Читать книгу: «Кронштадтские этюды…», страница 2

Лейтенант Силин

В августе 1982 года я был переведен с Черноморского флота в распоряжение командира Ленинградской военно-морской базы, где сразу же вступил в должность начальника медицинской части береговой базы шестой дивизии учебных кораблей Ленинградской ВМБ, располагавшейся на острове Котлин в Финском заливе, практически примыкающем к устью Невы. Но в миру это место более известно по названию города и бывшей военно-морской базы, как Кронштадт, где мне предстояло теперь служить.

Четырнадцать лет службы на кораблях, где никогда не пахло ароматом женских духов, а стояли устоявшиеся законы военно- морского устава и стандартные запахи «Тройного одеколона» и «Шипра» от матросов срочников, наконец-то остались далеко позади. И все времена года я мог теперь перемещаться по твердой земле и с любопытством созерцать воочию прелестные женские фигуры, грациозно проходящие мимо меня, не думая и не предполагая, что за леерными ограждениями, как всегда, глубокое море, а все остальное мои фантазии. Позади остались корабли матросы, мичмана и офицеры, выходы в море на восемь месяцев или на полгода. Больше не будет штормов и морской болезни, которую я не переносил и ненавидел.

На должности начальника медицинской части береговой базы я смог продержаться, однако, не больше семи месяцев, и в этом было виновато ее предназначение – снабжение всеми видами довольствия кораблей и подводных лодок, базировавшихся в Кронштадте и находившихся на ремонте и в доках военно-морского завода. В мои обязанности входило снабжение медицинских служб указанных корабельных подразделений 960 этиловым спиртом и расходными медикаментами, что я исправно и делал. Спирта медицинского было много, даже чересчур много, поэтому ко мне часто заходили все любители дармового алкоголя – от мичманов до капитанов первого ранга. Затем шла масса проверявших меня начальников различных инстанций и рангов. Вот тогда и обратил внимание, какое количество офицеров славного города превратилось в обыкновенных алкоголиков и вымогателей, использовавших свое служебное положение. Не могу вспомнить ни одной фамилии из этого контингента проверяющих, но одна все же в памяти осталась, и вот почему. Фамилия его была очень странной, поэтому, наверное, и запомнил ее – Юнгмейстер. Кто он был, обрусевший немец или еврей, мне установить так и не удалось, но как он пил мой этиловый спирт и в каких дозах?! Он с точностью профессионала-аптекаря, на глаз, мог разбавить спирт дистиллированной водой, превращая его в водку. Но в одиночку не пил, заставляя меня своим званием и должностью принимать те же дозы, что и он. Дозы были велики, а время приема по продолжительности составляло от трех до пяти часов. Он никогда не закусывал, только непрерывно курил свой «Беломорканал» -тяжелые папиросы без фильтра, что производили на заводе Урицкого в Ленинграде с середины тридцатых годов. Но этого алкоголика я все же уважал за то, что он хотя бы не был вором, как многие из медицинских начальников того периода. Но дальше так продолжаться не могло – здоровье явно начало сдавать, и в начале апреля я обратился напрямую к своему непосредственному начальнику медицинской службы Ленинградской военно-морской базы:

– Виталий Сергевич,– взмолился я,– очень прошу перевести меня флагманским врачом в 104 бригаду кораблей охраны водного района Ленинградской военно-морской базы, куда Вы меня ранее и планировали, ибо служить на береговой базе более не могу – там элементарно можно спиться…

Вкратце, не скрывая ничего, объективно и честно изложил Ласкавому ситуацию в медицинской службе береговой базы и обосновал невозможность дальнейшей моей службы там.

Виталий Сергеевич торжествующе усмехнулся:

–Можно подумать, Руслан, ты мне Америку открыл. Вот что бывает, когда старших товарищей не слушают. Мне ведь все это известно было и раньше, почему я и хотел сразу тебя на флагманскую должность назначить. Объясни, почему ты сразу не согласился на мое предложение? Какова причина твоего упрямства?

–Виталий Сергеевич, я пять лет безвылазно находился в 5-ой Средиземноморской эскадре, и любое напоминание о кораблях и море вызывало у меня тошноту, ибо так и не научился переносить морскую болезнь. Вот и купился названием «береговая база», больше ничего…

Ласкавый громко рассмеялся на мое откровенное объяснение, думаю, он предполагал нечто иное. И был рад, что ошибся в своем предположении.

