Ехали они двумя машинами. Цент, который ни капельки не доверял этим типам, очень хитро распределил пассажиров. В первую машину, которая должна была стать головной и указывать дорогу, поместились дядя Гена, Саша и Вова, а все остальные набились во второй автомобиль. Цент уже выяснил, что Таня является женой Саши, а Вова неровно дышит в направлении Кати. Поэтому, перед отправкой, он отвел ребят в сторонку, и сообщил им, что если те вздумают дурить, либо же позволят дурить дяде Гене, их дамам не поздоровится. Цент довольно подробно, в деталях, описал парням, как именно не поздоровится их подружкам, так что под конец беседы Саше стало дурно, а Вову стошнило еще в процессе оной.

– Вижу, вы меня поняли, – одобрительно кивнул Цент, пронаблюдав столь отрадную реакцию на свои слова.

– Мы ничего не сделаем, – заверил его Саша. – Только не подвергай Таню терзаниям.

– Ведите себя хорошо, и с вашими девками ничего не случится, – пообещал Цент. – А если нет….

И он перечислил еще несколько отменных пыток, от чего Саша позеленел, а Вову стошнило повторно.

Выехали в путь тем же утром. Дядя Гена сообщил, что до места им добираться часа четыре. Цент на это ответил, что именно столько времени будет сдирать с него кожу, если тот соврал насчет бункера.

– Это правда, – пробормотал дядя Гена. – Такому, как ты, я бы врать не стал.

– Хочется тебе верить, – признался Цент. – Правда, хочется. Но меня в жизни так часто обманывали, что я утратил веру в людей. Вместо этого я уверовал в паяльник. Знаешь, что такое паяльник?

– Знаю, конечно, – кивнул дядя Гена.

– А знаешь, что бывает, когда этот паяльник помещается в задний проход?

Дядя Гена побледнел, и отрицательно мотнул головой.

– Если не хочешь это узнать – не ври мне, – закончил Цент.

Второй автомобиль вел сам Цент, Владик сидел рядом с ним на переднем сиденье. Заднее сиденье оккупировал женский коллектив в лице Машки, Тани и Кати. Вначале заложницы тряслись от страха, поэтому тараторила одна Машка, но вскоре девушки освоились, поняли, что ни есть заживо, ни насиловать их не собираются, и грянула трепотня в три несмолкаемых рта.

За время поездки они успели обсудить все. Буквально все. Вспомнили и пересказали свои автобиографии, перечислили всех родственников, всех подруг, дали им развернутую характеристику. Затем разговор неизбежно скатился на то, как трудно в нынешние непростые времена встретить настоящую любовь. Тане в этом плане повезло – она встретила и пережила зомби-апокалипсис с мужем. Машка и Катя тут же позавидовали ей, сообщив, что нынче настоящего мужика днем с огнем не сыщешь.

– Так и до самой старости в одиночестве прожить недолго, – поделилась своими опасениями Машка.

Владик сжался на переднем сиденье, красный, как вареный рак. Он молча страдал. Три месяца он провел рядом с возлюбленной Машкой, три долгих месяца. И за все это время она так и не разглядела в нем мужчину. Неужели плохо смотрела?

– Да, девочки, все принцы, похоже, не пережили зомби-апокалипсис, – вздохнула Катя. – Остались одни….

Она что-то произнесла шепотом, чего Владик не расслышал, но после этого с заднего сиденья грянул хоровой девичий смех.

– А как же Вова, – напомнила Кате Таня. – Он на тебя месяц слюни пускает. Даже романтический ужин устроил.

– Вова, – презрительно произнесла Катя, и девушки опять зашлись хохотом. – Вы же его сами видели, этого Вову.

Она горько вздохнула.

– Будь у меня выбор, я бы этого Вову отшила еще на дальних подступах. Но Маша дело говорит – не до старости же жить в одиночестве.

