Читать книгу: «А иначе зачем на земле этой вечной живу», страница 23

Марат вышел на пенсию на 12 лет раньше меня. Он по-прежнему проживает в своём роскошном посёлке. Несмотря на почтенный возраст, находится в добром здравии, много читает, до сих пор водит машину. Мы иногда встречаемся, больше, правда, разговариваем по телефону. Вот и вчера, в момент написания этих строк, он позвонил, поздравив меня и Милу с праздником Песах. Хотелось бы, чтобы эти звонки не прекращались ещё много активных лет.

Глава 39. Эдуард Пекелис

1963 года рождения, еврей, инженер-геодезист

Фамилия Пекелис в переводе произошла от еврейского слова «пекл» (идиш), которое означает «ноша». Вероятно, предки Эдуарда ходили с мешком за спиной. Некоторые приписывают ей литовские корни. Однако с рюкзаком по горам ходил не Эдик, а я, к тому же он родился не в галутном еврейском местечке и не в литовском Каунасе, а в миллионной столице Грузии, в городе Тбилиси. Там, собственно, и прошли его детские и школьные годы, которые в СССР было принято называть счастливыми.

Впоследствии, в годы тинейджерства, Эдик приехал в гости к родной тёте в белорусский город Бобруйск. Там от подросткового баклушебиения и тоскливой хандры провинциального городка он не нашёл ничего лучшего, как взять телефонную книгу, выбрать из неё первый попавшийся номер и позвонить. Эдик в тайниках своей незапятнанной души рассчитывал, что на другом конце провода ему обязательно ответит нежный голос симпатичной девушки. Оказалось, что прав был Михаил Ломоносов, когда писал, что «надежды только юношей питают». В телефонной трубке явственно прозвучал мягкий и мелодичный девичий голос. Эдуард побаиваясь, что неизвестная абонентка тут же бросит трубку, разразился тирадой примерно следующего содержания. Он поспешно рассказал, что он прибыл из солнечного Тбилиси, где вместо «здравствуйте» говорят «гамарджоба», а взамен воды пьют вино «Хванчкара». Сделав небольшую паузу, Эдик добавил, что не видит в знакомстве на улице ничего зазорного, что, вполне возможно, что в этой встрече их ожидает подарок судьбы. Он и сам не ожидал от себя такого обильного красноречия, и неожиданно поверил в реальность своего пророчества. Их неожиданная встреча под круглыми часами у городской почты, и в самом деле, оказалась, фатальной. Уже при первом взгляде друг на друга у них не только проявилась взаимная химия, а они синхронно поняли, что испытали чувство неотвратимой судьбы быть вместе. Они не могли оторвать глаз от друг друга, и с каждой последующей минутой, словно магниты притягивались всё сильнее и сильнее. Каждая повторная встреча становилась всё более страстной и незабываемой, как бы предопределяя начало их совместного пути. Закономерным итогом всего этого явилась скоропостижная свадьба, где в роли невесты выступала очень красивая и очаровательная девушка Галя, та самая, которую Эдуард встретил возле почты в центре «бульбяно-еврейского городка Бобруйск. Ещё в начале прошлого века его называли «местечком 40 синагог», из которых сегодня действовала только одна. Однако в Белоруссии, кроме женитьбы, двадцатилетнему Эдику предстояло не молиться, а учиться. Он поступает на геодезический факультет Новополоцкого политехнического института. В то время это был единственный в Белоруссии вуз, который готовил инженеров-геодезистов. По окончанию аспирантуры в Белорусском технологическом института руководитель моей диссертации предложил мне место преподавателя в Новополоцке с перспективой через несколько лет получить должность доцента на том факультете, где учился Эдик. То есть, вполне могло оказаться, что он мог быть моим студентом, а его учителем. Но не сложилось.

