Открыв рот, он смотрел на меня сквозь стекла своих очков, так словно был не близорук, а глух. Прозвучала затяжная пауза, за время которой я мучительно решал какую из двух мыслей мне ему открыть: что она любит не его, а переодетого в женское платье мужчину или что я отчаянно люблю её.

– Вы решили, что моя жена стриптизерша в ночном клубе? – заполнил тишину голос Витторио.

– Нет! – крикнул я, – Никогда!

Ппо окончанию ужина, я и, правда, перестал в это верить, – К тому же я все знаю. Кто она… и кого любит… И… я понимаю вашу ситуацию. Я знаю, кто навещает вашу жену… в смысле… ну, вы меня поняли. Она мне всё рассказала.

Вдруг, черты его лица разгладились… он стал мягче, что ли… Как почувствовал, что сочувствую ему. Витторио разговорился со мной с точно таким же искренним выражением на лице, какое было у Аделины в ту предрождественскую ночь.

– Я не верил в брак до того как встретился с моей женой. Да и сейчас я верю только в нашу семью. Такого чувства не было ни у одного мужчины, ни к одной женщине. Никогда и нигде.

Я не стал ему перечить. Но вспомнил, как говорит моя бабушка: «Прекрасное волшебство происходит, когда на левой мужской руке красуется обручальное кольцо». Она, видимо, знала что говорила, т. к. рук таких перевидала, как минимум, четыре: после развода с дедом, она успела побывать замужем ещё три раза.

– И сейчас сделаю всё, что только возможное, чтобы её не потерять, – закончил Витторио.

Было очевидно, он жалел о том, что не стал отрицать странную влюбленность Аделины. Пусть я пьяный в стельку, пусть завтра не отличу правды сегодняшнего дня от того, что мне могло привидеться, но Витторио сейчас приходиться чувствовать себя при постороннем человеке, как использованная губка… Это сравнение мне пришло само собой, передо мной высилась гора немытой посуды, на которой лежала намыленная губка.

– Почему вы не хотите ничего предпринять? – спросил я, слегка пошатываясь, – Вы, наверное, не всё поймете и многое осудите в современном образе жизни молодежи, ведь так?

Он сомкнул руки, глядя на дальний угол ковра на полу.

– Я считаю, что никто не должен влезать в личную жизнь других людей.

– А если муж жену избивает?

– Насилие должно быть прекращено, а насильник наказан. А проблемы домашнего насилия в мире уделяется крайне мало внимания. Я не терплю насилия, и всего того, что причиняет вред здоровью. Даже весь этот бокс, – он махнул рукой, и мой уставший взгляд машинально последовал за ней: я увидел кубки на полках и постеры на стенах, – Думаете, мне это нравиться? Когда кто-то бьет мою жену, а я не могу помочь ей, потому что это ее любимая работа? Хорошо, что она теперь только тренер. Мне было очень не просто поддерживать её после боя, когда я сам чуть не терял сознания, чувствуя всю эту боль.

В тот момент мне стало по-человечески очень жалко этого мужчину, и я решил сменить тему. Вспомнив, что он учитель музыки я попросил сыграть что-нибудь на пианино. И он сыграл. Когда я почти задремал под его чудесную музыку, он разбудил меня, закрыв крышку инструмента и сказав, что не хочет разбудить Аделину.

Вдруг, хлопнула входная дверь, и я чуть не свалился на пол от неожиданности. Витторио, напротив, вскочил, кинул фартук на пол и побежал в прихожую. Через секунду я узнал, что Аделина ушла, и, скорее всего, в ночной клуб. Всё-таки решилась! Мы быстро оделись и помчались к моей машине. Нужно было догнать нашу любимую!

– Я… Я забыл кое-что. Езжай без меня, – сказал он, ни с того ни с сего, когда я уже потянулся к ключу зажигания, – Я приду совсем скоро…

Я потянулся за ключом во второй раз, но почему-то взял в руку модель феррари в масштабе 1:43 с приборной панели. Тут Витторио буквально силой вытащил меня из моего автомобиля, посадил в совершенно чужой, желтого цвета, и сказал, что мне в моем состоянии лучше ехать на такси (ага, вот куда я попал!), а он сам подгонит автомобиль, но опять-таки, когда возьмет из дома то, что забыл.

К тому времени, как мы с шофером такси прибыли к месту назначения, из меня уже маленько успел выветрился алкоголь. Я был удивлен. В клуб, адрес которого мне дал Витторио, пришли, кажется, не только те родители, что обвиняли Аделину, но и те, что и знать не знали про случившееся. Заняться людям нечем!