Тут девушки снизили громкость голосов, долго о чем-то шушукались, а затем вновь оглушительно рассмеялись.

– Бабы, кончайте визжать! – ворчливо потребовал Цент. – У меня от вас уже голова болит.

Девушки опять стали шушукаться, время от времени озорно хихикая. Владик слышал лишь обрывки фраз. Вдруг он с ужасом понял, что речь зашла о нем. Девушки обсуждали его, и, как ему показалось, отзывались о нем намного хуже, чем о Вове. Всего Владик не слышал, он, по сути дела, почти ничего не слышал, потому что Цент, дабы спасти свои уши от женского трепа, включил любимый шансон про волков, козлов и несчастного мальчугана-уголовника, получившего от матери-старушки слезное письмо. Слышать не слышал, но сам все успешно додумал. Девушки насмехались над ним, унижали его, втаптывали его в грязь. Владик весь изошел на страдания. Это было невыносимо. Пусть бы над ним глумились эти новенькие, он их, по сути, знать не знает, но Машка, любовь всей его несчастной жизни, она ведь тоже смеется над ним.

Владик решил показать девушкам, что он не какая-то бесполая тряпка, а самый настоящий мужик.

– Мне нужен пистолет, – сказал он, обратившись к Центу.

Просьба оказалась столь неожиданной и удивительной, что изверг из девяностых едва не съехал с дороги.

– Что тебе нужно? – переспросил Цент, не веря ушам своим.

– Пистолет, – повторил Владик, стараясь сделать так, чтобы его голос звучал круто.

– Если ты собрался покончить с собой, лучше воспользуйся веревкой, – посоветовал Цент. – Там, в багажнике, валяется. Найдем подходящее дерево, и повесишься себе спокойно. И ты удовлетворишь свои суицидальные наклонности, и у нас появится повод для поминок на свежем воздухе, с танцами, песнями и мясной пиньятой. Уж я тебя палкой отхожу будь здоров. Люблю веселые конкурсы.

Девушки снова засмеялись, Владик надулся, обидевшись на весь мир. И прочему никто не воспринимает его всерьез? Нарочно они все, что ли?

В душе программиста поднялась волна решимости доказать всему миру, что он не какое-то бесполое существо, а самый настоящий мужик. Скорее бы представилась возможность. Вот бы на них прямо сейчас напали зомби. Он бы показал и Центу, и девушкам, и всем остальным, что такое героизм и мужество. Во всяком случае, в своем воображении он был героем – раскидывал мертвецов, повергал демонов, спасал красавиц и был любим ими до изнеможения.

Поездка затянулась часов на шесть, и это было дольше, чем заявлял дядя Гена. Центом начали овладевать подозрения, что старый врун обманул его, сочинив историю о бункере, полном консервов, лишь для того, чтобы спасти свою шкуру от заслуженного возмездия. Эти подозрения только укрепились, когда они свернули с трассы и начали углубляться в какие-то дебри. Вначале долго ехали по грунтовке, затем просто по колее, заросшей высокой травой. Местность за бортом выглядела предельно дико, и все больше напоминала дремучий лес. А разве мог какой-то секретный бункер находиться среди леса? Цент сомневался в этом. Он начал догадываться, что дядя Гена что-то затеял. Что ж, в таком случае дядю Гену ждал большой сюрприз, потому что Цент опередил его, и затеял кое-что еще раньше.

В кармане у Цента уже давно валялась пачка мощного слабительного. Прихватил его тайком, когда они однажды залезли в аптеку. Все ждал удобного случая, чтобы подсыпать адский порошок Владику, но для того нашлось более удачное применение. Всю упаковку Цент ссыпал в бутылку с минеральной водой, которую затем коварно подложил в машину новых знакомых. День выдался жарким, и те наверняка неоднократно приложились к емкости, а то и вовсе опустошили ее. Судя по описанию препарата, его действие должно было начаться примерно часов через шесть. И действие это обещало быть бурным. На упаковке было написано крупными буквами, что передозировка строжайше не рекомендуется, и что оптимальная доза для взрослого человека – одна капсула. В бутылку Цент засыпал содержимое двадцати капсул. Пусть теперь эти умники попробуют предпринять какие-нибудь агрессивные действия. Уж им-то будет точно не до этого.