Через два дня я был назначен приказом командира Ленинградской базы флагманским врачом войсковой части 22830 – бригады кораблей охраны водного района Ленинградской военно-морской базы, а на мое место перевели Ваню Капылова с учебного корабля «Перекоп».

От береговой базы до места моего нового назначения было не более двухсот метров. Штаб сто четвертой бригады кораблей охраны водного района находился в трехэтажном особняке, принадлежавшем в 18-ом веке князю Александру Меншикову – сподвижнику Петра-I, а затем втридорога проданном им же военно-морскому ведомству. Мы называли его Итальянским дворцом, другие дворцом Меншикова. В помещениях фасада здания-на первом этаже располагался Особый Отдел Кронштадтского гарнизона. В левом крыле находился штаб дивизии учебных кораблей, а по соседству – наш штаб 104-ой бригады. В правом крыле дворца располагался Дом офицеров и там же – наш ведомственный ресторан. Вокруг здания проходили искусственные каналы – Обводной и канал Петра-I. Справа от здания дворца – Синий мост, переброшенный через Обводной канал, а через канал Петра-I проходил Разводной мост. Перед фасадом дворца Меншикова стоял бронзовый памятник Пахтусову Петру Кузьмичу – исследователю Арктики. За памятником располагался Итальянский пруд, а за ним – постройки продовольственных складов гарнизона.

Наш штаб сто четвертой бригады надводных кораблей ОВР-а, занимал второй этаж левого крыла дворца и имел отдельный вход. Один из огромных кабинетов был выделен нам – четырем штабным офицерам, флагманским специалистам бригады: флагманскому «химику» Саше Сапогову, флагманскому связисту Васе Баранову, флагманскому специалисту по РТС (радиотехнической служба) Володе Трофимову и мне, флагманскому врачу. Через месяц мы знали друг о друге практически все, сдружились, то есть прошли боевое слаживание. Этому способствовало и то, что мы обучались по одной единой советской системе подготовке в военных ВУЗ-ах, да и были мы, практически, все четверо одногодками. Короче одинаковый возраст и общие интересы нас сблизили и подружили. Бригада состояла из трех дивизионов: 23 – дивизион больших и средних тральщиков,122- дивизион малых тральщиков и 12 – дивизион малых противолодочных кораблей. Наши корабли стояли в Средней гавани на Петровской пристани. С утра флагманские специалисты отправлялись на корабли, проверяя свои подразделения в части касающейся, проводили опрос жалоб и заявлений у личного состава, выборочные телесные осмотры на предмет неуставных взаимоотношений и многое другое, что было предусмотрено военно-морским уставом и приказами старших начальников. Через полгода я уже знал в лицо весь личный состав бригады, командиров дивизионов и групп на кораблях бригады. Даже сейчас помню, что 23 – дивизион возглавлял – капитан второго ранга Хохлов, 12 – дивизион – капитан-лейтенант Карабанов, а 122 – дивизион – капитан третьего ранга Бугло.

Все было хорошо и без особых проблем, пока в бригаде не появился старший лейтенант Силин – офицер ЗАС (Закрытая автоматизированная связь). Он окончил Краснодарское военное училище связи, и его направили служить на Балтийский флот, а конкретнее в нашу бригаду. И надо было так случиться, что его определили к нам в кабинет. Ну и что, поставили еще один стол в наш огромный кабинет, и даже не заметили нового прибавления в наш маленький коллектив. Силина звали Виктором, и был он значительно младше любого из нас. Относились к нему снисходительно и доброжелательно, как принято относиться друг к другу на флоте. Витя рассказал, что женат и имеет дочь. Жена наполовину армянка, отец – краснодарский армянин, мама – местная кубанская казачка. Сам Витя был родом с Урала, недалеко от Челябинска проживали его родители. Худенький стройный старший лейтенант с короткой стрижкой и наивными глазами, он сразу вписался в наш «флагманский» коллектив. Скромный и вежливый, он произвел хорошее впечатление на штабных офицеров и мичманов. Мы все были ранее старшими лейтенантами и нас также обучали и оберегали старшие товарищи по совместной службе. Короче, Силин Витя пришелся ко двору…

