Читать книгу: «На всю жизнь и после», страница 2

Глава 2

Открыв глаза, Борис увидел деревянный пол перед собой и полукруг желтого света, окруженного непроглядной тьмой. Клейкий сон неспешно ослаблял хватку. Щелкнувшая в голове мысль о пробуждении в незнакомом месте выдрала его из сонного состояния. В панике взгляд начал прыгать по сторонам, ударяясь о границы светового круга. Он сидел на стуле, его руки были за спиной, как ни странно, в удобном положении, а прямо над ним ярко горела лампочка. При попытке встать ноги не сдвинулись с места, будто нервы перерезали: ни единой судороги или спазма, полное неповиновение.

Буйная фантазия молодого человека начала вырисовывать общую картину происходящего – его похитили, накачали дрянью, связали и либо продадут, как товар, либо используют в качестве игрушки. Дыхание начало учащаться, было слышно, как оно сбивается, заполняя тишину комнаты. Помещение не пропускало шумов открытого мира за пределами его стен. Густая тишина и возможное нахождение пленителей неподалеку сдерживали Бориса от криков о помощи, которые скопились комом в горле.

Звуки туфель на плоской подошве мягкой и размеренной походкой двинулись в его сторону. Первым в круг света вторгся деревянный стул, а затем и его хозяин – татуировщик. Одежда на нем была прежняя, даже рукава подвернуты так же, будто юноша от него и не уходил. Мужчина поставил стул задом наперед и уселся напротив Бориса, уставившись на него привычно каменным выражением лица.

– Вы! – протянул Борис.

– Виктор, – спокойно произнес мастер.

– Зачем вы меня похитили, связали, держите здесь?! – кидал обвинения юноша, высвободив комок истерики, скопившийся у него в горле.

– Ты сам пришел, ты не связан и можешь уйти в любой момент, – проговорил Виктор своим пустым, безэмоциональным голосом, передразнивая темп собеседника.

Борис почувствовал, как немеет и пульсирует нижняя губа, и не заметил, что его рот непроизвольно открылся. Он никогда не страдал приступами лунатизма, да еще и для совершения таких масштабных походов – салон был в четырех кварталах от его дома.

– Я повторюсь, ты не связан, так что можешь сесть нормально, – сказал Виктор, выставив руки перед собой. Правая ладонь была раскрыта, а вот левая что-то сжимала в кулаке.

Юноша пришел в себя и на мгновение сосредоточился на своих руках, они были такими же непослушными и предательски бесчувственными, как и ноги. Он дал им команду хотя бы внахлест упасть ему на колени, что они незамедлительно сделали.

– А это тогда что? – спросил он. По голосу было слышно, что на место страха пришла наглость.

– Не знаю, затекли, наверное, – ни голосом, ни лицом татуировщик не показал насмешку, но такой интонации определенно не хватало. – Я знаю, что лунатиков нельзя будить, пока они ходят во сне, поэтому я просто за тобой приглядывал, – пока Виктор говорил, он искал что-то в телефоне, а затем показал экран Борису.

Одинокий стул был окружен кругом света на фоне непроглядной тьмы. Блондин с красным пятном на голове размеренно входит в кадр, трогает сиденье промакивающими движениями и садится, сведя руки за спиной. Его глаза стеклянные и безжизненные. В одно мгновение они захлопнулись, шея ослабла, а голова повисла, слегка покачиваясь. Для Бориса увиденное было дикостью, которая никогда с ним не происходила. Он решил не вдаваться в подробности, а любыми способами попасть домой.

– Ладно, прошу прощения, что побеспокоил, но мне нужно идти, – сказал Борис, растирая бедра. Он встал, опершись руками о колени, и остановился, не дойдя до края желтого круга. – Вы меня проводите, а-ам?

– Виктор, – сказал мастер, продолжая безучастно смотреть перед собой, и добавил. – Ты оставишь ее здесь?