В какой-то момент колея, по которой они ползли последние двадцать минут, просто кончилась, упершись в тупик. Головной автомобиль остановился, Цент тоже нажал на тормоз.

– Ну и где этот бункер? – спросил он, выглядывая в окна. Вокруг них вставал темный лес.

– Пора побеседовать с дядей Геной, – проворчал Цент.

Он повернулся к девушкам, и скомандовал:

– Бабы, на выход! Быть постоянно у меня на виду. Резкие движения не приветствуются. Машка, будь бдительна. Я не доверю этим людям.

Они выбрались из машины. Дядя Гена, Саша и Вова тоже покинули свой автомобиль.

– Я не вижу хранилища консервов, – ледяным тоном проинформировал их Цент. Его ладонь лежала на рукоятке пистолета, торчащей из поясной кобуры.

– Дальше придется идти пешком, – сообщил дядя Гена.

– Ты прикалываешься? – возмутился Цент.

– Это ведь секретное хранилище, – пояснил отставной военный. – Его нарочно построили в таком месте, чтобы никто не знал. А всех строителей потом расстреляли.

Заметив, что Цент все еще не верит ему, дядя Гена произнес:

– Да тут осталось-то пройти всего метров триста. Сами все увидите.

– Ну, хорошо, – сдался Цент. – Веди.

С собой бывший рэкетир взял пистолет и дробовик, оставив шашку в машине. Машка не стала нагружать себя винтовкой, ограничившись одним мечом, которым все еще владела очень плохо, но, по крайней мере, могла попасть клинком по мертвецу, если тот стоял прямо и не шевелился. У Владика осталось его прежнее оружие – свисток. Другого ему не полагалось.

Группа расхитителей чужих припасов двигалась впереди, Цент, Машка и Владик шли за ними на незначительном расстоянии. Цент честно предупредил новых знакомых, что если тем вдруг в голову взбредет осуществить дерзкую попытку побега, пусть пеняют на себя. Никаких предупредительных выстрелов в воздух не будет, и по ногам он им палить не собирается. Только в головы!

– А уж стрелять я умею! – похвастался Цент. – Один раз, еще в девяностые, в тире все призы выиграл – сорок раз стрелял, и ни одного промаха.

На самом деле все было несколько иначе. Цент зашел в тир в компании очередной подруги, навел на сотрудника сего заведения извлеченный из кармана ствол, и выиграл все призы и все деньги из кассы, не сделав ни единого выстрела.

Они брели через лес, ведомые дядей Геной, который, вроде как, знал дорогу. Цент не спускал глаз с новых знакомых. Пальцы его не отрывались от рукоятки пистолета. Чем дальше, тем больше его одолевали подозрения, что вся история с бункером чистой воды вранье. И если оно так, в этом лесу неминуемо произойдет групповое убийство с предварительной групповой пыткой.

Вдруг Вова резко остановился и схватился за живот. Из его утробы прозвучал весьма зловещий звук. Там, внутри, что-то неистово бурлило.

– Что с тобой? – заволновалась Катя.

– Не знаю, – признался парень. – Может, что-то съел?

Вот только ел он в последний раз вчера вечером, и с того момента времени утекло немало. Если он действительно отравился консервами, это проявилось бы гораздо раньше.

– Почему стоим? – крикнул Цент, не приближаясь к пленникам.

– Вове нехорошо, – сообщила ему Катя.

– Хорошо ему быть и не должно. Идите, или я рассержусь.

Вова сделал еще три шага, и резко остановился, согнувшись вперед.

– Ай! Ай! – запричитал он, держась руками за живот, из которого неслось несмолкаемое бурление.

