Автомобиль перекатывался с кочки на кочку, медленно ползя по бездорожью. Андрей, вцепившись руками в баранку, не отрываясь, смотрел сквозь лобовое стекло.

Техника у них была что надо – настоящий вездеход. Андрей очень тщательно подошел к выбору автомобиля, и эта тщательность вполне окупилась. За те два месяца, которые они владели этим чудо-вездеходом, он не подвел их ни разу, вывозя из глубоких луж, непролазной грязи и коварного песка.

– Все хорошо, – ответил Андрей. – Просто высматриваю место для ночевки.

– А чем тебе конкретно это не угодило? – спросила Света, и указала пальцем вниз.

– Предлагаешь встать посреди поля?

– Я не понимаю, зачем ты вообще свернул с дороги.

Андрей стиснул зубы и мысленно сосчитал до десяти. Ругаться на ночь глядя не хотелось, а все к тому и шло.

– Я свернул с дороги, потому что на ней опасно, – спокойным голосом объяснил Андрей. – Ты же и сама это прекрасно знаешь. Останавливаться на дороге нельзя.

– Если верить карте, тут где-то должна быть деревня, – сообщила Света.

– Ты предлагаешь сунуться в нее ночью?

Прозвучало это слишком резко, и Андрей, замолчав, решил про себя, что больше не будет поддерживать разговор, уверенно идущий к ссоре. Ссорились они не часто, но уж если ссорились, то на все деньги, а после по нескольку дней старательно дулись друг на друга.

– Если застрянем, это будет твоя вина, так и знай, – сообщила ему Света, и отвернулась, как бы давая тем самым понять, что ответная реплика ее не интересует. Та и не прозвучала. Андрей решил не отступаться от своей тактики, и молчать в тряпочку. Лучше оставить последнее слово за подругой, чем полночи выяснять отношения, что будет сопровождаться криками, рыданиями, угрозами и прочими бурными проявлениями.

Он уже хотел остановить автомобиль, благо они прилично отдалились от дороги, но тут увидел в свете фар заросли кустарника. А сквозь них просматривалось нечто, напоминающее старую кованую ограду. Что это могло быть? Они все-таки налетели на деревню? Если так, следовало немедленно уносить ноги, пока здешние мертвецы, привлеченные светом фар и шумом двигателя, не подтянулись на поздний ужин.

– Что это такое? – вслух помыслил Андрей.

– Ты о чем? – спросила Света.

Она тоже посмотрела вперед, и увидела ограду. А затем деревья, встающие стеной за оградой.

– Я выйду, гляну, что там, – сказал Андрей, взяв с заднего сиденья фонарик.

– Может, просто поедем отсюда? – предложила Света, с тревогой поглядывая в окно.

– Я быстро.

Андрей проверил пистолет, затем включил фонарик, дабы убедиться в том, что в нем не сели батарейки. Он направил луч света наружу сквозь боковое окно. Ничего опасного там не было.

– Не отходи далеко от машины, – попросила Света. – Мне здесь не нравится. Не понимаю, зачем мы заехали в эту глухомань.

Андрей открыл дверь и выбрался наружу. Постоял, прислушиваясь, и водя по сторонам фонариком. Вокруг него было голое поле, поросшее высокой, выгоревшей на солнце, травой. Затем он посмотрел на ограду, освещенную фарами автомобиля. Отсюда невозможно было понять, что это. И Андрей медленно побрел в ее сторону.

Света следила за ним из салона автомобиля. И чем дальше, тем больше ей здесь не нравилось. Когда Андрей отдалился от машины на два десятка шагов, она решила, что с нее хватит, и собралась окликнуть его. Ее буквально бесила склонность Андрея выискивать приключения на свой зад. И ладно бы только на свой. Искал он один, а зады страдали у них обоих.

