– Что же, – произнес он, – возможно, мы с тобой и прогуляемся. Да-да, ты тоже пойдешь, не тряси головой. Во-первых, я не знаю, куда идти. А во-вторых, кто-то же должен принести воду, ну и прочие трофеи, если что-то найдем в их тачке.

Цент зашел в дом, предупредил Машку, что они ненадолго отлучатся, взял пистолет и обрез, а так же небольшой запас патронов, и вновь появился на крыльце.

– Ну, очкарик, веди, – повелел он. – Но учти – если ты все это придумал, если нет никаких трупов и никакой тачки, то обратно я вернусь один. А ты останешься. Навеки. Возле церкви, говоришь, кладбище? Там-то я тебя, дружок, и прикопаю.

7

Автомобиль они заметили издалека – тот темно-синим пятном выделялся на фоне желтой луговой травы и голубого неба.

– Надо же, – удивился Цент, – ты не соврал.

– Все остальное, что я рассказал, тоже является правдой, – заверил его Владик. – И то существо у родника….

– Владик, прекращай. Мы это уже обсудили. Не пытайся впарить мне свои нездоровые галлюцинации. Тебе нужен хороший психиатр, он бы навел порядок в твоей голове. Научил бы отличать действительность от фантазий.

Владик насупился, взбешенный тем, что изверг из девяностых упорно отказывается верить в правдивость его слов. А ведь от этого зависело многое, в том числе и их жизни. Что будет, если чудовище, виденное им у родника, явится по их души грядущей ночью?

Не дойдя до машины, они наткнулись на первый труп. Этот был молодой мужчина с разгрызенным горлом. Цент присел перед ним на корточки, и внимательно изучил рану.

– Тут поработали зубами, – сказал он. – Это сделал зомби.

– Но он ведь не съеден, – возразил Владик. – А зомби едят людей.

– Не всегда. Так, где второе тело?

Перед трупом женщины Цент просидел чуть дольше, задумчиво разглядывая след от когтей на ее шее. Затем перекатил тело на спину, и осмотрел с другой стороны. Там никаких ран не оказалось.

– Это тоже работа зомби, – вынес заключение Цент.

– Разве у зомби бывают когти? – усомнился Владик.

– Бывают. Ногтей-то они не стригут.

Затем они сунулись в автомобиль, и уж ему-то Цент уделил гораздо больше времени, чем двум покойникам. Обнаруженная в багажнике спортивная сумка, набитая консервами, привела его в восторг, а когда он отыскал две бутылки отличного коньяка, то понял – прогулка была не напрасной.

Пока Цент мародерствовал, Владик стоял столбом и с возрастающим страхом смотрел в сторону кладбища, над которым, как зловещая башня, возвышалась старая колокольня. Пусть Цент и не верил ему, но сам Владик знал правду. Страшную правду. Какое-то чудовище обитало здесь, и приходило оно оттуда, со стороны разрушенной церкви. Там находилось его жуткое логово.

Цент закончил сбор трофеев, которых набралось две большие сумки, и, закурив, присоединился к Владику.

– Что ты там высматриваешь? – спросил бывший рэкетир.

– Оно живет там, – дрогнувшим голосом произнес Владик.

– Кто?

– Чудовище.

– Опять ты за свое? Владик, прекращай. Не накручивай себя. Это добром не кончится. Тебя от таких думок однажды удар хватит. И кто, после этого, будет стирать мои носки?

– Оно там, – повторил Владик, и по его коже проскакал эскадрон мурашек.

– Экий ты твердолобый, – посетовал Цент. – Ну, так и быть. Только ради чистоты моих носков.

И он направился в сторону кладбищенской ограды. Затем остановился, обернулся, и спросил:

– Ты идешь?

– Туда? – простонал Владик.

– Да, Владик, туда. Сейчас ты сам убедишься, что никого тут нет. Давай же, смелее. Не заставляй принуждать тебя силой и побоями.

До ограды Владик кое-как дошел, но напротив нее остановился, будто упершись в невидимую преграду. Что-то не пускало его туда. Некая мистическая сила, или банальная трусость. Судя по всему, дело было в трусости, потом что Цент спокойно вошел на территорию кладбища сквозь широкий пролом в ограде.

– А местечко-то тут неплохое, – заметил он, любуясь взросшим над старыми могилами лесом. – Живописное. Сюда только на пикники и выезжать.

Пикник на кладбище. Это звучало как название для фильма ужасов, в конце которого всех героев съели заживо.

