Ещё утром, но много позже первых лучей солнца, с которыми начинал работу Джордж Ламберт, вся семья сидела на кухне за узким столиком. Джордж как раз сделал перерыв в работе, обтёр руки влажной тряпицей и был готов к завтраку. Бетти, ставшая в последнее время неуклюжей из-за живота, поставила на стол одну за другой четыре миски овсяной каши, выложила столько же початков кукурузы, пару персиков для детей, по краюхе хлеба на каждого и порезанную ветчину. Выкладывая мясные ломти, Бетти особенно следила за реакцией мужа взглядом беспокойным, но не лишённым материнской отваги.

– Детям нужно мясо, чтобы были сильные, – сказал Джордж тогда. – Пусть денег у нас не много, но изредка можно и потратиться.

Бетти испытала некоторое облегчение, не получив в ответ привычный укор, но и этого ей оказалось мало:

– А ещё детям нужны куриные яйца на завтрак.

– Дорого будет – каждый день с яиц начинать.

– Денег будет больше, если продавать в город дрова. У нас их уже не на одну зиму хватит!

– Город обеспечивает лесопилка, наши дрова городским даром не нужны, – ответил Джордж. – А яйца будут. Заведём по весне кур, и будут яйца.

Слушая ответ, Бетти взяла в руки кукурузу и вгрызлась зубами в початок. Джордж решил, что сказанного достаточно, и принялся за кашу. Ещё со времён покупки дома он держал в памяти предложение Клиффа Андерсона о работе на лесопилке. Несомненно, жена настаивала бы на этой работе, если бы присутствовала при том разговоре. Но Джордж был убеждён, что место мужчины рядом с его семьёй, а заниматься он должен своим хозяйством, раз уж есть такая возможность. И жена, он был уверен, станет совсем транжирой, стоит только появиться лишним деньгам.

Питер спешно уплетал кашу, желая как можно скорее покончить с завтраком и не слушать разговоры родителей. Он бы ушёл сразу, как только прозвучал первый упрёк, но по опыту знал, как может влететь от отца за отказ доедать. Анна же не слушала их вовсе, целиком и полностью погрузившись в мысли о её пышной добыче и планах на скорый побег. Её последние сомнения растаяли в тот момент, когда руки почувствовали приличный вес мешка, а ноги понесли прочь от города.

Когда с завтраком было покончено, Анна отправилась перепроверить своё укромно скрытое богатство, Питер ушёл во двор вырезать новые фигурки, Бетти понесла миску с остатками каши рабу, а Джордж вышел посмотреть на лес. Спокойный и безмятежный, он сладко пел голосами десятка птиц, и деревья танцевали, чуть покачивая ветвями на ветру. Джордж сладко вдохнул приятный утренний воздух и снова взялся за топор.

Покончив со многими прочими домашними обязанностями и за неимением других забот, Бетти отправилась размять затёкшие ноги. Она, сама того не заметив, дошла до соседского участка, где с детьми проживала вдова Анна. Их двор был усеян многочисленными пожитками, разложенными тут и там прямо на траве, а ближе к дороге рослый чёрный раб водружал добро на телегу, запряжённую единственной клячей. Бетти совсем недолго наблюдала за этой картиной, когда из дома показалась хозяйка.

– Ах, Бетти! – воскликнула та. – Прости, что так давно к вам не заходила. Сама понимаешь – и похороны, и мальчики, столько хлопот, столько забот.

– Ох, Анна, я понимаю, нелегко тебе пришлось, – ответила Бетти, думая между тем, что кончина старого Кристофера должна была подарить женщине долгожданное облегчение. – Вы продаёте вещи?

– Нет-нет, что ты. Мы переезжаем.

– Переезжаете?

– Так и есть. Зиму проведём в городе, у нас там второй дом, а к весне или вернёмся, или продадим этот с концами.

– Мне грустно это слышать.

– Не грусти, Бетти, – Анна приобняла её. – Без Кристофера нам тут зиму не пережить, мальчики-то мои совсем несамостоятельные.

Тут Бетти заметила и детей Анны – они стояли чуть подальше, наблюдали за работой негра со стороны. Надо думать, переезд бы прошёл куда быстрее, если бы они тоже занялись переноской.

– А почему раб только один?