– Ему совсем плохо, – сказала Центу Катя. – Он не может идти.

Цент пожал плечами и вытащил из кобуры пистолет.

– Ладно, – не стал спорить он. – Не может идти, пусть останется здесь. Навеки.

Как только ствол пистолета нацелился на Вову, у того чудесным образом все прошло и рассосалось.

– Со мной все хорошо! – выпалил он в ужасе, поскольку прекрасно понимал: этому страшному человеку что его убить, что муху прихлопнуть – все едино.

– Так и знал, что симулируешь, – кивнул Цент. – Еще раз вздумаешь нас задерживать, и я решу все твои проблемы со здоровьем одним движением пальца. А теперь пошел вперед!

В тот момент, когда Цент окончательно уверовал в то, что никакого бункера нет, и новых знакомых пора валить, они достигли цели путешествия.

Посреди леса возвышался холм, высокий, большой, выглядящий чужеродным элементом среди окружающего ландшафта. Его можно было бы принять за древний курган, если бы в одном из его склонов не чернел провал входа, тщательно замаскированный высаженными по краям кустами. Цент разглядел массивную железную дверь, круглую вращающуюся ручку на ней, и выцветший, почти стершийся символ дефицита, очередей и талонов – серп с молотом.

– Мы на месте, – сказал дядя Гена, повернувшись к Центу. – Вот вход. Внутри вы найдете все, что я перечислил. Теперь мы можем идти?

– Можете, – не сдержав усмешки, ответил Цент. Он не мог понять, действительно ли дядя Гена держит его за идиота, или просто тыкает наугад – авось прокатит.

Изверг из девяностых указал пистолетом на металлическую дверь.

– Вы пойдете туда, – сообщил он. – Первыми. А мы за вами.

– Мы же договорились… – обиженно загудел дядя Гена.

Цент навел на него пистолет и нахмурил брови.

– Мы договорились, это да. Договорились, что вы отведете нас к великим запасам еды, оружия и амуниции. А не к железной двери, за которой скрывается непонятно что. Как только я увижу свою тушенку, вы можете быть свободны. Но не раньше.

Он кивком головы указал на дверь, и повторил приказ:

– Отпирай ее! Живо!

Дядя Гена уронил голову и поплелся исполнять полученное распоряжение.

6

Чтобы провернуть ручку, пришлось попотеть. Вначале ее тянул один дядя Гена, затем к нему присоединились Саша и Вова. Потянули, кряхтя от натуги. И тут Вова почувствовал, что сейчас разразится катастрофа. В его животе творилось нечто страшное, нечто такое, природу чего он не понимал.

– Эй, ты куда это намылился? – крикнул ему Цент, когда Вова, на полусогнутых ногах, попытался забежать за другую сторону холма.

– Мне надо! – приплясывая, и корча гримасы страдания, признался Вова слезным голосом.

Цент навел на него пистолет.

– Терпи! – приказал он. – Или ты не мужик?

Вове очень хотелось быть мужиком, но в животе уже бушевала настоящая буря. Он понял, что не вытерпит.

– Я не могу! – простонал он. – Пожалуйста, отпустите меня.

– За дурака вы меня держите, или как? – удивился Цент. – Никто не уйдет с моих глаз. Ясно?

Вова понял, что сейчас разразится катастрофа, и он совершит грязное дельце на глазах своей возлюбленной. Если Катя увидит все это, она никогда не захочет быть с ним. Он бы, на ее месте, не захотел.

– Я вас прошу! – рыдал он. – Войдите в мое непростое положение!

– Нет! – отрезал Цент. – Если приспичило, то устраивайся здесь, у меня на виду. Или так, или терпи.

Терпеть уже было невозможно, и Вова, мысленно прощаясь с надеждой на большую и чистую любовь, выбрал меньшее из двух зол. Оно было ненамного меньше другого зла, но все же меньше.