– Очкарик, идем уже, – усмехнулся Цент, глядя на бледную физиономию Владика и его сильно трясущиеся руки. – Не будь ребенком.

Преодолевая сопротивление трусости, Владик медленно вошел на кладбище. С ним ничего не случилось, но радоваться он не спешил. Сойдет ли ему с рук вторжение в обитель монстра? Не стоит ли ему теперь ждать ответного визита? Например – этой ночью.

– Там, – сказал он, указав направление трясущейся рукой.

– Что это? – спросил Цент, разглядев какое-то строение, частично скрытое деревьями.

– Склеп, – тихо ответил Владик, очень надеясь, что Цент туда не пойдет. Но именно туда он и пошел. Более того, пошел сам, да еще и его с собой потащил.

Выглядел склеп без претензий. Это было очень старое кирпичное сооружение, некогда покрытое слоем штукатурки. Но большая часть штукатурки давно осыпалась, обнажив кладку. Цент с Владиком обошли склеп по кругу, и вновь оказались перед массивными железными дверьми. На тех не было ни замка, ни ручки, сам метал, некогда покрашенный, покрылся толстым слоем ржавчины.

Цент предпринял попытку проникнуть внутрь, но двери не поддались. У Владика возникла дикая мысль, что те заперты изнутри. Заперты кем-то, кто там, внутри, и находился.

– Заварены, что ли? – удивился Цент, так и не сумев открыть двери. – Да и черт с ними. Все равно там нет ни шашлыка, ни голых баб. А другого нам и не надо.

Оставив склеп в покое, они отправились бродить по кладбищу, любуясь старыми могилами, на большинстве которых уже невозможно было прочесть ни одной надписи. Владику было страшно находиться здесь, хотя жуткого взгляда он пока не чувствовал, а вот Цент, чем дольше длилась экскурсия, тем больше восторгался данным местом.

– Уголок покоя и тишины, – заметил он. – Я бы мог построить здесь дом и жить в нем до конца дней. Ну, если бы кто-нибудь подтаскивал мне консервы и пиво.

– Здесь? На кладбище? – простонал Владик.

– Сейчас весь мир одно больше кладбище. Тут, по крайней мере, мертвые тихо лежат в земле, а не бродят по улицам и не пытаются меня покусать.

Они дошли до здания церкви, которое оказалось в крайне плачевном состоянии. Глядя на постройку вблизи, Владик удивился, как это колокольня до сих пор не рухнула под напором ветра. Вид она имела ужасный: в стенах зияли дыры, крыша давно обвалилась. Повсюду валялся битый красный кирпич, который, почему-то, не заинтересовал никого из местных. То ли люди тут жили глубоко набожные, не считавшие возможным добывать строительные материалы из старой церкви, то ли что-то иное удерживало их от мародерства. Страх, к примеру. Страх перед чем-то, что обитало здесь. Аборигены знали об этом существе, или хотя бы догадывались, вот и обходили старую церковь большим кругом.

– Внутрь, пожалуй, не полезем, – сказал Цент, разглядывая руины. Тут Владик был согласен со своим спутником. В церковь им действительно не следовало соваться, поскольку та выглядела столь плачевно, что могла рухнуть в любой момент.

– Ну, убедился? – спросил у Владика бывший рэкетир.

– В чем?

– В том, что нет здесь ничего страшного. И нестрашного тоже. Здесь вообще ничего нет. А тех двоих загрыз приблудный зомби. Проходил мимо, загрыз, и пошел своей дорогой.

Еще недавно Владик придерживался иного мнения. Он был убежден, что старая церковь и примыкающее к ней кладбище являются обителью некой злобной сущности. И доказательств тому было немало. Он лично ощущал присутствие этой сущности, он видел ее, пусть и не сумел рассмотреть подробно, налицо были жертвы этой сущности – два человека лежали по ту сторону кладбищенской ограды. Все сходилось одно к одному. Чудовище реально, оно обитает здесь, и оно опасно.

Но вот он немного погулял с Центом по кладбищу, и его непоколебимая вера в существование некого неведомого монстра вновь дала трещину. Они бродили вокруг церкви, обозревали могилы, и с ними ничего не случилось. Но как же так? Если это место является обителью монстра, сам бог велел ему напасть на заглянувшую в гости добычу. А этого, тем не менее, почему-то не происходит.