Помимо трех дивизионов в состав нашей бригады входил еще 53 ПРС (пост наблюдения и связи). Находился он на третьем этаже Дворца Меншикова, а вход к нему шел с внутреннего двора по винтовой лестнице. Наши флагманские офицеры поочередно заступали дежурными по ПРС в соответствии с графиком. Как-то утром на моем столе зазвонил телефон. Я поднес тяжеленную трубку к уху и сразу же узнал Васю Баранова. С какой-то ехидной усмешкой он обратился ко мне:

– Хочешь, Руслан, я тебя сейчас рассмешу… «Флагманский врач рассказал антисоветский анекдот в кабинете флагманским специалистам бригады, присутствовали Сапогов, Баранов, Трофимов. Краткое содержание анекдота…». Это про тебя, но есть и обо мне, вот послушай. «Баранов во время рабочего дня нес на плече ковер, купленный в Гостином Дворе…». «Командир 122 дивизиона Бугло хранит секретную литературу в правом верхнем ящике стола…». Поднимайся ко мне, здесь еще много интересного.

И тут он меня ошарашил, назвав хозяина забытой записной книжки. «Фолиант» -то принадлежал нашему скромному и вежливому старшему лейтенанту Виктору Силину. Я немедленно поднялся к Васе, и стал подробно изучать содержимое записной книжки в его присутствии. В ней содержалась подробная негативная информация не менее чем на двадцать офицеров и мичманов нашей бригады. Возмущение и негодование охватили меня. Мы к нему со всей душой и сочувствием, а он-то оказывается «засланный казачок»! Вася Баранов расстроенный не менее моего, смотрит на меня вопросительно:

– Руслан, ну, что делать будем с записной книжкой?

– Василий, делать ты ничего не будешь, делать буду я. Во-первых, ознакомлю с содержанием «трудов» этого негодяя всех штабных офицеров, затем – дивизионных офицеров и мичманов, чтобы он больше не занимался этой мерзостью у нас, а лучше всего, если уйдет из бригады вон. Хотя, очень сомневаюсь, что он уйдет куда-то, такие случайные люди на флоте – весьма ценный и дефицитный товар, кто-то же их бережет и пользует. Три последующих дня я знакомил с содержимым записной книжки всех офицеров и мичманов бригады, чтобы они сделали правильные выводы в отношении молодого офицера. Более всего возмущался командир 122 дивизиона тральщиков Вячеслав Бугло:

– Представь, Руслан, я его здесь кофе угощал и конфетами с печеньем, а когда вышел из каюты ненадолго, он мне по ящикам стола прошелся, ну и как с ним дальше работать?!

– Послушай, Слава, не ты его назначал и не тебе его снимать. Такие люди сами не уходят, его наверняка кто-то из «сильных мира» поддерживает, но мы этого никогда не узнаем. Но, как у нас говорят-проинформирован, значит вооружен. Хуже было бы, если бы он свою записную книжку не оставил у дежурного, а Вася не полюбопытствовал, что в ней и чья она. Поживем – увидим. Вроде весь твой офицерский и мичманский состав о его проделках ознакомил. А это многого стоит.

Но я ошибался. После того, как я, покинув 122 дивизион, вернулся в штаб, раздался настойчивый телефонный звонок:

– Руслан Георгиевич, с Вами говорит капитан первого ранга Суриков Виктор Леонидович, Вы меня знаете? Занесите мне, пожалуйста, записную книжку старшего лейтенанта Силина Виктора. Вы же с ней всю бригаду ознакомили, не так ли?

– Никак нет, Виктор Леонидович, остался офицерский и мичманский состав 23 дивизиона, вот ознакомлю их с содержимым и сразу же ее Вам передам.

– Руслан Георгиевич, настоятельно рекомендую Вам сейчас же принести мне записную книжку и прекратить дальнейшее ознакомление с нею офицеров бригады. Кстати, помимо его глупых записей, нет ли там записей по работе ЗАС?

– Нет, Виктор Леонидович, записей по работе ЗАС не видел, но записную книжку Силина принесу Вам завтра, сами и посмотрите.

Я понимал, что, не выполнив указаний Виктора Леонидовича, наживал себе в его лице серьезного врага. Тем не менее, в тот же день пошел и довел до сведения офицеров и мичманов 23 дивизиона информацию, содержавшуюся в записной книжке. Заодно предупредил, чтобы остерегались Силина в дальнейшем.

Утром следующего дня направился к начальнику особого отдела Кронштадтского гарнизона. Мои друзья-флагмана смотрели на меня с нескрываемым страхом и озабоченностью, они дословно слышали мои переговоры с Виктором Леонидовичем и его предложение зайти к нему в кабинет еще вчера.

