Спиральные дома, в которых, как оказалось, уже были квартиранты, попрощались с безмятежностью. Мозгоеды в своих одеяниях явились и витиеватыми орудиями начали ломать все вокруг себя, пытаясь снести спирали.

Попадавшихся под руку жильцов они убивали и шли к следующим, стараясь никому не дать возможности сбежать.

В тот вечер у меня раскалывалась голова от боли, да так сильно, что никакая таблетка в этот раз не помогла.

Выгнав всех червей, а часть из них убив, мозгоеды прошлись по вертикали, осматриваясь.

Не сговариваясь, начали разрушать эти здания окончательно, которые столь тщательно возводились.

Под ударами их орудий здания пали, и затем обломки были растасканы друг от друга подальше.

В висках стучало так, что я закрыл глаза. Темнота закрытых глаз рябила.

Но разрушение спиралей и убийство их жильцов было только началом для незваных гостей.

Подойдя к делу основательно, они стали выкорчевывать целые участки мозга, разрыхляя их, словно мотыгами, своими орудиями, а затем начали яростно бить по уже поврежденным тканям. Удар за ударом разрушая все связи между клетками, превращая мой мозг в кашицу.

Утомившись, мозгоеды садились кружком и, отложив орудия в сторону, черпали ладонями это месиво, и ели.

Мне не было до этого особого дела, так как после разрушения спиральных домов я лежал без сил. Желания, мечты, чувства – все ушло. Даже боль, что до этого сокрушала мое существо, исчезла без следа.

Они немного чавкают во время своего приема пищи.

Слушаю это чавканье в своей голове и не знаю, что делать. И не хочу знать.

После того, как они насытились и удобнее улеглись, укрывшись остатками мозга, начали вести свои разговоры.

– Может, пошлем кого-нибудь разобраться с инструментами?

– Вот ты и иди, а мы обсудим вкус нашей сегодняшней еды. Мне кажется, это было…

– Желтая лазурь,– крикнул один.

– Такой не бывает, я слышал, что небо теперь округлилось…

– Коснулся крови или что там у червей…

– Наши враги, зря мы не пришли раньше.

– Мне кажется, курица, точно, или птица какая-нибудь…

– Раз вы тут разболтались, пойду и расставлю орудия.

– Спасибо,– подхватили все сразу и продолжили говорить, не слушая друг друга.

Отойдя от остальных мозгоедов, он стал собирать их инструменты, как хворост в лесу.

Обязательно нужно позаботиться о них, чтобы они были установлены и ни одно из них не потерялось.

Идя, он проверял ногой ткани, оценивая. Если место казалось ему подходящим, он проверял рукой, дополнительно обшаривая его и мягко погружая вглубь пальцы.

По цвету пальцев, извлекаемых из ткани, он определял окончательно, стоит ли размещать здесь одно из ветвистых орудий.

Откладывал кучу в сторону, а одно из орудий со всего размаха втыкал в это место. Чаще всего коричневое орудие через некоторое время начинало светиться определенным цветом. Идет дальше.

Редко, но бывало, что витиеватый инструмент вставал неправильно в тканях и начинал двигаться само по себе, вгрызаясь в плоть и отправляясь в свое путешествие.

Беспокоиться не о чем, вернется.

– Видели бы вы узоры, которыми я нервировал одного моего приятеля. Жаль его, конечно, немного, он ведь был мне симпатичен.

– Ну и слизняк же ты, прошелся прямой бороздой до самого центра, и дело с концом. Быстро и надежно.

– В этом нет никакой красоты, и потом, мы ведь вместе все делаем, закончишь раньше остальных и будешь слоняться без дела.

– Можно хоть просто полежать в складочках, отдохнуть…

– О, так скучно…

– Нисколько…

– Чудный, прекрасный вкус остается на языке долго, а насыщает как хорошо…

– Зануда, только о еде, самому не надоело?

