Читать книгу: «Книга I. Квант войны: Ядерное противостояние»

Эпизод 1. Первый прыжок

Лёд сверху трещит длинной нотой. В наушниках Ноа Брукса звенит рой. Капитан Томас Эванс поднимает руку и держит паузу.

Майк Арчер стоит в центре колец QGT и чувствует тепло. QGT – квантовый генератор времени. Три кольца работают вместе: внутреннее держит фазу, среднее вспенивает вакуум, внешнее шьёт «шов».

Дышит импульсный термоядерный контур. «Ахерон» живёт рывками. Один импульс – один вдох.

– Пуск, – говорит Эванс.

Свет выталкивает воздух. Пол уходит из-под ног. Писк роя режет до последней секунды.

-–

Майк падает на горячую пыль. Пахнет железом и солнцем. В горле сухо, губы покрываются солью.

Белое небо переливается, на горизонте плавают горы. Верёвочная тень от мачты дрожит, будто ветер присел на провод. По двору клацает дверь ангара.

– Стойте, – кричит человек в каске. – Руки вверх.

Он поднимает ладони и не делает резких движений. Двое бегут по гравию. Ремни винтовок стучат о пряжки. У обоих глаза уставшие, но пальцы рядом со спуском.

Его обыскивают быстро и без жестокости. Проверяют часы, карманы, подошвы ботинок. На ткани онемевшая пыль Нью-Мексико.

– Имя, – устало спрашивает старший.

– Майкл Арчер. Физик.

Лёгкий удар по плечу возвращает чувство в кожу. Там греется якорь – личный фазовый маяк. Канал с лодкой жив, значит можно говорить коротко и ясно.

– В лагерь, – решает старший. – Разберёмся у них.

Они ведут его вдоль забора с колючкой. Щиты «No Admittance» сереют в пыли. Вдалеке грузовики бросают ящики, на ветру плющатся плакаты секретности.

В административном корпусе пахнет чернилами и табаком. Лампочки жёлтые, стекло мутное. У стойки секретарша быстро заполняет бланк.

– Имя. Город. Документы, – она не поднимает глаз.

– Майкл Арчер. Бостон. Документов при себе нет.

Штамп падает, как молоток. Ему кивают на узкую дверь. Там допросная.

Комната простая, как коробка. Стол из металла, два стула, лампа под потолком. В круге света отпечатки предыдущих бесед.

Солдат остается у двери. В коридоре слышно шаги и звонок. Кто-то говорит имя «Ферми». Сердце у Майка стучит в темпе лодочных импульсов.

Дверь открывается. Входит высокий худой мужчина в костюме. Кожа тонкая, взгляд прозрачный, голос ровный.

– Меня зовут Роберт Оппенгеймер, – говорит он и садится напротив.

Воздух будто становится гуще. Майк выпрямляется и подбирает слова.

– Я искал вас, – говорит он. – Не случайно.

Оппенгеймер кладёт ладони на стол и молчит полсекунды. В паузе слышно, как лампа потрескивает на слабом напряжении.

– Откуда вы пришли, мистер Арчер, – спрашивает он тихо.

– Из будущего.

Солдат фыркает и тут же снова каменеет. Оппенгеймер не оборачивается.

– Доказательства, – говорит он так же ровно.

Майк говорит фактами, без украшений. Испытание в пустыне получит имя Тринити. Дата 16.07.1945. Цитата из древнего текста станет ярмом на его шее. Спор «пушка» против «имплозии» будет стоить нервов и времени.

Оппенгеймер не меняется в лице, но взгляд чуть прижимается к столу. Короткая пауза тянется, как проволока под пальцами.

– Ещё, – просит он.

– Вы позовёте Теллера и Бете, – отвечает Майк. – Ферми уже рядом. Вам нужна машина для расчётов имплозии. Её ещё нет. Но можно собрать быстрее. Вакуумные лампы, логические блоки, задержки на линиях, перфолента.

Он берёт карандаш и рисует на бланке узлы. Сумматор, счётчик, тактовый блок. Память на линиях задержки. Простой язык, не «магия».

Оппенгеймер наклоняется. На лице появляется живой интерес. Он читает подписи, ведёт пальцем по стрелкам и задержкам.

– Вы не фантазёр, – наконец говорит он. – Или умеете играть фактом лучше, чем многие.

На стол ложится телеграмма. Майор в дверях ждёт тишины и держит лицо каменным. Оппенгеймер читает сухие строки и чуть бледнеет.

– Вашингтон требует ускорения и усиления контроля, – говорит он глухо. – Мы уже идём на пределе.

Майор бросает взгляд на Майка. В этом взгляде не злость, а привычка к ответственности.

– В изолятор, – предлагает он.