Начальник особого отдела выразил мне неудовольствие по поводу моей инициативы с записной книжкой Силина и отпустил после краткого наставления и порицания.

А что же Виктор Силин, как сложилась его судьба в дальнейшем? Старший лейтенант будет сидеть невозмутимо с нами в кабинете еще два года, затем перейдет в Кронштадтскую дивизию, но в этом же 1987 году я поступлю на командный факультет руководящего медицинского состава при военно-медицинской академии им. С.М. Кирова и больше никогда его не увижу. Перед отъездом на свою малую родину в 2002 году я случайно услышал от Саши Сапогова, что Силин из Кронштадтской дивизии вначале попал в Ленинградскую военно-морскую базу, а затем его перевели в Москву, где он в звании капитана первого ранга вышел в отставку и там же остался на постоянное место жительства.

В 1990 году Виктора Леонидовича Сурикова депутаты изберут председателем Кронштадтского районного Совета народных депутатов, а в августе 1991 года выдвинут главой администрации местного самоуправления г. Кронштадта, тогда же и меня – депутата районного Собрания они предложат на должность заместителя главы администрации г. Кронштадта, но Суриков Виктор Леонидович заявит ошарашенным депутатам:

– Любого из вас, кроме Руслана Георгиевича!

Комментировать свое решение присутствующим он откажется. Я также отказался от объяснений. Если он не хочет со мной работать, какой смысл далее продолжать какие-то действия в этом направлении, если они заранее обречены. Ну и зачем депутатам знать о событиях, имевших место шесть лет назад. Главой Администрации Кронштадта Виктор Леонидович проработает 15 лет. Затем в июле 2006 года у него обнаружат онкологическое заболевание, и он подаст в отставку. В августе 2006 года я случайно оказался в Кронштадте по личным делам и посетил его на дому, мы поговорили около десяти минут о том о сем, а перед уходом я пожал его вялую руку и пожелал ему здоровья.

В декабре 2008 года я случайно обнаружил в интернете короткую запись: "сегодня, 18 декабря, на 63-м году жизни после продолжительной болезни скончался бывший глава Кронштадтского района Виктор Леонидович Суриков, сообщает Фонтанка. Ру."

Телевизионный мастер

В Кронштадте, где пересекаются проспект Мира и улица Большевистская, в угловом доме №15/9 располагалась телевизионная мастерская, единственная в нашем городе. То, что телевизионная мастерская единственная в городе, меня не удивляло, а вот то, что телевизионный мастер был ингуш, меня действительно сильно поразило, ибо я лично ранее никогда не встречал телевизионного мастера- ингуша. Алихан Яхдиев – ингуш из Назрани. Среднего роста, худощавый брюнет, смуглый и доброжелательный. Какой-то атипичный ингуш, абсолютно невозмутимый и лишенный любой внешней агрессии. К тому же стеснительный заика. Меня с ним познакомил начальник уголовного розыска чеченец Галаев Хамзат. Алихан по возрасту старше меня лет на 7-8, но никогда этим не злоупотреблял, отношения у нас были ровные и уважительные. Жену его звали Тома, детей у них не было. Она младше его лет на пятнадцать, молодая женщина с яркой красивой внешностью. Может быть, она и была причиной их переезда в Кронштадт? Тома работала одновременно закройщицей и швеёй в ателье пошива верхней женской одежды в Гостином дворе, и, судя по количеству клиентов и отзывов, она была на хорошем счету у женской половины Кронштадта.

У Алихана странная особенность: трезвым от него слова лишнего не услышишь, стесняется своего заикания, но стоило ему выпить, как этот дефект пропадал сам по себе, и он мог говорить громко и внятно. Но в этой особенности таилась и опасность, то есть, когда заикание проходило, не все присутствующие при этом знали, что Алихан уже перешагнул планку и сейчас будет говорить «правду». Но вот беда, меру правде он определял сам. И то, что он затем начинал излагать, воспринималось многими как немотивированные оскорбления, вызывающие весьма справедливое негодование. Нам, его хорошим знакомым, это было известно, и мы относились к его изречениям по-философски, с пониманием и добродушной снисходительностью взрослых людей к капризу перебравшего товарища. Мы просто начинали ему поддакивать, и он вскоре успокаивался и опять становится самим собой. А вот видевшим его впервые приходилось туго. Когда подвыпивший Алихан начинал учить их праведной жизни. Они либо ввязывались в ссору, или же старались тотчас уйти.