– Может, поспорим, что такой траектории, как у меня, тебе не повторить.

– Это вы такие, со своими бреднями…

Прикрыл глаза и думал.

От меня ждали ответа.

Говорить ничего не хотелось. Самому мне ни за что не справиться с мозгоедами. Понадобится помощь.

Вставай. Вставай. Вставай.

Осталось собраться с силами и попросить о ней. Не ради червяков, а только ради себя.

Но я еще медлю.

Чайник

Этот чайник у меня уже очень давно и, несмотря на то что эксплуатируется он постоянно, еще не сломался.

Мне иногда кажется, что вода, закипающая в нем, обладает особым вкусом.

Сегодня еще не включал его.

Беру чайник за мягкие, чуть ломаные уши и несу заливать в него воду.

Какие у него длинные волосы отросли, нужно обязательно состричь их и соскоблить щетину с поверхности. У него есть подсветка, и при включении уставшие глаза загораются красным светом.

Обычную воду в него наливать без толку, получится только взвесь из накипи, которую невозможно пить.

У меня есть отдельная тара с водой для этого чайника.

Приходится часто за ней ходить и пополнять, но вкус напитка, что получается в итоге, того стоит.

Вода на вид не очень чистая, с радужными пятнами на поверхности… На сегодня еще есть.

Беру его за недавно укороченные волосы и сдираю с места скальп, под которым кость спилена так, что нужно только немного повернуть ее против часовой стрелки и крышка открывается. Внутрь заливается вода.

Теперь можно ставить его закипать на подставку. Это подгнивший кусок мяса, в середине которого проглядывает большая белая кость. На нее и попадает, как в паз, чайник.

Глаза стали красными. Есть пара свободных минут.

С обычной водой накипь ужасно все портит. В случае же с моей особой водой она тоже попадает в чашку, но измененной и вкусной.

Накипь сплавляется воедино в небольшие шарики и окрашивается в цвета пятен на поверхности залитой в чайник воды.

Когда я допиваю свой чай или кофе, эти «конфетки» забираю себе, выуживая их чайной ложечкой. Когда такая карамелька обсыхает, кладу ее себе в карманы или прячу где-нибудь, но всегда в разные места.

На вкус они как маленькие строчки, написанные неумело и впопыхах, за что мне и нравятся. Недавняя была такой: «Птица вспорхнула с ветки, капли сорвались с нее».

Конечно, не самая вкусная радужная карамелька, но в дороге или когда совсем ничего нет, сойдет.

Да, его иногда нужно чистить. Мне кажется, что он и так прослужит еще лет сто, но лучше хоть изредка это делать.

Я беру из небольшой коробочки, хранимой отдельно от всего съедобного, несколько ложек белого порошка и засыпаю в него, наполненного обычной водой. А затем включаю.

Глаза как обычно краснеют, но у них несколько другое выражение. Чуть более грустное.

Звуки закипающей воды переходят в утробный, механический голос, пробивающийся через кипение.

– Мягкое нутро, которое не обглодать и океаном воспоминаний, оплескивается и уносится воронками смерчей прочь, прочь, прочь…

Так он бубнит разную несуразицу до закипания, после которого его глаза-индикаторы гаснут, а вода поспешно остывает и перестает шуметь.

Ее нужно слить, а затем желательно повторить это несколько раз.

Теперь, на втором вскипании, он также твердит, но чуть тише:

– Сточенные карандаши открывают тайны графитового стержня. Если добавить этого немного на небо, получится красивое облако, но оно улетит, обязательно улетит…

Иногда интересно послушать, что там он булькает, но толку мало, смысла нет.

Сливаю содержимое второй раз. Еще раз сделаю так, и хватит на сегодня. Будет блестеть изнутри как новенький.

Теперь бульканье едва слышно. Значит, чистка подходит к завершению.

– Синий колпачок… пропасть в срок от десяти… страниц, страниц, пожелтевших страниц.