Он едва успел спустить штаны и присесть, как слабительное показало свою силу. Вова выпил минералки больше всех, вот и доза коварного препарата ему досталась лошадиная. Точнее – слоновья.

Такого позора Вова прежде не переживал, и очень надеялся, что не переживет никогда. Напрасно наделялся.

Первым над ним засмеялся бездушный изверг Цент. Прямо-таки захохотал, глядя на сидящего на корточках юношу с красным от стыда и мокрым от слез лицом, из которого со свистом и грохотом вылетали последствия передозировки слабительным средством. Второй засмеялась Машка. Следом за ней Таня, а потом Саша с дядей Геной. Катя крепилась долго, но когда она залилась звонким хохотом, Вове реально расхотелось жить.

Лишь одного человека не насмешило чужое унижение – Владика. Тот вообще не понимал, что тут смешного. Ну, ему было ясно, почему ржет Цент – тот всегда любил посмеяться над чужим горем. Но с остальными-то что? Или они думают, что сами никогда не окажутся в такой же ситуации, как несчастный Вова? Если так, они плохо знают Цента.

– Да отоприте вы уже, наконец, эту дверь, пока Вова бесстыдник не загромоздил все подступы! – сквозь смех потребовал Цент.

Дядя Гена и Саша навалились на колесо, и то медленно сдвинулось с мертвой точки, издавая отвратительный визг и скрежет. Они провернули колесо трижды, затем потянули его на себя. Взвыли ржавые петли, и толстая дверь медленно приоткрылась. Пока все смотрели на черный прямоугольник входа, Вова быстро подтерся листиками с ближайшего куста, и попытался принять самый невинный вид, дескать, ничего не случилось.

– Идем внутрь, – скомандовал Цент. – Вы первые, мы за вами.

– Всем идти необязательно, – намекнул дядя Гена. – Я мог бы один показать вам все, а остальные….

– Останутся валяться здесь, зверски убитые, – закончил за него Цент. – Мне что – сто раз повторять? Живо все внутрь!

Почти сразу за дверью начиналась железная винтовая лестница, уводящая куда-то во тьму. К счастью, участники экспедиции захватили с собой фонарики.

Ступени и перила были покрыты толстым слоем бурой ржавчины, которая явно указывала на то, что уже многие годы нога человека не ступала в это подземелье. Звуки шагов эхом скатывались вниз и терялись в загадочных глубинах. На бетонных стенах колодца сверкали капли конденсата.

– Как давно построили этот бункер? – спросил Цент. Голос его прозвучал непривычно глухо, будто он произносил речь, сидя в пустой бочке.

– Я точно не знаю, – признался дядя Гена. – Давно. Еще в пятидесятые годы.

– А консервы с тех пор не испортились? – забеспокоился Цент о самом дорогом и милом сердцу – о еде.

– Запас пищи периодически обновлялся. В последний раз это случилось в конце перестройки. Но ты не волнуйся, эти консервы могут храниться сотни лет.

– Хорошо бы, – произнес Цент. – Прямо не терпится их отведать.

– И тогда ты нас отпустишь? – уточнил дядя Гена.

– Конечно. Как и договаривались.

Как же приятно было иметь дело с наивными лопухами. Они, похоже, действительно верили в то, что он позволит им уйти. Им, единственным, кому известно местоположение бункера. Цент едва не рассмеялся. Ну, да, размечтались. Уйдут они, как же. Если только на тот свет.

Заодно подумал, что под горячую руку можно ликвидировать и Владика. Программист слишком много ел.

По винтовой лестнице они спустились в глубину метров на двадцать, и очутились в большой бетонной комнате, где не было ничего, только одна дверь, большая, железная, и, похоже, очень толстая. На полу ворсистым ковром раскинулся слой пыли, в углах свисали клоки паутины.

Дядя Гена подошел к двери, ухватился за ручку и крутанул ее. Та провернулась удивительно легко. Похоже здесь, на глубине, смазка не вытекла и не выпарилась из механизмов, и они по-прежнему исправно функционировали.