Тут что-то зашуршало под ее ногой, и Света, опустив взгляд, увидела обертку от шоколадки, что валялась на резиновом коврике. Сама она не имела привычки превращать их автомобиль, который одновременно являлся и домом, в мусорную корзину. Подняв бумажку и скомкав ее в ладони, она решила еще раз поговорить об этом с Андреем, когда тот вернется. Как будто трудно опустить стекло и выбросить мусор наружу? Зачем складировать его в салоне? И бумажка, это ведь еще цветочки. На прошлой неделе она нашла под своим креслом пустую банку из-под тушенки. Стоило ли после этого удивляться, что в салоне их автомобиля пахнет как изо рта у зомби.

Света подняла взгляд, но Андрея не увидела. Тот исчез, покинув освещенную фарами область. Более того, она нигде не видела света его фонаря.

Вспышка страха быстро сменилась раздражением. Света догадалась, что Андрей, скорее всего, перелез через ограду и отправился исследовать незнакомую местность. С ним такое случалось. Очень он любил лазать по всяким гиблым и жутким местам. Это было опасно днем, а ночью так и вовсе сродни самоубийству.

Света решила, что с нее хватит. Сейчас она пойдет, отыщет этого умника, и предъявит ему ультиматум: либо он перестает вести себя как конченый кретин, или их пути завтра же расходятся.

Она вынула из бардачка фонарик, проверила пистолет и выбралась наружу. Мелкий дождик продолжал моросить, но ветер, который яростно задувал весь прошлый день, к полуночи стих полностью. Света надела на голову кожаную кепку, и направилась в сторону ограды. Андрея она по-прежнему не видела и не слышала. Не видела даже мелькающего света его фонарика.

Когда она добралась до ограды, ее злость на Андрея сменилась страхом. Ее приятель как сквозь землю провалился.

– Андрей? – тихо позвала Света, боясь повышать голос.

Она стояла перед оградой. Та была старая, ее металл почти полностью превратился в ржавчину. По ту сторону чернел настоящий лес. Это точно было не подворье. Это было….

Блуждающий свет ее фонаря выхватил из темноты каменное надгробие, и Света невольно вздрогнула. Так вот куда их занесло. Кладбище. Старое, заросшее лесом, кладбище, где наверняка уже давно никого не хоронили. Не самое опасное место в нынешние времена, но и не самое приятное. Особенно ночью.

– Андрей! – чуть громче позвала Света.

Она представила, что ее приятель отправился бродить по древнему погосту, и ей захотелось убить этого болвана. Хоть бы предупредил, что ли. Ей-то что делать? Сидеть в машине, и ждать, когда этот любитель острых ощущений соизволит вернуться с экскурсии?

– Андрей! – крикнула Света. – Если ты не вернешься через пять минут, я уезжаю. Слышишь? Уезжаю навсегда. С меня хватит.

Ответом ей была тишина.

Света, постояв немного возле ограды, повернулась и пошла обратно к автомобилю. Что ж, она дождется этого олуха, а потом все-все ему выскажет. И он все-все выслушает.

В первое мгновение она не поняла, что случилось. До машины оставалось четыре шага, когда ее ноги вдруг подломились, и она тяжело рухнула в сырую траву. По шее и затылку расползалось странное тепло, постепенно переходящее в обжигающий жар. Света попыталась собраться с мыслями, но те путались. Попыталась встать, но тело ее не слушалось. Ее гаснущее сознание еще силилось понять, что же произошло, когда рядом с собой она услышала шаги. Понадеялась, что это вернулся Андрей, и сейчас он ей поможет.

Но это был не он.

5

Владик был уверен, что после пережитого им ужаса он вообще больше никогда не сможет уснуть. Так и будет ходить до конца жизни с дико вытаращенными глазами. И еще его беспокоила пищеварительная система. На фоне эмоционального потрясения, пережитого им возле дьявольского родника, она явно дала сбой и работала как-то странно.

Но когда он сготовил ужин и насытил гриппозный коллектив, а затем подал чай, а затем еще почитал Центу на сон грядущий его любимую книгу ужасов, программист почувствовал такое утомление, что едва сумел доползти до кровати. Он рухнул на нее колодой, и тут же захрапел. И проспал до самого утра, вообще без сновидений. Это было как-то нетипично, поскольку, после конца света, ему почти каждую ночь стабильно снились кошмары, один другого ужаснее. Травмированное сознание рождало в его голове такие чудовищные видения, что Владик частенько просыпался не просто с криком, а с истеричным ором, и еще долго не мог успокоиться, потому что не понимал до конца – сон ли это был, или страшная действительность.