Все, теперь можно пользоваться головой-чайником еще год без чистки.

Талая вода

Солнце ярко освещает нестройные ряды заброшенного кладбища.

Дорожки между могилами совсем узенькие, снег практически не убирают. Раз в неделю это делает сторож да редкие родственники, после того как найдут нужную им могилу.

Утро будничного дня.

Никого здесь и в помине нет. Щебечут птички.

Иду по тропинкам этого кладбища по направлению в самую старую его часть. Здесь все покинуто. Оградки, ржавые в основном, в лучшем случае покосились, в худшем же лежат под слоем уже начавшего таять снега.

Надгробия, все сделанные по одному образцу, умудряются отличаться друг от друга – то привязанной лентой истрепавшейся на ветру материи, то оставленным в стороне граненым стаканом с мутной жижицей на дне. И таких отличительных черточек великое множество.

Мне всегда нравилось наблюдать за едва видимыми, стертыми временем, ветром и дождями лицами.

Эта размытость одинакова и компенсирует разный по убогости вид могил, внося нечто общее в эти разбросанные как попало последние пристанища человеческих тел.

Для того, чтобы собрать достаточно воды, нужно, по моим наблюдениям, идти в самую глубь, в сторону от протоптанных дорожек, туда, куда уже давно не ходят скорбящие родственники по причине их отсутствия в живых.

Плиты здесь сами перекошены, а на них уже даже не стертые изображения, а намеки на силуэты. Я отлично знаю, что здесь погребен в сотнях и тысячах могил один и тот же человек.

Надписи не сохранились вообще.

Птицы закончили свое утреннее пение и разлетелись по своим делам.

Прислонившись к пусть и ржавой, но с виду крепкой оградке, стал дожидаться наступления полудня.

Пустую канистру пристроил внизу на видном месте. Из-за деревьев здесь тенисто и даже летом прохладно. Отогреюсь позже. Дома.

Когда наконец наступает полдень и солнце стоит в зените, снег начинает активнее всего таять и впитываться в землю. Мне нужно приготовиться к сбору воды, когда она вернется обратно.

Необходимо точно выбрать место, с которого видно как можно большее количество могильных плит. Так будет больше шансов.

Под землей уже давно ничего нет, кроме некоторых костей да зубов, и вода, стаяв, проникает в толщу земли и омывает ее изнутри. Мне приятно думать, что мертвецы в это время утоляют жажду ледяными каплями, что хоть как-то напоминают им о временах, когда они были живы. Но это только фантазия, и там действительно ничего нет.

После середины дня, когда выбрал себе точку для обзора, можно побродить немного, главное, не потеряться и не уйти на более современную часть кладбища.

Нужно ждать, когда немного стемнеет – пусть вода под землей настоится. Так даже лучше.

Можно еще посмотреть на надписи на надгробиях. Кто-то ведь придумывает эти краткие эпитафии.

Честно говоря, это либо формулировал человек, который не знал покойного, кто-нибудь из похоронной конторы или родственник, в своей скорби не утративший способности к такому редкому и лаконичному творчеству.

– Любящему мужу…

– Сестре, чьи глаза сверкали добротой…

Плохо, конечно, видно.

Вернусь к своей канистре. Совсем скоро нужно будет набирать.

Из-за леса сумерки быстрее наступают тут. Когда становится уже значительно темнее и даже силуэты на каменных плитах практически не видны, необходимо следить, не отрываясь и не мигая, и ждать свечения.

Обычно на одной из плит или, если повезет, на нескольких проступают бледные, но светящиеся пятнышки. Иногда они принимают форму цифры или сливаются в имя, иногда же это не более чем пятно.

Сегодня что-то неясное выступило на одном только надгробии.

Не могу различить, на что это похоже, но одно пятно прямое, как палочка, а второе больше, но более спутанное.

