой оливы лежала, и гнулось упруго прочное днище «Арго» под ногами героя могучего.

Вот убрали канаты, вот вино возливать стали чистое в винночерное море.

Ясон же с застывшими слезами свои голубые красивые очи с великим трудом отвел от родимой отчизны.

Все остальные, подобно тем, кто ведет хороводы, славя лучезарного Феба в Дельфах священных или в Делосе, давшем Лето приют, под формингу, вокруг алтаря в едином круженье в такт ногами проворными землю стремительно топчут, – так и они под кифару Орфея веслами били моря воду тугую.

Кругом же волны плескались и белесой пеной плевались, а здесь и там бежали темные струи, страшно кипя и вихрем бушуя. Под силой мужей многомощных стремительно понесся дивный корабль вперед, словно птица морская над волнами и под солнечным светом сверкали, как светлое пламя, снасти его, а за ним непрерывно белели пенные дорожки – валы, словно заметная глазу тропинка на широком поле лазурном.

Цицерон в трактате «О природе богов» говорит, что пастух, увидев, чудесный корабль аргонавтов, испуганно и изумленно произнес: такая движется громада на берег моря с грохотом и шумом неистовым. Пред ней валы бегут, водовороты от ее напора

крутятся, устремленные вперед. На лоно вод бросается она, и море брызгами с шипеньем диким ее встречает. Любой подумал бы – оторванная туча грозовая скатилась в волны иль с горы высокой, валун ветрами буйными снесен, иль столкновеньем яростных бурунов

ком шаровидный создан водяной. Боюсь на землю ополчилось море, а то, пожалуй, сам Тритон трезубцем, подводные пещеры выметая, под шум разорванного моря и трубный голос его раковины воздвиг скалистую громаду до небес.

В день тот все блаженные боги Олимпа смотрели вниз с огромным интересом с мощных высот прозрачного Эфира. Смотрели они и на чудный корабль, и на сонм мужей боговидных, тех героев, что на край света отплывали тогда. А на горных вершинах в это самое время нимфы Пелейские в страхе виду тому изумлялись, глядя, как на творенье Афины великой Итонской, так и на героев самих, сотрясающих весла руками.

Добродетельная Гера в тайне от всех, (и от самой себя тоже), любовалась юным Ясоном, гордо стоящем на высоком носу «Арго», расправив плечи и, запрокинув пышные русые кудри назад.

Диодор Сицилийский говорит, что, отплыв из Иолка и миновав Афон и Самофракию, аргонавты попали в бурю и причалили в Троаде у Сигея. Сойдя с корабля, они увидели на берегу девушку, закованную в цепи – это была дочь царя Лаомедонта Гесиона. Посейдон, воздвигнувший стены вокруг Трои, разгневался на царя Лаомедонта за обман с оплатой за сделанную работу и наслал из моря на его страну чудовище. Появляясь внезапно, чудовище похищало тех, кто находился на побережье или возделывал землю в приморской области. Оракул возгласил, что Посейдон разгневан, а гнев его прекратится тогда, когда троянцы, выбрав по жребию кого-то из своих детей, добровольно отдадут его на съедение чудовищу. Вся троянская молодежь была подвергнута жестокому испытанию, и жребий пал на царскую дочь Гесиону. Сойдя вместе с аргонавтами на берег, Геракл узнал от Гесионы о ее злоключении, избавил девушку от оков, отвел в город и предложил царю убить чудовище за оговоренное вознаграждение. Лаомедонт принял предложение Геракла и пообещал подарить в знак благодарности неукротимых кобылиц, полученных от Зевса его дедом Тросом за похищенного отрока Ганимеда…

Геракл, конечно, убил морское чудовище, и Диодор все рассказал правильно за исключением того, что все это случилось не во время короткого плаванья сына Зевса и Алкмены с аргонавтами, а во время его возвращения из страны амазонок с поясом Ипполиты. Поэтому описанный Диодором случай не имеет отношения к плаванью аргонавтов за золотым руном.