Карта, не только игральная, а даже географическая, легла так, что мы встретились не в Белоруссии, а в Тель Авиве. Причём там мы оказались, не по разную сторону барьера, разделяющего наставника и ученика, а полноправными коллегами по профессии. Моя жена работала в отделе информации в том же институте, где и я. Именно к ней и обратился Эдуард, чтобы узнать сведения о получении лицензии на производство геодезических работ в Израиле. Мила отослала его ко мне, поскольку я полностью владел этим вопросом. Через десять лет я уже входил в группу экзаменаторов для получения этого сертификата. Но в этот момент мы с Эдиком вместе готовились к трём непростым экзаменам. Причём большая их часть касалась не геодезии и картографии, а земельного законодательства Израиля. Вот эта совместная подготовка настолько сблизила нас, что у меня появился новый, самый молодой (на 15 лет младше меня), друг Эдуард Пекелис. Сдав успешно экзамены, мы получили право производить геодезические и земельнокадастровые работы на территории государства Израиль. Правда я так и не воспользовался этой лицензией, поскольку, работая в государственной компании, не имел право выполнять проекты, связанные с частной деятельностью. Эдуарду же она позволила открыть небольшую фирму по кадастровым измерениям, в которой он результативно и плодотворно функционировал.

Как-то мгновенно, можно сказать, в одночасье, мы (я, Эдуард, Мила и Галя) вступили в близкие отношения, которые можно было назвать даже словом родственными. Когда мне делали операцию в том же городе, где жили Эдик и Галя, то Мила ночевала у них в доме. Помню ещё один ночлег в квартире друзей. Мы планировали отмечать наступление нового 1994 нового года в русском ресторане израильского города Петах Тиква, где жили Эдик и Галя. До него от нашего места жительства было более полусотни километров, и я сомневался стоит ли в автострадной пробке ехать туда. Но Галя, позвонив мне по телефону, поспешно, чуть ли не утвердила:

– Сенечка, да вы так с Милой совсем одичаете, надо всё-таки бывать на людях, тем более в праздник, тем более в Новый год, который, говорят, как встретишь, таким и будет, да и место для ночёвки у в нашем доме у нас всегда найдётся.

По дороге в ресторан лёгкий ветерок с пустыни Негев обдувал наши радостные лица, термометр на городской мэрии, возле которой мы проезжали, показывал двадцать градусов со знаком плюс. На предпраздничное настроение наплывал лёгкий оттенок грусти. Причиной тому являлось отсутствие привычных узорчатых снежинок, покрывающих городские мостовые. Мягкий морозец не пощипывал порозовевшие щёки, плечи не придавливала меховая тяжесть пальто, а руки не обтягивали кожаные перчатки. В окнах домов не отсвечивали разноцветные гирлянды на вечнозелёных ёлках. Ещё не наступили годы, когда традиционное советское шампанское с фигурками деда Мороза и Снегурочки появятся не только в русских магазинах, а и в израильских супермаркетах. В то время эта русская новогодняя атрибутика в Израиле ещё не существовала. Однако при входе в ресторан мы сразу обратили внимание на праздничные столы с привычными для новогоднего взора салатами-оливье, селёдкой «под шубой», красной икрой и даже гусём с яблоками. Оркестр играл ностальгическую мелодию «Пять минут» из незабвенной «Карнавальной ночи». А когда до Нового года, в самом деле, осталось пять минут, ансамбль неожиданно замолк, сделав трёхсот секундную паузу, по окончанию которой заиграл достопамятный Гимн Советского Союза. И тут случилось непредвиденное. Услышав бравурные звуки совдеповского панегирика, бывшие евреи Страны Советов, как один, дружно повыскакивали со своих мест и вытянулись по стойке смирно. Это неуклонно свидетельствовало об укоренившейся, как в мозговых извилинах, так и в позвоночных дисках, советской ментальности обладателей «пятой графы» в незабываемом молоткастом и серпастом паспорте. В это время Эдик обратил внимание, что часы показывают не полночь, а только лишь 11 часов вечера. Оказывается гимн заиграли в честь Нового года, который в эту минуту наступил в Москве, и международный Санта Клаус до Израиля ещё не добрался. Зато на ресторанных подмостках появился доморощенный, российских корней, свой еврейский Дед Мороз. В полном соответствии со своим происхождением он уже находился в алкогольном тонусе, что, однако, в пальмово-кипарисном пространстве придавало ему деревенский шарм средней полосы России. Начал он с анекдота, который заканчивался словами Михаила Жванецкого:

– Не думай, что ты самый умный. Здесь все евреи…

До сегодняшнего дня помню, что доморощенный Дед Мороз посмотрел на часы и, взмахнув своим посохом, приглашая тем самым официантов разливать шампанское, надрывно завопил:

– До Нового года осталось десять минут, и чтобы поднять Вам, дорогие друзья, настроение до полуночной апогеи, предлагаю Вашему вниманию последний анекдот уходящего года: умирает старый еврей, приходит раввин, открывает большую толстую книгу и начинает читать над ним молитву.

– Ребе, – говорит старик, – а ведь мы учились с вами в одном классе.

– Да, да. Но не надо сейчас об этом. Подумай лучше о своей душе.

– А помните, ребе, у нас в классе училась Сара?

– Да, но не будем сейчас об этом.

– А помните, ребе, эта Сара была такая эффектная?

– Помню, но подумай лучше о душе, о жизни загробной.

– Так вот, ребе, один раз я её уговорил, и мы пошли на сеновал, но там было слишком мягко, и ничего не получилось.

– К чему сейчас эти греховные мысли?

– Так вот, ребе, я думаю: вот если бы тогда положить Сарочке под её задние полушария эту вашу толстую книгу!

– Таким образом, дорогие друзья, – завершал свой конферанс Дед Мороз, – желаю Вам в Новом году толстых книг, ведь недаром говорят, что евреи – народ Книги, будьте здоровы и благополучны!

Когда малая и большая стрелки ресторанных часов слились на цифре двенадцать, не было мажорного боя кремлёвских курантов, на экране телевизора не мельтешило лицо генерального секретаря с заученным поздравлением советскому народу, только крики многократного русского «Ура!» шумного еврейского люда приглушали порывы сухого и тёплого ветра из негевской пустыни, залетающего в раскрытые ресторанные окна. Вездесущий официант предложил нам с Эдиком коктейль под арктическим названием «Белый медведь», в который в равной пропорции входили еврейская водка «Голд» (переводится как золото) и серебристое шампанское. Мы с моим другом решили в очередной раз искусить судьбу. И она, эта судьба, не замедлила тут же отозваться. Напиток оказался приятным на вкус, оказалось, что искорки шампанского плавают не только в бокале, они проникли глубоко в нутро, и буквально через несколько минут, зацепившись, очевидно, за нервные рецепторы, вызвали в наших, до этого трезвых, мозгах гамму непередаваемых эмоций. Мы с Эдуардом ещё не успели, как следует разобраться в своих ощущениях, как они повергли нас в глубокое смятение. Я и сейчас помню, что вдруг, совершенно неожиданно, заметили на ресторанной эстраде полураздетую высокую блондинку, которая под звуки популярной детсадовской песни «В лесу родилась ёлочка» уже практически завершала своё оголение, стягивая с себя атласные розовые трусики. Я не верил своим глазам, зацепило не столько само стриптизное зрелище, сколько сам факт его свершения. Сначала показалось, что это срабатывает алкогольный синдром «Белого медведя», с вытекающими из него эротическими галлюцинациями. Но когда полностью обнажённая красавица соскочила с эстрады и начала своё дефиле по ресторанному залу и, наконец, подошла к столику, за которым сидела наша компания, мы с Эдуардом растерянно привстали из-за стола, и выбежали на улицу. Ведь мы не родились на известной площади Пигаль в Париже, никогда не бывали в квартале «Красных фонарей» в Амстердаме, а в ресторанах советской империи стриптизов никогда не показывали. Поэтому, мы со своим другом не понимали, как должны были отнестись к произошедшему: то ли как к омерзительному зрелищу вечно загнивающего капитализма или же как к своего рода специфическому искусству, преподносящего красоту женского тела. Первое резюме, исходящее из пропитанных «Белым медведем» наших мозговых извилин, навязчиво указывало на то, что омерзительным назвать это зрелище было, ну никак нельзя. Пока мы, закурив, раздумывали, что же нам делать со всем этим, откуда-то сбоку послышался певучий женский голосок, просящий у нас сигарету. Эдуард обернулся и увидел ту самую стриптизёршу, которая четверть часа назад хотела прикоснуться к нему эрогенными частями своего тела. Он угостил её сигаретой: при свете зажигалки, которой он чиркнул, перед ним высветилось насколько красивое, настолько же простое и усталое, лицо обыкновенной русской женщины из какой-нибудь Вологодской губернии. Она молча курила, поглядывая на меня с Эдиком. Самодеятельная актриса ню-жанра, жадно затягиваясь сигаретой, неожиданно, не глядя нам в глаза, произнесла:

– Счастливые вы, мужчины, встречаете со своими жёнами Новый год, а я вот на работе.

– Что же это за работа такая у вас? – нервно выпалил Эдуард.

– Да, какая уж и есть, – разоткровенничалась блондинка, – не я её выбирала, а она меня. Если сможете предложить мне другую, где столько же платят, то обязательно пойду.

Я беспомощно теребил потухший окурок, не зная, что ответить, а белокурая девушка продолжала:

– Не знаю, зачем вам это рассказываю, я ведь окончила университет по специальности структурная лингвистика, а жизнь повернулась так, что, как вы заметили, приходится осваивать другие структуры.

– Неужели не нашлось другого выхода, – неуверенно промямлил Эдик.

– Да понимаете, – дрогнувшим голосом чуть ли не выкрикнула она, – говорят в Израиле Всевышний помогает. Только вот не успели мы воспользоваться его услугами, за неделю до вылета мой муж погиб в автокатастрофе. Вот и осталась я с двумя маленькими детьми, которых надо кормить, одевать и воспитывать.

Мы с Эдиком поникли головами и от безысходности закурили ещё по одной сигарете, не зная, как помочь несчастной девушке, оголённое выступление которой я помню и сегодня. Сам не зная почему, написал на сигаретной пачке свой номер телефона и протянул его девушке со словами:

– Будет совсем трудно, позвоните. Кто знает, может быть, мы с женой что-нибудь и придумаем.

Она спрятала пачку в сумочку и, приветливо махнув нам рукой, пропела:

– Пути господни и в самом деле неисповедимы, может и позвоню, а пока мне надо бежать, у меня сегодня выступления ещё в трёх ресторанах. С Новым годом!

Вот такой был, запомнившийся мне, Новый 1994 год, который мы встретили вместе с Эдиком и Галей Пекелис. А уже через семь лет после этого волею непредсказуемо судьбы они оказались в Америке. А ещё через два года мы с Милой получили приглашение навестить их. К этому времени, Эдуард успел уже переквалифицироваться из лицензированного геодезиста, у которого в Израиле была своя небольшая компания, в успешного американского программиста. Больше того, он со своей женой Галиной даже осилили купить трёхэтажный дом в Нью-Джерси, в полусотне километрах от Нью-Йорка. Вот что такое «американская мечта» в практической реализации моих друзей. Она и послужила основой нашего с Милой заокеанского вояжа.

