Пока ты моя

2

Я опаздываю. Ледяной воздух жалит кожу, и я чувствую, как хмурое выражение застывает на моем лице. Я не могу позволить себе опоздать. Мне просто позарез нужна эта работа, и о том, чтобы упустить ее, не может быть и речи. Боже, ни одна живая душа не догадывается, как отчаянно требуется мне это место у Джеймса и Клаудии Морган-Браун! Скорее бы добраться до них – этого семейства с двойной фамилией, живущего в большом доме в Эджбастоне. Быстрее кручу педали. Когда приеду, наверняка буду взмокшей, красной и взъерошенной. И кто это решил, что добираться на велосипеде – хорошая идея? Интересно, впечатлит ли их такой способ передвижения и рассказ о моей любви к свежему воздуху, склонности к экологически чистому транспорту и расположенности к физической нагрузке, которые я, несомненно, передам их отпрыскам? Или, возможно, это лишь заставит их считать меня идиоткой, прибывшей на собеседование на велосипеде.

– Сент-Хильда-Роуд, – неустанно твержу я, искоса поглядывая на дорожные знаки. Отрываю от руля руку, чтобы показать, что собираюсь повернуть направо, и тут же начинаю вихлять. Какая-то машина оглушительно сигналит, когда я пытаюсь восстановить равновесие прямо посреди дороги. – Простите! – пронзительно кричу я, хотя этот район – явно не из тех, где принято вот так вопить. Он сильно отличается от моего места жительства… моего последнего места жительства.

Я съезжаю на обочину и достаю из кармана клочок бумаги. Проверяю адрес и снова пускаюсь в путь. Энергично жму на педали, проезжаю еще две дорожки и сворачиваю налево, на их улицу. Дома и прежде были большими, но здесь, вниз по Сент-Хильда-Роуд, они прямо-таки огромные. Величественные здания в георгианском стиле высятся на земельных участках по каждой из сторон усаженной деревьями улицы. Резиденции для истинных джентльменов, как сказали бы агенты по недвижимости.

Дом Джеймса и Клаудии похож на все остальные – особняк в историческом стиле, до половины густо увитый диким виноградом. Садовник из меня плохой, но я знаю это растение по дому моего детства, который, кстати говоря, раз в двадцать меньше этого особняка. Среди вьющихся зарослей еще проглядывает несколько зацепившихся за голые ветви багряных листьев, хотя на дворе середина ноября. Я вкатываю велосипед через огромные открытые кованые железные ворота. Гравий хрустит под ногами. Никогда еще я не ощущала себя такой привлекающей внимание.

Семья Морган-Браун живет в симметричном доме, возведенном из красного кирпича. Входная дверь, окруженная каменным портиком, выкрашена в глянцевый зеленый цвет. С каждой стороны впечатляющего входа в дом располагаются большие витражные окна. Я не знаю, как поступить с моим велосипедом. Может быть, мне следует просто положить его на гравий у основания ступеней крыльца? Но это сделает ромбовидные клумбы с розами и аккуратные прямоугольники газонов на внушительном пространстве стоянки похожими на склад металлолома. Осматриваюсь. Неподалеку от главных ворот стоит дерево. Быстро возвращаюсь на улицу. Корни дерева выпирают из земли и раскалывают асфальт подобно мини-землетрясению, а ствол слишком большой, чтобы обхватить его моей цепью с замком. Прохожу чуть вперед по тротуару, катя велосипед, и замечаю сбоку от дома еще одну, поменьше, подъездную дорогу, которая ведет к гаражу на три машины. Я снова нерешительно вхожу на чужую частную территорию, чувствуя себя так, будто множество глаз следят за мной из окон, наблюдая за этими глупыми, неумелыми метаниями.

Я по-прежнему не знаю, куда деть велосипед. Он выглядит слишком блестящим и новым для того, кто якобы ездит на нем повсюду. Решаю, что остается лишь прислонить велосипед к стене гаража, вне поля зрения прохожих и обитателей дома. Кладу своего «железного коня» осторожно, чтобы не поцарапать массивный четырехколесный велосипед или БМВ, которые стоят бок о бок.