Пловцы посещают Хирона [33]

Когда священный рассвет, поднявшись из струй мировой реки Океана, отпер широкие востока врата, сладостный свет розоперстая Эос принесла на землю и море к людям, для смерти рожденным и на Олимп к блаженным богам. Тотчас же скалы крутые открылись взору плывущих, склон Пелиона лесистый и берег песчаный, овеянный постоянно дующим ветром.

На берегу Хирон, сын Океаниды Филиры и первого коронованного правителя бессмертных богов Титана Крона, вблизи волны седовласой конские копыта мочил. Узрев в утренней дымке «Арго», рукою могучей привет мудрый кентавр послал мореходам, их провожая в дальний поход и счастливо желая вернуться. Затем ярый кентавр неспешно вернулся к пещере своей, где у ее входа на высоком пригорке его супруга стояла, в руках поднимая Ахилла, сына Пелея, чтобы мог корабль отца увидеть ребенок.

Увидев сквозь исчезающий туман очертанье пещеры Хирона, слово такое друзьям молвил Пелей, наездник искусный:

– Видите друзья, вон там ущелье меж скал каменистых? Скрыто в дубраве тенистой оно; там мудрый Хирон обитает в дикой пещере своей, вгрызшейся в гору Пелион. Он – справедливости страж и умелый целитель недугов. Феба кифару нередко берет он рукою искусной иль на форминге играет, на звонком изделье Гермеса, и поучает соседей, решенья свои возвещая. Справедливостью он превосходит всех кентавров, живущих в Фолое и в Пинда отрогах. Здесь мой единственный сын моей супругой среброногой Фетидой отдан на воспитанье Хирону; держа малютку в объятьях, мать принесла наше чадо в леса горы Пелионской. Любит детей Хирон, воспитатель разумный, а Харикло, супруга его, любит их нянчить. Нынче горит мое сердце нестерпимым желанием милого сына увидеть. Давайте ж причалим и шаг наш быстрый направим, друзья, к пещере скорей и посмотрим, как мой сынок там живет и каким обучается нравам.

Не ясно почему Пелей сказал, что его сына Ахилла отнесла к Хирону Фетида, ведь это он сам вместе со своим слепым другом Фениксом принес маленького сына в пещеру на Пелионе после того, как цветоокая богиня Нереида в гневе удалилась в море из-за того, что он не дал ей закончить закаливание над огнем сына младенца.

Услышав речь Эакида, Ясон покачал головой и, хоть и не очень охотно, но все же дал Тифию знак к берегу быстро причалить. Обе руки положив на кормило, сдержал его Тифий и приказал, чтоб гребцы разрезали волну потихоньку. К берегу быстро причалив, с обоих бортов корабельных сбросили крепкие сходни в спокойные воды залива. Герои- минийцы работу прервали и, выйдя на берег, шаги свои быстро направили к неказистому видом, но удобному для жизни жилищу Хирона.

Ростом огромный кентавр поджидал их, лежа на подстилке простой, положенной прямо на землю, кентавр отдыхал и конским копытом крепко уперся в скалу, протянув свои мощные ноги. Тут же Пелея сынок и Фетиды стоял недалеко; лирой он начал учиться владеть и этим радовал мудрое сердце Хирона.

Завидев гостей – царей знаменитых, «Дикое чудо» одарил всех своей знаменитой дружелюбной улыбкой и приветствовал пловцов поцелуем воздушным и трапезу начал готовить; налил он меда в амфоры, мягкое ложе из душистого сена постлал и свежей листвой с деревьев засыпал. Всех возлечь пригласил; на простой циновке плетеной большого размера, разложил готовые куски мяса кабана, быстроногого оленя и всевозможной дичи пернатой, чаши наполнил разведенным искрометным вином – на вкус оно сладостней меда казалось.

После, когда все желудки насытили пищей обильной, с рукоплесканьями стали Орфея умолять, чтоб сейчас же песню он спел под кифару, с Хироном вступив в состязанье. Но божественный певец не послушался их – стыдом он был сильным охвачен: много моложе он был, не хотел он со старцем тягаться. Только Филиры и Крона сын двуприродный сам упросил его и едва не заставил в пенье померяться силами с ним – неохотно ему уступил сын Аполлона.