– Нет, – отвечает Оппенгеймер. – Комната под наблюдением. Доступ ко мне по расписанию. Ответственность на мне.

Дверь закрывается, коридор снова шумит бумагами. В кабинете остаются двое. В окне горы и свет. В пепельнице узкий лес из окурков.

– Завтра в 9:00 вы принесёте на бумаге то, чего в этом году нет, – говорит Оппенгеймер. – Если это правда, вы откроете ящик раньше. Если ложь, мы закроем его вместе.

Он смотрит на шов на куртке Майка. Взгляд цепляется за ткань, потом возвращается к глазам.

– У меня нет задачи разрушать, – спокойно говорит Майк. – Я пришёл за «тормозами». За правилами принятия решений и за машиной, которая поможет не ошибиться в спешке.

– Правила посреди войны, – он не улыбается. – Скользкая дорожка.

Плечо Майка вдруг обжигает горячим уколом. Якорь встряхивает память, как удар током. Сквозь шум воздуха пробивается далёкий голос Ноа.

– Майк, слышишь, – шепчет он в голове. – Они над нами. Лёд поёт и трескается.

Оппенгеймер вскидывает взгляд.

– Кто это, – он делает шаг к столу. – У вас радио в кости.

– Моя команда, – отвечает Майк и старается не менять дыхание.

Комната на мгновение дрожит. Бумаги на краю стола едва заметно ползут. Слышно, как на улице двадцать человек одновременно поднимают головы.

– Если вы уйдёте сейчас, – говорит Оппенгеймер уже жёстче. – На столе останется схема. И мысль, которую вы принесли. Мы сделаем её. Вы понимаете цену.

– Понимаю, – отвечает Майк. – И понимаю, что задержка убьёт нас в другом месте.

Он видит, как на стекле окна бегут тонкие трещинки света. Это не стекло, это поле в голове. Мир подтягивает края, как одеяло перед темнотой.

– Вы не бог, – тихо говорит Оппенгеймер. – Вы человек. И вы приносите не только знание.

Слова садятся острыми буквами. Он их не забывает. Якорь пульсирует ещё раз, как предупреждение.

– Возвращайся, – теперь уже ясно говорит Ноа. – Сейчас или никогда.

Свет в комнате срывается с лампы и собирается в точку. Пепельница падает, окурки летят. Майк тянется к листу с блок-схемой и подвигает его ближе к Оппенгеймеру.

– Завтра в 9:00, – успевает сказать он. – Это важно.

Его вырывает из стула. Тело вытягивается, как струна. В ушах звенит пустота.

-–

Холод встречает его как удар. Он валится на решётчатый настил. В отсеке пахнет озоном, мокрой резиной и железом.

Красный свет мигает с паузами. Кольца QGT гудят нестройно. Вокруг бегут люди.

Лейла держит курс и глубину. Её руки спокойны, губы сухие. Ноа работает на акустике, добавляет в воду шум. Дэвид Харрисон уже вывел связь в глухую тишину.

– Контакт установлен, – выдыхает Майк. – Оппенгеймер слушает. Схема у него. Вашингтон давит.

Капитан не тратит слова. Он разложил задачи так же, как карты на столе.

– Мы под ледом, – говорит он. – Рой сверху. Мины легли в сетку. Времени мало.

В дальнем переборке глухо звенит металл. Кто-то сверху «иглой» ищет их след. На стыках видны ниточки инея.

– Поле нестабильно, – бросает Лейла. – Якорь греется.

– Охлаждение держу, – отвечает Ханна «Ким» Ким со своего поста. – Зелёная зона почти на грани.

Импульсный термояд выдыхает и берёт новый такт. Силуэт Райана МакКенны мелькает у магнита удержания. Джилл О’Рейли проверяет питание. Фрэнк Дойл, старшина, уже держит сеть-ловушку.

– План, – просит Майк.

– Мы прорежем лёд резаком под шум твоей просадки, – говорит Эванс. – Одно окно, один шанс.

Майк кивает и подходит к панели. Пальцы слушают металл, как пульс. Внутреннее кольцо ровно, среднее уже шершавит поле, внешнее нервничает.

– Дам просадку на пять секунд, – говорит он. – Рой услышит, но резка заглушит.

Ноа поднимает ладонь.

– Психологи включили голос, – шепчет он без эмоций. – Открытая частота. Вежливый английский.

Голос плывёт в уши мягкой водой. Он обещает безопасность, просит подняться, говорит, что они окружены. Слова идут, как игла под кожу.

– Игнорируем, – сухо говорит Эванс. – Лейла, нос на трещину. Дойл, готовь резак.

– Готов, – старшина кивком срывает чеку на плазморезе.