– Ох, Бетти, – Анна склонила голову. – На всём экономим, скоро совсем обеднеем. Перевозим вещи в несколько заходов.

Она окинула взглядом разбросанные по двору вещи и вспомнила, сколько всего они сами побросали при переезде. А когда пришлось зарабатывать на новое жильё, распродали ещё, оставив при себе только самое необходимое. Анна ещё не успела понять, как на самом деле мало нужно для жизни в новом доме. Но и Бетти ещё не знала, как мало ей захочется взять с собой, когда придётся спасаться от огня.

Распрощавшись с соседкой, она пошла дальше на север, держа нестройный ряд ветвистых деревьев по правую руку. Приближалось время обеда, и его отсутствие могло бы не на шутку разозлить Джорджа, но отчего-то впервые за долгое время Бетти не боялась его гнева. Она не могла понять, стало ли причиной этому предательство Алонсо, выбившее последнюю надежду из её груди, или, быть может, дело в утреннем разговоре, когда она посмела себе перечить и не поплатилась за это, или же ей просто хотелось продолжать идти и все прочие мысли затмевались этим желанием. Наконец, её пыл немного поумерила пара силуэтов на горизонте, а стремление продолжать путь сменилось позывом к бегству – да только далеко ли убежит беременная женщина от двух рослых мужчин? Люди шли навстречу, и очень скоро Бетти убедилась – точно, мужчины, вооружённые длинными палками и одетые как попало. Они выглядели уставшими, но шли быстро, а в руках несли пузатые мешки, провисшие под весом содержимого так, точно там человеческие головы. Бетти уже вовсю шла к дому – так быстро, как только удавалось, но в то же время старалась не подавать вида паники.

– Мисс! – прикрикнул один ей вслед.

Бетти обомлела, а затем едва сдержала улыбку – человеческая речь, нормальная, не дикая. Паника тотчас же отступила, словно и не было.

– Миссис, – отозвалась она, – миссис Ламберт. – От произнесённой фамилии стало горько на языке.

– Что ж, коли так, пусть будет миссис, – усмехнулся один из мужчин, наконец нагнав Бетти. – Я Джон Уири, а это мой братец – Джейк Уири.

Бетти растерялась, глядя на несколько подмоченных мешков в их руках:

– Вы простите, но что… в них?

Джон скинул мешки на траву и с серьёзным видом распахнул один перед лицом Бетти – да так резко, что та чуть не упала.

– Рыба?! – воскликнула Бетти. – Где ж вы её взяли?

Джон засмеялся:

– Да там, неподалёку. Мили две-три, не больше, пройдёте, и будет озеро.

Тут-то она и опознала в длинных палках удочки, а одежда и впрямь была похожа на ту, которую не страшно надеть на рыбалку.

– Вы сходите-сходите, солнечный свет там так играет на воде – сказка! А пока вот, – он протянул Бетти один из своих мешок, – берите-берите, не стесняйтесь. Угоститесь сами, угостите деток.

– Благодарю вас от всего сердца.

Бетти и рыбаки прошли ещё немного вместе, прежде чем она попросила их обойти жилые участки с западной стороны немного поодаль, срезав путь к городу через лес, а то как бы муж не подумал дурного. Джон Уири распрощался с Бетти, обольстительно чмокнув её в тыльную сторону ладони. Его же брат Джейк так и ушёл молча. Молчаливый и от того, вероятно, более удачливый рыбак не знал, что больше возможности заговорить ему не представится.

Джордж без дела стоял у дома и осматривал дали, когда приметил вяло бредущую жену с мешком в руках.

– Откуда это? – строго спросил он.

– Рыбаки дали. Я эту рыбу закопчу и сегодня же её съедим.

– Я видел их утром. Они что-нибудь сделали?

Бетти рассердилась:

– Сделали, да ещё как!

– Что?!

– Да вот же! – она тряхнула мешком перед самым его носом. – Рыбу дали, на обед пойдёт! А тебе бы только вопросы глупые задавать да топором махать, а мог бы и рыбу ловить научиться.

– Да когда ж и у кого мне этому учиться?! – разозлился Джордж.

– Помню, Янси говорила, что её муж Гастон – отличный рыбак.

– Гастон давно покойник, женщина. Сам видел.