Итак, борт огромного аэробуса израильской авиакомпании «Эль Аль». Незадолго до посадки всем пассажирам раздали анкеты, которые необходимо было тут же заполнить. На паспортном контроле в нью-йоркском аэропорту Ньюарк, где мы совершили мягкую посадку, высокая полная негритянка попросила у меня паспорт и визу. Я сразу понял её, так как эти слова на всех языках звучали одинаково. Одобрительно кивнув головой, она протянула мне анкету, заполненную в самолёте, и скороговоркой гортанно проговорила ещё, довольно длинную, тираду, из которой я не понял ни единого слова. Мне осталось только обескураженно взглянуть на симпатичную чернокожую чиновницу, мол «моя твоя не понимай». Она рассерженно посмотрела на меня, ещё раз несколько раз повторив то, что сказала раннее, и выявив, что я, и в самом деле, её не понимаю, нервно взмахнула рукой, показывая, чтобы я отошёл в сторону и не мешал остальным проходить контроль. Стоявший позади меня израильтянин, тронув меня за плечо, участливо сказал мне:

– Простите, я тоже не всё понял, что она имела в виду, но мне показалось, что вы не заполнили какую-то графу в анкете.

Я взглянул на бланк и обнаружил, что одна их пятнадцати позиций в нём осталась пустой. В ней был заголовок: адрес места жительства гостя. Но дело в том, что я, действительно, не знал, где живут Эдуард и Галя. Уже остались в прошлом времена, когда общались путём писем, вложенных в конверт. Почта ещё существовала, только теперь она называлась «электронной» и функционировала посредством Интернета. Что было делать? Я пытался объяснить это «паспортной» чиновнице, но она отмахивалась от меня, как от назойливой мухи. Полчаса прошло, как мы с Милой стояли в зоне, которая ещё не называлась США, пока меня вдруг не осенило: просто написал в пропущенной графе, первый, пришедший в голову, адрес: «Pushkin street, 9, New York, USA». Когда я протянул заполненный листок женщине, которая успела уже вызвать у меня, не совсем адекватные, ощущения, она приветливо отворила «вертушку» и пропустила нас вкусить «американскую мечту». Вот и не верь теперь незабвенному Михаилу Задорнову, который отзывался об американцах как о формально ограниченных бюрократах. Хотя, с другой стороны, шуточный лозунг «Порядок в доме – порядок в голове» ещё никто не отменял.

Итак, прошло больше часа после посадки, как мы, действительно, оказались на территории «вожделенной» Америки. Однако в зале высадки пассажиров нас никто не встречал, ни Эдика, ни Гали, нигде не было видно.

– Наверное после часового ожидания они вообразили себе, что мы по какой-то причине не прилетели, – подумал я.

Мы вышли из помещения аэропорта, не зная, что предпринять и к кому обращаться, понимая, что у нас нет другого выхода, как просто ждать неизвестно что и неизвестно кого. «Неизвестно кто» в облике выжатого, как лимон, взъерошенного Эдика проявился в утренней дымке через четверть часа нашего беспокойного ожидания. Поцеловав Милу и крепко обняв меня, он, чуть ли не со слезами на глаза, пробормотал:

– Чёртовы американские паркинги, поверьте, час искал стоянку, пока не оставил машину в неположенном месте. Пойдёмте, и добро пожаловать в страну «дяди Сэма» и президента Джорджа Буша.

По дороге Эдик рассказал нам, что мы находимся в одном из самых больших и урбанизированных штатов страны под название Нью Джерси, который располагается на громадном полуострове между реками Делавэр и Хадсон и примыкает с одной стороны к Нью Йорку, а с другой – к Филадельфии. Через три четверти часа мы подъехали к зелёной лужайке, на которой красовался трёхэтажный дом, в который совсем недавно вселилась семья моего друга Эдика Пекелис. Галя вынесла на подносе стилизованную «хлеб соль», вместо хлеба на тарелочке были разложены канапе с красной икрой, ну а соль, по правильному замыслу режиссёра, заменили рюмки, которые Эдик тут же наполнил водкой из бутылки с красочной наклейкой «Smirnoff». Получилось совсем не плохо, когда в штате Нью Джерси бывшие жители украинского Львова (это я с Милой) и белорусского Бобруйска (это Эдик с Галей) синхронно выкрикнули еврейское «Лехаим» и выпили за встречу на земле, принадлежащей Соединённым Штатам Америки.