На недоумевающем лице Бориса читался вопрос: «Кого ее?» Мужчина протянул левую руку в его сторону и раскрыл ладонь, в ней лежала кобра, как на татуировке, которую юноше сделали вечером, того же размера, цвета, только пасть была закрыта. Выглядело это так, словно плоский рисунок сошел с его тела и стал настоящей змеей, только окрас показался ему неестественным: глаза, язык и каждая чешуйка были одного аспидно-черного цвета. Пресмыкающееся подняло свою головку и плавно покачивалось, будто перед ним играл на флейте заклинатель змей. Кобра подняла кончик хвоста на уровень глаз и послала в сторону Бориса нечто похожее на воздушный поцелуй.

Он наблюдал эту картину, широко раскрыв глаза, и начал дрожащими руками ощупывать через одежду место, где должна быть татуировка. Но кожа над лопаткой не саднила.

– Забирай, – сказал Виктор, изображая неумелую улыбку. Его глаза при этом были пусты и не улыбались.

Он, наклонив ладонь, уронил змею на пол, но та не упала, а вошла в пол и снова приобрела плоскую форму. Свет и тени ложились на чешуйки естественно, казалось, будто на досках растянулась живая кобра. Она рванула к Борису со скоростью, не присущей ее виду, и скрылась в штанине своего хозяина. Юноша, испугавшись, упал на пол и обхватил бедро обеими руками, перекрывая, как он думал, змее путь. Борис не чувствовал, как она двигается под его одеждой, но через мгновение кожа над лопаткой начала саднить и пульсировать.

Сердце отбивало бешеный ритм, а по телу растекалось сковывающее онемение. Виктор, продолжая сидеть на стуле, повернул к юноше свое бледное лицо, которое на контрасте с темными волосами и черной одеждой казалось совершенно бескровным.

– Если попрошу тебя не бояться, ты же этого не сделаешь? – сказал татуировщик и, не дождавшись ответа, продолжил. – А если так?

Виктор щелкнул пальцами. Чувство страха пропало, будто его стерли тряпкой, как грязное пятно. Бориса это не удивило и не испугало, ведь внутри было пусто.

– Пожалуйста, присаживайся. Мне нужно тебе кое-что сказать.

Мастер дождался, пока юноша сядет, и только тогда приступил к рассказу.

– Твоя жизнь полна страхов, тебя воспитывали с их помощью: «Борис не отходи далеко от дома, играй под окнами, не дружи с этими детьми, не выходи на дорогу, убегай от хулиганов». Эти наставления из благих намерений сделали тебя мягким и трусливым. Ты всегда был легкой добычей для этих самых хулиганов. Кто-то довольствовался высмеиванием твоего пятна на голове, а кто-то хорошенько избивал тебя. Ты рос, и мир вокруг тебя становился шире, но и людей, которые хотели тебя обидеть, становилось все больше. Ты решил скрывать свои изъяны, свою суть, стал уподобляться своим обидчикам: курил и пил тайком, чтобы бабушка либо ее знакомые об этом не узнали, нарушал покой других людей или обижал слабых, вот еще и эта татуировка. Но в глубине души чувствовал, что ты другой и должен жить по-другому. В их мире для тебя нет места, эта мысль свербит внутри тебя. Верно?

– Верно, – ответил Борис сдавленным голосом.

Каждое слово татуировщика было правдой. Юноша понимал, что все сказанное должно хоть как-то на нем отразиться, но внутренний голос говорил, что нужно внимательно слушать Виктора. Тату-мастер стал владыкой его воспоминаний и чувств. Борис – листок бумаги в руках этого мужчины, и вся его жизнь была написана ручкой, а с этого момента запись велась карандашом. Мастер просто-напросто мог стереть лишнее или дописать необходимое.

– Кто вы такой? – еле слышно проговорил Борис.

Татуировщик молчал, уставившись на собеседника, а затем взглянул на запястье, словно на нем были наручные часы. Юноша удивленно поднял брови и почувствовал покалывание на щеках. Он не понимал, на что смотрит мастер, ведь, кроме татуировок, его руки ничего не украшало.

– Уже поздно, приходи завтра вечером, ровно в шесть, без опозданий. Ладно?