И правда, как она могла забыть? Женская неверность с кузнецом толкнула Гастона на преступный шаг, приведший его прямо на виселицу. Бетти вспомнила столь молодую для своих лет Янси и её нужду уехать из города вместе с дочерью Беллой. Каким бы странным это не казалось, но она вдруг поняла, что видит во вдовстве Янси приговор похлеще того, что был вынесен её мужу, а не избавление, как это случилось с соседкой Анной.

Бетти закоптила шесть крупных рыбёшек и выложила на стол вместе с хлебом как раз к обеду. Первым за стол вопреки своим привычкам пришёл Джордж. Он тоже человек, подумала Бетти, соскучился по рыбе. Почти следом пришёл Питер, бросивший нож и бруски там, где пришлось. И только Анна, занятая немым созерцанием своего новообретённого богатства, не спешила. Джордж позвал её один раз, затем второй, после встал и направился к её с Питером комнате. Тут дочь позвала уже Бетти, испугавшись, что разозлившийся муж сейчас притащит девочку за волосы. И тогда, едва услышав голос матери, Анна выбежала из комнаты и, ловко проскочив мимо отца, оказалась за столом.

– Пап, ты всё равно последний, – засмеялся Питер, и все как-то расслабились.

Рыба оказалась на редкость вкусной, жирной и сытной, а потому Бетти даже задумалась, а не поучиться ли ей рыбачить самой. Ну, когда-нибудь потом, после родов и первых нескольких лет жизни ребёнка, в которые ему будет нужен постоянный уход. А после дело останется за малым – всего-то убедить мужа, что это не пустая затея, а удочка оправдает свою цену, да только они тогда уже могут и в город переехать, а путь к озеру увеличится на несколько лишних миль. Покончив с мечтаниями о несбыточном, Бетти тяжело вздохнула и с трудом поднялась на болящих ногах.

После обеда, едва Питер ушёл во двор заниматься излюбленным занятием, Анна занырнула под кровать и выудила оттуда мешок. Всё это наблюдал Джошуа, ослиным взглядом следя за судорожным движениями девочки. Анна не воспринимала раба как свидетеля своего преступления – немного-то он в этой жизни понимал, а рассказать мог и того меньше. Она развязала хлипкий узел ставшими неловкими от волнения пальцами и раскрыла перед собой мешок. На дне она видела свою свободу и, точно в лихорадке, ощупывала её руками. Вот она, настоящая, осязаемая, местами твёрдая, местами мягкая, шершавая и пьянящая.

Она видела в мешке нечто поистине правильное, пусть и полученное (по мнению некоторых более обременённых моралью людей) неправильным путём. Там хранился её билет в лучшую жизнь – в её жизнь: с достойным обществом, балами и нарядами, где мужчины одеты во фраки и не смеют поднимать руку на женщин, а женщины, одетые в элегантные платья, имеют власть и не снившуюся её матери. Где все порядочны и благочестивы, а неприглядная изнанка жизни прикрыта стараниями многочисленных слуг и экономок.

Тут до её ушей добрался звук приближающихся шагов, и Анна, спешно завязав узел, небрежно затолкала мешок поглубже под кровать. Это был её отец. Он прошёл через всю комнату, даже не взглянув на дочь, и схватил Джошуа за шкирку. Прежде он говорил с рабом обычными человеческими словами, пусть и грубым приказным тоном, но в последнее время, после клейма и кнута, предпочитал использовать руки. Джордж одним рывком поставил огромного негра на ноги и сильно толкнул в направлении выхода.

– За работу, – только сказал он, и они вместе вышли.

За растущей жестокостью мужа безмолвно наблюдала Бетти, иногда думавшая подлить ему в еду тот отвар, что когда-то посоветовала Янси для Питера. Она хорошо помнила, как сын после такого питья несколько часов просидел на горшке, и если бы такое же приключилось с Джорджем, то у Джошуа непременно выдалась бы возможность отдохнуть от каждодневной работы. Одна беда – взрослому мужчине такого отвара надо куда больше, чем девятилетнему мальчишке, да и усадить его хотелось не на несколько часов, а хотя бы на пару дней. Бетти вспомнила сколько в тот раз провозилась, выискивая средь травы нужные растения, и поняла, что в своём текущем положении ей никак не справиться. Отказавшись от коварного плана, она нагрузила в плетённую корзину грязных, собранных по всему дому вещей, и вышла во двор стирать – Джошуа, по требованию её мужа, как раз нёс ведро с набранной в колодце водой.