Жили мы в городе, где население было сборное ассорти. Кронштадт- бывшая военно-морская база, здесь постоянно проживало до сорока тысяч морских офицеров с семьями, и столько же гражданских лиц. Коренных жителей лишь единицы, остальные приезжие. Кронштадт имел особый статус: он – самостоятельный город и одновременно Кронштадтский район города Ленинграда. Ни один город России не обладал такими достоинствами и правами, как наш. Когда меня избрали депутатом Кронштадтского районного Совета народных депутатов, я имел удостоверение районного Совета народных депутатов и одновременно городского Совета. И власть в Кронштадте была двойная – одновременно военной и «цивильной». Руководство осуществлялось районным комитетом партии с исполкомом и тут же на город распространялась власть начальника Кронштадтского гарнизона.

Например, милиция существовала как исполнительная власть при районном комитете партии, однако комитет государственной безопасности (КГБ) был чисто военно-морским учреждением, где начальником был капитан первого ранга Суриков.

При советской власти и жилось спокойнее, была уверенность в завтрашнем дне, кстати, бомжей и тунеядцев тогда и в помине не было. После избрания меня депутатом Кронштадтского районного Совета народных депутатов Галаев попросил меня помочь Алихану, чтобы из телевизионного мастера «превратить» его в заведующего телеателье. Другими словами, повысить статус его учреждения, увеличив штат дополнительно на два рабочих места. Я помог, и заработная плата Алихана заметно возросла, увеличившись в полтора раза, он стал носить галстук и фетровую шляпу-это мы с Хамзатом посоветовали ему для солидности. Алихан взял на работу еще двух компетентных сотрудников из местных-Володю и Леонида, но сам телевизоры более не чинил-сидел за отдельным столом и принимал заказы от населения. Вскоре они перешли и на ремонт компьютеров, ноутбуков и множительной техники. Алихан заметно повеселел, работа у него пошла, доходы телеателье заметно повысились, естественно, зарплаты его работников тоже. Даже когда наступили «лихие девяностые», учреждение продолжало приносить ему существенный доход. Единственное, что его угнетало, это отсутствие детей в его семье. Как-то мы сидели у Хамзата дома и мне пришла одна мысль в голову:

– Алихан, а как ты посмотришь на то, чтобы усыновить или удочерить ребенка? Ты бы обсудил с Томой этот вариант, в старости кто-то же должен за вами присматривать…

И вскоре в квартире у Алихана появилась маленькая двухлетняя девочка, через год она уже бегала по комнате и что-то щебетала на ингушском языке. В 1993 году Советский Союз распался на пятнадцать самостоятельных государств. Наступило время смуты и торжества бандитизма. Затем последовали первая и вторая «чеченские войны». Чечня воевала с Россией, желая отделиться и получить самостоятельность, традиционно к ней примкнули Ингушетия и часть республик Северного Кавказа, население которых, исповедовавших ислам. Народам, населявшим Южный федеральный округ, пришлось выбирать – «за Россию или против». Как всегда, Северная Осетия-Алания поддержала Россию в это трудное время, ибо большинство ее народа придерживалось православия. Еще в 1774 года осетины окончательно сделали свой выбор, добровольно войдя в состав Российской Империи, каждый раз принимая участие во всех войнах, которые она вела. И сейчас осетины воевали на территории Ичкерии в армейских соединениях и в составе внутренних войск, в авиационных частях, включая вертолетные подразделения. У нас появились первые потери среди участников чеченской компании, как среди личного состава, так и офицерского. Погиб генерал-майор Станислав Васильевич Марзоев – заместитель командующего 58-й Армии Северо-Кавказского военного округа. В марте 2000 года начались заключительные бои в селении Комсомольское Урус-Мартановского района, где боевиками руководил полевой командир Руслан Гелаев. Лишь двадцатого марта группировка бандитов была разгромлена, и селение освобождено, но главарю банды Гелаеву, его заместителю Хачукаеву и еще ста бандитам удалось вырваться из окруженного Комсомольского в ночь с 8-го на 9-ое марта. В освобожденном селении насчитали 816 трупов бандитов и еще 273 боевиков сдались в плен. Две недели боев за Комсомольское окончательно разделили «земляков» в Кронштадте на своих и чужих. Я видел, как Хамзат и Алихан переживали за «своих», думаю, что многие из их родственников принимали участие в этой войне на стороне чеченских сепаратистов. Война в Чечне окончательно определила мнение каждого из нас на происходящие события и постепенно мы стали отдаляться друг от друга. Я не мог не сочувствовать российским войскам, где активно воевали осетины. Все остальное получилось само собой по принципу «кто не с нами, тот против нас». Так в рядах нашего землячества произошел раскол.