Не успели мы с Милой осмотреть дом, как Галя подала классический, как она выразилась, американский завтрак, в который входили разнообразные «панкейки». Должен признать, что блинчики с ровной нежной корочкой, политые кленовым сиропом, с свежезаваренным кофе впридачу были намного вкуснее и эффективнее, чем памятный континентальный завтрак в лондонском отеле. После утреннего перекуса нам предложили отдохнуть после долгого перелёта. Сегодня даже не верится, что после двенадцатичасового перелёта мы с Милой чувствовали себя готовыми покорять американские экскурсы без всяких «релаксационных привалов». Этот день прилёта мы посвятили осмотру ближайших достопримечательностей, прилегающих к «деревеньке», где жили Эдик и Галя. На самом деле, она напоминала мне элитный дачный посёлок в ближнем Подмосковье. Вокруг роскошных домиков шумел отнюдь «не брянский», а настоящий американский лес. Прямо на дорогу выскакивали, почти одомашненные, белочки. А вдоль неё, сквозь свежий травяной покров, прорывались разноцветные шляпки сыроежек. Когда я, буквально на двадцать метров, отдалился от дороги, меня здорово напугал, появившийся неизвестно откуда, довольно увесистый олень с настоящими изогнутыми и развесистыми рогами. Мне тут же захотелось на ближайшем дереве повесить объявление с текстом: «меняю свою израильскую пятикомнатную комфортабельную квартиру с видом на Средиземное море на небольшой домик в лесном массиве штата Нью Джерси». Моё желание укрепилось вдвойне, когда я увидел, что в гостевой комнате дома Эдуарда был выход на, аккуратно подстриженную, изумрудного цвета, лужайку, которая заканчивалась у бережка живописной полноводной речки. Ну просто настоящая и неповторимая идиллия – жить в таком месте.

Затем, загрузившись в поддержанный, но всё равно шикарный, «Pontiac», Эдуард повёз нас в столицу, не США, конечно, а штата Нью Джерси в город Трентон. Хотя стоит заметить, что в какие-то давние годы он несколько месяцев был стольным американским градом. По правде говоря, сегодня я даже не могу вспомнить, как он выглядел. По европейским меркам – город просто «никакой». Проехав не более десяти минут от центра Трентона, мы оказались, не за что не догадаетесь где, в знаменитом Принстонском университете. Для меня это был настоящий сюрприз: даже близко не думал, что Эдик живёт буквально в нескольких минутах езды от одного из самых престижных учебных заведений США. Принстонский университет заслуживал более детального описания, чем город Трентон, к которому он примыкает. При входе на его территорию сразу бросился в глаза большой каменный медальон, установленный на перекрёстке пешеходных дорожек. На нём было высечено «На службе нации и человечества». Как университетский преподаватель, я побывал во многих университетах Европы, но нигде не видел подобного лозунга, призывающего науку, обучающих ею и изучающих её, служить народу. Нам не удалось обойти всю территорию университета, поскольку он расположился на огромной площади, превышающей 200 гектаров. Когда мы проходили по коридору одного из корпусов, Эдик обратил моё внимание на табличку на резной двери. Оказалось, что там было написано «отдел кадров». Улыбаясь, мой друг предложил зайти и спросить не требуются ли здесь профессора по геодезии. Пришлось, смеясь, сказать, что с меня хватит преподавания в университетах городов Хайфы и Ариэля в Израиле. Хотя, между нами говоря, я не отказался бы от профессорской ставки в университете, где преподавал Альберт Эйнштейн.

После ужина Галя прошептала мне на ухо:

– Сенечка, быстрее, пока Эдик помогает дочке по математике, побежали на двор. Только возьми с собой сигареты.

Оказалось, что эта чудная пара неделю назад бросила курить, и сейчас находились в периоде, когда покуривали втихомолку, прячась друг от друга. Когда я вышел на, так приглянувшуюся мне, лужайку возле их дома, и достал из кармана, привезённую из Израиля пачку «Pall Mall», Галя потянула меня за рукав, бросив на ходу короткое:

– Здесь нельзя, соседи увидят, уходим быстро.

