Читать книгу: «Волчий пастырь», страница 3

– Ладно! – сказал Ворон, – будет смеяться, – все разом притихли и заспешили по своим делам – Ворон пользовался непререкаемым авторитетом. – Бери меч, – а это он уже сказал мне, кивнув на железку, которую приволок ранее. – Орудие твоё для выучки. Носить и отвечать за него головой будешь ты. Маленько научишься – дам поострее, – затем взял чудо–оружие. – В ратном деле нужна… как по-польски? – уставился на меня он.

– Скорость. И не по-польски это, – буркнул я.

– Скорость и вы…

– Выносливость.

– Именно, – согласился он. – Будешь на обе руки упражняться, но с той начнёшь, биться которой станешь – она главная, она твоя защитница и должна быть готова вперёд всего остального. Значит, делаешь до недомогания, затем меняешь руку, – и Ворон конец железки положил на борт и стал сильно давить. Деревяшка борта заскрипела. – Наперво тужишься здесь, – показал на кисть. – Когда занеможет – натужишься здесь, – показал на локоть. – Когда и тут не сдюжишь – тужься здесь, – показал на плечо. – Опосля – тут, – провёл рукой по половине тела, – а после – полно тужишь.

– И как долго этим заниматься?

– Поднимаются руки – значит делай, – ответил Ворон.

– Блиииин!

– А опосля руку Малуше покажи – она тебя поврачует. Так, всё – приступай, – похлопал меня по плечу и поднялся на ноги. – Шатя!

– Ой! – откликнулся Шатун, что-то обсуждавший с группой людей. Подошёл к Ворону. – Что звать?

Ворон посмотрел на меня, потом на Шатуна:

– Нужен мне ты, до важного дела – будем из медведя кролика делать.

Шатун вытаращился на него в недоумении.

– Пойдём, покажу, – и потащил его к носовой части, где было побольше свободного места.

Все смотрели на них с интересом, и когда Шатун понял, что от него требуется, он не больно-то согласился. Но Ворон его все-таки уговорил, и когда бугай встал на четвереньки над лежащим на спине Вороном, раздался смех, но грозный окрик Ворона: «Делов не нашлось кому?» заставил всех разбежаться по своим местам.

Время потянулось, как и мимо проплывающие берега. Вскоре моё занятие с чудо-мечом мне порядком надоело, правая рука сильно разболелась, голова наливалась свинцовой тяжестью, погружаясь в дурной сон. Во рту пересохло, да и поесть бы чего не мешало. Ворон по-прежнему пытался задушить Шатуна, но поди задуши бревно, гляди быстрей тебя раздавит. Шатун развлекался тем, что корчил рожи, то притворялся, что вот-вот сейчас отключится: хрипел, выпучивая глаза, а потом начинал гоготать, как ни в чём не бывало. Тогда Ворон подзывал бойца, пробовал на нём, ан нет – работает, когда боец отползал, продолжал тренироваться на «медведе».

Я встал, подошёл к ним:

– Слушай, Ворон! Так если не получается, так зачем ты мучаешься, тренируйся на других.

– Шатю завалю, других-то подавно. Знает кто, вдруг в сече такой же бугай попадётся, буду делать тогда что?

– Боюсь, что другого такого не найдётся, – с сомнением покачал я головой. – А Шатун когда пробовать будет?

– Нееее… – разом ответили оба. – Медведь не душит – медведь ломает, – добавил Ворон.

– Ага, – подтвердил Шатун.

– Я чего пришёл-то, – вспомнил я. – Вообще-то я устал, да и есть и пить охота.

Ворон с укоризной на меня посмотрел:

– Притомился ты? Заново пожалишься – за ладьей по берегу побежишь. Уразумел?

Я пощупал левый локоть, вздохнул:

– Да.

– Ладно, – сжалился Ворон. – Перерыв. Олаф! – крикнул он рулевому. – Правь к берегу.

– Ой ё! Мастер! – отозвался тот и направил лодку к берегу.

«Ни фига, как он его! Мастер, блин!».

– Так! А где Лука-то? – вспомнил я про дедка.

Лука дрых всё это время, свернувшись калачиком у борта на носу, прикрывшись тряпицей, и натянув шапку на глаза. Вот кому хорошо-то, если помрёт, то без мучений. Лука сел, потянулся, протёр глаза.

– Чегось! Ужо приплыли? – вопросил дед. – Быстро чего-то.

– Не, дед – привал. Обедать будем.