Орфей соревнуется с Хироном в игре на кифаре [33]

Первым ударил кентавр по струнам пектидой прекрасной, взяв ее из ручонок Ахилла. В своей песне поведал мудрый Хирон о сраженье жестоком кентавров, суровых душою: как их лапифы на праздник, себе на беду, пригласили, как даже против Геракла кентавры сражались упорно возле Фолои, упившись вином, свои силы удвоив.

Кончил он и после него заиграл и Орфей на звонкой форминге. Слаще медовой струи полилась из уст его волшебная песня. Хаос древнейший сперва он прославил напевом суровым; как созидались стихии, поведал, и неба пределы, широкая грудь необъятной земли и морей глубоких пучина. Был первозданный Эрос им воспет, кто мудрым решеньем все порожденья земли отделил одно от другого, чтобы потом неизбежно опять притянуть. Орфей спел и о том, как после хитроумного Крона с сердцем жестоким царствовать стал над богами блаженными Зевс Громовержец. И о Бримо́ (гневная, ужасающая) – Эринии яростной, и о Вакхе гроздолюбивом поведал, о споре 150 Гигантов с богами на прожженных Фдегрейских полях, и о рожденье нескольких поколений людей слабосильных.

Песня Орфея летела, достигая верхушек дубравы. Вдруг, от корней оторвавшись, дубы к нему поспешили, скалы откликнулись дивным гулом; звери лесные, заслышав песню, возле пещеры теснились и словно застыли, молча внимая. Птицы носились, кружась над загоном и хлевом Хирона, гнезда свои позабыв, напрягая усталые крылья. Видя все это, дивился мудрый кентавр; как ребенок он громко хлопал в ладоши, что силы хватало, и бил о землю могучим задним копытом.

Кормчий Тифис по знаку Ясона, однако, велел поскорей возвращаться всем на корабль; и, ему покоряясь, Орфей неохотно песню окончил.

С мест своих все вскочили и быстро надели доспехи. Только наездник Пелей, держа ребенка в объятьях, нежно его целовал в головку и в светлые очи, и улыбался сквозь слезы скупые, Ахилл же смеялся беспечно. Тогда еще маленький Ахилл носил имя Пиррисий (Ледяной), но вскоре Хирон даст ему имя Ахилл (безгубый) потому, что у него во время закаливания были обожжены губы и на всю жизнь остались, как нииточки, очень тонкими.

Орфею на прощанье мудрый кентавр поднес своими руками в дар леопардовую шкуру – подарок, почетный для гостя.

Стали спускаться все вниз и оглянувшись, вдруг увидали, что вещий старец Хирон стоял на утесе высоком, мощные руки воздев, он молился, ко всем богам обращаясь, чтобы минийцам они даровали великую славу и защитили юных героев от опасностей грозных. Берега Пелиона скоро достигнув, взошли на корабль все, и уселся каждый на место свое; поудобней приладивши весла. Дружно ударили все по волнам – и уже удаляться начал от них Пелион. Над широкой пучиной морскою белесая пена взлетела лохмотьями, кипя, и волны кругом буруном забелели.

Лишь когда обогнули герои берег залива, то сразу высокую мачту в гнездо они вставили прямо и укрепили канатами, с двух сторон натянув их, два паруса с нее спустили и на верхушке связали. Быстрый ветер на паруса тут же алчно напал дыханием свежим. Они же канаты прочно со всех сторон закрепили за гладкие скобы и спокойно неслись вокруг Тисейского длинного мыса.

Орфей же опять начал петь для них под формингу звонкую песню про заступницу всех кораблей в бушующем море, достославную родом своим Артемиду. Она ведь, скалы морские храня, бережет и землю славного Иолка, в котором были лучшие хоровые площадки в Элладе. Меж тем рыбы морские (дельфины), очарованные звуками лиры и божественным пеньем Орфея, из подводных глубин поспешая, прыгали, малые и большие, по влажной зыбкой дороге, словно за пастырем сельским несметные овцы и козы следом поспешают во хлев, вдоволь насытившись свежей травою, он же идет впереди, играя на звонкой свирели.