Читать книгу: «Перунов век. Дети богов»

«Людуся, не обижайся на меня. Прошу миром явным и навным. Рассуди здраво, поступать так не по уму. Это как на себя обижаться. Ты же на себя не обижаешься?»

Напевный голос дочери Чернобога звучал печальной песней, стремился достучаться до сердца княжны Чернышёвой.

«И он всё более или менее благополучно принял. Славный он всё-таки у нас, Людуся. Почему же ты молчишь?»

«Если ты – это я, вот сама и ответь», – мысленно осадила Карну Людмила, зная, что богиня её прекрасно услышала.

«Я хотя бы в него не стреляла», – обиженно возмутилась Карна.

«Сомневаюсь, что это произошло без твоего участия, раз мы – одно целое», – долго подбирать доводы княжне не пришлось.

Карна продолжать перебранку не стала.

– Люд-д-мила, Люд-д-мила, д-д-давай с-с-скорей! – настойчиво, словно не с первого раза сумел до неё докричаться, позвал Николай.

Брат обхватил руку княжны повыше запястья и потянул за собой к купальцу. Его горячие пальцы обжигали будто огонь. Людмила попыталась освободиться, но он держал крепко.

Николай отпустил её только в тот момент, когда они вместе оказались у сложенных для огромного костра брёвен. В середине возвышался шест, увенчанный колесом из еловых веток, переплетённых обережными травами.

У купальца их с братом уже ждал жрец из храма Велеса. Тот самый, что проводил обряд в день её свадьбы.

Николай тоже был облачён в жреческие одежды. Накинутый на голову капюшон позволял скрывать и лицо, и увечья от любопытных глаз. В подобном одеянии, которое явно не подходило брату по размеру, он казался ниже, чем был на самом деле. Черноволосый, поломанный, неказистый, совсем как тот жрец, что уронил чашу в день их свадьбы с Константином. Да брат тогда и был этим жрецом. Увидев Николая в обрядовых одеяниях, сомнений у Людмилы не осталось.

Но брат ведь узнал её тогда. Почему ничего не сделал, не вмешался? Почему ничего не сказал, если он помогал проводить обряд?

Николай скинул балахон, оставшись в светлых шароварах и рубахе, на которой алыми нитями красовались символы Чернобога. Платье-рубаха Людмилы тоже было расшито рунами божественного предка. Голову княжны украшал венок. Она сама его сплела. Себе и Константину. Ей никогда особо не давалась купальская цветочная наука, но стоило Кире Васильевне показать один раз, и княжна не заметила, как руки, в такт песенке, что затянула Ярилова, сами принялись соединять цветы и веточки в единое полотно. Будто пальцы Людмилы по велению напева сами собой плели сказочный оберег, она лишь старалась им не мешать.

Пожилой жрец вручил брату и сестре по кремню и кресалу для розжига. Они синхронно повернулись к купальцу, обошли его по кругу, присели на коленки, каждый со своей стороны. Среди высоких брёвнышек и досок Людмила усмотрела пучки сухого сена и принялась за розжиг.

Гой, Купала свят!

По Яви гуляй!

Нас примечай!

Огонь раздувай!

До небес гори!

Голосу жреца вторили наперебой все собравшиеся у купальца.

– Гори-гори ясно, чтобы не погасло!

Благом одари,

Хмари прочь гони

Славен будь

Гой, Купала!

– Гой Купала, Гой!

– Слава!

Видимо, древесина для костра была чем-то пропитана, или на то действительно была воля Богов, но стоило Людмиле высечь искру, как сухая солома занялась и тут же развалилась на несколько огненных шариков. Они покатились по брёвнышкам и палкам, поджигая на своём пути ветки и кору. Загорелся костёр, взялся на славу, взвился огненным вихрем вверх. К шесту, к венку, как по лестнице.

– Гори-гори ясно! – у купальца завели хоровод.

Огонь, словно реагируя на танец, ощутимо обдал жаром. Княжне Чернышёвой даже пришлось встать, чтобы не позволить молодому пламени опалить её. У Николая всё выходило не так гладко. Брат никак не мог выбить искру со своей стороны. Людмила подошла, присела рядом с ним, чтобы помочь.

– Не с-с-мей! – его рык потонул в гомоне хоровода.

Лицо Николая было обращено к костру, но княжна успела заметить, как оно исказилось от гнева. Больше от зверя, меньше от человека. Ей не хотелось думать так о родном брате, но вдруг шрамы лишь ширма от более жуткого уродства? Неужели он совсем другой человек? Неужели он настолько изменился? Или всегда был таким?