Лука улыбнулся, потёр ладони:

– Се добре.

Высадившись на берег, опять же, без суеты, но слаженно, народ не мешкая занялся своим делом, каждый знал, что называется, свой манёвр. Воины у Ворона были лучшими: действовали беспрекословно, понимали с полуслова. На второй ладье шёл Мороз с Баламутом и со своей командой. Там тоже дураков не было, воины были опытные, закалённые, как говориться – вместе пуд соли съели, а был бы порох, то обнюхались бы в усмерть.

– Перуныч! – окликнул меня Ворон, махая рукой. – Поди-ка.

Он стоял возле дерева средней толщины с топором в руке, длинна рукоятки которого было метр, не меньше.

– На держи, – вручил он мне топор. – Рубишь наискось ты, как мечом. Замах из-за плеча. Ежели топор застрянет – не раскачивай, тяни от и на себя заодно. Рука устала – поменял. Начинай.

– Блииин! А отдыхать я буду?

– Не слезись. Давай, начинай.

– Как долго-то?

– Отсюда и до обеда, – сказал Ворон уже уходя.

– Ты случайно в Советской армии не служил?

Но Ворон меня уже не слышал.

– Давай, давай, Ворона ослушаться не моги.

– Блин! Дед! Это ты что ль? – подпрыгнул я от неожиданности. Лука стелился над травой. Потом что-то клал себе в рот и смачно чавкал, словно в насмешку. – Ягоды жрёт, – догадался я. – Как Сын Бога так это я, а как жрать так кто-то другой. Не честно! – и принялся рубить дерево. Благо, как я надеялся, не долго – котёл уже висел на огне, а кашевары что-то там помешивали.

Впрочем, этого времени хватило, чтобы, и без того натруженные руки, стереть окончательно. К моим болячкам добавились ещё и мозоли. Так что, когда я приступил к долгожданному принятию пищи, настроение у меня испортилось окончательно.

Похлебка из рыбы, наваристая, густая, похожая на уху, а может это она и есть, была весьма съедобной. Проглотил – даже не заметил.

– Слушай, дед! – спросил я Луку, указывая на котёл. – А это как называется… по-вашему? – отчего-то добавил я.

– Шо! Понравилось? – прочавкал дедок. Ел не спеша, смакуя каждую ложку – в еде он вообще был не тороплив, как и во всём остальном. – То шорба.

– Ясно, будем знать, – сказал я. – Ладно, пойду я к Малуше – сегодня с меня тренировок хватит.

Малуша смазывала всё той же мазью, что и накануне в бане, только на этот раз обе руки. Втирала мягко, не спеша, болячки страшно защипали, потом разгорелись.

– Потерпи, сынок, – сказал Малуша, увидев мои гримасы. – Огнь – это хорошо, всяку хворь погубляет. Да и что ты воинскую премудрость без рукавиц постигаешь? Рученьки загубишь, молодецкую удаль надоть в деле проявлять, а ученью только дурнем выставляться.

– Какие рукавицы, бабушка? – недовольно спросил я.

– Ну как?! – удивилась Малуша. – Ратные, в сече-то как без рукавиц – и пальцы целее и хват надежнее. Кто же без них ратуется?

Я нахмурился: «Вот ведь, и не сказал ничего. Ну, Ворон! Ну, гад! Как меня уже всё это достало! Когда же этот цирк закончится, а клоуны разбегутся!». Я взглянул на Ворона, тот сидел на бревне вместе с Шатуном и ещё несколькими воинами, что-то весело обсуждав, и устремился к нему:

– Где мои рукавицы? – зло сказал я.

– Твои? – спокойно посмотрел на меня Ворон. – Твои не знаю.

– Почему ты не дал мне рукавицы? – спросил опять я, нос сощурен, подбородок поджат.

– Их нет у тебя, – так же спокойно отвечал он, – а свойных никто не даст. Вообще ничего нет. Как и тебя нет. Никто ты, истёрт. Вощь, который сейчас подражаешь ты, и то ценней, поелику она знает кто она, а ты не знаешь – никто ты, ни роду, ни племени.

– Ты чего! Издеваешься надо мной… чего ты несёшь… – но разойтись в обиде я толком не успел – удар по опорной ноге сбил меня, и я очутился на земле между ног у, по-прежнему, спокойно сидящего, Ворона, а его стальные пальцы сжали мне кадык.