Я делаю глубокий вдох и пробегаю пальцами по волосам, придавая им некое подобие прически. Вытираю рукавом пот с лица. Потом подхожу к парадной двери и три раза стучу дверным молотком, представляющим собой громадную перевернутую вниз головой медную рыбу. Вижу перед собой ее широко разинутый рот.

Долго ждать не приходится. Маленький бледный ребенок открывает дверь и при этом тянет ее на себя так, словно для этого требуется вся его сила. Ростом мальчуган доходит мне до бедра, у него белая, почти прозрачная кожа и взлохмаченные светлые волосы мышиного оттенка. Один из моих подопечных, как я понимаю. Они, кажется, близнецы.

– Что? – грубо бросает мальчик.

– Привет. – Опускаюсь на корточки, как обычно делают все няни, и улыбаюсь. – Меня зовут Зои, и я пришла к твоей мамочке. Она здесь?

– Моя мамочка на небесах, – говорит он, пытаясь закрыть дверь. Мне следовало захватить с собой конфеты или что-то в этом роде.

И, не успеваю я решить, каким образом поступить, – оттолкнуть его, рискуя затеять потасовку с ребенком, или вернуться к медной рыбе и опять постучать, – как над нами нависает красивая женщина. У нее огромный живот, который выпирает из-под эластичного черного топа. Я просто не могу отвести от него взгляд.

– Вы, должно быть, Зои, – говорит она. Голос у женщины такой же приятный, как и она сама. Этот голос встряхивает, возвращая к реальности. Хозяйка дома одаривает меня улыбкой, и от внешних уголков ее глаз начинают разбегаться морщинки, а на щеках образуются ямочки. Она кажется самой дружелюбной женщиной на свете.

Я поднимаюсь и протягиваю руку:

– Да, а вы, судя по всему, миссис Морган-Браун.

– О, зовите меня Клаудией, пожалуйста. Входите, – широко улыбается она.

Клаудия отходит в сторону, и я захожу в дом. Здесь пахнет цветами – на столике в прихожей красуется ваза с лилиями, – но главным образом в воздухе витает «аромат» сожженного тоста.

– Пойдемте, нам будет удобнее на кухне. Выпьем по чашечке кофе, – зовет меня Клаудия с приятной улыбкой и неимоверных размеров животом.

Пока мы идем по черно-белому, будто шахматная доска, кафельному полу, ребенок, который открыл дверь, носится между нами. За пояс его брюк заткнут игрушечный пистолет. Мы заходим на кухню. Она просто огромная.

– Дорогой, Зои здесь.

Мужчина поднимает глаза от «Таймс». Весьма привлекательный, как и, полагаю, все члены этой семьи.

– Добрый день, – говорю я как можно более приветливо.

Мы немного мнемся, как это обычно бывает при знакомстве.

– Привет, я – Джеймс. Рад познакомиться. – Он на мгновение приподнимается и протягивает мне руку.

Клаудия подает мне кофе, который волшебным образом появляется из начищенной до блеска машины. Аппарат выглядит таким навороченным, что и подойти-то страшно, а ведь мне, безусловно, придется пользоваться этой машиной, если я получу работу. Делаю глоток и оглядываюсь, пытаясь не таращить в удивлении глаза. Кухня впечатляет. Там, где я живу… где почти не живу… кухня размером с чулан. И нет никакой комнаты для посудомоечной машины или каких-либо затейливых электроприборов, но потом я напоминаю себе, что нас всего двое, и на то, чтобы сполоснуть пару тарелок и кастрюлю, времени вообще не требуется.

И все же от великолепия этой кухни у меня перехватывает дыхание. За глубокой двойной керамической мойкой находятся высокие, прямо-таки огромные окна в георгианском стиле, из которых открывается вид на расположенный внизу сад, просто громадный для города. Три стены комнаты занимают кремового цвета полки, а в старом выступе в кладке, предназначенном для дымохода, стоит красная плита «Ага» размером с автомобиль. Деревянные столешницы того же медового оттенка, что и старые деревянные полы, придают помещению налет деревенского стиля. В этом углу комнаты, около соснового стола, располагается старый продавленный диван, заваленный подушками, довольно неряшливого вида, весь в складках. На нем разбросаны детали «Лего».