Цента снедало нетерпение. Скорее бы увидеть сокровище – тысячи банок с тушенкой, и все они его, только его. О, он славно устроится здесь. Бункер старый, но просторный. Если провести здесь генеральную уборку, кое-что подкрасить, наклеить обои с веселенькими цветочками, завезти мебель, бытовую технику и генераторы, можно жить и горя не знать. Он бы стал властелином тушеночного подземелья, восседающим на троне, отлитом из пустых консервных банок, а Владик его страдающим от карательного недоедания рабом.

За дверью протянулся длинный и широкий коридор. Цент заметил на потолке полусферические колпаки ламп, и пришел к выводу, что где-то в бункере есть источник электроэнергии. Он, вероятно, давно вышел из строя, да и топливо для него едва ли сохранилось. Но когда-то все здесь заливал свет электрических ламп. В их свете эти рукотворные пещеры определенно выглядели уютнее, чем теперь.

Коридор вывел их в следующее помещение. Это было то самое распутье, с тремя дверьми на выбор.

– Сюда, – сказал дядя Гена, указав на одну из дверей. – За ней склад с тушенкой. Я могу….

Он не успел договорить. Цент оттолкнул его с дороги, и сам бросился к двери. Когда речь заходила о консервах, посредники ему не требовались.

– Здравствуйте, мои дорогие! – пропел он, распахивая дверь. – Я так по вам….

Он успел увидеть главное – никаких консервов внутри нет. Совсем. А в следующее мгновение кто-то мощно лягнул его ногой в зад, и Цент с криком полетел вперед. Перед ним возник старый фанерный стол. Цент врезался в него, опрокинул, и сам кувыркнулся через него, больно врезавшись плечом в холодную бетонную стену. Не успел опомниться, как услышал возмущенные крики Машки и скулеж Владика. Тех схватили, и впихнули следом за ним. А затем дверь с грохотом захлопнулась, и Цент прекрасно расслышал, как лязгнул запорный механизм замка.

– Вот и верь после этого людям, – мрачно произнес он, поднимаясь на ноги.

Они очутились в небольшой комнате, где, помимо стола, вдоль стен выстроились старые желтые шкафы, на полках которых громоздились папки, пухлые от набитых в них бумаг. На стене висел большой портрет, запечатлевший какого-то нерусского пожилого мужика с усами. Рядом с ним красовался плакат, на котором жизнерадостные рабочие вкалывали за еду, а сияющие счастьем крестьяне ишачили за трудодни. Была и надпись, зовущая вперед, к победе чего-то там над чем-то этим. Цент даже читать не стал.

Машка и Владик в четыре хилых кулачка барабанили в запертую железную дверь, и хором просили выпустить их.

– За что вы так с нами? – искренне возмущалась Машка, демонстрируя эталонную девичью память. – Мы ничего плохого вам не сделали.

– Простите нас! – выл Владик, разбрызгивая слезы на метр перед собой. – Мы больше не будем!

– Замолчите! – негромко приказал им Цент.

Спутники повернулись к нему. На их лицах он прочел боль и отчаяние. А конкретно на лице Владика еще и глупую надежду на то, что все это какая-то шутка, и сейчас их новые друзья отопрут дверь, после чего все они дружно посмеются над этим.

– Почему они это сделали? – спросила Машка.

Цент испустил тяжкий вздох, и вымолвил горькие слова:

– Нас кинули. Как лохов.

– Что они хотят сделать с нами? – дрожащим голосом спросил Владик.

– Ничего, – пожал плечами Цент. – Просто оставят здесь.

– Надолго?

Цент посмотрел на программиста, и невесело усмехнулся.

– Навсегда, Владик, навсегда.

– Как это – навсегда? – вздрогнул тот. – Но ведь…. Ведь если они бросят нас здесь навсегда, мы….