– Ты, очкарик, излишне мнительный, – заверил его Цент. – Воображаешь себе всякие ужасы, а потом начинаешь видеть их наяву. Я тебе уже сто раз говорил – думай о чем-нибудь хорошем, поддерживай позитивный настрой, и жизнь сразу же заиграет яркими красками. А ты что делаешь?

– Что?

– Да все наоборот. Вечно мрачный, угрюмый, и думы у тебя такие же. Вот о чем ты сейчас думаешь?

Владик ответил честно:

– О том, что чудовище может сейчас следить за нами.

– Вот, что я говорил! Опять у тебя в голове какие-то чудовища. Ты о чем-нибудь другом думать пытался?

Владик пытался. Раньше. До конца света. А после оного, о чем бы он ни начинал думать, неизменно скатывался в жуть и депрессию. Даже мысли о своих любимых компьютерных играх не приносили ему радости. Стоило вспомнить, что он никогда больше не сможет сходить в рейд своим шаманом, сразу такая тоска наваливалась, что возникало желание наложить на себя руки.

– Думай о хорошем, – посоветовал Цент.

– В моей жизни ничего хорошего не осталось, – посетовал Владик.

– Это ты зря, – осуждающе произнес Цент. – Хочешь, я докажу тебе, что это не так?

Владик осторожно кивнул. Ничего хорошего он от Цента не ждал, но вдруг произойдет-таки чудо, и изверг хоть раз в жизни сделает доброе дело.

– Вот смотри, – заговорил Цент, – сейчас я схожу к той тачке, заберу оттуда ремни безопасности, и ими привяжу тебя к вон тому дереву.

И указал на дубок, мимо которого они проходили.

– Привяжу, – продолжил Цент, – и оставлю здесь на ночь. Как тебе такое?

От ужаса Владик едва не упал в обморок. Он ждал от Цента чего угодно, но не такого.

– Не надо! – зарыдал он, падая пред мучителем на колени. – Прошу, только не это! Я этого не переживу!

Цент немного полюбовался унижением Владика, после чего великодушно изрек:

– Так и быть, не стану этого делать. Ну, ты счастлив?

– Да! – вскричал Владик. И это была чистая правда. Он пребывал в полном восторге. Цент не станет привязывать его к дереву, и оставлять здесь на ночь, на растерзание темным силам. Как же это прекрасно!

– Ну, вот видишь, – усмехнулся Цент, – а ты говорил, что в твоей жизни нет ничего хорошего. Теперь есть.

Осчастливив Владика до слез, Цент побрел к входу с кладбища. Прогулка ему наскучила. Хотелось вернуться в дом и основательно позавтракать трофейной тушенкой.

Сумки с добытой в чужой машине провизией тащить, разумеется, выпало Владику. И не только их. Когда миновали ложбину, ему пришлось навьючить на себя еще и фляги с водой. Цент, впрочем, тоже не шел порожняком – нес дробовик и алюминиевый ковшик. Владик семенил рядом с ним, надрываясь под тяжестью груза.

– Думаю, завтра мы отсюда свалим, – сказал Цент, когда они почти достигли своего временного пристанища. – Засиделись здесь. Хочется перемен.

Это была прекрасная новость, которая воодушевила Владика. Если завтра они навсегда покинут эту деревню, ему не придется больше трястись от страха перед неведомым чудовищем, и не важно, реальное оно или вымышленное.

Оставалось пережить всего одну ночь.

8

К вечеру они приняли окончательное решение, что завтра поутру снимаются с насиженного места. Машка, как и Цент, полностью поправилась. Лежать в кровати ей надоело, и она весь день бродила по двору, греясь на солнышке. Цент проверил их автомобиль, и убедился в том, что тот исправен и готов к путешествию.

– Завтра проснемся, позавтракаем, и двинем отсюда, – вещал Цент, мощно наворачивая приготовленный на ужин суп. Суп сегодня готовил он сам, не доверив криворукому Владику это ответственное дело. И блюдо получилось отменным. А все потому, что готовил с душой. Так же некоторую роль в обретении высоких вкусовых качеств похлебки сыграл тот факт, что повар засыпал в кастрюлю содержимое не двух, а пяти банок тушенки. С учетом трофеев, добытых в машине убитых у церкви людей, они могли позволить себе некоторую расточительность.

– Вот суп так суп! – нахваливал Цент собственное творчество. – Это не те помои, коими нас потчевал Владик.

– Да, хороший суп, – поддержала его Машка, погружая ложку в свою глубокую, наполненную до краев, тарелку.