Я то, по своей простоте наивной, подумал, что Галя боится, что они расскажут Эдуарду, что видели её с сигаретой во рту. Но оказалось, что ларчик открывался не так просто. Выявилось, что в этой прелестной американской деревушке их «сельским муниципалитетом» был принят закон о запрете на курение на территории посёлка. Нам с Галей, чтобы насладиться табачным дымком, пришлось отойти от дома метров на двести, и чуть ли не спрятаться в, подступающем к дороге, лесу. Кому-то рассказать, не поверят, что такое возможно. Но что делать, таковы нравы совсем «не проклятых» капиталистов.

Следующий день выдался воскресным, Эдик, будучи свободным от работы, повёз нас в Атлантик-Сити. Через полтора часа мы остановились в месте, где стремились в облака небоскрёбы, где отели и казино буквально усыпали океанскую набережную, где бурлила загадочная, полная таинства, жизнь, в которой главной составляющей являлось слово «игра». Муниципалитету Атлантик-Сити следовало при въезде в город поместить электронное табло, на котором бы яркими светящимися буквами высвечивались пушкинские строки «что наша жизнь – игра, добро и зло, одни мечты, труд, честность, сказки для бабья, кто прав, кто счастлив здесь, друзья, сегодня ты, а завтра я». Эти слова, и в самом деле, отражали непростую жизнь «игорного» города.

И вот, наконец, перед нами самый роскошный развлекательный комплекс города, казино «Трамп Тадж Махал», который безошибочно узнаётся по семидесяти каменным колоннам-минаретам и семи слонам в натуральную величину перед входом. И совсем не зря в названии этого сказочного «игрового дворца» стоит фамилия Трамп, тогда ещё будущего, а сегодня уже бывшего президента Соединённых Штатов Америки. Стоит только заметить, что на момент постройки казино, в которое он вложил немалые деньги, Дональд Трамп был всего-навсего мультимиллиардером, а не высокопоставленным государственным чиновником. Перед входом в казино сидела, экзотично одетая, цыганка, которая отыскала себе удачное место для тех, кто хотел выиграть миллионы, но перед этим убедиться стоит ли игра свеч. Поскольку я человек азартный, решивший не испытывать судьбу, к цыганке подошла Мила. Наверное, стоило отдать ворожее два доллара, чтобы получить от неё в ответ:

– Играй смело, красавица, ничего не бойся, тебе сегодня обязательно повезёт.

И вот мы робко переступили эпатажный порог «Трамп Тадж Махала». Красный бархат, хрустальные люстры, мраморные колонны и золотая лепнина как нельзя лучше настраивали на задор, одержимость и азарт. В центральном зале казино были рядами установлены 2500 слот-автоматов, ставки в которых начинаются от 1 USD. Эдик, разменяв на монеты двадцать долларов, подвёл Милу к одному из них, который в народе называли «однорукий бандит». Он провёл быстрый инструктаж в стиле: «куда и где». Курс «молодого бойца» моя жена освоила мгновенно. Здесь не требовались специальные знания и навыки: игрок должен был только бросить монетку и нажать на кнопку или тянуть рычаг. Суть игры заключалась в том, что Мила должна была двигать ручку, в результате чего начинали вращаться три барабана, на которых напечатаны картинки. Если одновременно выпадали одинаковые изображения на всех трёх барабанах, то вы счастливчик – вы выиграли! Именно эти три раза произошло с моей женой. Она тут же вошла в азарт и, без всякого смущения на лице, попросила разменять ещё двадцать долларов. И снова трижды посыпался громкий звон выигравших монет. Молча наблюдавший до сих пор за игорным процессом Эдуард, нежно взял, раскрасневшуюся от игорного процесса, Милу за руку и ненавязчиво, но в тоже время решительно, вывел её из зала. Таким образом, мы были спасены от финансового краха. Мне же осталось только подсчитать сумму выигрыша: вместо потраченных сорока зелёных баксов, он составил сто десять долларов. Осталось только поблагодарить американскую цыганку, всё ещё сидящую у входа в казино. Закончилось это «казиношное» приключение тем, что Мила амбициозно оплатила счёт в, не самом дешёвом, ресторане Атлантик-Сити, где мы вкусили обеденную трапезу.