Скорее, нужно спешить. Пробираясь через вязкий и липучий снег, под которым такая же вязкая грязь, перелезаю через несколько оградок с канистрой в руках.

Теперь необходимо только приложить аккуратно горлышко пониже пятен и ждать, когда жидкость исчезнет в емкости.

У жидкости землистый запах, но вкус всегда разный. Потрогал пальцем горлышко и попробовал – на вкус как долгий летний день на лугах, покрытых ромашками.

Жидкости набралось совсем немного, а свечение пропало. Пока не наступила ночь, нужно возвращаться домой.

Перед этим осталось только набрать обычного снега и поместить его в канистру, чтобы он, растаяв, смешался и разбавил светящуюся воду.

Все.

По-моему, мне туда, в сторону большого и очень старого памятника, у которого не хватает некоторых частей.

Коктейль

Есть у меня совершенно дурацкая привычка дуть в трубочку, когда на дне сосуда остается совсем немного напитка. Эта привычка осталась у меня до сих пор.

Густые напитки, что медленно, едва заметно втягиваются по трубочке, мне не нравятся. Слишком медленно. Всегда хочется, чтобы мои представления о том, сколько я уже должен выпить и сколько в действительности выпиваю, совпадали.

Сегодня у меня выходной.

Не по календарю, конечно, просто по моей прихоти. Настроение несколько праздничное, из-за чего я прошлую ночь плохо спал и не выспался, хоть пока этого и не вполне ощущаю. Знаю, что все утро принадлежит мне и можно остаться в кровати, думать о своем, рассматривать себя или предметы в комнате. Чуть позже немного почитаю, когда станет посветлее.

За окном поют птицы. Приятно.

В доме все проснулись.

Шаги, топанье по коридорам, шарканье тапочек. Но ко мне пока не заходили.

Читал книгу народных сказок, но мысленно был в другом месте.

Стало жарко под одеялом, настолько, что появилось то чувство злобы, когда тянет что-нибудь разбить, раскидать одеяло. Это пройдет, скоро комнату проветрят, и все станет как прежде.

«Нет, не станет»,– подумал тут же я, отвечая себе.

Как по мне, молочный коктейль должен быть именно с трубочкой, а без нее пить совсем не то.

Есть в этом странное наваждение, когда втягиваешь напиток с характерным звуком. Совсем простое наслаждение.

Через несколько минут по расписанию должны прийти ко мне и увезти на процедуры.

Ехать не далеко, но хоть какое-то разнообразие.

Позавтракаю и буду ждать своего десерта – коктейля. Интересно, с каким вкусом он будет. В прошлый раз он был малиновый.

Завтрак – каша с бутербродами – словно и не имел вкуса, проглотил его в один присест и даже не заметил. Скорее.

Как всегда, разместили в удобном кресле, среди подушек.

От волнения совсем сбилось дыхание.

Наконец-то моя трубочка погружается на полную в сосуд. Немного верчу ею из стороны в сторону, чтобы размешать коктейль и в нем не оказалось комочков.

Начинаю втягивать в себя. Вкус пока не могу определить, но цвет – ярко-красный – наводит на предположение об экзотических фруктах, которые я никогда не пробовал и о существовании которых даже не знаю. А может, просто красителей добавили. Приятнее думать о хорошем.

Так себя настроил, что улавливаю цитрусовые нотки…

В легких начинается тихое бурление, стоит мне выдохнуть.

Дышать становится трудно, но это мой любимый момент в церемонии питья коктейля.

Процедура скоро закончится, а кто-то должен нарушить все правила этикета и на все кафе начать шумно булькать.

Это я, я, я, я…

Смотрите и слушайте, булькает у меня не в стакане, а в легких…

Отдых закончился, впереди еще много работы. Кафе-мороженое закрывается.

Убежище

Ужасно холодный ветер. Не стоит больше терпеть этого, иначе совсем околею и не смогу продолжить идти вперед.