– Ладно, как хотите. Но сомневаюсь, что ответ на мой вопрос займет больше пары слов.

– Ночью все должны спать, чтобы быть полными сил и хорошо соображать, тем более ты сам рвался уйти. Вот возьми деньги на такси и отправляйся домой, на сегодня хватит с тебя потрясений.

Деньги он принял и не стал настаивать на своем. Виктор включил на телефоне фонарик, вмиг сожравший кусок густой тьмы. Вместе они вышли из помещения и оказались на пожарной металлической лестнице. Начало светать. Высокий забор из профлиста стало лучше видно, он вплотную прилегал к зданию, и, казалось, можно протянуть руку и коснуться его. Лестница вела прямо к черному входу, они не стали заходить в него, а обошли дом и, преодолев калитку из того же профнастила, вышли к входной двери тату-салона.

– Перед сном себе голову не забивай и хорошо выспись, – дал напутствие мастер, пока его гость садился в такси.

Машина развернулась и через несколько метров задела светом фар два темных силуэта, которые привлекли внимание Бориса. Он уперся коленями в сиденье и смотрел на них через заднее стекло; обе фигуры, судя по положению их тел, и насколько рассветное солнце позволяло оценить внешний вид незнакомцев, провожали взглядом такси. Через пару мгновений они скрылись во мраке переулка.

Борис зашел в дом, бабушка спала. Сразу ударили в нос запахи травяного шампуня и уксуса, которые витали в прихожей.

Заснуть не получалось. Его не отпускали события, произошедшие несколько часов назад. Волшебство в реальном мире, то, что он видел, не могло быть ловкостью рук. Фокусы выглядят, как что-то сверхъестественное, но имеют свой скоротечный темп и, как ни крути, они ограничены рамками, в которые их загоняют, есть еще слабые места: стоит посмотреть с другой стороны, нарушить равновесие иллюзиониста или незаметно сломать реквизит – магия рушится. Если мастер легко бы обманул его зрение, как ему удалось обмануть осязание? Ведь Борис почувствовал, как возвращается жжение после татуировки.

Кто такой Виктор?

Юноша услышал в комнате звук щелчка пальцами, и его начало засасывать в сон.

Глава 3

Борис проснулся от душного тепла и мокрых ног под одеялом. Он открыл глаза и вяло пощупал спину через майку. Утро всегда давало ему надежду, что ошибки, боль и страх остались во вчерашнем дне или их не было вовсе – поспал, и жизнь – с чистого листа. Вера, что все произошедшее накануне – это сон, была сильна только первые секунды после пробуждения и ослабевала при ощупывании беспокоящих мест или вслед за вернувшимися, как по сигналу таймера, воспоминаниями. Кожа на спине пульсировала от слабого нажатия, этого признака существования вчерашнего вечера было достаточно, но вот для убеждения в реальности ночи улик явно не хватало. Он сел на кровать, не обращая внимания на припекающее спину солнце, – бабушка специально отдергивала шторы по утрам, чтобы внук не проспал весь день, – и принялся вспоминать события вчерашней ночи или, вернее, сегодняшнего утра. Клишейную мысль, что это был сон, отгоняли детальные воспоминания о разговоре на чердаке: для сновидения все последовательно, логично и накрепко пристало к памяти.

– И еще это краткое содержание истории моей жизни от человека, которого я вижу второй раз, – сказал Борис раздраженно и достаточно громко для разговора с собой, как будто объяснялся с кем-то.

Каждое утро, сидя на кровати, юноша чувствовал, что у него в этот момент есть только прошлое, потому что оно, в отличие от будущего, уже произошло и не принесет ему подножек судьбы. Лишь прошлому можно было доверить заполнение своих мыслей после пробуждения; вчерашние события, какими бы плохими они ни были, не рискнут повториться, а если им это удастся, то Борис будет готов. От нежелания думать о завтрашнем дне или даже о следующем часе он успокаивался и расслаблялся. Что еще нужно с утра, кроме легкости в теле, голове и душе?