И вот, в кой-то веки удалось нормально выспаться. Владик проснулся свежим и отдохнувшим, чувствуя себя непривычно хорошо. Он даже испугался своего самочувствия, поскольку ему показалось, что это ни в коем случае не к добру.

За окном было непривычно светло. Цент и Машка еще спали, и Владик, обувшись, тихонько выскользнул из дома. Вышел на крыльцо, и буквально обомлел. Потому что снаружи вновь стояло лето. От туч не осталось и следа. Небо полностью очистилось, и жарко палящее с него солнце стремительно высушивало землю. Ветер тоже стих.

Владик полной грудью вдохнул теплый сельский воздух. Наконец-то. Дождливая пасмурная погода нагоняла на него депрессию и рожала в голове думы суицидального свойства. Теперь же, пригревшись под теплым летним солнышком, Владик позволил себе робко и не без опаски возрадоваться жизни.

При ярком свете дня вчерашние страхи показались ему чем-то нереальным. Судя по всему, Цент был прав – ему все это просто привиделось. С ним и раньше случалось подобное. Например, когда его невеста, Маринка, была еще жива, она казалась ему красивой женщиной. А когда он недавно глянул на ее фотографию, которую, в тайне ото всех, бережно хранил, у него едва волосы не встали дыбом – со снимка на него взирала страхолюдина потасканной наружности. Вот и вчера ему что-то такое то ли привиделось, то ли померещилось, то ли он сам все это придумал и поверил в собственные выдумки.

Так или иначе, Владик больше не испытывал суеверного страха перед родником. И это было весьма кстати, поскольку туда-то ему и предстояло отправиться. Следовало принести воду и найти дробовик прежде, чем проснется Цент и потребует чаю. А иначе, чего доброго, свирепый истязатель точно сбросит его в погреб к загробному Ивашке.

Стоило вспомнить о питомце Цента, как тот тут же подал голос – зарычал из погреба, но как-то беззлобно, даже почти дружелюбно. Видимо, хорошая погода благотворно подействовала и на него.

Насвистывая, Владик побрел по тропинке вниз по склону, в направлении ложбины. Прошел мимо зарослей лопуха, но те не показались ему страшными. Миновал навозную кучу, но и в ней больше не было ничего зловещего. А когда впереди замаячили вершины растущих на дне ложбины деревьев, Владик даже не замедлил шага. И даже старая колокольня, которая сегодня была хорошо видна, больше не напоминала башню ужасов, с вершины которой силы ада высматривают себе добычу. Это были просто старые развалины, не более того. И Владик был уверен, что если сегодня он дойдет до заросшего лесом кладбища, то и оно не повергнет его в ужас. Да и чему там ужасаться? Людей там нет, мертвецов тоже – те давно сгнили в своих могилах. И кто же может там обитать? Ответ напрашивался очевидный – никто. И тот взгляд, что он ощутил на себе, был рожден игрой воображения. Некому было смотреть на него со старого кладбища. И у родника тоже никого не было. Дело просто в том, что он слишком труслив, а его воображение чересчур богато и скоро на разные жуткие фантазии.

Дробовик Владик нашел возле самого спуска в ложбину. Тот лежал в грязной луже, и Владик обязательно прошел бы мимо, не заметив ружья, если бы не зацепил его ногой. Патроны в нем наверняка пришли в негодность, но в этом не было большой трагедии. Боеприпасов у них хватало. А сам дробовик был в порядке. Его только требовалось разобрать, почистить и смазать.

Повесив оружие на плечо, Владик по земляным ступеням спустился в ложбину. Спустился, остановился и огляделся. И невольно усмехнулся. Как же мирно, спокойно и безопасно выглядело это место при ярком дневном свете. И как же надо было накрутить себя вчера, чтобы увидеть здесь какое-то неведомое нечто.