В зоне видимости ничего нет из того, что может послужить укрытием в такую погоду. Пройду еще немного и, если ничего не обнаружу, сам построю убежище из подручных материалов, и передохну.

Пережду ветер и двинусь дальше.

Ничего нет на горизонте. Стоп.

Что у меня есть с собой? Немного провизии и несколько мотков веревки. Отлично, ею можно будет закрепить все что угодно.

Под ногами темная, жирноватая земля, на которой встречаются временами рыбные косточки и прочие отходы.

Ничего не остается, буду использовать их. Непослушными руками поднимаю косточку, прозрачную, но с остатками нежно-розового мяса рыбы на ней. С трудом расталкиваю землю ногой и закрепляю в углублении кость. Теперь я это место не потеряю и могу оставить вещи возле нее, а сам отправлюсь собирать материал. Для постройки крепкой хижины из рыбных косточек их понадобится около трех десятков как минимум.

Очень долго собирал нужное количество костей. Относил их две-три за раз и складывал в кучу возле центральной кости.

Работа пошла мне на пользу, я согрелся и чувствовал себя отлично. Но я знал, что это временно и без убежища мне не продержаться ночью. Времени оставалось еще достаточно, и я сразу приступил к возведению.

Углубил яму, в которую установил поглубже центральную, самую толстую с виду кость. Это будет опора всей хижины. На обратном ее конце оставалось немного рыбного мяса, к которому я начал подставлять одну за другой легкие рыбные косточки. Их раз за разом срывало ветром, и я выкапывал небольшие углубления в земле, куда их основания ставил для придания им стойкости.

Когда установил с десяток косточек, дело пошло лучше, и конструкция стала устойчивее. Дальше все шло гораздо быстрее, и, несмотря на холодный ветер, руки выполняли свою работу ловчее, чем до этого.

Вот последняя косточка установлена на свое место. У меня с собой есть немного материи, достаточной, чтобы прикрыть редкие просветы между ними.

Зашел внутрь – довольно просторно. Вход я закрою верхней одеждой. Свежо, хорошо будет здесь ночевать без ветра.

Усталость начала сказываться на мне, и я поспешил закрыть материей прорехи, а также закрепил ее понадежнее веревкой, чтобы ветер не сорвал и не унес ее.

Совсем стемнело, и даже земля под ногами стала заметно тверже – пора воспользоваться убежищем.

Завесив небольшой проход, обустроился внутри и улегся спать. Как только я немного отогрелся, сон свалил меня за секунду.

Проснулся я в отвратительной духоте, с раскалывающейся головой и чуть не вывернулся наизнанку от запаха гнилой рыбы в хижине. Этого можно было ожидать, но, когда я ее сооружал, мне это в голову не пришло.

Пришлось до самого рассвета проветривать.

Ветер очищал воздух в моем убежище, но становилось очень холодно, а если закрыть вход, запах очень быстро возвращался и будил меня.

Так я и промучился всю ночь.

Раннее утро.

Материя закрывала прорехи в нижней части созданного мною сооружения. Наверху же косточки с подгнившим мясом на них смыкались так плотно, что ничто не могло втиснуться между ними.

Когда совсем рассвело, эти прозрачные косточки стали пропускать сквозь себя свет, а остатки розового мяса, просвеченные солнечными лучами, дополнительно осветили мое убежище нежным розовым светом.

От духоты и недосыпа проваливался в себя и также быстро просыпался.

В голове крутилась только одна мысль: «Беги, нужно только отдернуть вход и бежать подальше».

Но я, мое тело, розовое мясо, гниющее наверху,– все это манило меня.

Подпрыгнул и схватил небольшой кусочек. Не только запах, но и вкус рыбы стоял у меня во рту еще до того, как я попробовал его.

Косточки изогнулись внутрь хижины, став гибкими, и вонзились в меня. Боли я не чувствовал, а только смотрел на солнце из рыбного розового над моей головой.