– Пахва сбилась у тебя? – чуть наклонившись спросил Ворон. – Жабь ты, и квакать будешь на болоте, и то – если разрешу я. Уразумил, моль толчёная?

– Да пошёл ты! – прохрипел я.

– Что сказал ты? – все притихли, явно не ожидая такого поворота.

– Да… пошёл… ты… – мне встало уже поперёк, весь этот цирк порядком надоел.

Его пальцы сильнее стали давить на сонную артерию. Я вцепился в его руку, в висках застучало, сознание начало уплывать. Вдруг звук как будто выключили – наступила полная тишина, я отпустил его руку, выдохнул, расслабился, мир замер. А дальше я лишь был свидетелем происходящего: правая рука просунулась под руку Ворону, которой меня душил, левая, используя правую как рычаг, вывернула его локоть с одновременным захватом ногами шеи и вот уже Ворон летит носом в землю. Оказавшись сверху я обхватил рукой его за шею, перевернулся вместе с ним на спину и чуть придушил его.

Тут мир ворвался в меня обратно, накрыл звуковой волной, сердце бешено колотилось. Однако сидящие вокруг с любопытством взирали на происходящее.

– Ворон! Тебе помогать? – язвительно поинтересовался Шатун.

– Да, да, – подхватили другие, ехидно улыбаясь. – Ты только скажи, и мы тут же прилетим.

Лежа с вывернутой рукой Ворону очень сложно было сопротивляться, да он и не сопротивлялся – свободной рукой он держался за рукоять ножа на поясе. И тут я понял, что надо как-то выкручивать из этого положения, но просто сдаться было нельзя. Что-то надо придумывать.

– Я тебя научу новому приему, только тебя, а ты… – эх, была не была, – а ты дашь мне бронь, – и сильнее сжал руку на шее.

– Оооо, – удивились, засмеялись зрители. – Вот это заява. Занятно, чем всё повершится?

Но Ворон лишь на половину вытащил нож и не думая сдаваться. Но и мне отступать некуда – позади Москва, как говорится, хотя возможно, что её ещё и не построили.

– Ладно! Ты мне дашь рукавицы, – и сильнее сжал руку. Но Ворон молчал, стиснув рукоять ножа – он явно сдерживался, чтобы его не воткнуть мне куда-нибудь.

– Таких как я в этом мире тебе не сыскать, а я, судя по всему, ещё много знаю приёмчиков и, кроме меня, никто тебя им не научит, а прошу взамен, всего лишь, перчатки… хорошие перчатки, – подумав добавил. – Ну что! Иде… ээ… слово? – с надеждой спросил я. Конечно, я понимал, что вся эта возня бессмысленная – рано или поздно спектакль закончится, и от этого хотелось просто всё бросить и всех послать, а с другой стороны придушить того же Ворона прямо сейчас.

Опять стихло – все ждали решения Ворона, особенно я, потому что если он не согласиться, то порежет меня, ей Богу, порежет.

Перед моим лицом появилась ладонь. Я не сразу понял, что Ворон согласился.

– Слово, – прохрипел он.

Я вцепился в его ладонь, радости не было предела. Мы поднялись, пожали руки за локоть в знак уговора. Руки и ноги тряслись, накатила слабость, и я плюхнулся на бревно – адреналиновый откат, будь он неладен. Всегда после него наступал отходняк. Шатун вовсю лыбился:

– Вот это добрый! – воскликнул он, похлопывая меня по спине.

От его одобрительного похлопывания сдуло с бревна, и я распластался на земле. Раздался хохот, меня что-то подхватило под мышки, поболтало в воздухе и поставило на ноги.

– Ой, просить! – это оказался Шатун.

– О чём? – не понял я.

– Ой, олух, я иметь простить.

– Заканчиваем, – сказал Ворон. – Быть на месте нужно к ночи. Тихомир! Газу!

– Газу! – заорал Тихомир и побежал раздавать приказы.

Послышались команды от других другим, люди задвигались, всё что вынесли с лодок, потащили обратно.

Ворон посмотрел на меня:

– Отдыхай ты, потом покажешь свой… этот…

– Приёмчик, – подсказал я.

– Именно.

– Окей.

Ворон непонимающе уставился на меня.

– Хорошо, хорошо, – блин, если они все прикидываются, то очень, очень недурно. Голливуд отдыхает.

– Добре, – кивнул он и пошёл к ладьям.