– Умрем, – закончил за него Цент. – Все верно. В этом и заключается их гнусный план.

– А как же наш уговор? – простонала Машка. – Мы же с ними договорились.

– Увы, они оказались бесчестными людьми, – вынужден был признать Цент. – Не захотели играть по правилам.

– И что же с нами будет? – спросила Машка. – Что? Неужели….

Тут она обхватила голову руками и горько заплакала. Спустя секунду к ней присоединился Владик. Цент заткнул пальцами уши, чтобы не слышать хоровую истерику двух малодушных девок.

А в это время, по другую строну двери, люди торжествовали победу. Все поздравляли друг друга и хвалили дядю Гену за ловко придуманный им план.

– Я думал, ты и вправду отведешь их к бункеру с консервами, – смеясь, сказал Саша.

– Будь такой бункер, и знай я о нем, мы бы уже давно были там, – ответил дядя Гена.

– А это место? – спросила Таня. – Что оно такое?

– Да какой-то заброшенный секретный объект. Мне о нем давным-давно рассказал приятель. Наплел об этом месте каких-то небылиц, чисто страшилок пионерских. Ну, он тогда пьян был, вот и врал всякое. А, не важно. Самое главное, избавились от этих отморозков.

– И как мы с ними поступим? – спросила Катя. – Мы что, просто оставим их здесь?

– Они обошлись бы с нами не лучше, – вздохнув, ответил дядя Гена.

– Они это заслужили! – отчеканил Саша. – Тетю Лену убили. Козлы!

– Но не все они плохие, – возразила Таня. – Эта девчонка, Машка, она не злая.

– Она-то Ленку и шлепнула, – мрачно напомнил дядя Гена.

– Случайно ведь. Ну, она так сказала.

– Не важно, случайно или нет, – отмахнулся Саша. – Мы не можем их отпустить. Особенно этого Цента. Да он ведь нас пытать собирался. Пытать, а затем убить. Господи!

– Боюсь, это так, – согласился с Сашей дядя Гена. – Придется оставить их здесь. Это жестоко, знаю. Но и времена сейчас жестокие.

– Ну, хорошо, – согласилась Таня, а Катя молча кивнула головой.

Вова не принимал участия в обсуждении судьбы пойманных в ловушку злодеев. Он был немного обижен на своих друзей за то, что они высмеяли его, когда он стал жертвой внезапного кишечного спазма.

Пока остальные вели оживленную дискуссию, Вова подошел к одной из дверей, и осмотрел ее. Эта дверь несколько отличалась от остальных. Поперек нее шли две красные полосы, а между ними крупные буквы того же цвета – «Не входить!».

Вова пожал плечами и протянул ладонь к дверной ручке. Тут она была не в виде колеса, а в виде рычага. Достаточно нажать, и дверь откроется. На предупреждающую надпись Вова внимания не обратил. Если в этом подземелье и было что-то опасное, то очень давно. Опасаться нечего. А узнать, что там, за дверью, было бы любопытно. Вдруг и вправду склад с консервами?

Рычаг легко скользнул вниз, едва Вова надавил на него рукой. Он услышал лязг запоров, и в тот же миг услышал испуганный крик дяди Гены:

– Ничего не трогай! Ничего….

И в этот момент в подземелье взвыла сирена. Напуганные ее воем, люди метались, как бараны, натыкаясь друг на друга, падая, медленно скатываясь в панику.

– На выход! – закричал дядя Гена. – Скорее! За мной!

Он первым бросился по коридору, и увидел, как массивный люк, сквозь который они проникли сюда, и за которым виднелась винтовая лестница, ведущая на поверхность, стремительно закрывается. Дядя Гена ускорился, надеясь проскочить, но не успел. Тяжелая бронированная крышка захлопнулась, перекрыв единственный выход, лязгнули автоматические запоры, и сирена, взвыв в последний раз, смолкла.

На подземелье обрушилась гробовая тишина.