Пора уходить…

Жужжание

Сегодня он очень долго, полчаса точно, летал возле окна, тыкаясь в стекло. Я открыл ему окно, и он залетел в комнату.

Нам нужно поговорить.

Дал ему время освоиться, после того как он влетел в квартиру. Он проследовал по коридору в другую комнату, пока я спокойно пил чай. От окна веяло прохладой.

«После разговора нужно обязательно прогуляться»,– подумал я.

Наконец, он вернулся и начал жужжать возле моего уха. Что же, начнем беседу.

Взял и сложил руки таким образом, что ладони, сцепившись, образовали своего рода клетку, в которой комару не нужно было заботиться о сохранении равновесия, а я, поднеся сложенные ладони к уху, мог лучше слышать жужжание и разобрать его.

Я хотел рассказать тебе историю, если ты согласен на мои обычные условия. Знаю, что я совсем недавно уже был у тебя, но такова моя природа.

Так вот, история такова.

Летал в темноте, среди потоков сладких выделений большого существа.

Чувствовал, как в нем перемещаются громадные объемы крови.

Начал свой стандартный подлет. Кружил вокруг него, изредка приближаясь к уху, и говорил с этим гигантом.

В воздухе недалеко от меня раз за разом проносилась часть его тела, сотрясая все вокруг, и волны относили меня на небольшое расстояние от него. Но я возвращался и продолжал.

Ты ведь отлично знаешь, что я могу так делать всю ночь, пока предметы не станут видимыми. После этого я улетаю, иначе меня убьют, размажут, как и многих из нас.

Но мало кто способен продержаться до самого утра.

Да, да, да – ты мне уже рассказывал такую историю. Каждый раз человек выдыхается, обессилев, засыпает тяжелым сном, а ты пьешь его кровь.

Только знаешь, мне ничего не стоит взять и сжать руки и раздавить тебя.

Пусть я стану убийцей, убийцей комара, рассказывающего одну и ту же историю.

Ты слушаешь меня, потому что хочешь. А моя история совсем другая.

В этот раз я довел существо до исступления. Оно металось, махалось, куталось в материю, но слышало, самое главное, слышало меня.

Однако каждый раз они воспринимают только жужжание, не знаю, как вы это называете, писк, может. Они не строят клеток, сцен из ладоней и не сидят на кухнях по ночам, выслушивая наши истории в обмен на совсем небольшую порцию крови.

Мне всегда казалось это странным. Просто потерпи, и я улечу, раз ты не слышишь того, что я хочу донести. А если вы не способны избавиться от нас, вы слепы, без обоняния – зачем мучиться, если урон для вас столь незначителен.

Ответь мне?

Мы против этого боремся всегда. Ничто не должно нас стеснять.

Если и есть сила, чье влияние на нас абсолютно, то мы уже стерли ее из своей памяти.

Мы можем все, а потому давим вас, травим газом, чтобы это доказать.

Но мне до этого нет дела, поэтому продолжай и поскорее со всем этим закончим.

Хорошо иногда притаиться, усевшись на какой-нибудь листик или потолок, и ждать.

Существо знает, что я здесь, что затаилось и вовсе не улетело, думает о том, что я в свою очередь что-то задумал, и это только помогает мне. Волны выделений становятся отчетливее вокруг меня.

А после все кончается именно так, как ты говорил. Существо сникает и остается в открытом положении. И я получаю то, зачем прилетел.

Но есть одно «но»… Ты.

Ты понимаешь, что все так должно быть. Именно ты построил клетку из пальцев, в которой мы всегда рассказываем свои истории, а ты платишь за это своей собственной кровью.

А ведь ты все-таки прав, каждая новая история похожа на предыдущую.

Зачем это все?

Потому что у меня есть выбор, я могу все изменить.

Сегодня я не укушу тебя, а завтра прилечу вновь с моим ответом. Отпирай клетку.