После обеда я попросил Эдика отвезти нас в Бруклин. Он долго отговаривал меня от этого, по его мнению, не очень приемлемого, вояжа, ссылаясь на то, что ничего хорошего я там не увижу. Но, когда я в течение получаса просто умолял его, приговаривая, что Брайтон-Бич олицетворяет для меня всю Америку и для меня побывать там – мечта, если и не всей моей жизни, то, уж точно, доброй её половины, мой друг сдался и пригласил нас в просторный салон своего «Pontiac». Через полтора часа быстрой езды мы въехали на Брайтон-Бич, находившийся в южной части Бруклина. Ещё из окна машины я понял, что Эдик был прав: это была не Америка, а островок русской души в каменных джунглях громадного мегаполиса. Просто, так уж получилось, что часть советских евреев мечтали совсем не о той земле, куда Моисей вёл иудеев по синайской пустыне, пока не достиг места, которое истекает молоком и мёдом, где сегодня процветает еврейское государство Израиль. Обетованной им представлялась совсем другая, открытая Христофором Колумбом, земля, где, как им казалось, с неба падают зелёные доллары. Однако оказалось, что для подавляющего большинства русско-еврейских эмигрантов долларовая манна не падала с американских небес и не валялась беспризорно на бруклинских улицах. Перед нами распластался шумный, многоликий и захламлённый Бруклин, который, по сути дела, представлял собой длинную эстакаду, на рельсах которой тарахтящей кувалдой рвал ушные перепонки, вырвавшийся из подземелья, сабвей. А под этим галдящим виадуком, как грибы после дождя, выросли выносные лотки, торгующие деликатесами и антикваром с ненавязчивым русским привкусом всепроцветающей ностальгии по социалистической родине. Без всяких преувеличений, хорошо просматриваемым антуражем Брайтона являлась мощная община бывших жителей бывшего нерушимого СССР. Если первую часть Брайтона составляла шумная эстакада, то вторая являла собой деревянный настил набережной Атлантики. Создавалось совсем необманчивое впечатление, что под её серым небом на Брайтон-Бич говорили только по-русски. Одним словом, все как в том анекдоте, когда у одного из его обитателей спрашивали:

– Ну, как вам Америка? – а он, вполне серьёзно, отвечал:

– А мы туда не ходим!

Я вполне отдаю себе отчёт в том, что в этой части главы, я не столько рассказываю о своём друге Эдуарде Пекелис, сколько описывал свои американские впечатления. В оправдание могу только сказать, что моё ощущение Америки, вкушение её колорита и различные экскурсионные программы в Нью-Йорке, Филадельфии и Вашингтоне были неразрывно связаны с притягательным и желанным присутствием наших друзей Эдика и Гали.

Нашу американскую встречу отделяют уже более двадцати лет. На некоторое время наша связь прервалась. Чуть позже она снова возобновилась, и мы до сих пор поддерживаем наши отношения посредством, почти еженедельных, разговоров посредством WhatsApp, находясь, таким образом, в курсе основных событий, которые происходят в наших семьях. Эдик, по-прежнему, всё ещё трудится программистом в одной из ведущих компьютерных компаний США. Галя в последнее время посвятила себя воспитанию двух внуков, которых подарила ей дочка Маша. Она окончила университет, получив врачебную специальность гастроэнтеролога. При этом защитила докторскую диссертацию, занимаясь научными исследованиями в одном из крупнейших медицинских центров Америки. Сын Виталий пошёл по стопам отца, осваивая специальность программиста. Остаётся только пожелать дружной семье Пекелис блистательных успехов на всех жизненных поприщах.