Джеймс сворачивает газету и отодвигается. Я сажусь рядом с ним. От него пахнет мылом. Места для Клаудии не остается, и она подтягивает стул от стола.

– Мне лучше взгромоздиться на стул, – объясняет Клаудия. – А то потом меня придется вытаскивать из этого старья подъемным краном.

На мгновение повисает тишина.

Вдруг у наших ног начинают носиться туда-сюда два маленьких мальчика. Они похожи как две капли воды. Братья громко ссорятся из-за пластмассовой игрушки.

– Оскар, – утомленно говорит Джеймс, – отдай ее.

Я не уверена, что Оскар должен уступать. Он взял игрушку первым.

– Итак, – начинаю я, когда гвалт стихает, – вы наверняка хотите узнать подробнее об опыте моей работы.

Я основательно подготовилась к собеседованию, выучила все так, чтобы от зубов отскакивало. Вплоть до цвета глаз моего последнего работодателя и объема двигателя его автомобиля. Зеленовато-коричневый и два с половиной литра. Я готова к чему угодно.

– В скольких семьях вы работали? – спрашивает Клаудия.

– В общей сложности в четырех, – легко отвечаю я. – Самый короткий срок работы составлял три года. Я оставила это место только потому, что семья переехала жить в Техас. Я могла бы поехать с ними, но предпочла остаться в Англии.

Что ж, все идет хорошо. Похоже, мне удалось произвести впечатление на Клаудию.

– Почему вы оставили последнее место работы? – неожиданно бросает Джеймс. Он впервые выказывает хоть толику интереса к нашему разговору. Видимо, доверяет принятие решения жене, так что вряд ли выгонит взашей няню, если выяснится, что та попала в их дом прямиком из преисподней.

– Ах! – отвечаю я с самоуверенной улыбкой. – Когда дети вырастают, нянь обычно увольняют.

Клаудия смеется, но Джеймс остается серьезным.

Этим утром я оделась особенно тщательно: практичные сужающиеся книзу брюки для езды на велосипеде, почти цвета ржавчины, и закрытая серая футболка, поверх которой я натянула симпатичный бледно-желтый кардиган. У меня короткие и немного спутанные волосы – прическа модная, но не чрезмерно. Никаких колец. Только мое серебряное ожерелье с подвеской в форме сердца. Это особенный подарок. Я выгляжу привлекательно. Этакая симпатичная няня легкого поведения.

– Я пять лет была няней у Кингсли. Когда я поступила на работу, Бет и Тилли было десять и восемь соответственно. В тринадцать лет младшего ребенка отправили в школу-пансион, и мои услуги семье больше не требовались. Миссис Кингсли – Мэгги – уверяла, что ради такой няни, как я, готова родить еще одного ребенка.

Я специально вставляю в предложение ее имя, потому что Клаудии явно по душе подобное положение вещей. Близкие отношения, когда обращаются друг к другу по имени.

«То, как мягко ее руки лежат на раздутом животе… это убивает меня», – думаю я.

– Так сколько вы были без работы? – напрямик, довольно резко спрашивает Джеймс.

– Я не считаю себя в полной мере безработной. Я покинула дом Кингсли летом. Они пригласили меня в свой дом на юге Франции в качестве прощального подарка, а потом я прошла короткий, но интенсивный курс в Италии, в центре Монтессори.

Жду реакции на это сообщение.

– О, Джеймс! Я всегда говорила, что нам стоит записать мальчиков в школу, работающую по методике Монтессори.

– Это был удивительный опыт, – продолжаю я. – Прямо горю желанием применить на практике полученные знания.

Мысленно делаю себе памятку о том, что нужно перечитать информацию о системе воспитания Монтессори.

– Это помогает с четырехлетними злоумышленниками? – ухмыляется Джеймс.

Я не могу удержаться от короткого смешка.

– Несомненно. – И тут, как по заказу, на меня высыпается содержимое целой пачки восковых мелков. Я пытаюсь подавить реакцию вздрогнуть от неожиданности. – Эй… ты хочешь раскрасить меня?