Погрузка весьма споро закончилась, и мы отчалили. Поскольку я был предоставлен самому себе, то решил устроиться на носу и продолжить наблюдение за проплывающими мимо пейзажем и кораблями, на предмет выискивания каких-нибудь нестыковок в этом, донельзя похожим на древний, мире. Там уже сидел и Лука, напяливший на себя всю одежку, которую мы собой захватили. Я решил тоже утеплиться – солнце садилось, да и от реки тянуло холодком. Лето выдалось хмурым, вода не прогрелась.

– Слушай, дед, а что это за река?

– Хыть, ясень пень – Днепр, – буркнул Лука.

– А ты чего такой, дед? – поинтересовался я.

– Печаль обуевает меня, – уж больно как-то жалостливо ответил дедок.

– Что-то случилось? – подозреваю, что Лука что-то задумал.

– Нет, – равнодушно ответил он. – Но чую случится.

– Давай, дед, выкладывай, – усмехнулся я. – Чего ты там учуял?

Дед помялся чуток, пошмыгал, выложил:

– Чую я, недалече постигнет тебя кара.

– От кого, – удивился я.

– От кого, от кого, – возмущенно пробубнил Лука. – От батюшки тваво…

– Так я ж не… постой, – насторожился я, – так ты моих родителей знаешь?

– Хыть, дуб дубной, – качнул головой дедок. – Тьфу ты… – Лука повел глазами. – Перун ноньча тебе отец и токмо, – выразительно уставившись на меня закончил дед.

– Так в чём моя вина? – чуть не ляпнул – боярин. «Где-то я это слышал в прошлой, в смысле, будущей… блииин! Лучше не думать пока об этом».

– А честь выказать? – начал отчитывать Лука. – Вот! – затряс рукой дед. – Воинское ученье ты постигашь, а ты чуешь, что Перун – главный заступник и поборник в ратном деле?

– Да от куда ж мне знать? – я усмехнулся, ну, давай дед, заливай.

– То-то! Волю отца надобно узрить, – Лука указал на мою руку. – Вон, знак евойный имеется…

– Это ты про перстень?

– А что от тебя треба – так и не чуешь.

– Да эта… случайно всё вышло, – я посмотрел на золотую шестеренку на пальце.

– Да ты ведашь сколько этой вещице лет?

– Нет.

– А ей… – тут дед задумался. – Древняя, это ж… ещё кады княгине Ольге дарствовали сваты древлянские, а это знашь кады было.

– Нет.

– От! – удовлетворенно кивнул Лука. – Так давно, шо никто и не помнит. О как давно!

– В каком году-то, хоть, помнишь?

– Ну, – дед почесал затылок, – не уродился ещё я точно.

– И как же мне его волю узнать?

– Не ведомо, – выразительно зашептал Лука. – Люди отвернулись от веры, мнят себя, чуть ли, не наместниками богов на земле, а то и богами вовсе, се чревато.

– Так по-твоему я, вообще, его сын, дед, – усмехнулся я.

– Хыть, ты истинный, ты настоящий, – с напором сказал Лука.

– Вот только мессию из меня делать не надо, мне бы вспомнить, как вообще здесь оказался, – грустно сказал я, а сам искоса глянул на дедка – какая у него роль во всей этой игре?

Шли по-прежнему ходко, начало заметно темнеть и холодать. Местность нисколечко не менялась, оставаясь всё той же древней, дремучей, я бы сказал – первозданной, несовременной, ну хоть что-нибудь из двадцать первого века, ну хоть какой-нибудь прокол, хотя бы прокольчик. Стопэ! Один прокольчик есть – это «газу» Ворона, и за эту ниточку мы ещё потянем, а пока нужно поискать ещё какие-нибудь ниточки. И куда они меня, все-таки, завезли? В Тайгу что ли?

– Слушай, Лука! Ну а как же мне узнать, ну, что Перун от меня хочет? – спросил я у деда, может он взболтнёт что-нибудь лишнее.

– Хыть, – откликнулся дед, глядя задумчиво на реку, – следи за знаками, подмечай странное и необычное.

– Блин! Дед! Да тут всё необычное! – возмутился я. – Да ты сам весь необычный. Может пора заканчивать этот спектакль?! Для чего весь балаган?! Давай! Колись! На фига вы всё это устроили? – Лука удивлённо уставился на меня, пытаясь что-то сказать, делая губы то трубочкой, то сжимая их в задумчивости.

– Хыть! Так… это… мне-то откель знать? – дед пожал плечами.

– Что, тебя в тёмную используют? – я внимательно посмотрел на Луку. – Ладно, главный кто тут у вас?