Канистры стояли там, где Владик их и уронил. Рядом валялся алюминиевый ковшик, ручка которого сильно погнулась. Владик сообразил, что когда он вчера метался по ложбине в приступе беспричинной паники, то, вероятно, наступил на ковшик ногой. Вновь усмехнулся, представив себе эту картину – он, в слезах и соплях, с диким криком бегает по роще, бьется об деревья, валяется в грязи. Стало даже немного стыдно перед самим собой за подобное поведение.

Владик слил из канистр воду и наполнил их заново. Подняв их по земляным ступеням, он остановился, подумав о том, что спешить домой особо незачем. Цент едва ли проснется раньше полудня, Машка тоже, а погода сегодня чудо как хороша. Ему захотелось немного погулять на свежем воздухе, и он сразу понял, куда хочет пойти. К развалинам церкви. Не то чтобы Владика тянуло туда, место, что ни говори, было не самым приятным. Но он чувствовал, что должен это сделать. Чтобы окончательно победить свой страх, и убедиться в том, что ощущение жуткого взгляда было лишь плодом его воображения.

Оставив бесполезный дробовик вместе с флягами, Владик миновал ложбину и стал подниматься на холм. Он видел колокольню, возвышающуюся над деревьями, и в его прямой кишке начали образовываться первые кристаллики льда. Программист стиснул зубы и приказал себе не быть бесполой тряпкой. Мужик он, или где? Испугался старого кладбища, как маленький ребенок. И после этого еще удивляется, что Машка не обращает на него внимания. Конечно, не обращает. Зачем ей нужен такой кавалер, который в страхе шарахается от собственной тени, и которому на ровном месте мерещится всякая потусторонняя дичь?

Владик твердо решил встать на путь исправления и развивать в себе мужицкие качества характера. И начнет он это дело с похода к старому кладбищу. Он не просто дойдет до ограды, он зайдет за нее. И не просто зайдет, а дойдет до склепа, который увидел во время прошлого визита. И даже войдет внутрь….

Тут Владик прекратил наговорить на себя. Мужицкие качества характера, это, конечно, хорошо, но нужно же быть реалистом. За ограду он, возможно, и зайдет, что тоже не факт, но внутрь склепа он может попасть только связанный и влачимый на аркане. По доброй воле он к нему и близко не подойдет. Впрочем, оно ему и не надо. Проникновения в старые склепы явно выходили за рамки обычного мужицкого поведения. Для этого требовалось быть на всю голову героем, а на подобную недосягаемую высоту Владик даже не пытался покушаться. Ему бы освоить то, что попроще: перестать дико бояться темноты да обуздать свой кишечник, имеющий привычку не в меру обильно опорожняться в любой экстремальной ситуации.

Как бы то ни было, Владик собой гордился. Вчера он едва не умер со страху, и был уверен, что отныне вообще больше никогда не решится выйти из дома, а сегодня он идет, и куда – прямо к жуткому старому кладбищу. Ну, и кто после этого мужик?

Ощутив себя альфа-самцом и кумиром юных дев, Владик подвергся процедуре фантазирования. Возмечтал, что есть мочи, каким он станет, когда его новообретенная мужественность достигнет пика развития. И пригрезилось ему дивное видение, в коем он предстал в образе могучего героя и богатыря, что отважно побеждает зомби и прочих недругов. Без тени страха врывается он в злодейские логова, и разносит там все вдребезги. Все его боятся, даже зомби, хоть и безмозглые, при виде его обращаются в бегство. И Машка, конечно же, любит его без памяти, это уж само собой. Да и как можно не любить этакого героя? И, кстати, не только Машка. Он секс-символ постапокалипсиса, кумир женщин. Те ему любовные письма шлют пачками, по ночам о нем грезят. Слава его столь велика, что в его честь уже установили три памятника, пять бюстов и восемь мемориальных досок. А что касается Цента, то его героический Владик держит при себе в качестве мальчика для битья, периодически поколачивает и заставляет прислуживать себе за столом. Сам ест тушенку, а Цента кормит одним луком. А еще….