Владик тоже был бы рад разразиться похвалой в адрес блюда и его создателя, но его в число дегустаторов не включили. Пока все ели суп с тушенкой, в котором мяса было больше, чем воды, и заедали оный сухариками, он давился ненавистным луком. Цент и в его адрес расщедрился – выдал вместо обычных трех головок целых пять, а затем, явив феноменальную доброту, даровал Владику несколько сухих хлебных корок с легким налетом темно-зеленой плесени.

– Плесень, она весь что? – спросил он, и сам же ответил. – Она грибок. А грибы, это же чистый протеин. Ох, балую я тебя, Владик. Не заслуживаешь ты таких шикарных кушаний.

Владик придерживался аналогичного мнения. Он таких ужасных кушаний ничем не заслужил. Он же, в конце концов, не Гитлер.

После вкусного супа Цент и Машка пили крепкий сладкий чай с трофейными конфетами. Владику, в качестве десерта, досталась головка чеснока. Просто чеснок Владик еще как-то смог бы перенести, но Цент взял и посыпал его сахарком, ведь десерт же, все-таки, а не просто так. Сладкий чеснок оказался настолько отвратительным, что программиста едва не вывернуло наизнанку.

После ужина все долго сидели на крыльце, наслаждаясь теплым летним вечером, и долго спорили на тему того, куда им следует поехать. Машка предлагала направиться в Европу. Прежде она там не бывала, и ей казалось, что если у нее и есть шанс встретить большую и чистую любовь, то только там. Помимо личного интереса она приводила и вполне разумный довод в пользу европейского пути – климат там был несравнимо мягче, чем на родимой сторонушке, и зимовать, соответственно, на чужбине было бы легче.

Цент возражал ей, сообщая, что европейский путь не для них. Он подумывал двинуть на юг, где не просто мягкий климат, а вообще не бывает зимы. И еду там искать не надо – витамины растут на каждом дереве круглый год, рви и суй их в рот. Он в красках описал коллективу, как они будут плавать на яхте по теплому морю, кушать бананы, загорать на солнышке и наслаждаться жизнью.

– А если Владик будет плохо себя вести, мы привяжем его за ногу канатом, и бросим за борт, – закончил излагать Цент. – Акулы начнут гнаться за ним, он станет плакать, кричать, захлебываться…. То-то будет весело.

Владик понял одно – куда бы они ни направились, ему там хорошо не будет. Пока рядом Цент, ни на что хорошее ему рассчитывать не приходилось.

Так и не определившись с планами на будущее, Цент с Машкой выпили еще по три кружки чая, доели все сладости, и расползлись по своим апартаментам. Решили лечь пораньше, чтобы завтра проснуться чуть свет, бодрыми, отдохнувшими, и готовыми к дальним странствиям.

Владик какое-то время лежал в постели и при свете крошечного фонарика листал книжку комиксов, которую нашел в одном из магазинов, а потом старательно прятал от Цента. Но дело это ему быстро наскучило. К тому же комиксы напоминали ему о прошлых временах, о прежнем мире, что погиб навсегда. Глядя на веселые картинки, Владик с невольной тоской вспоминал все то, чего он лишился из-за зомби-апокалипсиса. А затем вспоминал, что лишившись всего, он, фактически, ничего не приобрел. Цент чувствовал себя после конца света как дома, даже Машка уже вжилась в новые реалии. А он как страдал прежде, так и продолжал страдать. Найдет ли он когда-нибудь свое место в новом мире? И есть ли оно, это место?

Выключив фонарик, Владик спрятал комиксы под подушку, прикрыл глаза и быстро заснул. Он полагал, что проснется уже утром, когда настанет время собираться в дорогу, но на деле все вышло иначе. Потому что сон его, вполне спокойный, без привычных кошмаров, оборвался гораздо раньше, чем он планировал.

Пробудившись и открыв глаза, Владик в первое мгновение очень сильно удивился, поскольку вокруг него царила тьма. Он повернул голову, и бросил взгляд на зашторенное окно. За ним царила темень. Все указывало на то, что сейчас глубокая ночь, и рассветом даже не пахнет. Быстро включив фонарик, Владик глянул на часы, и лишь убедился в этом. Те показывали два часа ночи.

Выключив фонарик, он вновь откинулся на подушку, пытаясь понять, что заставило его проснуться в столь странный час. Обычно, если его не мучали кошмары и не будил Цент, требуя чаю или поправить подушку, он спал хорошо. Прислушавшись к ощущениям своего организма, Владик выяснил, что и тот здесь не виноват – ему не хотелось ни пить, ни отлить.