Близнец, встретивший меня у входной двери – я понимаю, что это он, только по его зеленой рубашке, – шипит на меня сквозь зубы. Он хватает с пола пару мелков и, прицелившись, швыряет ими в меня.

– А ну-ка, прекрати, Ноа, – говорит его отец, но мальчик и ухом не ведет.

– Не принесешь ли мне какую-нибудь бумагу? – прошу я, не обращая внимания на то, как саднит щеку.

– Мне очень жаль, – оправдывается Клаудия. – Я бы сказала, что они – дерзкие, но, по сути, не такие уж и злоумышленники. Только Ноа время от времени ведет себя буйно.

– Осложнения при родах, – тихо добавляет Джеймс, пока мальчики ссорятся, выясняя, кому из них сходить за блокнотом.

Я перевожу взгляд на Клаудию и жду ее объяснений. Как бы то ни было, я и так уже все знаю.

– Это осложнения не при моих родах, – объясняет она, с нежностью поглаживая ладонью живот. Потом, уже шепотом, добавляет: – Близнецы – не мои. То есть они, конечно, мои, но я – не их биологическая мать. Это просто к вашему сведению.

– О… Все в порядке. Поняла.

– Моя первая жена умерла от рака, когда мальчикам было два месяца от роду. Болезнь появилась ниоткуда и отняла у нее жизнь, – замечая тотчас же появивше еся на моем лице огорчение, Джеймс машет руками. – Нет, ну все действительно в полном порядке.

Я тут же меняю выражение эмоций – немного поджатые в сочувствии губы и почтительный быстрый взгляд из-под бровей. Это все, что требуется.

– Эй, а ты – молодец, – хвалю я, когда Ноа мчится ко мне, размахивая блокнотом. – Ну а теперь почему бы тебе не поторопиться, чтобы мы посмотрели, кто сможет собрать с пола больше мелков? А потом устроим конкурс, оценим, кто лучше нарисует мой портрет. Хорошо?

– Холосо! – кричит Оскар. Он уже подпрыгивает от волнения. Его щеки розовеют.

Ноа останавливается и с секунду пристально смотрит на меня – должна признаться, это сильно нервирует, – а потом спокойно вырывает лист из блокнота.

– Это тебе, Оскар, – и отдает листок брату.

– Умничка! – одобряю я. – Ну а теперь – марш рисовать, и приходите вдвоем, только когда закончите!

Близнецы сбрасывают с ног свои дурацкие тапочки – с изображениями героев мультфильмов или кого-то в этом роде – и затихают за столом с мелками. Оскар просит у брата синий цвет. Ноа дает ему нужный мелок.

– Я впечатлен, – скрепя сердце признает Джеймс.

– Полнейшее отвлечение внимания, сдобренное малой толикой здоровой братской конкуренции.

– Мы ищем кого-то, кто мог бы жить здесь с понедельника по пятницу, Зои. У вас не возникло бы с этим трудностей? – Щеки Клаудии приобретают коралловый оттенок, заставляя меня представлять, как я прикасаюсь к ним, этим маленьким пятнам румян, большим пальцем. Все понятно: прилив жара, свойственный беременности.

– С этим не возникло бы вообще никаких трудностей. – Я думаю о квартире, в которой живу, и обо всем, что там находится. Потом размышляю о том, что смогу поселиться здесь. Мое сердце трепещет, и я делаю глубокий вдох. – Прекрасно понимаю, почему вам требуется кто-то под рукой на всю рабочую неделю, без перерыва.

Если честно, график этой работы просто идеален.

– Но вы можете уходить домой на уик-энды, – предлагает Клаудия.

Я тут же падаю духом, хотя и не показываю своего разочарования. Я должна подстроиться подо все, чего они от меня хотят.

– Я могу исчезать в пятницу вечером и волшебным образом появляться вновь в понедельник утром. Но могу оставаться и на уик-энды, если буду вам нужна. – Этот ответ, надеюсь, удовлетворит их на данном этапе. На самом деле этот номер не пройдет. Я не могу полагаться на судьбу.