6

С головой погрузившись в сладкие мечтания, Владик едва не налетел на автомобиль, припаркованный неподалеку от церковной ограды. Это был мощный внедорожник, отличающийся, по-видимому, завидной проходимостью, раз сумел добраться сюда.

Программист остановился, тупо взирая на автомобиль. Он точно помнил, что во время его прошлого визита к руинам церкви никакой машины здесь не было, а не заметить ее он просто не мог. Следовательно, прибыла она сюда в течение последних нескольких дней.

Владик не без опаски приблизился к автомобилю. Передняя пассажирская дверь была распахнута, фары светились, но слабо, словно в аккумуляторе почти не осталось заряда.

Владик точно знал, что зомби не пользуются автотранспортом. Подозревал, что и иные монстры, если таковые имеются на свете, тоже его игнорируют. Следовательно, на внедорожнике приехали люди. Приехали, вышли из него, явно не собираясь уходить далеко, потому что даже не захлопнули двери и не выключили фары, а затем куда-то исчезли. Но куда?

Владик бросил взгляд на ограду церковного кладбища, и его страхи, которые он так тщательно борол все сегодняшнее утро, возвратились к нему с утроенной силой. Люди приехали сюда, вышли из машины, и с ними что-то произошло. Несомненно, что-то ужасное.

Конечно, при желании все это можно было как-то объяснить. Люди могли быть живы и здоровы. Возможно, они сейчас находились на развалинах церкви, и, кто знает, чем там занимались. Но Владик даже не попытался всерьез рассмотреть эту наивную версию. Нет, и еще раз нет. Ничего с этими людьми не в порядке. Он знал это точно. И все, что он видел и чувствовал, тоже никакая не игра воображения. Страшная правда состоит в том, что в этом месте обитает неведомое и опасное зло. Оно реально. Оно здесь, рядом, возможно, прямо сейчас следит за ним из укрытия. Нужно убираться из этой деревни, чем скорее, тем лучше. И будь на то воля Владика, он покинул бы ее сегодня же. Но не он принимал решения в их коллективе. Их принимал Цент. А уголовник из девяностых не верил ему. И убедить его будет чертовски трудно.

Владик стал тихонько отступать от автомобиля, даже не подумав о том, чтобы пошарить внутри. Трофеи его не интересовали. Хотелось просто унести ноги, ну и все остальное, желательно, тоже. Он сделал несколько шагов, и вдруг застыл, парализованный ужасом. Прямо перед ним, в высокой траве, лежал человек. Женщина. Судя по фигуре – молодая. Лежала она кверху задом, и не будь ситуация столь кошмарной, Вкладки высоко оценил бы этот задок. Но сейчас ему было не до заманчивых округлостей. Потому что на шее женщины он увидел кровь. Много крови. А затем разглядел раны. Четыре глубокие борозды, пропаханные в побелевшей обескровленной плоти. Как будто чья-то когтистая лапа наотмашь рубанула женщину по шее. Но кто мог сделать такое? Человек не мог. И зомби тоже. У тех и когтей-то не было, а орудовать они предпочитали зубами. Да и уж если добирались до жертвы, то успевали неплохо ее обглодать. А на теле женщины Владик больше не увидел никаких ран.

Обойдя тело большим кругом, он уже приготовился бежать вниз по склону, и едва не наступил на второй труп. Это был молодой мужчина. Он лежал на спине, широко разбросав руки и ноги. Голова его была запрокинута, а горло…. Горла не было. Кто-то выгрыз его так основательно, что из кошмарной раны выглядывали позвонки.

Владик почувствовал, что сейчас он просто потеряет сознание, а затем и жизнь. Он не сомневался, что монстр, убивший эту парочку, где-то рядом. И ничто не помешает ему разделаться с очередной жертвой. А уж если та лишится чувств, ее можно будет потребить медленно и со вкусом, смакуя каждый курочек свежего мясца.