– Хыть… так Ворон же… – дедок вытянул руку в сторону кормы.

– Ворон… ладно, а сам-то местный? – продолжал я допытывать Луку, вдруг проболтается.

– Не, с Берестье я, из ятвягов. То говорил же.

– А где это? – я прищурившись смотрел на деда.

– Волынское княжество, от.

– А Волынское княжество где? – продолжил я, не давая времени Луке на обдумывание.

– Хыть! Так… в Волынском княжестве, – сказал Лука, совсем растерявшись от такого вопроса.

– Ну, я имею ввиду – область какая, там, район? – я продолжал внимательно следить за реакцией Луки.

– Ну… – дед почесал затылок, – знаю токмо, шо оно соседствует с Киевским.

– Так, ладно. А мы сейчас где? – спросил я.

– Из Киевского княжества ступаем в Смоленское… – отозвался дед.

– Так, хорошо! А Москва где, в какой стороне?! – спросил я с напором.

Лука призадумался, глянув в сторонку:

– Дык… не ведаю.

– Хорошо, я зайду с другой стороны. Где у нас сейчас столица?

– Сто… лица, – дед насупился. – Что сие означает?

– Дед! Ты издеваешься?! – воскликнул я, эмоционально, дед чуть отшатнулся. Я выдохнул, пытаясь успокоиться. – Скажи мне, честно. Где мы сейчас? Только не ври мне.

– Хыть! Так ужо в Смоленскую епархию вступаем.

Тут почувствовался толчок – за разговорами я и не заметили, как уже приплыли. Все повалили на берег, перетаскивая пожитки, оружие и припасы. Лука, не дожидаясь приглашения, рванул с места на выгрузку, я только успел схватить его за край рубахи, но не удержал, и завалился на бок. Я встал, зло посмотрел по сторонам – кого бы ещё допросить, но придётся оставить на потом – все были заняты высадкой на берег.

– Ничего не оставлять, – сказал нам Ворон. – Уходят ладьи, дальше ходом своим.

Ну, собственно, особо ничего у нас и не было, кроме одежды и, вот, железяки, которую Ворон дал для тренировки. А поскольку делать было нечего, помощи никто не просил, то мы просто сидели и ждали. Темно было, как в погребе – пасмурная погода стояла все дни. Тучи закрыли собой и звёзды, и луну, взирая с высоты птичьего полета на копошение людишек, которым дома от чего-то не сиделось.

Подошёл Тихомир, позвал с собой. Подошли к группе людей, всё те же действующие лица: Ворон, Шатун, Мороз, Баламут и ещё двое не известных до сих пор мне людей.

– Так, Мороз! – сказал Ворон. – Смотрящие мои, стеречь – твои. С свитанием двигаемся на место, указанное Лукой… где Лука? Вот Лука, – найдя дедка указал не него рукой. – Ведь найдёшь ты, Лука?

– Лучше тебе найти, – отозвался Баламут.

– Вопросы есть? – спросил Ворон. – Тогда спать, – и все, как по команде, начали расходиться.

– Стойте, стойте, – испугался я. – А где спать-то?

– А где хочешь, там и спи, – ответил Баламут.

– Как, прям так что-ли?

– То лях, – ощерился Баламут. – В теремах жить любо, а на земле ему худо.

Но последние слова его прозвучали уже где-то в темноте, так как все разошлись, не задерживаясь на разговоры.

– Блииин! Обсерил Тузик грелку.

Я пощупал левый локоть, кто-то сзади хлопнул меня по плечу.

– А, – крикнул я с испугу.

– Не кричи.

Я повернулся – это был Ворон.

– Держись меня ты, – Ворон развернулся и пошёл, я вслед за ним.

Мы подошли к месту, где в повалочку уже лежало несколько человек.

– Вон, к Луке ложись, – показал рукой Ворон на лежащего человека.

Старый пень уже вовсю дрых, видать ко всему привычный. Я устроился рядышком, не очень веря в то, что удастся заснуть, но то ли напряженность дня, то ли слабость организма – сказались, и не успев толком пожаловаться, как же неудобно спать на земле, тут же провалился в сон.

Глава 4

– А… – но мне тут же закрыли рот рукой.

– Не кричи ты, – сказал Ворон. – Газу.

Было по-прежнему темно, дико хотелось спать. Народ просыпался, поправлял амуницию, собирал вещички.

– А чего так рано-то? – возмутился я, еле разлепив глаза.