– Смотри! – кричит Ноа и машет клочком бумаги в мою сторону.

– Ох, держи это в тайне до тех пор, пока не закончишь, – говорю я мальчику и обращаюсь к его родителям: – Поступая на работу, я предпочитаю становиться частью семьи, но сохранять при этом дистанцию – вы наверняка понимаете, о чем я говорю. Я – здесь, если нужна вам, и исчезаю, если надобности во мне нет.

Клаудия кивает в знак одобрения.

– Большую часть времени я нахожусь в море, – сообщает мне Джеймс, хотя ему и не нужно этого делать. – Я – военно-морской офицер. Подводник. Главным образом вы будете иметь дело с Клаудией.

«Главным образом вы будете иметь дело с…». Он говорит так, словно мысленно уже принял меня на работу.

– Вы хотите осмотреть дом? Увидеть, где будете жить? – Клаудия поднимается, уперев руки в поясницу типичным для беременных жестом.

– Конечно.

Мы начинаем с осмотра нижнего этажа, и Клаудия принимается водить меня из комнаты в комнату. Все они внушительных размеров, и по виду некоторых не скажешь, что сюда когда-либо заходят.

– А в этой комнате мы бываем не слишком часто, – говорит Клаудия, когда мы заходим в столовую, эхом повторяя мою мысль. – Только на Рождество и по каким-то особым случаям. Когда друзья заглядывают на ужин, мы предпочитаем принимать их на кухне.

В столовой холодно, здесь я вижу длинный отполированный до блеска стол с располагающимися вокруг него двенадцатью резными стульями из столового гарнитура. Тут же выделяются декоративный камин и замысловатые лепные карнизы, а по центру висит люстра темного оттенка фиолетового. Комната красивая, но неуютная.

Мы снова проходим через выложенную шахматной плиткой прихожую.

– А в эту комнату мальчикам… ну, в общем, они заходят сюда крайне редко.

Она имеет в виду, что им не позволяют здесь бывать, догадываюсь я. Клаудия показывает мне огромную комнату с роскошными кремовыми диванами. Тут нет телевизора, только множество старых картин на стенах и антикварные столики со стеклянными блюдами и лампами на них. Я представляю, как близнецы в донельзя грязнющих ботинках скачут с дивана на диван, размахивая огромными палками, в то время как изысканные украшения интерьера летают по воздуху, а картины рвутся. С трудом сдерживаю улыбку.

– А тут мы смотрим телевизор, – объясняет Клаудия, когда мы останавливаемся у следующей комнаты. – Если затопить камин, здесь становится по-настоящему тепло и уютно.

Клаудия удерживает дверь открытой, и я заглядываю внутрь. Моему взору предстают большие пурпурные диваны и толстый пушистый ковер. Вдоль одной из стен тянутся книжные полки, забитые под завязку книгами в мягких обложках. Я уже представляю, как читаю здесь мальчикам, ожидая, когда Клаудия вернется домой, наполняя ей ванну, гадая о дате ее родов. Я буду идеальной няней.

– А вот и детская. – Она медлит, положив пальцы на ручку двери. – Вы наверняка хотите сюда войти? Обычно здесь что-то вроде небольшого зоопарка.

– Просто замечательно, – отзываюсь я, проходя мимо Клаудии. Здесь я обязана показать себя с лучшей стороны. – Отлично! У вас много конструктора «Лего». Мне это нравится. Ух ты, да вы только посмотрите на все эти книги! Я настаиваю на том, чтобы читать детям как минимум три раза в день.

Ох, надо бы мне быть осторожнее. Клаудия уже смотрит на меня так, словно я неправдоподобно идеальна.

Этажом выше располагается целый ряд спален, соединенных ярусными лестничными маршами с перилами. Я заглядываю в гостевые апартаменты, а потом Клаудия показывает мне комнату мальчиков. Они делят одно жилье. Здесь чисто. Я вижу две односпальные кровати с красно-синими пуховыми одеялами, большой ковер с изображением серых дорог и блеклых домов и пару клеток то ли с хомяками, то ли мышами внутри.

– Три раза в неделю к нам приходит домработница. Вам не придется делать уборку.