Дверь открылась, впуская аромат оладушек, так их любила называть бабушка.

– Бо-о-оря! Умывайся и иди кушать, – говорила она ласково, заманивая солнечной добротой к столу.

Комнату начал заполнять настырный запах масла, который, наверняка, широкой поступью вторгался в пространство лестничного пролета. Внук продолжал сидеть на кровати и легко улыбнулся, глядя на бабушку. Он не хотел ничего говорить, а только игриво кивнул, прижав подбородок к груди, – если бы Борис не был таким худым, то выдавил бы второй, а может и третий подбородок наружу. Юноша встал и начал заправлять постель. Вдруг резкий разряд поразил каждую клетку в его груди, – молодой человек по привычке спал в майке на два размера больше, и место над правой лопаткой оголилось, обнажая творчество загадочного тату-мастера. Борис повернулся напряженным торсом, хвала матушке фортуне, бабушка уже ушла, и можно было выдохнуть. Переодевался наш герой смело, стоя лицом к двери.

Пыша свежим дыханием, которое вязло в густых масляных испарениях, молодой человек в черных спортивных шортах и синей майке появился на кухне. Центр стола украшало широкое блюдо, заполненное пирамидой остывающих оладий, с ним соседствовали блюдца со сливовым вареньем и сметаной. Бабушка в старомодном платье стояла у газовой плиты, упершись одной рукой в бок, а другой, согнутой в локте, держала вилку. Когда внук вошел, она одним глазом следила за оладьями, а другим смотрела выпуск новостей.

–Ба, дашь тарелочку? – подлизывался Борис, присаживаясь за стол.

– Ешь над блюдцем, нечего лишний раз посуду марать! – ответ был строгим, но не настолько, чтобы почувствовать себя виноватым.

Внук хоть и был совершеннолетним, бабушка все равно продолжала его воспитывать, для нее он по-прежнему тот малыш, которого она нянчила в детстве. Точнее сказать, за восемнадцать лет Борис все-таки поднялся на одну ступень, стал так называемым «взлослым» – может работать, принимать решения, пользоваться благами, доступными совершеннолетним, но пить, курить, заниматься непотребствами и задерживаться допоздна категорически запрещено. Боря не перечил своей бабушке, которая была единственным родным для него человеком – кровно и душевно. Он старался подавлять свои капризы и следовать ее наказам.

Первый кусочек оладьи, покрытый густой белой сметаной и тягучим вареньем, растекался во рту сливочной прохладой и сладостью сливы. Бабушка взяла вторую вилку с блюдца, которое стояло рядом с ней, на кухонном гарнитуре, перевернула оладьи, цепляя их по бокам двумя приборами, и вернулась в свою позу.

На экране телевизора ведущий зачитывал новый сюжет новостей:

«В городе Пампа совершено очередное убийство. Жертвой налетчиков стал молодой парикмахер, который не более месяца проработал подмастерьем в салоне на окраине города. Найденные следы и описания очевидцев поставили полицейских в тупик. О неожиданных находках и последствиях налета расскажет Герман Лавров».

В темном помещении мелькали вспышки фотокамер, блестели осколки зеркал на плиточном полу, всюду валялись флакончики, машинки, подлокотники и спинки кресел. Стены, пол и потолок были изрезаны глубокими полосами. На фоне сменяющихся кадров заговорил приятный молодой голос:

«Вчера вечером шестнадцатилетний подмастерье задержался после закрытия парикмахерской. Тогда, по версии следствия, в салон вошли двое неизвестных, после чего завязалась потасовка. Нападавшие скрылись с места преступления, оставив нетронутыми ценные вещи, аппаратуру и деньги».

Кадр сменился – немолодая женщина с объемной прической пшеничных волос показывала пальцем в переулок и возмущалась:

«Вот он туда побежал, весь в черном, худой, невысокий. Одно слово – малолетнее хулиганье. Лица я не разглядела. Он меня сбил, когда я мимо парикмахерской проходила. Выбежал… плакал, ревел прям».