Но на меня никто не обращал внимания. Лука стоял, зябко поёживаясь. Да, прохладно, сыро. Я стал подниматься и чуть не застонал – каждое движение вызывало дикую боль в мышцах и жилах, желание куда-то идти резко пропало.

– При ходьбе согреешься ты и полегчает, – сказал Ворон.

– Не буду, – ответил я и уставился в землю.

– Не понял я! – удивился Ворон.

– Не пойду, не хочу, – ещё больше насупился я. – Надоело все, домой хочу.

– Не разумный ты, – спокойно подытожил Ворон.

Но не успел я подумать, что бы ещё такое пакостное сказать, как тут же взлетел вверх и заболтал, в прямом смысле слова, ногами в воздухе.

– Вот ты щас чё сказать? – прошептал мне в ухо Шатун.

А это был Шатун. Кто же ещё мог человека, вот так, запросто, за шкирку вздернуть на воздух.

– Ницео, – прохрипел я.

Рубаха впилась в горло, дышать было нечем. Ноги судорожно искали опору, руки шарили за что бы зацепиться.

– Ты с нами ходить?

– Хоить, хоить…

– Тогда ходить, – и поставил меня на землю.

И не обращая на меня больше никакого внимания зашагал прочь. Лука посмотрел на меня, воздел очи к небу, цокнул, и пошёл вслед за воинами. Про мышечную боль я, естественно, резко забыл – теперь болела шея.

Шли мы, практически, молча: воины в полной амуниции, что называется, помощники или слуги, я ещё не выяснил, как их тут называют, несли незамысловатый скарб – вещички, да провиант на несколько дней. Ворон, как и положено начальнику, выглядел круче всех – полностью черный, как ниндзя – меч в чёрных ножнах, рукоять обмотана чёрной кожей. Мороз, в данном случае, начальник поменьше, но экипирован тот был в богатый красивый доспех, ни дать, ни взять – русский витязь, сошедший с картин какого-нибудь именитого художника. Шатун, натянул на себя всякой брони побольше, да покрепче, а там – полтонны больше, полтонны меньше – «медведю» до фонаря, тем более ещё ни один не встретился. Щит и булава при нём, как и положено, нечеловеческих размеров. Ну а Баламут… а баламут он и есть. Остальные кто во что горазд, на сколько хватило фантазии и денег.

К Ворону иногда подбегали люди, что-то шептали и убегали. Один раз подходил Тихомир, один раз – Баламут. Тьфу! Ходят всякие тут.

А так, в общем-то, больше ничего не происходило. Лес сменялся полем, поле – лесом. Лука собирал всякие ягодки и делился со мной, что было весьма кстати.

Стало заметно светлее. Шея перестала болеть, потому что теперь у меня от ходьбы болели ноги и спина. А вскоре стало жарко и хотелось пить, но пить мне давал Ворон и только тогда, когда он посчитает нужным.

Тучи немного рассеялись, солнце наступало по всему фронту. Щебетали птички, прыгали кузнечики. Было тихо и спокойно, но наш отряд шёл, как и с самого начала, в броне и при оружии, готовым отразить любую атаку ворогов.

Сделали привал в поле: перекусили, передохнули, попили водички. Я прилёг – все тело болело нещадно. По команде Ворона двинулись дальше. На этот раз я решил не возникать – от пристального взгляда Шатуна активизировалась воля к победе и преодолению трудностей.

Опять леса сменялись полями, сил идти у меня было всё меньше и меньше, и это, несмотря на то, что я шёл налегке, ну, не считая вороновской железяки, тогда как остальные шагали в броне и при оружии, а это от пяти до пятнадцати кило точно, да ещё пожитки разные. Блин! Вот марш-броска мне меньше всего хотелось. Шли молча, сосредоточенно, в таком же порядке: бойцы Ворона в разведке с постоянным докладом, а люди Мороза отвечали за охрану нашего, так сказать, каравана, и если что, то должны первыми вступить в схватку с неприятелем, если таковой нарисуется.