Шлюз на носу раскрывается. Холод из него бьёт внутрь коридора, как свет бьёт из двери. Пар мгновенно садится на металл тонким инеем.

Дойл прижимает резак к льду. Лезвие поёт ровным огненным голосом. Лёд кипит и отступает. Тонкий душ брызг шипит под потолком.

– Сейчас, – шепчет Лейла. – Майк.

Он срывает поле до нуля. Мир замирает на вдохе. Якорь остывает, как уголь под водой.

Резак рычит громче. Пар заволакивает люк. Звук роя перескакивает на более высокий тон. Им трудно отличить резку от провала поля.

– Две минуты, – чётко говорит Эванс. – Дальше будет поздно.

Ноа держит шум и смотрит вверх. На виске у него бьётся тонкая вена. Он слушает, как «шарики» соображают быстрее и ближе.

– Один потерял нас, – говорит он. – Другой сомневается. Третий думает, что мы внизу.

Лейла сдвигает лодку на четверть корпуса. Камень под килем царапает краску. Над головой открывается глухой колодец, ветер свистит и гасит пар.

– Вперёд, – командует Эванс. – Четверть хода. Без фанатизма.

Лодка скользит, как кошка по мокрому стеклу. Вода плотная, металл поёт. Микроудары льда бегут по корпусу цепочкой.

И тут в прорезь впадает шар-дрон. Он похож на детскую игрушку, но на боку горит красный глаз. Лезвия тонкие, мотор злой.

– Внутри, – коротко бросает Ноа.

– Сеть, – кивает Эванс.

Дойл стреляет гарпуном. Сеть раскрывается и рушится сверху. Шар режет нити ножами и шипит, как пчела на солнце.

Вторая сеть ловит его в полёте и тянет к решетке. Он дергается, рвёт стропы, ищет углы. Глаз прожигает пар узким лучом.

– Ложный теплоисточник, – говорит Лейла. – Хочет на якорь.

Майк ощущает, как плечо теплеет снова. Поле возвращается в малой мощности. Шар делает короткий манёвр и летит прямо на него.

Он шаг вперёд делает сам. Это не геройство. Это расчёт. Если шар ударит в кольцо, их порвёт.

Дай ему руку, прижми к корпусу, заставь бить туда, где металл дышит тяжело.

Удар. Пальцы в крови. Тепло хлещет по коже. Дрон бьётся, лезвия вскрывают перчатку, скользят по алюминию.

– Назад, – кричит Дойл и выдёргивает Майка из дуги.

Шар бьёт в трубу у потолка. Трубу рвёт тонкой струёй. Вода начинает шить палубу мокрой нитью.

– Локальный клапан, – командует Лейла. – Перекрыла.

Шар теряет баланс. На миг застревает рёбрами в решётке. Дойл кидает третью сеть и забивает его петлями, как рыбу в садке.

– Импульс, – говорит Эванс.

Ноа подаёт ток в сеть. Шар вздрагивает и глохнет. В отсеке на пару секунд слышно только дыхание людей и шипение на кабеле.

– Закрепить и в шлюз, – говорит капитан. – Быстро.

Сеть с шаром ползёт к тёмному люку. По ботинкам хрустит иней. Джилл кивает Дойлу на крепёж, Бен Картер проверяет течь.

– Майк, рука, – говорит доктор Кэти Моррис, появляясь с аптечкой. – Дай посмотреть.

– Потом, – отвечает он. – Сначала поле.

Он проверяет выравнивание фаз. Внутреннее кольцо ровно. Среднее шумит, но держится. Внешнее даёт короткие «зубцы». Трепещет, как струна в холоде.

– Выдержит пару минут, – говорит он. – Потом начнутся сюрпризы.

– Этого хватит, – отвечает Эванс. – Движемся к боковому ходу. Если нас накроют снова, бросим «пустышку».

Ноа уже открывает крышку с модулем копирования. Харрисон подаёт прозрачный блок. Пальцы двигаются быстро и без слов.

– Контур на манекене, – говорит Харрисон. – Крепления готовы.

– Сброс по моей команде, – кивает капитан.

Шлюз открывается. Холод втягивает воздух, как глубокий вдох. Пустышка уходит в темноту и отпускает ложное тепло в воду.

Рой реагирует мгновенно. Две линии сворачивают вправо и убегают за приманкой. Третья остаётся на тонком следе якоря.

– Этот не глупый, – шепчет Ноа. – Он учится.

– Значит, обманем ещё раз, – спокойно отвечает Лейла и переводит лодку под более толстый слой льда.

– На три секунды убери мощность, – говорит Эванс. – Оборвём его нос.

Майк убирает якорь до пустоты. Внутри становится тихо, как в пустом храме. Ноги дрожат, но руки держат регулятор.