Отношения на работе у Алихана с коллективом тоже претерпели изменения не в лучшую сторону. Его работники были русскими и, конечно, не слепыми и глухими. Они отлично знали, кто по национальности их начальник и его друг Галаев Хамзат. Враждебность в отношениях к выходцам с Северного Кавказа усилилась и в самом Кронштадте. Думаю, что именно тогда и появились в Ленинграде первые русские националистические скинхедские организации. Резкому увеличению их численности, несомненно, способствовала война в Чечне, сопутствующая ей неприязнь к выходцам с Кавказа и недостаточная активность правоохранительных органов в борьбе с праворадикальными организациями.

Члены семьи Галаева Хамзата первыми испытали на себе воздействие националистов-скинхедов, когда их четырнадцатилетний сын Ильяс был пойман ими в Ленинграде и избит до полусмерти. Затем они накинули ему на шею веревку и несколько часов волочили его, полузадушенного, по земле. После этого психика у парня сдвинулась, и он больше месяца пролежал в больнице. Из общительного подростка он превратился в замкнутого маленького зверька, ненавидящего окружающих его людей.

В Ленинграде милиция стала требовать паспорта у всех выходцев из Средней Азии и Северного Кавказа, требуя прописку у проверяемых. При ее отсутствии их задерживали и препровождали в ближайшие отделения милиции для выяснения личности. Даже меня, шедшего однажды в форме подполковника медицинской службы, остановил в метро сержант милиции, преградив мое дальнейшее движение:

– Предъявите Ваши документы, товарищ подполковник, для осмотра, – и представился, назвав себя сержантом милиции Мухиным.

Я оторопел, ибо никогда не носил удостоверения с собой из-за ненадобности и боязни потерять его случайно. Не скрывая удивления, спрашиваю у сержанта, почему он остановил меня и на каком основании. Отвечает, что у него инструкция от руководства РОВД проверять всех кавказцев, ибо враг хитер и опасен. Далее начинается разыгранный мой монолог, который я привожу дословно:

– Уважаемый, сержант Мухин, документов у меня с собой нет. Но с чего Вы решили, что я кавказец. Я, между прочим, еврей и коренной ленинградец, и зовут меня Лев Давыдович Бронштейн. Вот так-то, сержант Мухин, насчет евреев Вам инструкций не выдавали, надеюсь?

Лицо Мухина недоуменно вытянулось, и он смущенно произнес:

– Извините, товарищ еврей, пожалуйста, можете идти…

Вот тогда я и решил, что сразу по выходе в запас надо ехать домой подальше от этого дурдома, ведь у меня сын подрастал, а сколько продлится это смутное время никто тогда не мог предсказать.

И как кульминация того времени или апофеоз событий – злоключения, которым подвергся сам Алихан Яхдиев. Желая сгладить остроту отношений и в целях упрочения своего доброго имени, он решил просто отдохнуть с подчиненными на природе, взяв на себя все затраты. Однако вмешалась неустойчивая кронштадтская погода. Пошел дождь, и мероприятие решили продолжить на квартире у Володи, где он проживал один, ввиду развода. На самом деле, как мне рассказывал Алихан, жена Володи сбежала с одним дальнобойщиком в Новгород Великий, что находится у озера Ильмень. Как бы там не было, но Володя особенно не переживал, детей с супругой не нажил, а о покинувшей его жене он даже не вспоминал. Я знал этих Леонида и Володю, Алихан познакомил меня с ними в один из моих посещений телеателье. Обыкновенные русские работяги, практически безропотно подчинявшиеся его любому наказу, по характеру такие же невозмутимые и спокойные, как сам Алихан. Недостатка в алкоголе и закусках у них также не было. Ничего не предвещало беды, но она пришла, и не одна. Где-то через три часа после их посиделок, все трое изрядно захмелели и перешли к обсуждению внешней и внутренней политики России, в диспуте затронули и чеченский вопрос. Начались прения, мнения разделились. Алихан настаивал на большей самостоятельности горским народам Северного Кавказа, а вот Володя с Леонидом решили, что пока свободу еще рано давать.