Джордж тем временем укреплял дверь и стены сарая – они были такие чахлые, что могли развалиться от сильного ветра, а строить новый аккурат перед зимой – затея дурная. Он не сделал и половины работы, когда приготовленные заранее доски закончились. Плохо, подумал он, их должно быть больше, но, видимо, Питер опять растащил всё для своих фигурок. Плохо, подытожил Джордж, работа с деревом – дело благородное, но мальчику следует поумерить пыл, иначе придётся его снова наказать. Он решил пока оставить этот вопрос и, взявшись за пилу, принялся за поваленное днём ранее дерево.

Добрых два часа у него ушло только на то, чтобы превратить целое дерево в десяток небольших брёвнышек. Руки уже ныли от натуги, и Джордж размышлял о том, где бы взять денег на новую пилу. Эту он нашёл в сарае, когда купил дом, она уже и тогда была тупая, проржавевшая, сейчас же зубья чуть ли не осыпались при попытке прорезать ствол. Он позволил себе небольшой перерыв, набрал воды в колодце и умывал лицо, когда на глаза ему попался Питер, стругающий брусок в тени под стеной дома.

– Сын! – громко позвал он. Питер примчался тут же.

– Что случилось, пап? – обеспокоенно спросил тот. – В чём я провинился?

– Ты ни в чём не виноват, – он потрепал мальчика по волосам пыльной от древесной стружки рукой. – Но почему ты не играешь с Айданом? Пёс целыми днями воет от тоски.

– Мы больше не дружим, пап. Он меня укусил.

– И что, болит?

– Уже нет.

– Так в чём же проблема? Пёс укусил, такое бывает, но если ты не хочешь его воспитывать, то мы его продадим. – Ну да, подумал Джордж, больно этот обрубок настоящей собаки кому нужен.

– Продадим?! Нет, пап, не надо продавать Айдана!

– Тогда дрессируй его, – сурово наказал отец.

– Хорошо-хорошо, – Питер заулыбался сквозь слёзы. – Обещаю, пап, я займусь им, займусь!

И тотчас же он наперегонки с Айданом побежал к лесу, ни то стараясь показать отцу, с каким рвением готов начать его воспитание, ни то пытаясь от него убежать. Питер бежал так быстро, что и сам не заметил, как оказался глубоко в чаще леса – дальше, чем прежде заходил с Кристофером и Аланом. Он огляделся среди череды одинаковых стволов – деревья окружили со всех сторон, но выглядели приветливо, любезно обмахивали ветвями, благоухали, и даже Айдан, казалось, как-то радостнее дышал в окружении леса. Питер не боялся заблудиться – он точно знал направление, в котором следует возвращаться, но не спешил. Вместо этого он подобрал упавшую сухую ветку, дал обнюхать Айдану и со всего размаху закинул подальше. Пёс тут же нырнул в кусты. Всего каких-то несколько мгновений, и он выскочил обратно с палкой в зубах, подбежал, положил её к ногам Питера и дважды оббежал по кругу. Питер кинул палку снова, а Айдан вновь её вернул. Так продолжалось ещё с несколько минут, пока в очередной раз пёс вдруг не вернулся в знакомый срок.

– Эх, далеко закинул, – сказал сам себе Питер.

Но тут Айдан выскочил без добычи и пугливо заскулил. Питер всмотрелся в кусты и среди зелени отчётливо разглядел красное лицо. Он так и замер, смотря на незнакомые глаза, а глаза смотрели на него. Лицо вдруг дёрнулось, и Питер, схватив Айдана в руки, бросился прочь – туда, где, как он думал, был дом. Путь был неблизким, но он и сам не заметил, как выскочил навстречу отцу. Тот умывал лицо, как и в прошлый раз – казалось, вся прогулка в лес не заняла и пары минут. Страшась, что никто ему не поверит, а в довесок ещё и накажут, как в прошлый раз, Питер не сказал ни родителям, ни сестре ни слова. Красное лицо, то ли впрямь увиденное, то ли померещившееся, стало ещё одним секретом маленького мальчика.