Третья линия теряет их и уходит в сторону. Этого хватает, чтобы скользнуть в боковую шахту и выиграть десять длинных вдохов.

Он возвращает мощность. Якорь греется неровно. Внешнее кольцо щёлкает где-то в подшипнике. Ему нужен отдых, но его нет.

– Выдержим минуты, – шепчет Майк. – Не больше.

– Пойдёт, – отвечает Эванс. – Но не расслабляемся.

В этот момент сверху ломается что-то тяжёлое. Глухой удар идёт по корпусу. Второе эхо катится кормой.

– Это лёд, – говорит Ноа. – Большие плиты оседают.

– Держим, – бросает Лейла. – Крен в пределах нормы.

И тут в коридоре, где только что закрыли мини-шлюз, появляется новый силуэт. Тёмный, гладкий, быстрый. Он катится по воздуху, как капля металла.

Четвёртый шар входит внутрь, будто его привела струя. Он маленький, но злой. На боку вспыхивает красный глаз.

Пар висит в проходе тонкими нитями. Решётка под ногами мокрая, следы ботинок блестят. Якорь у Майка горячий и дерзит кожей.

Кольца генератора вибрируют, звук становится плотнее. Голос снаружи на секунду снова приходит в открытый канал.

– Американская лодка, – мягко говорит чужой голос. – Сейчас вы умрёте.

Шар выбирает цель. Он наводится на самое яркое. На якорь у плеча Майка.

Он ускоряется.

Эпизод 2. Рождение «Ахерона»

Четвёртый шар-дрон летит прямо на Майка. Красный глаз горит в паре. Решётка под ногами мокрая, якорь у плеча горячий. Кольца QGT вибрируют, звук густеет.

Он уходит влево на полшага. Шар тянется за теплом. Лейла делает короткий вдох. Эванс не кричит, он ждёт точку.

– Сейчас, – говорит капитан.

Майк бросает на палубу пластиковый блок ложного тепла. Шар клюёт на приманку. Полудоля секунды – и этого достаточно.

– Гашение, – даёт команду Лейла.

Контур падает в ноль. Внутри звенит пустота. Шар теряет цель и зависает в струйном тумане. Дойл рвёт чеку на импульсной гранате. Плоская вспышка бьёт по корпусу «игрушки». Лезвия останавливаются. Сеть накрывает сверху и молчит током.

– Держу, – рычит Дойл.

– Разгерметизируй шлюз, – ровно говорит Эванс.

Люк свистит. Тяга уводит пар. Сеть с шаром уходит в тёмный зев. Дверь захлопывается.

Тишина режет обрубком. Слышны только редкие капли по алюминию.

– Проверка, – говорит капитан. – Кольца. Якорь. Отсек.

Люди двигаются быстро. Ноа протирает стекло датчика. Лейла держит пилу колебаний в узком коридоре. Харрисон уже у связи, ладонь над рубильником, но палец не шевелится.

Майк опускается на колено. Он смотрит на кольца. Края потемнели, пахнет палёной изоляцией.

– Уцелело, – говорит он. – Нужна чистка и лёгкая калибровка.

– Сколько времени, – спрашивает Эванс.

– Пятнадцать минут. Если повезёт – десять.

– У нас пять, – сухо отвечает Ноа. – Рой сверху не ушёл. Они учатся.

Майк встаёт. Ладонь болит полосами. Он затягивает рукав плотнее, чтобы не капало.

– Сделаем в движении, – говорит он. – Лейла, ровный ход. Без рывков.

Она кивает. Лодка идёт под ледяным потолком. Вода темнеет, ветер наверху уходит в глухой шёпот. Пар оседает инеем.

-–

Майк снимает сервисный кожух и вытаскивает внешний модуль. Внутри иней как пыль. На рёбрах сажа. Он продувает канал и ставит модуль обратно. Руки двигаются быстро и точно.

– Ты дрожишь, – тихо говорит Лейла.

– Адреналин, – отвечает он. – И мало сна.

Она кивает и не мешает. У неё своя задача – держать глубину в узкой щели между камнем и льдом.

Эванс остаётся лицом к пульту. Он слушает, как дышит лодка, и даёт короткие решения.

– Слева шум, – шепчет Ноа. – Подводный гребень. Как зуб.

– Обогнём, – говорит Лейла.

– Не скрести, – добавляет Эванс.

Всё становится простым. Цель – исчезнуть. Не дать себя найти. Дожить до окна.

Майк защёлкивает ключ, проверяет кабель якоря. Изоляция целая. Под пальцами ровное тепло.

– Сколько лет ты шёл к этому, – негромко спрашивает Харрисон. – К якорю.