Борис подавился оладьей и еле слышно откашлялся – он узнал то место. В том же районе был тату-салон Виктора, именно там стояли те черные силуэты.

– Чтоб допоздна не гулял! Как стемнеет сразу домой! – наказала бабушка.

– Да, хорошо, – он встал из-за стола и пошел на выход.

– Опять в облаках витаешь, – шутливо сказала женщина, а когда внук повернулся, выставила левую щеку вперед и постучала по ней указательным пальцем.

Юноша подошел к бабушке с добротой в глазах и чмокнул ее, слегка подав губы вперед.

– И не забывай, – в голосе и глазах старушки чувствовалась мягкая серьезность.

Борис кивнул, хлопнув ресницами.

Тут внимание обоих привлек корреспондент, который наконец-то показался. Молодой светловолосый красавец держал микрофон с зеленой надписью «Сейчас» и вещал:

«Сейчас вы видите на экране фото хозяина парикмахерской. По показаниям очевидцев, он находился целый день в салоне и даже после его закрытия. Но после событий вчерашнего вечера скрывается и не выходит на связь».

На фото, как из паспорта, было лицо мужчины анфас. К отличительным чертам, если их можно назвать таковыми, относились первые морщинки и залысины, которые оставили мало места для жидких каштановых волос. Борис запомнил это хмурое лицо, вдруг на него наткнется, но, скорее всего, он, как и все телезрители, забудет его через несколько минут.

Дальше по плану была прогулка, ему хотелось переварить последние новости и оладушки на свежем воздухе. Одетый в джинсовые шорты и белую майку, юноша вышел на прохладную лестничную площадку, и тут со шлепком тапок о первую ступеньку в его голове расцвела мысль, благодаря проявившейся вчера неведомой силе. Он вспомнил, что татуировка после сна так и осталась необработанной. Парень щелкнул языком, вздохнул и вернулся в квартиру. Он сверился с брошюрой – рекомендации для второго дня не отличались от процедур первого. Со свежей пищевой пленкой на спине Борис вышел из квартиры; настроение стало немного лучше: хоть одна обязанность перестала на нем висеть. О встрече в шесть он тоже не забыл. Она оставалась единственной тяжестью этого дня.

– Ладно, будет желание, тогда пойду, – проговорил он энергично, убеждая самого себя в сказанном.

Любое неизвестное или неприятное занятие хочется отсрочить, а потом невзначай забыть или сделать нехотя. Так поступил бы любой нормальный человек, но в случае Бориса, в котором горячо пылал интерес, чувство страха и легкая лень, чаша весов все-таки склонялась в сторону встречи с татуировщиком.

На улице парило, множество луж под ногами, а на голубом небе – ни единого облачка, только ярко-золотой диск солнца. Выйдя за пределы своего двора, Борис увидел посреди выходного дня двух спутников каждого его будничного утра – женщину средних лет и жизнерадостного корги. Собака улыбалась и, свесив на бок язык, прыгала в зеленой влажной траве, которая росла выше торчащих ушек питомца. Этот корги мог озарить солнечными лучами даже самый пасмурный день Бориса. Юноша тоже улыбнулся. Хозяйка пушистика держала его на поводке и застыла как столб на краю дорожки. Молодой человек надеялся, что она разделяет с ним отношение к этому животному, но женщина стояла спиной, и понять это не удалось.

– Надеюсь, она хорошо к нему относится, – пробормотал Борис под нос, а когда прошел мимо четвероногого питомца и его хозяйки, продолжил нормальным голосом. – Хотя в противном случае он бы не был таким жизнерадостным. У корги шерсть так интересно растет: светлый треугольник под мордочкой, а все остальные места золотистые – прямо королевский фрак. А почему я вообще решил, что это кобель? – Борис приложил палец к подбородку и поднял правую бровь вверх, а затем посерьезнел и, сжав кулак, добавил. – Так, не отвлекаться! Нужно решить, что делать с татуировщиком.

Юноша замолк и вел монолог уже в своих мыслях:

«Кто он такой? После всех этих магических штучек вариант с маньяком можно отмести. Способен он на что-то большее: вывернуть душу наизнанку, управлять волей людей, отнять жизнь этими фокусами?»