Хотя, чего жаловаться: живой, рука стремительно заживала, правда теперь чесалась невыносимо, но зато пальцы сжимались и разжимались хорошо. Только штука на указательном пальце мешалась, но даже притронуться к ней я боялся – по ощущению она впаялась прям в кожу, а то и в мясо. И всё же было не спокойно на душе, становилось тревожно, да что там – я был на грани истерики, потому что шёл третий день, а признаков цивилизации я так и не встретил. Все, кто нам попадался ничем не отличались от того, древнего, времени, зацепиться вообще было не за что. Да и по законам жанра розыгрыш слишком затянулся, он давно должен был закончиться, да и кто я такой, чтоб меня так разыгрывать, тратить столько сил, денег, ведь это ж всё немаленьких денег стоит. И вот тут выяснялась ещё одна проблема – память не возвращалась, от слова совсем. Единственное, что меня удерживало от паники, так это «газу» Ворона. Даже понимая, что это маленькое утешение, разум вцепился в эту «газу», как за последнюю соломинку, хоть за что-то, хоть что-то знакомое и понятное в этом диком мире, варварском мире, хоть что-то, что не дает сойти с ума окончательно.

Вдруг все остановились – вышли на какую-то проселочною дорогу. Я тут же плюхнулся на траву и растянулся во весь рост и не я один. Я усмехнулся. Остались стоять: Ворон, Мороз и их ближники.

– Лука, – позвал Ворон. – По этой дороге из Суздаля бежал ты?

– Хыть, по ней, а там мы нашли Перуныча, нагого и без чуйств.

– Газу.

– Блииина… – больше про себя, чем вслух простонал я.

Но поднялся, и мы углубились в лес, куда указал Лука.

Тучки снова набежали и закрыли солнце. В лесу было сыро и прохладно, что подействовало на меня освежающе. Двигались всё также в полной тишине, дед Лука всё также собирал ягодки.

Я уж было подумал, что дед чего-нибудь напутал, но тут мы вышли на небольшую полянку и мне вспомнилось слово – капище. Именно это слово больше всего подходило к тому, что мы увидели: небольшая поляна, поросшая травой да бурьяном, с разбросанными камнями и деревянным идолом по середине, высотой около трёх метров. Потемневший от времени, рассохшийся с обугленной верхушкой, расщепленной на метр.

– Лука! – позвал Ворон. – Здесь нашёл ты?

– Тута, – дедок направил ладони на идола. – Оно пылало, яко в бездне.

– Такому отродью здесь только и место, – усмехнулся Баламут, глядя на меня.

– А Перуныч был где? – спросил Ворон.

– А Перуныч прямо тута и лежал, где ты стояшь.

– Угу, – посмотрел под ноги Ворон, посмотрел на меня. – Припоминаешь что-нибудь ты?

– Не а, – я пощупал левый локоть, подумал. – Пока нет, но, может, надо осмотреться здесь, поискать какие-нибудь улики?

– А кохля тебе на кой? – заржал Баламут, – ты чё их жрать собрался?

Я недоуменно посмотрел на Ворона.

– Зачем улитки тебе? – спросил Ворон, тоже недоумевающе глядя на меня.

– Блииин! Какие улитки, – опешил я. – Это вещьдо… блиииин, ну, вещи, которые могли оставить те, кто меня сюда притащил.

– Ай, ну извиняйте, – сказал Баламут, разведя руки чуть в стороны, – мы по-польски не разумеем.

– Так учи, – сказал я. – Пригодится, когда польским панам будешь портки стирать.

– Ты чё сказал, пагниль?! – дернулся ко мне Баламут, хватаясь за нож. Ухмылка с его лица в миг слетела, как листья от ветра, появился звериный оскал.

– Где стоишь, там и стой, – спокойно сказал Ворон.

Этого было достаточно, чтобы тот остановился, поджав губы и сузив глаза.

Мороз, до того стоявший не шелохнувшись, словно ледяная глыба, качнулся и подошёл к Ворону:

– Зачем за него впрягаешься, – кивок в мою сторону. – Пускай сам ответ держит.

– Он нужен нам, – всё также спокойно ответил Ворон, но пальцы его рук слегка согнулись, ноги чуть раздвинулись. Всё это сделано было так быстро, что мало кто заметил, только Шатун, стоявший за спиной Ворона качнулся чуть в сторону. – Для дела. Аль забыл?

– Так делом давай и займёмся.

– Давай, – согласился Ворон и посмотрел на меня. – Так что там с вещами?

– Ну… – выдохнул я, почесался, – надо здесь всё прочесать и в округе посмотреть… может… кто-нибудь что-нибудь обронил… и узнаем чьё это… вещь.

– Добре, – кивнул Ворон. – Тихомир! Делаем стоянку здесь. Мороз! Твои люди ищут в лесу, мои – схрон, если есть он.

– Так что искать-то? – раздраженно спросил Мороз.