Через мгновение Владик уже несся вниз по склону с такой скоростью, что временами обгонял собственный визг. Это правда! Правда! Тут обитает зло. И он видел его вчера, возле родника. Оно приходило за ним, и он лишь каким-то чудом пережил эту кошмарную встречу. Но вот вопрос – переживет ли он второе свидание с монстром, если таковое случится?

Завывая от ужаса, Владик скатился с холма, преодолел ложбину, взбежал по земляным ступеням и, сломя голову, понесся к дому. Канистры с водой, дробовик и ковшик он проигнорировал, потому что и думать о них забыл. Какие еще канистры? Какой дробовик? Надо бежать отсюда! Ужасный ужас лютует в округе, вся эта деревня и ее окрестности – его охотничьи угодья. Как еще неведомое существо не пожаловало к ним в гости? Едва ли его могли остановить двери или пули. Захоти оно – пришло бы, и всех загрызло. Ну, если бы загрызло только Цента, Владик бы лишь порадовался, но вот Машку, а тем более себя, ему было слишком жалко.

Но Цента, к большому сожалению программиста, никто не загрыз. Он был жив, здоров, и крайне недоволен своим нерадивым слугой.

Проснувшись сегодня нетипично рано, Цент, первым делом, громким властным голосом потребовал чая в постель.

– Владик! – заорал он, разбудив Машку. – Чаю!

Тишина стала ему ответом. Цент полежал, подождал немного, а затем вновь взревел:

– Владик! Чаю!

И вновь никакой реакции.

Цент почувствовал себя оскорбленным до глубины души. Презренный программист нагло игнорировал его высочайшие требования, будто оно так и надо. Будто он решил, что это не повлечет за собой сурового наказания.

Центу стало ясно, что Владик окончательно отбился от рук.

Это началось не вчера. Давно уже Цент замечал в поведении программиста тревожные признаки возмутительно своеволия. То чай подаст чуть теплый, то недосыплет сахара, будто ему жалко его. То наоборот, навалит едва ли не больше, чем кипятка, и давись потом этим приторным сиропом. А как он делал бутерброды с вареньем! Да ведь это же нарочно будешь стараться, и никогда не сможешь сотворить таких уродских бутербродов. Они были настолько неприятны эстетически, что Центу приходилось прилагать моральные усилия, перебарывать свое абсолютное чувство прекрасного, чтобы заталкивать их в рот.

А супы! Этот Владик, будто нарочно, готовил возмутительно невкусные супы. И Цент не мог взять в толк, как ему это удается. Он искренне не понимал, как можно испортить суп, приготовленный всего из двух ингредиентов – из тушенки и воды. Как? По мнению Цента, это было за пределами человеческих возможностей. Даже Машка, которая отличалась печальной бездарностью, когда дело касалось приготовления пищи, и та справлялась с супом из тушенки и воды. Цент полагал, что этот простой суп мог бы приготовиться и сам, без участия человека. Достаточно просто вывалить в кипящую воду содержимое нескольких консервных банок, помешать, посолить, варить некоторое время, и все – суп готов. Что нужно сделать, какие инновационные новшества внести в этот незамысловатый процесс, чтобы полностью испоганить чертов суп?

О, Цент чуял, что дело тут нечисто. Владик нарочно портил блюда, поскольку сам не употреблял их в пищу. Он-то сам, по приказу Цента, кормился экологически чистым луком, чем так укрепил свой иммунитет, что даже ни разу не чихнул, прожив целую неделю в одном доме с двумя гриппозными соратниками. Но Владик был неблагодарен. Он не оценил принудительного лукового рациона, который так мощно усилил его иммунную систему. Владик мечтал о вредной пище, способной свести его, слабого и болезного, в могилу за пару месяцев. Он грезил тушенкой, видел во снах колбасы, облизывался, глядя на сухарики со вкусом холодца и хрена. Не получая всего этого, он подло мстил, нарочно портя суп.

И с этим бунтарством пора было что-то делать.

– Вот возьму его, гада, да брошу к Ивашке, – проворчал Цент, поднимая себя с постели. – Сколько можно все это терпеть?