Побочным эффектом одиночества, помимо разговоров с самим собой, была еще хорошая фантазия. Она сейчас беспощадно рисовала небо во всех оттенках красного, мир в огне, закованных в цепи людей, которых подгоняют кнутами и трезубцами гротескные демоны разных форм и размеров. На самой высокой башне, выросшей прямо из земли и окруженной гигантскими трещинами, восседает на покрытом шипами зловещем троне краснокожий татуировщик с короной из толстых черных рогов.

– Так! Ну, это слишком, – юноша выдернул себя из мира фантазий, который начал поглощать его мысли, уводя от важных размышлений.

«На данный момент известно, что он может материализовать, даже можно сказать, оживлять татуировки и возвращать их на свое место под кожей, но это не объясняет внезапный приступ лунатизма и мою навязчивую покладистость вчера и сегодня. Может, он хочет позвать меня в ученики? Чем тогда мне отплатить за это? Надеюсь, не вечными страданиями. Фантазия, угомонись! Да, и не забыть бы про двух человечков в черном, хотя, может быть, это просто совпадение».

У Бориса разыгралась жажда, и он решил заскочить в магазинчик. Стоя у раскрытого холодильника, юноша изучал бутылки с водой, брал одну и после осмотра принимался за другую. Вдруг, что-то аккуратно закрыло дверцу. Его глаза широко распахнулись, и резкими поворотами туловища он стал оглядываться по сторонам. Никого рядом не было. Должно быть, в магазинах начали устанавливать холодильники, которые закрываются автоматически, – высокий уровень недоверия к покупателям. Поэтому Борис решил доставать по одной и разглядывать уже с закрытой дверцей.

Причиной тщательного осмотра каждой бутылки стала перебранка между кассиршей и престарелой женщиной. Все началось с падения бутылочки оливкового масла на пол рядом с кассой – неподалеку как раз стояли холодильники. Конфликты привлекали Бориса, хоть он сам ни с кем не ругался – тактика всегда была одна: убегай и прячься. Ему хотелось найти причину спора, разложить его по косточкам и вынести вердикт.

Женщина повторяла снова и снова две фразы после каждого аргумента кассирши:

– Это не я виновата! Я не буду за это платить.

– А наша в чем вина?! Надо было на ленту положить на бок, а вы стоя поставили, да еще и на край. Лента поехала, и бутыль упала, – ответила продавщица, теряя самообладание и повышая голос.

Кассирша постоянно указывала на масляное пятно в осколках, которое убирал другой сотрудник магазина.

– Ваша лента не так работает, а я виновата?!

«На своем поле оказалось тяжелее играть, – подумал Борис и ухмыльнулся. – Почему всегда так? Все же очевидно, а они упираются. Ругаются только ради того, чтобы ругаться и портить другим жизнь. Я слышал, что такие люди насыщают себя энергией, когда зубами вгрызаются в конфликт, – попил кровушки ни в чем не повинного персонала и ходит довольный остаток дня, а завтра опять на охоту».

– Вам уже пора, – сказал третий женский голос у него под ухом, но тепла дыхания и присутствия человека за спиной он не почувствовал.

Борис обернулся – никого, а когда повернул голову обратно, увидел, что в правой ладони у него бутылка с водой, а в левой черная кобра, которая смотрела на него, наклонив крохотную мордочку на бок. Юноша прижал руку со змеей к груди и хотел уже выбежать, но его правые нога и рука не послушались, будто их наглухо закатали в гипс. Он увидел, как пальцы, а именно мизинец, безымянный и средний, без команды открыли холодильник и поставили бутылку на место, пока большой и указательный придерживали ее за горлышко. После того как дверца закрылась, к конечностям вернулись чувства. Пару секунд он стоял и смотрел круглыми от страха глазами на свои трясущиеся руку и ногу – дрожало только полтела – а потом выбежал на улицу.

Укромное место за углом магазинчика Борис нашел наспех. Он убрал руку от груди – кобры там не было.