Первое, что я заметил, так это большущая люстра с кучей бриллиантиков, нагло висящая под потолком в центре зала, словно в какой-нибудь опере, а не в ночном кабаре. На сцене освещенной сиренево-голубыми софитами со всех сторон, уже выступала она. Аделина танцевала так, как будто ничего не существовало вокруг. Как настоящий профессионал, пущенный на конвейер. Совершенно без эмоций. Ни удовольствия, не стыда. Даже мое сердце такой, строго говоря, танец, не мог заставить биться быстрей. Хотя выглядело это как настоящее спортивное искусство. И всё же, какая женственность и сила в ее фигуре. Изгибы данные ей от природы и возникшие после регулярных тренировок… О, эти уверенные движения скованных в черный капрон рук и ног… Я забыл, что я в клубе. Я подумал, что попал в цирк, а передо мной акробатка.

Звучал хит конца 70х «Splendido, splendente» (что в переводе с итальянского означает «красивая, блестящая») об ироничной любви к пластической корректуре лица и тела. Я отвлекся от Аделины: публики становилось всё больше. Одну женщину я узнал сразу, она посещала Витторио в тот злосчастный вечер. Судя по её внешности, она не пренебрегает «bisturi perfetto» (что в перевод с итальянского означает «совершенный скальпель», и это цитата из той же песни), если бы мышцы на её лице могли бы двигаться, она бы выразила презрение по отношению к играющей песни и к прекрасной Аделине. Я снова посмотрел на сцену, у меня закружилась голова. Наглая люстра слепила мне глаза. Я подумал, что сейчас уйду, что пойду домой пешком. Я надеялся, что выпадет снег и полностью протрезвит меня. Развернувшись, я увидел, как от двери в сторону сцены медленно, пробираясь через толпу зевак, идет Витторио, не отводя взгляда от своей супруги. Если бы не очки на нём, я бы, быть может, по выражению глаз, понял, что он тогда чувствовал: гнев, шок и опустошение после увиденных доказательств своих опасений. Кажется, внешне он оставался таким же невозмутимым, как и всегда. Я подумал, что Витторио изо всех сил скрывает свою злость. Он дошел до середины зала (встал прямо под люстрой) и замер. Только тогда, я заметил, что на нём было легкое весеннее пальто, оно было длиннее его зимней куртки, но совершенно не подходило по погоде.

Взгляды мужа и жены встретились, и, мое любопытство обрадовалось тому, что хоть у одного из них появились эмоции. Как же она заволновалась! Аделина прекратила танец, а музыка продолжала играть.

Я думал, он подойдет и даст ей пощечину, но он остался на месте и произнес:

– Моя жена здесь никогда не выступала… Этим занимался я. И признаться честно, всё еще занимаюсь.

Не дожидаясь пока до публики, дойдет смысл всего сказанного, Витторио скинул плащ и… остался в одном платье. Красном платье.

Её подруга – это её муж! Её муж – надевает платье! Кто бы мог подумать!? Точно не я! Безумие… Он снял очки, продемонстрировав ближестоящим яркий макияж. Все мы ахнули. А местные работники и завсегдатаи заулюлюкали и зааплодировали – он был их звездой.

В ту минуту я, признаться, забыл свое собственное имя и не мог вспомнить до самого утра.

Аделина за считанные секунды оказалась рядом с Витторио.

– Зачем ты делаешь это? Они не поймут… Зачем же? – она взволнованно шептала, держа его за плечи, а он оставался спокойным, – Если бы ты не… Для них бы всё оставалось по-прежнему.

Он аккуратно убрал ее руки со своих плеч и поднялся на сцену. Нет, танцевать он не стал, чем расстроил всех ожидающих этого; он толкнул речь.

– Вы добиваетесь правды, а правда для вас – это оглашать всё, что происходит в вашей личной жизни, – он говорил и его взгляд, блуждающий по толпе, как по однородной массе, внезапно, остановился на одном из близстоящих мужчин,– Я же не ставлю вам в вину то, чем вы занимаетесь у себя за закрытыми дверьми, например… в ванной?

Мужчина, решив, что обращаются к нему лично, запротестовал:

– За незаконные запаковывающиеся устройства в моей личной квартире я подам на вас в суд! Если же вы…

– Простите, я лишь предположил… Я не мог этого никак знать.

– Да не оглашать они хотят, – крикнула Аделина стоя на сцене, скрестив руки на груди, – Они боятся потерять стабильность своего шаблонного существования, вот чего они бояться.

–Аделина права, – сказал Витторио, выслушав.

Синьор покраснел и стал трясти руками, а Витторио решил, раз уж на то пошло, показать на примере, что значит ощущать чужой нос в своем деле. Деликатно не коснувшись ни взглядом, ни словом присутствующих женщин, он обратился к ещё одному синьору, стоявшему в углу, словно бы не причем.

– Вы, синьор инженер… вы уже рассказали своей жене, что ходите сюда каждую среду? Мне сказали это мои друзья… не понимаю, зачем они сплетничают. Не беспокойтесь, мы не раскроем ваш секрет синьоре, с кем именно вы здесь проводите время… Ой, простите синьора, я не заметил, что вы тоже здесь. Простите… Я честно не хотел!