– Восемь, – отвечает Майк. – С бумаги. С железом – четыре.

– Бумага раньше железа.

– Сначала я верил формулам, – он коротко улыбается. – Потом понял, им нужно есть металл.

Харрисон фыркает и уходит к своей панели. Он колючий, но не трус.

– Майк, – зовёт капитан. – Почему нас всё равно догоняют. В двух фразах.

– Мы горячие, – отвечает он. – И оставляем след в поле. Идеальный QGT был бы тише. Наш пока слышен.

– Значит, ускоряем совершенство, – подводит итог Эванс. – И живём между этапами.

Он говорит как инженер. Пафос не нужен. Так легче дышать.

-–

Пять минут тянутся резиной. Потом Ноа поднимает палец.

– Тише, – шепчет он. – Они ушли чуть назад. Мина встала в другую точку. Похоже, потеряли направление.

– Держим курс, – говорит капитан. – Без резких. Лейла, рули мягко.

– Дам семь минут «тихо», – добавляет Ноа. – Не больше.

– Хватит, – кивает Майк. – Закончу калибровку.

Он закрывает кожух и вытирает руки. Чёрные полосы на пальцах, кровь на рукаве. Он уже не замечает.

– Добью привязку на ходу, – говорит он. – И коротко проговорю, зачем мы живём этим железом.

Он смотрит на мостик. На Эванса. На Лейлу и Ноа. На Дойла. На Ким у зелёной петли охлаждения. Глаза у неё внимательные и спокойные.

– Через дело, – кивает капитан.

Майк говорит коротко. Он делает паузы, когда стонет лед или моргает лампа. История собирается как механика.

Россия ударила в узлы. Ночью погасли датчики и каналы. Утром связь не вернулась вся. Гражданские системы слепли, военные – частично. Этого хватило. Паника пришла не на улицы, а в сети.

– Мы знали, что так возможно, – тихо говорит Эванс. – Но думали, успеем выхватить первый шаг.

– Не успели, – отвечает Майк. – Никто не успел.

Корабли противника ушли под лед. Их много. Они тихие. У них новый рой. Маленькие охотники с хорошим слухом. Они быстро учатся и запоминают звук *Acheron*.

– Мы здесь, – говорит Лейла, – потому что в других местах нам закрыли небо и море.

– Да, – отвечает Майк. – Здесь толстый лед, шум ветра, меньше людей. Ошибку проще спрятать.

Он втягивает кабель и продолжает.

– «Ахерон» родился не в Арктике. В доке. Сняли старый атомный реактор. Поставили импульсный термоядерный контур. Капсулы-мишени, магнитное удержание. Один импульс – один вдох. Этой пульсации хватает, чтобы кормить QGT порциями.

– Экономно, – шепчет Ноа.

– Быстро, – поправляет Майк. – Нам нужна именно пульсация.

– Кто выбил это, – спрашивает Харрисон. – Бюджет, разрешения, люди.

– Никто не «выбил». Сложили из трёх проектов, – говорит Майк. – Лазеры из программы чистки спутниковых зеркал. Магниты – из ускорителя. Мишени – из энергетики. Шасси – из армии. Лодку – из прошлого. Мы делали это как ремонт. И как стартап.

– И ты склеил, – замечает Лейла.

– Не один, – отвечает он. – Доктор Грейс Тёрнер, Джалил Рахман, старик Осгуд. Эванс, который сказал «да» после десятка «нет». Но железо было не самым трудным. Труднее было объяснить «зачем».

Сверху проходит новый стук. Ноа показывает жест «мимо». Лейла держит линию. Шум отходит.

– Зачем, – повторяет Харрисон.

– Чтобы война не стала фоном жизни, – говорит Майк. – Чтобы первый ход не делали за нас. Чтобы вернуть людям выбор.

– Через прошлое, – кивает Эванс.

– Через прошлое, – повторяет Майк. – Потому что менять проще там, где всё ещё складывается.

Он смотрит на кольца.

– QGT – три кольца, – добавляет он. – Внутреннее держит фазу. Среднее вспенивает вакуум. Внешнее сходится на «шов». Мы не открываем дверь. Мы пригибаем поле, чтобы два момента соприкоснулись. Якорь держит нить домой.

– Прямо и понятно, – говорит Лейла.

– Без мифа, – кивает он.

-–

Сверху становится тише. Рой ушёл чуть вбок. Ноа не снимает наушники.

– Семь минут «тихо», – шепчет он. – Потом вернутся.

– Заберём сейчас, – говорит Эванс. – Что ещё держит калибровка.

– Привязка к «дате», – отвечает Майк. – После удара поле могло съехать. Если прыгнем сейчас, рискуем упасть не в 1943, а в 1942. Или в зиму вместо лета.