– Не беспокойтесь, я вернулась на место, – женский голос был милый и нежный, а еще в нем присутствовали нотки услужливости. – Обычные люди не могут меня видеть, но чтобы не волновать хозяина, я вернулась на место.

Юноша пытался приструнить дыхание, разыгравшееся от спринта на короткую дистанцию, вдохнул, запихивая в себя жирную порцию воздуха, и, наконец, спросил:

– А какие люди тогда необычные? – он повернулся так, будто разговаривает со своим правым плечом, прикрывая рукой губы.

– Вы и мастер Виктор. Есть еще другие, которых по именам я назвать не могу, потому что их не знаю, но Вам не следует опасаться, что они увидят меня, для них это обычное дело.

– Кто они? Что они такое? Они такие же, как Виктор?

– Мне больше известно про себя, а об остальных я знаю меньше, чем Вы хотели бы. Виктор сможет ответить на ваши вопросы, я появилась, чтобы напомнить о встрече.

– Ладно, знаешь о себе – расскажи тогда о себе. Твой голос – я где-то уже его слышал.

– Я взяла его из ваших воспоминаний. Мне он очень понравился. Ваших ушей касалось так много прекрасных девичьих голосов. Жалко, конечно, что голоса – это все, что Вас касалось.

Борис хмыкнул и насупился.

– Ближе к делу! Эти два дня я делаю то, что не хочу. Я не даю команду, а тело двигается, рот говорит, мысли не в ту сторону думают. Это ты делаешь, или тоже твой мастер?!

– Это не я, клянусь! А что касается мастера, у Вас запланирована встреча, вот и спросите у него! – интонация у кобры была радостная, что не могло не разозлить Бориса.

Он надавил ногтями на татуировку, не обращая внимания на острую боль, которая жаром растекалась по правой лопатке.

– А ну, выкладывай быстро! Не скажешь, ногтями тебя сдеру, – впился еще сильнее.

– Я ничего больше не знаю. Спросите у мастера. Вам уже пора. Вы обещали не опаздывать, – тараторил дрожащий голосок. – Если сейчас выйдете, успеете к назначенному времени.

– Что не ясно?! Если не…

Борис попятился вперед и чуть не упал на колени. Обернулся – опять никого. Его словно толкнули в спину две увесистые ладони, которые этим хотели сказать: «Что встал?! А ну, пошел отсюда!» Он услышал, как бьется сердце и учащается дыхание. Страх – привычное чувство, которое было его вечным соседом и ревнивым спутником жизни. Простейший инструмент дисциплины, который полезен для воспитателя: тратишь меньше пластырей на разбитые коленки, реже выслушиваешь людей, которым воспитанник доставил неприятности, ниже вероятность его потерять. Сам объект такого воспитания не ожидает за углом что-то новое и интересное, как раз наоборот, он готовится к встрече со страшными монстрами. Недоверчивость превращает жизнь в замкнутый круг – путь, который не сулит новизны и радости, только постылую обыденность; поражение в конкурентной борьбе с более смелыми и амбициозными. Воспитатели выигрывают, а воспитанники проигрывают.

В данный момент происходящее выходило за все привычные рамки, взращивая вьющиеся, толстые лианы страха, из-за невозможности побороть то, что за гранью человеческого понимания. Неизлечимые болезни вызвали бы меньший трепет, потому что они известны и в достаточной мере изучены, как и методы продления жизни или облегчения последствий для больного. Неполная картина происходящего не просто пугала Бориса, она ужасала всей глубиной его беспомощности и жгучим сожалением, которое ползало и извивалось, уподобляясь склизким червям, глубоко в груди. Он вляпался в ситуацию, от которой ему не отмыться.

– А что он сделает, если я не пойду? – его голос звучал, как писк забившегося в угол щенка, испугавшегося незнакомцев.

– Мне это точно не известно. Ваше сердце сейчас из меня всю краску выбьет, – голос вибрировал, будто юношу усердно шлепали по татуировке. – Мой хозяин трус?