– Всё, что человек оставить может, – сказал Ворон. – И сюда несём, разберёмся здесь.

Мороз пошёл отдавать распоряжение своим людям. Тихомир подогнал к Ворону несколько человек.

– Что делать, мастер? – спросил один из них.

– Мечами тыкаем землю. Где мягко – копаем, все чудное показываем, вон, – Ворон указал рукой на меня, – Перунычу.

Воины бурча принялись за дело.

– Друже, ты! – Ворон положил руку на плечо Шатуна. – Пройдись, приглядись, может кто следы оставил, да зарубки всякие.

– Сделать, – кивнул медведь и поковылял в лес.

– Да, найти трудно будет, – посетовал Ворон. – Какая вон темень.

Тучи, и вправду, уже успели нависнуть над нами, толкаясь, спеша занять лучшие места, чтобы достать нас наверняка. А вот и дождик.

Вскоре стали приносить всякие вещички, в основном разный хлам. Да, люди здесь бывали и не раз, но определить что-то конкретное было невозможно. Шатун тоже ничего не обнаружил, так что, когда совсем стемнело поиски прекратились. Копатели ничего не накопали, только всякое барахло. Единственно, что я из всего этого оставил, и то, чтоб было хоть что-то, лишь какую-то безделушку – не то серьга, не то кулон овальной формы. Из какого металла было не разобрать, но, вроде как, не из золота. По всему видать лежала здесь давно.

Лагерь решили разбить здесь, от дождя прятаться в лесу сподручнее, да и навесы соорудить легче. То тут то там разгорались костерки, готовилась еда.

Поскольку меня никто никуда не звал, я решил, что надо разыскать Ворона, к тому же он сам просил от него не отставать. Только вот где искать, блин, непонятно, как они лихо разбежались – лишь бы только не работать. Что ж, делать нечего – стал ходить от навеса к навесу, от костерка к костерку.

Нашёл я его под двумя раскидистыми дубами, навеса не делали – густые ветки хорошо защищали от дождя, что даже костер горел ровно и Малуша на нём уже что-то варганила. Шатун и Тихомир занимались своими делами, дед Лука, свернувшись колачиком, дремал.

– Путное что? – спросил Ворон. Он точил свой топор-кирку, прислонившись спиной к дереву.

– Да ерунда всякая, – подсев к нему сказал я. – Только вот эта безделушка, – я показал ему серьгу.

– Думай сам ты.

– Ну, пока не понять, надо почистить, вещь не кустарная, может печать изготовителя найдется.

– Хыть, по чем знашь? – садясь и позёвывая спросил Лука.

– А вот ушко, не продырявлено, а литое, а для этого оборудование специальное надо, да умение, а у каждого своё, да каждый…

– Ясень пень, орудование нужно умелое, но как ты сыщешь того мастера…

– Всяко семечко свое времечко, – сказал Ворон. – День прошёл, а не на аршин не продвинулись мы. Делать будешь что ты?

– Блииин! Ну почему я то?

– Ну кто, а? Все человеки эти – я знаю, они свои, привычные, – Ворон повертел головой. – Из ниоткуда появился ты, кто – не ведаешь ты, даже сам ты. Всё блины просишь, хотя знаешь ты – никто их не принесёт…

– Да, бли…

– Все побаиваются тебя, – Ворон придвинулся чуть ближе, – ты какой-то… другой.

– Другой! – удивился я. – Что значит другой?

– Ну… – Ворон посмотрел из стороны в сторону, – чуждый, сторонний.

– Можно подумать вы свои в доску, – злорадно заметил я. – Да бояться-то чего? – признаться, меня это, почему-то, порадовало.

– Хыть, – встрял Лука. – Молнии по людям за зря не бьють, а тут аж два раза.

– И ходишь, как ни в чём не бывало ты, – подытожил Ворон.

– Подумаешь, – пожал я плечами, – случайно вышло.

– Хыть, каковы веки, таковы и человеки, в случай не верють – люд дремучий, как вон те тучи, – Лука поднял голову, с неба, по-прежнему, сыпал дождь, шуршали листья деревьев, словно они перешептывались о накопившемся за день.

«Эх, а если бы листья ещё и светились… а если бы мы были синие у нас были хвосты, да косы, то было бы как в «Аватаре». Я улыбнулся, представляя себе эту картину… так стопэ! Что за аватар такой… аватар, аватар… что-то знакомое, что-то знакомое… что это значит? Ладно, хоть что-то всплывает».