– Риск высокий, – говорит капитан. – Но цель прежняя.

– Цель одна, – подтверждает Майк. – Ищем узел, где цепь готова замкнуться на войну. Разжимаем контакты.

– Готовь привязку, – решает Эванс.

Майк подходит к панели вторичной привязки. Никакой красоты, только числа. Идея проста – у прошлого свой шум. У каждой эпохи свой радиофон. У лета – один рисунок, у зимы – другой. У 1943 – один, у 1941 – другой. Если слушать правильно, поймёшь, где ты.

– Ноа, – говорит он. – Дай чистый фон. Убери рой.

– На три секунды, – шепчет тот.

Шум уходит, как будто кто-то выключил вентилятор. Мир становится пустым. В этой пустоте слышно всё, даже скрип соседнего болта.

Майк ловит рисунок. Тонкая сеть чисел складывается в старый радиошум. Вплетается гроза. Вплетаются дальние станции. Он несёт это на шкалу. Рука двигается спокойно.

– Есть, – говорит он. – Июль 1943. Юго-запад. Нам нужен Лос-Аламос. Мы падаем на песок.

– Опять, – усмехается Ноа.

– Люблю тот песок, – отвечает Майк.

-–

– Контакт слева, – шепчет Ноа. – Не рой. Большое, медленное. Шнур из буйков.

– Умные мины, – говорит Лейла.

– Закрывают проход, – добавляет Ноа. – Держатся на глубине, слушают нас.

– Обойдём, – решает Эванс. – Метр вниз, два вправо. Движитель в тишину.

Лодка скользит как кошка. Камень под килем царапает краску, но не цепляет.

– Они ждут дальше, – шепчет Ноа. – Слышат тепло якоря.

– Сбросим пустышку, – говорит капитан. – Ким, готовь.

Ким кивает. Пустышка уходит к шлюзу. Руки у неё ловкие, движения короткие.

– На счёт три, – командует Эванс. – Раз. Два. Три.

Шлюз выпускает маленький цилиндр. Он уходит вправо. Акустический рисунок ложный. Одна линия роя сворачивает за приманкой. Две остаются на нас.

– Мир не бывает простым, – бурчит Ноа.

– Мы знали, на что идём, – отвечает Лейла.

– Держим плотный сюжет, – подытоживает Эванс.

Их слова короткие. Они держат нервы в узде.

-–

– Майк, – тихо говорит Харрисон. – Зачем лично ты здесь. Не «мы». Ты.

Майк смотрит прямо.

– Потому что я видел однажды пустой город, – говорит он. – Лос-Анджелес без света. Трассы без фар. Небо без судов. Это была не учебная. Я понял: либо делаю железо, либо живу в чёрном кадре.

– Достаточно, – кивает Харрисон.

Они уходят под длинный ледяной язык. Там тише. Можно добрать калибровку.

Майк проверяет фазу внешнего кольца. Стрелка левее. Он подводит на два градуса. Лёгкий звон в ушах – нормально.

– Готово, – говорит он. – Мы можем.

– Пока нет, – останавливает капитан. – Сначала оторвёмся от буёв. Две линии ещё на хвосте.

– Согласен, – кивает Майк. – Якорю тоже нужна передышка.

Ноа вдруг резко поднимает ладонь.

– Стоп, – шепчет он. – Слушайте.

Сверху идёт голос. Это запись. Она льётся по открытой частоте, как тёплая вода.

– Американская лодка, – говорит вежливый английский. – Остановитесь. Поднимитесь. Вы окружены. Ваш курс известен. Ваши жизни будут сохранены.

– Психолог, – тихо говорит Лейла. – «Охотники».

– Они любят вежливые голоса, – бурчит Ноа.

– Мы не отвечаем, – спокойно говорит Эванс. – И не поднимаемся.

– Но они знают, где мы, – нервно бросает Харрисон.

– Они знают, что мы слушаем, – поправляет капитан. – И хотят, чтобы мы поверили в тупик.

Майк закрывает панель. Якорь дышит ровно. Тянуть нельзя.

– Есть другой ход, – говорит он. – Прыжок. Пока буи не сблизились.

– За, – шепчет Лейла. – Иначе нас прижмут.

– Ноа, – спрашивает Эванс. – Сколько «тихо».

– Три минуты.

– Идём, – решает капитан. – Майк, запускай.

-–

Майк встаёт в центр колец. Дышит ровно. В голове – июль 1943, Лос-Аламос, песок. И фраза из кабинета, что режет по памяти.

– Лейла, окно. Две секунды тишины перед пуском.

– Дам.

– Ноа, фон без роя.

– По возможности.

– Харрисон, тишина связи.

– Есть.