Ответа не последовало. Борис сел на корточки и обнял колени, уткнувшись в них лицом. Глаза увлажнились, глотка сжалась, а ладони подрагивали.

Когда он вынырнул из своей баррикады, из него полились слова:

– Раз он хочет, чтобы я пришел к нему, я приду. Я не должен бояться, нет, я не хочу больше. Весь этот бред должен поскорее закончиться, – Борис встал, опершись на колени, и пошел в сторону тату-салона, крепко сжимая дрожащие кулаки.

Ему не хотелось, чтобы на протяжении всего пути его мысли были поглощены чем-то негативным, проще говоря, не было желания себя накручивать, поэтому он думал о голосе своей новой спутницы:

«Он такой мягкий и, можно даже сказать, сладкий, если сравнить с чем-то, определенно это будет зефир или пастила. Он кажется до боли знакомым, но все женщины и девушки в моем окружении звучат по-другому. Может, я услышал незнакомку на улице, что и отпечаталось в моей памяти. Хотя, если бы я встретил девушку с таким ласковым и прекрасным голосом, то, несомненно, влюбился бы, не обращая внимания на ее внешность или скверный характер. Но нашей любви не суждено было сбыться: из-за моей безнадежной робости, я не посмел бы даже на нее посмотреть, не то чтобы подойти и заговорить».

Задумчивый и серьезный юноша не был одинок на своем пути. Субботний теплый вечер приглашал людей разных возрастов на прогулку. Во всей этой толпе, которая циркулировала по артериям городских дорог и тротуаров, шероховатых, как кожа на мужских щеках после неумелого бритья тупым станком, в этом потоке жизни Борис пытался себя отвлечь, убедить, что ему ничего не угрожает, и все будет хорошо. Мимо проносились велосипеды и самокаты, парочки, одиночки, мамочки с колясками и компании шумных детей. У всех кожа имела слабый персиковый оттенок от красно-оранжевого заката, который заодно красил ряды тонких перистых облаков.

Воздух становился прохладнее, а вечер заряжал всех своей энергией.

Как только Борис преодолел большую часть маршрута, он затылком ощутил, что его сверлит чужой взгляд, обернулся и сразу поймал глазами парочку, которая следовала позади него по практически пустому тротуару. Две темные фигуры молодых людей были далеко, он мог разглядеть только их черную одежду и обувь. Преследователи, наверняка, приняли к сведению, что их цель слишком пристально за ними наблюдает. Юноша не стал прибавлять шаг, потому что дуэт, похоже, не спешил его нагнать; люди в черном старались поддерживать один темп и расстояние до объекта слежки. Для проверки своей догадки Борис повернулся еще раз, пройдя несколько метров, – незнакомцы подошли ближе. У них было много чего общего: рост и худощавое телосложение, да и тряпки, с виду, носили одинаковые, только лиц не удавалось разобрать из-за низко натянутых капюшонов.

Голова роилась вариантами о сбросе хвоста. До салона татуировщика оставалось полквартала, поэтому любое быстрое действие будет полезнее, чем взвешенный план. Борис развернулся всем телом, встречая преследователей раскрытой грудью, но хвост испарился, оставив в одиночестве прохожих. Незнакомцы разминулись с юношей после пешеходного перехода на перекрестке. Парни в черном приблизились достаточно близко, чтобы раскрыть себя, и сразу повернули направо, скрывшись за углом здания.

«Паранойя, заходи, присаживайся к остальным; ждем шизофрению и начинаем», – воздержался Борис, чтобы не произнести свои мысли вслух.

Без десяти шесть он стоял напротив потухших трубок, которые складывались в название уже знакомого места: «Тату-салон», открыл дверь и услышал только слабый звон колокольчика, который должен был раскатиться по всему парадному помещению, но в комнате гремели недовольные мужские крики:

– Все это из-за тебя! Ты плохо кожу обработал! – здоровяк в красной майке-борцовке и рваных джинсах стоял рядом со стойкой ресепшена и грозил пальцем перед безэмоциональным лицом татуировщика.