Напрашивался неутешительный вывод – его нервная система расшаталась окончательно. Бесконечные психологические травмы не прошли даром, и теперь, в довесок ко всем его прочим бедам, добавилась еще и бессонница.

Владик прикрыл глаза и попытался вновь заснуть. Но сон не шел. В душу программиста медленно поползло нарастающее беспокойство. А что, если это не нервы? Что, если пробудиться его заставила обострившаяся интуиция? Не она ли зафиксировала какую-то опасность, и вырвала его из состояния сна?

Владик быстро достал фонарик, включил его и осветил свою комнатушку. Кроме него самого в ней, разумеется, никого не было. Выключив свет, он затаил дыхание и прислушался. Из своих покоев похрапывал Цент, как-то непривычно тихо. Обычно он храпел, так храпел, будто нарочно пытаясь исторгнуть из себя наиболее громкий звук. Машку Владик не услышал, но та никогда и не имела склонности к храпу. Никаких иных звуков его слух не зафиксировал.

Но это уже не имело значения, потому что в голову неудержимо полезли мрачные мысли. Ему вспомнилось все – и жуткое ощущение чужого взгляда возле кладбища, и зловещая фигура у родника, и убитые неведомым существом люди. Владик понял, что теперь он точно не сможет уснуть. Страхи доконают его. Скорее бы утро. Скорее бы они убрались из этой проклятой деревни.

Он лежал во тьме, натянув одеяло до самых глаз. Лежал, а сам думал о старой церкви, и кладбище при ней. И о склепе, который Цент не сумел открыть. Что скрывалось в том страшном сооружении? Могло ли оно быть обителью кошмарного чудовища? И если да, тогда как местные жители до зомби-апокалипсиса выносили такого чудовищного соседа?

А вдруг неведомое зло не беспокоило их? Вдруг оно находилось в спящем состоянии? И пробудилось, когда грянул зомби-апокалипсис.

У Владика от страха застучали зубы, и он вцепился пальцами в край одеяла, будто то было надежной защитой от всяческих чудовищ. В этот момент он нисколько не сомневался в том, что неведомое чудовище реально. И в том, что оно может пожаловать в гости, он тоже вполне себе верил.

Ему захотелось встать и сходить к входной двери, дабы лишний раз убедится, что та запрета на все засовы и цепи. Захотеться-то захотелось, но он не пошел. Было слишком страшно. Для этого пришлось бы выбраться из-под надежного защитного одеяла. К тому же его взяли сомнения, сможет ли обычная деревянная дверь удержать существо из склепа. Наверняка этот монстр невероятно силен, и сумеет выбить ее одним ударом. Или, все того хуже, и неведомое нечто способно проходить сквозь двери. А если так, оно может быть уже внутри дома!

Владик едва не заплакал от ужаса и отчаяния. Он едва не бросился к Центу или к Машке, и не полез к ним в кровати, потому что оставаться одному в зловещей тьме стало просто невыносимо. Конечно, спутники не одобрят его поведения. Машка, скорее всего, решит, что Владик пытается покуситься на ее женские прелести, и поднимет шум. А Цент ничего решать не будет. Он просто убьет его, не просыпаясь, и только потом станет выяснять, что случилось. Нет, его спутники были не теми людьми, у которых следовало искать моральную поддержку. Владик понял, что сражаться со своими страхами ему придется в одиночку.

И какое-то время ему это почти удавалось. До тех пор, пока страх его не перешел на новый уровень. Случилось это, когда он вдруг четко расслышал какой-то звук. Тот, как будто, донесся снаружи, со двора. Владик напрягся, изо всех сил стараясь не закричать. Притом боялся он не того, что разбудит Цента и огребет от того ночных побоев. Нет, это его не пугало. Он куда сильнее боялся выдать себя этим криком. Указать монстру свое точное местоположение.

Звук повторился, и в этот раз Владику стало ясно, что доносится он со стороны крыльца. Там, снаружи, перед входной дверью, что-то было. Возможно, какой-то приблудный зомби, и в этом случае беспокоиться не следовало. А возможно, что нечто иное. Существо из склепа, к примеру.