– Ким, зелёная зона.

– В зелёной.

– Дойл, люки не трогать.

– Не трогаем.

Майк смотрит на капитана. Эванс не кивает. Он просто стоит рядом. Этого достаточно.

– Пуск, – говорит Майк.

Кольца меняют звук. Внутри густеет воздух. Внутреннее кольцо держит фазу. Среднее вспенивает вакуум. Внешнее ищет «шов». Пол вибрирует. Белая корона почти невидима, но глаза щурятся сами.

Ноа рвёт воздух коротким «чёрт».

– Контакт сверху. Прямо над нами. Не рой. Большое. Падает.

– Лёд, – говорит Лейла. – Или мина.

– Держим, – отвечает Эванс. – Окно не ломаем.

Майк не двигается. Если дёрнется он – дёрнется поле. Тогда их выплюнет.

В потолок палубы влетает тяжёлое. Звон уходит по конструкциям. Где-то ломается крепёж. Ким сдержанно шипит и держит рычаг.

– Две секунды, – шепчет Лейла.

– Держу, – отвечает Майк.

И тут голос снаружи снова звучит. Всё так же спокойно.

– Американская лодка. Сейчас вы умрёте.

– Уходим, – говорит Эванс. – Пуск – сейчас.

Кольца входят в синхрон. Якорь ровный. Воздух тянется как резина. Мир сгибается.

Майк уже «чувствует» песок. Слышит хлопок двери барака. Видит белую рубашку на тонких плечах.

И в этот момент снизу бьёт другой удар. Яркий и злой. Не лёд. Не мина.

Это обратный зубец QGT. Внешнее кольцо ловит паразитную волну. Перегрев. Якорь обжигает плечо.

– Отбой, – кричит Ноа.

– Нет, – шепчет Майк. – Держу.

Он делает то, чему учит железо. Выравнивает фазу через плечо. Гасит всплеск телом. Это плохо. Но других рук у кольца нет.

– Майк, – жёстко говорит Эванс. – Стоп.

– Ещё секунда.

Сквозь белый свет проступает рука с сигаретой. Прямой стол. Голос, который он запомнил.

Свет рвётся пополам. В одну сторону летит песок. В другую – мокрый металл.

Он сжимает зубы. Делает выбор. Отпускает поле.

-–

Он падает на колени в отсеке. Воздух тяжёлый. Лампы мигают. Вода шепчет в трубе. Ноа ругается вполголоса. Лейла нервно смеётся. Харрисон молчит.

– Где мы, – спрашивает капитан.

– Здесь, – отвечает Ноа. – На месте. Пуск сорван.

– Почему, – ровно говорит Эванс.

– Мина сверху, – отвечает Лейла. – Ударила не корпус. Ударила поле. Словно знала, когда мы «тоньше».

– Они учатся, – тихо говорит Ноа.

Майк поднимает голову. Якорь звенит в кости. Жив, но на пределе.

– Второго окна не будет, – говорит он. – Надо убрать «буй». Иначе нас прижмут.

– Придётся выходить в холод, – решает Эванс. – Срезать ретранслятор.

– Снаружи, – хмурится Дойл.

– Снаружи, – повторяет капитан. – И быстро.

– Пойду я, – говорит Харрисон.

– Нет, – отсекает Эванс. – Нужен тот, кто не дрогнет под льдом.

– Тогда я, – кидает Лейла.

– Ты у руля.

Капитан переводит взгляд на Майка. Взгляд ровный, без нажима.

– Я пойду, – говорит Майк. – Якорю нужна «отдышка». Руками работать могу.

– Ты с ума сошёл, – рычит Харрисон.

– Нет, – отвечает Майк. – Я просто не хочу снова видеть чёрный город.

Он встаёт. Ещё пошатывается, но руки уже тверды.

– Подготовить шлюз, – говорит Эванс. – Пятиминутное окно. Верёвка, страховка, сигнал. Пропадёт микрофон – два рывка и уходишь сам.

– Принято, – отвечает Майк.

Он берёт инструмент. Кладёт в карман. Проверяет клапан маски. Смотрит на белый свет люка. Там воздух режет лёгкие.

– Майк, – тихо говорит Лейла. – Вернись.

– Постараюсь, – отвечает он.

Дойл кивает ему и хлопает по плечу. Ким поднимает глаз. В них ни страха, ни пустоты – чистая работа.

-–

Люк открывается. Холод бьёт в лицо. Лёд над головой толщиной в два метра. В нём прожилки, как в стекле. Тени проходов – темнее. Они двигаются, как рыбы. Но это не рыбы.

Он ставит ногу на скобу. Защёлкивает карабин. Верёвка тянет вниз и держит как ладонь.