– Скоро ли завтрак? – прокричала Машка из своей спальни.

Цент едва сдержался, чтобы не наговорить ей гадостей. Завтрак ей, видите ли, подавай. Нет бы, встать самой, да приготовить его, завтрак этот. Завтраки, они, между прочим, не появляются путем самозарождения, но творятся руками человеческими. А руки, должные приготовить утреннюю трапезу, куда-то пропали вместе со своим хозяином.

Цент вошел на кухню, и застал там удручающую картину. Завтрака не было. Не было даже намека на него. Тешась надеждой на кружку чая, он заглянул в чайник, но там было пусто. Фляг тоже не было – Владик как бросил их вчера у родника, так до сих пор не принес обратно.

– Я бы хотела к кофе сладких сухариков с яблочным джемом, – прокричала из своей спальни Машка. – И кофе не слишком сладкий. Две ложечки сахара, не больше. И ложечку сухих сливок, если они еще остались.

Поражаясь наглости окружающих его людей, Цент вышел из дома на крыльцо и сунул в рот сигарету. Нынешний день разительно отличался от своих предшественников – он был ясный и солнечный. Казалось, осень передумала наступать, и вновь вернулось лето.

Попыхивая сигаретой, Цент прошелся по двору. Сегодня он чувствовал себя почти совершенно здоровым. В теле еще присутствовала легкая слабость, но горло уже не болело, а из носа не извергался в два потока сопливый водопад. Вероятно, простуда отболела свое, и иссякла. И это радовало. Центу надоело сидеть на одном месте. К тому же его заботили долгосрочные планы, а именно – где им всем зимовать. Зимой дороги занесет снегом, и по ним не больно-то поездишь. Волей-неволей придется осесть на одном месте. И это место следует выбрать с умом, чтобы в самый разгар зимы не замерзнуть там из-за отсутствия топлива, и не помереть с голоду от нехватки еды. Ну, с едой попроще – в крайнем случае, можно сожрать Владика. В самом крайнем – и Машку тоже. Но доводить до этого не хотелось.

Цент дошел до погреба, поднял крышку и заглянул вниз. Там, запрокинув голову, и смотря на него пустыми глазницами, стоял Ивашка и скалил гнилые зубы.

– Здорово, горемыка, – поприветствовал мертвеца Цент.

Ивашка ответил ему коротким отрывистым рыком.

– Как сам?

Ивашка рыкнул еще раз.

– Да, вот и у меня не все хорошо, – со вздохом признался Цент. – Владик меня тревожит. Серьезно тревожит. Вот подумываю, не заслать ли его к тебе на перевоспитание?

Ивашка, словно поняв собеседника, стал громко рычать и топтаться на месте, совершая руками бестолковые жесты, будто отгонял от себя назойливых мух.

Цент хотел пожаловаться Ивашке на Владика (мертвец, стоило отдать ему должное, умел слушать), но тут до его слуха донесся истошный визг, который становился громче с каждой секундой. Цент без особого труда установил источник визжания.

– Опять он хулиганит! – покачав головой, сокрушенно произнес бывший рэкетир. – Ну, вот что с ним делать? Ивашка, посоветуй!

Но вместо ответа мертвец в погребе еще раз громко прорычал и с силой топнул ногой по земляному полу. Цент, впрочем, легко расшифровал эту пантомиму.

– Бить, говоришь? – уточнил он. – Эта мысль приходила мне в голову. Сам-то я убежденный противник насилия, применяю оное лишь в медицинских целях. Но Владику требуется хорошая взбучка – это ясно и без всяких докторов. Вот что с ним опять случилось? Что он визжит на всю округу? Как будто не знает, что наши соседи – зомби. Решил их на завтрак созвать и угостить собой?

Пока Цент вел беседу с немногословным питомцем, во двор влетел Владик. Пот катился с него градом, смешиваясь с грязью, в которой он вновь умудрился славно выпачкаться. Глаза у Владика были огромные, будто он только что узнал, что проведет остаток жизни без секса и мяса. Программиста трясло, слюни лились вязким потоком из широко распахнутого рта, которым тот жадно глотал воздух. Пробежка выдалась интенсивной, Владик, пожалуй, побил свой собственный рекорд. Возможно, побил и олимпийский. Уж больно эффективным допингом являлся дикий, сводящий с ума, ужас.