Выпили еще и перешли к обсуждению вопросов этнографии – науке о народах и нациях. Первые упоминания этого термина относятся к региональным корпорациям студентов в средневековых университетах. Итальянский философ Джамбаттиста Вико относил к нациям древних скифов, халдеев, финикийцев и римлян. А один из классиков марксизма-ленинизма дал научное обоснование нации как «исторически сложившуюся устойчивую общность людей, возникшую на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада».

Вряд ли наша тройка читала эти философские шедевры, но после очередного возлияния Леонид и Володя, потеряв нюх и нарушив субординацию, стали убеждать Алихана в превосходстве русской нации над другими (чеченцами и ингушами) и принадлежности славян к высшей арийской расе. Этого Алихан допустить уже не мог и выразил свою мысль одним предложением:

– Нет, вы не арийцы, вы производное славян, водки и татар с монголами!

Что произошло дальше Алихан помнит смутно. На мгновение он отключился. Обозленные подчиненные, в знак протеста, взяв его за ноги и руки, вынесли на балкон второго этажа квартиры и сбросили вниз. Алихан, ударившись головой об асфальт, потерял сознание.

А Володя с Леонидом выпили еще по полстакана водки и стали рассуждать вслух: «Если Алихан мертв, его надо оттащить подальше от проекции балкона, чтобы на нас не подумали. А если жив, то мы скажем, что он сам выпал с балкона, когда курить выходил». Подытожил Володя:

– Необходимо убедиться, жив он или мертв. Я где-то читал, что, если человек притворяется мертвым, надо его по коленным чашкам молотком побить. Это так больно, что притворяющийся не выдержит и кричать начинает. Поэтому возьмем молоток и проверим его рефлексы.

Далее происходило следующее: два пьяных идиота, выйдя из подъезда, обошли дом и молотком стали дробить коленные чашки своего начальника, находящегося в бессознательном состоянии. Естественно, отключенный Алихан ничего не чувствовал, и собутыльники, переломав ему коленные чашки и суставы, пришли к выводу, что он мертв. Они оттащили тело от дома метров на двадцать, затем, вернувшись в квартиру, продолжили пьянку. Утром их задержали, так как за их ночными маневрами наблюдало не менее пяти соседей и прохожих.

Когда через час Алихан пришел в себя, невыносимая боль заставила его не кричать, а вопить. Сердобольными прохожими была вызвана скорая помощь, и его сразу повезли в травматологию. Леонидом и Володей занимался лично Хамзат, оба чистосердечно признались в содеянном и раскаялись. Однако до решения суда их поместили в изолятор временного содержания, то есть в «Кресты». Но тут прибыли братья Алихана, возмущенные решением суда, ибо были искренне убеждены, что суд вынесет Володе и Леониду высшую меру наказания, а они получили семь и пять лет соответственно.

Я застал их дома у Хамзата, они свирепо уговаривали его, чтобы он под видом врачей запустил их на две минуты в камеру к бывшим уже подчиненным брата. Халаты врачебные и фонендоскопы должен буду раздобыть, естественно, я. Начиналась натуральная «коза-ностра», тут Хамзата прорвало:

– Вы хоть представляете, что это за тюрьма «Кресты»?! Туда сажают самых отъявленных преступников! Там брат Ленина сидел и не смог сбежать, его повесили, а вы говорите на две минуты пустить…

Как ни странно, но упоминание о повешенном брате Ленина поумерило их пыл и убедило в суровости наказания.

Через неделю мы пошли навестить Алихана в больнице. Застали его лежащим на больничной кровати, страшно похудевшим, обе ноги до середины бедер-в гипсе. Тома рядом с ним на стуле – осунувшееся лицо, под глазами-темные круги. Мы сдержанно поздоровались. Тома поняла и вышла. Мы поочередно обняли друга, я заметил слезы на глазах у Хамзата, он их незаметно смахнул. Мы пробыли с ним около двадцати минут, как могли, веселили его. Он как всегда молча улыбался. Вышли от Алихана удрученные и подавленные. Дома рассказал маме о посещении Алихана и желании по окончании службы вернуться домой, в Северную Осетию.

Из городской больницы Алихана выпишут через три месяца, но уже инвалидом второй группы. Хромота останется, несмотря на то, что коленные суставы его будут еще дважды повторно прооперированы. В телеателье работать он больше не вернется…