– Связь, – говорит Харрисон. – Раз, два.

– Слышу, – отвечает Майк.

– Время пошло, – напомнил Эванс.

Майк поднимается. Металл под ботинками скользкий. Перчатки грубые, но теплее так. В руке резак. Пальцы помнят ход газа и огня.

Лёд сверху глухо поёт. Где-то справа трескается тонкий слой. Слева чиркает чужая «игла». Рой рядом, но не здесь.

– Два метра, – шепчет Ноа. – Ещё метр.

Майк выплывает в карман. Там тише, но холод плотнее. Буй висит на тросе, как железный плод. На боку метка, которая не нравится. Лак чистый, шов аккуратный. Он не гражданский.

– Вижу буй, – говорит Майк. – Начинаю рез.

– Работай, – отвечает Эванс.

Майк подносит резак к стяжке. Игла огня шипит. Лёд вокруг темнеет и плачет мелкими каплями. Металл троса отдаёт тонкой вибрацией в руке.

Голос приходит в наушник, как тёплая вода.

– Американская лодка, – говорит вежливый английский. – Один ваш человек вышел на лёд. Мы уже здесь.

Пауза и лёгкая улыбка в тембре.

– Вернитесь вниз. Или встретимся прямо над вами.

– Игнорируй, – осекает Эванс.

– Игнорирую, – отвечает Майк и прижимает резак сильнее.

Металл светлеет. Запах жёного льда забивает нос. Секундомер в голове тикает.

– Слева движение, – шепчет Ноа. – Крупное. Медленнее роя. Похоже на платформу ретранслятора.

– Дистанция, – просит Эванс.

– Двадцать пять метров и закрывается, – говорит Ноа. – Ноль ответов на пинг. Пассив.

– Больше газа, – шепчет Лейла в общую. – Майк, резче.

– Понял, – отвечает он.

Резак рычит громче. Стяжка чернеет по кромке. Огонь отражается в маске.

Сверху над карманом проходит тяжёлая тень. Вода вокруг отзывается низким гулом. Это не шар. Это что-то массивнее. Оно закрывает свет.

– Контакт над тобой, – говорит Харрисон очень тихо.

– Вижу тень, – отвечает Майк. – Ещё десять секунд.

– Пять, – исправляет Ноа. – Они точно тебя видят.

Голос снова приходит в ухо.

– Американская лодка, – говорит запись уже ближе. – Мы рядом. Мы добрые.

– Смешно, – бурчит Дойл.

– Держим, – отрезает Эванс.

Стяжка тоньше волоса. Майк чувствует, как металл хочет сдаться. Он качает резак на полсантиметра туда-сюда, убирая лишний металл. Плечи горят, дыхание ровное.

– Три секунды, – шепчет он. – Две.

Тень слева дрожит, как ласточка перед броском. Что-то щёлкает наверху. Из темноты выплывает кинжальная морда другого шара – не маленький, длиннее и с гребнями. Он идёт не на него, а на инструмент.

– Слева шар, – говорит Майк. – Идёт на резак.

– Ускорься, – шепчет Лейла.

Он вдавливает пламя. Металл тлеет, треск идёт по тросу. Буй дёргается вниз на сантиметр.

– Ещё секунда, – шепчет Майк.

Шар ускоряется и раскрывает тонкие лапы. Они рассчитаны именно на стяжку. Он хочет вскрыть трос и уйти с ним.

– Ноа, – быстро говорит Эванс. – Есть импульс по верхнему карману.

– Будет, – отвечает тот. – Две… одна.

Вода над Майком сияет как от жар-птицы. Короткий импульс уходит по дуге и бьёт шар снизу. Тот перекашивает траекторию, скользит по льду и уходит чуть выше.

– Хорошо, – шепчет Майк. – Ещё мгновение.

Голос в наушнике сбивается на шёпот. Вежливый тон ломается и на миг становится раздражённым.

– Американская лодка. Сейчас.

Стяжка сдаётся. Звук как треск сухого волоса. Буй теряет опору и повисает на втором хомуте. Ещё один рез – и ретранслятор рухнет ниже, потеряет геометрию, уйдёт в тень.

Майк переносит резак на второй хомут. Пламя шипит. Тень над ним расширяется. Платформа разворачивается боком, как рыба.

– Майк, – тихо говорит Эванс. – Две секунды на рез. Дальше уход.

– Понял.

Он давит на резак. Металл плавится. Холод кусает лицо сквозь маску.

Из темноты справа выплывает новая тень. Она тяжелее и ближе. Её борт гладкий, на кромке – узкая красная лампа. Это не шар. Это «тень» из оглавления их страшилок. Внутри гудит что-то тяжёлое. Платформа «Скиф» или её младший брат.