Увидев Цента возле погреба, Владик хрипло закричал:

– Нам нужно уезжать! Немедленно!

– Ну, вот, опять начал командовать, – пожаловался Цент Ивашке. – Выскажу свое тревожное подозрение, коллега: у малыша бурно развивается комплекс полноценности. Владик возомнил себя большим начальником и самым умным. Если не пресечь на корню эти опасные заблуждения, его болезнь может принять необратимую форму. Я, конечно, понимаю, что эвтаназия тоже средство, но не хотелось бы доводить до крайних мер. Хотя, если подумать, то почему бы и нет?

Владик подбежал к Центу, и быстро затараторил:

– Нам нужно уезжать! Сейчас же! Здесь очень опасно.

Цент повернулся к нему и снисходительно посмотрел на программиста. А затем насмешливо спросил:

– Ну, что на этот раз тебе померещилось?

– Трупы! – завопил Владик. – Мертвые люди в траве!

– Что с тобой не так? – удивился Цент. – Другому, на твоем месте, мерещились бы голые бабы, а у тебя одни покойники на уме. Эй, прыщавый, уж не питаешь ли ты к усопшим сексуального интереса? Если да, то поверь мне – это ненормально. Борись с этим. Сопротивляйся своим нездоровым желаниям.

Ивашка громко рыкнул из погреба. Цент опустил на него взгляд и развел руками.

– Да я давно предлагал его кастрировать, – сообщил он мертвецу. – Известно ведь, что все психические отклонения базируются на сексуальной почве. Но Владик уперся. Почему – не понимаю. Для чего он бережет свое хозяйство? Все надеется, что рано или поздно оно ему пригодится? Если так, то он еще глупее, чем я думал.

– Нам надо бежать! – закричал Владик, взбешенный тем, что Цент его игнорирует.

– Ого! Теперь уже бежать? Хворый, ты определись, нам надо ехать или бежать. А через минуту ты, чего доброго, прыгать прикажешь.

– Я говорю правду! – чуть не плача вскричал Владик. – Там, на той стороне ложбины, есть старая церковь. И еще там кладбище. И….

– Теперь все понятно, – сердито прорычал Цент. – Вот где ты все время пропадаешь – осматриваешь достопримечательности. А я тут сижу без чая, без супа, пока ты осуществляешь свои праздные прогулки. Не стыдно тебе, мерзавец?

– Я туда ходил всего два раза.

– Тебя и за один убить мало.

– Я был там только что. Я видел ужасы.

– Еще не видел, – заверил его Цент. – Но ты на верном пути. Если продолжишь меня злить, я тебе их покажу. Точнее – на тебе.

– Боже! Да выслушай ты меня! – завопил Владик.

Цент, вопреки ожиданиям, не ударил его и не скинул в погреб к Ивашке. Сложив свои могучие руки на груди, он важно кивнул и предложил Владику:

– Молви, сынку. Что там у тебя?

– Я хочу сказать, что там, у церкви, стоит машина. А рядом с ней лежат мертвецы. Не зомби, просто мертвые люди. Их убили недавно. Скорее всего – этой ночью. Понимаешь?

– Нет, – честно признался Цент. – А что я должен понять?

– Их что-то убило, – благоговейно прошептал Владик.

– Ну, да, что-то убило, раз они мертвые. Впрочем, причиной смерти могла послужить внезапно нагрянувшая старость.

– Их загрызли, – уточнил Владик.

– Зомби поработали, – пожал плечами Цент.

– Я не думаю, что это зомби. Не похоже, что это были они.

– С каких это пор ты у нас стал экспертом в области криминалистики? – спросил Цент.

– Зомби обгладывают своих жертв, – тихо произнес Владик. – А тех людей просто убили. Их не пытались съесть.