Людмила потянулась, чтобы приобнять брата за плечи, но подавила в себе жалость и убрала руку, решив, что ни он, ни она ещё не готовы к проявлению родственных чувств. Всё-таки тринадцать лет сделают чужими людьми кого угодно. Им нужно наверстать весь этот срок.

У него слишком долго не было любящей семьи, а у неё слишком долго не было брата, который способен не только радовать, но и огорчать. В конце концов, любой человек имеет право злиться. Особенно тот, кто так часто встречал Недолю.

Людмила осторожно встала и, чтобы не мешать, отошла за спину брата. Наконец купалец загорелся и с его стороны. Искры бросились наперегонки с другими огненными всполохами поджигать шест – огонь разгорался до звёздных небес. Вспыхнул еловый венок.

– Слава родным Богам! – голос жреца, казалось, заполнил собой всю поляну.

– Слава, – вторило ему разноголосье.

Николай поднялся с колен. Он стоял очень близко к огню и всматривался в пламя, словно готовясь шагнуть в костёр. Княжна Чернышёва уже придвинулась к Николаю, чтобы остановить его в случае чего, но брат лишь воздел обе руки к небу.

– С-с-слава Чернобогу! Прид-д-дёт наше время! В-время жизни, з-знаний, с-с-справедливости, ис-скус-ства! В-в-время п-перемен!

– Перемен! Перемен!

– Нет – т-тёмным временам! Нет – в-войнам и смертям! Нет – горю! Да – свету! Да – радости! Да – нам! Мы – мировое древо, – казалось, он стал меньше заикаться. Его слова превращались в песню, которую подхватывали все вокруг. – Корни – наши рода, ветки – наши дети. Я хочу, чтобы они росли под ясным небом. Мы как ствол, как опора, таран. В наших руках всё изменить. Мировое д-д-древо! Гой!

– Гой!

– Гой Купала! П-п-пусть это будет наш год! С-с-слава!

– Слава!

Под общий гомон голосов Людмила и не заметила, как оказалась в хороводе, стремительно кружащемся вокруг жреца, брата и пылающего в сумерках купальца. Люди будто закручивали слова Николая в невидимую сплётку, придавая им вес, заряжая энергией, соединяя свои желания с его посланием Богам. Все вместе они будто творили невероятное колдовство.

Змейка хоровода то ускорялась, то замедлялась, то расширяла свои владения, то распадалась, чтобы собраться вновь, затащив в бешеный ритуал всех, до кого смогло дотянуться многорукое хороводное существо.

Княжна Чернышёва никогда бы не подумала, что Кира Васильевна может так бойко отплясывать и задорно смеяться, перевоплотившись в заводилу всех хороводных игрищ. Ярилова лихо завернула на повороте, дёрнула рукой, выскользнула из общей сплётки и ринулась под свод пары рук, которые уже успели подготовить для танцующих «ручеёк». Не наблюдай всё Людмила своими глазами, никогда бы не поверила, что в этой статной взрослой женщине полно девчачьего задора.

В отличие от Киры Васильевны, княжна Чернышёва часто ошибалась и сбивалась с такта. Один раз даже стала той, кто не успел за остальным хороводом, и едва не упала. Благо Саша поддержал. Но у княжны было оправдание: с того момента, как она привыкла к мелькающим повсюду фигурам, Людмила, не переставая, крутила головой и выискивала Константина. Конечно, среди танцующих его оказаться не могло, но она надеялась разглядеть супруга хотя бы у костра.

У них сегодня важный день, а он как сквозь землю провалился. Можно предположить, что мужу не понравились радикальные речи Николая, но на тренировках Глеб высказывался и злее, а там Константин себя сдерживал. Не мог же он воспользоваться праздником и сбежать, оставив её одну? Обещал супруг ей совершенно другое.

Но кто сказал, что нарушивший один раз свои обещания, не нарушит их вновь? И оправдание у него имеется. Он брал в жёны дочь рода Чернышёвых, а богиня в голове комплектом к этому не шла. К тому же не сама ли она хотела, чтобы супруг отбыл в безопасное место? Уговаривала, чтобы Иван вытащил его, а Константин упирался. Что изменилось? А если его «спокойное» пребывание среди миродревцев закончилось, и Николай распорядился посадить мужа под замок? Человек, который установил слежку за сестрой, способен на всё что угодно.

Вспомнив о неподобающем поступке брата, Людмила огляделась. У неё, наконец, появилась возможность спросить Николая о том злополучном зайце, но, увидев его перекошенное хмурое лицо, княжна посчитала, что сейчас не лучший момент. Николай, судя по всему, был чем-то расстроен, или же у него что-то сильно болело.