Дальше стало совсем страшно. Раздался негромкий, но жуткий звук, от которого у Владика перехватило дыхание. Что-то острое скреблось по деревянной поверхности двери. Что-то, могущее быть, к примеру, длинными когтями, которые располосовали шею одной из жертв возле кладбища. Звук тянулся в одной тональности, словно когти, впившись в тело двери, чертили в нем длинные борозды. Затем прервался, и все стихло. Ну, не совсем все. Тишину нарушал зубовный грохот – Владик так яростно лязгал челюстями, что едва не откусил себе язык.

Затем он услышал еще один звук – теперь уже прямо за стенкой, возле которой стояла его кровать. Там, снаружи, что-то звякнуло. Владик вспомнил, что в этом месте на заборе висели старые стеклянные банки.

Кипящий пот брызнул из него, как вода из губки. Он все понял – существо из склепа учуяло его. Возможно, оно не умеет ходить сквозь стены, но разве нет иного способа добраться до намеченной жертвы?

О, такой способ был. Окно! Небольшое окно, которое Владик самолично укрепил, прибив к раме две толстые доски. Но остановят ли они монстра? Возможно, и остановили бы, не будь он таким лентяем. Потому что, прибивая доски, Владик воспользовался не теми огромными гвоздями, какие ему советовал Цент, а выбрал гвоздики поменьше, ведь их было гораздо легче забивать. Да, легче забивать. Но и выдергивать их легче.

Чудовище, крадущееся снаружи, будто прочло его мысли. Не успел Владик подумать про окно, как услышал жуткий звук, будто сразу несколько острых гвоздей медленно поползли по стеклу, оставляя в нем неглубокие борозды. От этого мерзкого скрипа у программиста скрутило живот. Чтобы не закричать, Владик впился зубами в край одеяла. Он лежал, боясь дышать, и еще больше боясь повернуть голову и посмотреть в сторону окна. Потому что боялся того, что мог увидеть. Например, как кошмарная рука лезет внутрь, поворачивает ручки, распахивает окно, а затем в его комнату змеей вползает черное тело с белым как мел лицом. И вот оно уже неслышно идет к его постели, вытянув вперед руки с длинными скрюченными пальцами, и каждый из пальцев увенчан острым, как игла, когтем.

Владик резко дернулся, и зубами вырвал из своего одеяла солидный клок. Сердце его бешено колотилось, постельное белье было сырым от пота. Он попытался дотянуться до фонарика, потому что наивно верил, что свет защитит его от порождений мрака, но тело страдальца оцепенело от ужаса.

А кошерный звук, меж тем, повторился. Вновь острые когти медленно поползли по стеклу, и Владику, которому только что совсем не хотелось в туалет, резко и мощно приспичило на всех фронтах. Скованный ужасам, он лежал в мокрой от пота постели, неистово трясся и мечтал только об одном – каким-то чудом дожить до рассвета.

Скрип когтей по стеклу вскоре прекратился, и какое-то время не происходило ничего. Чуть живой от страха Владик робко понадеялся, что на сегодня ужасы закончились, но тут он всем телом почувствовал холод. Жуткий, могильный холод, которым повеяло на него от стены. И Владик представил себе, представил так, будто видел все это наяву – чудовище стояло там, за стеной, отделенное от него перегородкой из бревен и штукатурки. До него было не более метра. Стояло, и обдавало его своим ледяным дыханием. Дыханием смерти.

Владик, с великим трудом преодолевая трусливый паралич, стал медленно отползать по постели от стены, которая, как ему казалось, уже покрылась инеем. А холод продолжал накатывать на него волнами, проникая под одеяло, под кожу, добираясь до самого сердца, и сковывая его гибельным льдом. Владик отползал и отползал, и в какой-то момент кровать кончилась. Он грохнулся с нее, отбив себе зад, вскочил на ноги, схватил и быстро включил фонарик. Его свет выхватил из тьмы икону, висящую в углу под потолком. Владик снял образ с гвоздика и, прижав к груди, прикрылся им, как щитом. Попытался забубнить молитву, но внезапно выяснил, что не знает ни одной. Что-то там было про отца, и, кажется, про сына, и, если он не ошибался, про какого-то духа. Владик решил не рисковать, и не гневить Всевышнего отсебятиной. А духов вообще упоминать не стоило, ибо те бывают разные, в том числе и нечистые. Мало ему, разве, одного монстра, не хватало накликать и других.

Прижимая икону к груди, Владик присел на корточки у стены. Могильного холода он больше не чувствовал, но подходить к своей кровати боялся. Осторожно глянул в окно, но снаружи по-прежнему царила глубокая ночь. И до спасительного рассвета было еще очень далеко.