Я киваю:

– Я не против внести свою скромную лепту в работу по дому, но предпочитаю проводить время в заботах о детях.

– В таком случае пойдемте наверх смотреть вашу комнату.

«Вашу комнату» – подумать только!

Еще один лестничный марш уводит нас на самый верхний этаж. Это не чердак типа «покрытая пылью халупа», скорее пространство с наклонными потол ками, балками и старой мебелью в деревенском стиле. На маленькой лестничной площадке стоит потрепанный сундук, выкрашенный белой краской. На полу – покрытие из сизаля, а на дверях, ведущих в глубь чердака, висят сшитые из разноцветных лоскутов сердечки.

– Здесь, наверху, три комнаты. Маленькая спальня, гостиная и ванная. Будем рады, если вы станете есть с нами на кухне. Пользуйтесь всем по своему усмотрению.

«По своему усмотрению». Ну надо же!

– Здесь красиво, – делюсь впечатлениями я. – Очень по-домашнему.

Окружающее пространство словно сошло со страниц журнала о дизайне интерьеров и, если честно, оборудовано не совсем в моем стиле.

– Наверху у вас будет немного тишины и покоя. Я устрою тут «бесполетную зону» для мальчиков.

– О, в этом нет необходимости. Мы можем весело проводить здесь время.

Я снова осматриваю комнаты, оживленно забегая в каждую, как взбудораженный ребенок. В спальне – наклонный потолок и маленькое окно, выходящее в сад, в ванной я вижу лохань на ножках и старомодный туалет.

– Это мне по душе, – отчаянно пытаюсь дать понять, что мне все нравится, не выдав при этом ненароком то, что фактически я – бездомная.

Мы возвращаемся на кухню, где Джеймс опять прячется за своей газетой, и Клаудия вручает мне какой-то список. Ух ты, аж на двух страницах!

– Тут кое-что для вас, возьмите с собой и обдумайте наше предложение, – говорит она. – Это список обязанностей и всего того, что мы ожидаем от вас. Плюс перечень того, чего делать не нужно.

– Великолепная идея. В таком случае неразберихе не осталось ни малейшего шанса, – отзываюсь я. И размышляю о том, что, сколько списков ни напиши Клаудия, какие основополагающие правила и должностные инструкции она ни придумай, этого все равно в конечном счете окажется недостаточно. – Я всегда открыта для предложений, исходящих от семей, с которыми работаю. Мне нравится устраивать еженедельные встречи с родителями, чтобы обсуждать, как дела у их детей, и все такое.

В этот момент близнецы начинают прыгать рядом со мной, как пара тявкающих терьеров.

– Погляди мой, погляди мой!

– Нет, мой!

– Только посмотрите, что вы устроили, – смеется Клаудия, но вдруг подхватывает себя под поясницу. Потом прислоняется к столешнице, и лицо ее искажается гримасой.

– Ты в порядке, дорогая? – Джеймс пытается встать, но Клаудия машет на него руками, одними губами произнося: «Все хорошо».

– Что ж, покажите-ка. Хм… На этом рисунке я напоминаю пришельца из космоса с огромными розовыми губами и без волос. А на этом, полагаю, я – наполовину человек, наполовину лошадь, да еще и с гривой до земли.

– Не-е-ет! – хором тянут мальчики.

Они хихикают, и Ноа толкает Оскара. Тот умудряется удержаться на ногах.

– И какой, какой из них лучше?

– Они нравятся мне одинаково. Вы – блестящие художники и оба – победители. Я могу оставить их себе?

Мальчики благоговейно кивают, и их рты широко открываются, обнажая крошечные зубы. Близнецы радостно убегают, и до меня доносятся звуки водопада деталей «Лего», словно в детской вывалили на пол целую коробку.

– Думаю, вы – настоящий хит, – констатирует Клау дия. – Вам хотелось бы задать мне какие-нибудь вопросы?

– Да, – отвечаю я, не в силах отвести взгляд от ее выпирающего живота. Сердце бьется так стремительно, что, кажется, вот-вот вырвется из груди. – Когда ребенок должен появиться на свет?

Все это время я умирала от желания спросить об этом.