К ужину Бетти запекла в печи несколько картофелин, лежавших в кладовой ещё с тех пор, когда она покупала овощи у щедрого торговца Алонсо. В мыслях она часто перебирала оставшиеся запасы и делила на те, что купила до его отъезда, и те, что после. Бетти кормила семью плодами своего греха, наблюдая, как они доедают последние напоминания о её непродолжительном счастье, и при том неохотно отмечая, что продукты Алонсо на порядок хуже тех, что были куплены у других торговцев. Очень скоро овощи начали гнить и стали непригодны в пищу – отдать их Джорджу для удобрения огорода оказалось проще, чем Бетти думала.

Вечером, пока солнце ещё, пусть и слабо, освещало намеченный фронт работ, Джордж продолжал приколачивать доски к стенам, делая сарай устойчивее. Он был так изнеможён постоянной бессонницей, что едва удерживал в руках молоток, а сильные удары раз-другой приходились по многострадальным пальцам. Но Джордж никогда не вскрикивал от боли, а только тихо ругался – даже ощущение боли постепенно покидало его. Ночью он с час проворочался в постели, не позволяя себе ни одного резкого движения из-за положения жены, а затем привычно встал и побрёл к окну. Ночи стали холоднее и, поскольку Джордж уже привык еженощно разговаривать с не в меру общительными деревьями, теперь он даже спать стал одетым.

Пробираясь по коридору в ночной тиши, Джордж оступился и под ногами сухо хрустнуло стекло. Бутылка бурбона, понял он, напоминание о тех днях, когда лекарство принималось прямо на месте заболевания. Он раздавил горлышко, но остальная часть уцелела. Джордж поднял бутылку и повертел в свете луны – на дне ещё что-то плескалось. Он поднял бутылку над головой, наклонил её, приложился губами к отколотой части и порезался. Бутылка с последними каплями содержимого тут же улетела в окно, а Джордж сгорел от стыда за одни только мысли снова выпить.

Лес громко и суетливо ворчал, попрекая знакомыми голосами. Вяз по-бабьи голосил что-то о своих многочисленных детках, несчастных и несамостоятельных, неспособных прорасти без добротного полива. Гикори просили отдать в услужение Джошуа, свалить десяток сухостоев да растопить ими печи, чтобы обогреть город и его жителей в эту холодную пору. Исхудавшая от недельного голодания лесная нисса смотрела в окно дома выклеванными глазами и судорожно трясла костлявой рукой-ветвью, будто бы размахивая данным Джорджем в тот злополучный день ножом. Неприкрытая угроза так и манила его взяться за топор, да отправиться рубить истончавший ствол. Совсем рехнулся, заключил он тогда, решил зарубить покойного висельника. И среди всего парка умерших высился здоровенный и крепкий дуб, обращавшийся голосом грозным и суровым:

– Ну что, давай, попробуй обхватить своими ручонками мою шею теперь!

Джордж моргнул и ясно, как день, увидел их всех: полнотелую Анну, чьи подбородки колыхались с каждым выпаленным словом, Клиффа Андерсона, бесившегося от взглядов на его чирей под левым веком, облезшего от разложения Гастона, сгубленного собственным отчаянием, и, конечно, старого Кристофера, обвиняющего Джорджа в своей смерти. Он моргнул снова, и иллюзии растаяли, оставив за собой лишь беспокойные от ветреной погоды деревья. Это сумбурное наваждение прошибло до пота, однако проклятия мертвецов были хоть и страшны, но не опасны, в отличие от тех, что услышит Джордж незадолго до того, как всю его жизнь поглотит огонь.

Для Джорджа, как и для любого работящего мужчины, следующий день начался с первыми лучами солнца, а для Бетти с открытия, что жизнь не закончилась с уходом щедрого торговца Алонсо. Несомненно, это событие ударило её в самое сердце, под которым она несла страшнейшее бремя своей жалкой жизни жены и матери, но оно же и научило её, что не всё в мире сводится к семье, что есть не один щедрый человек на свете, и, конечно, не каждый из них торговец. С тех пор Бетти изо дня в день жила с мыслью, что однажды она повстречает лучшего человека, чем тот, каким был щедрый торговец Алонсо, и избавится от всех тягот своей жизни. Но это, как считала она, случится ещё не скоро, а пока Бетти Ламберт приняла решение с покорностью, но достоинством и дальше оставаться женой и матерью.

Её отвращение к мужу не исчезло, но заснуло крепким сном, какого уже долгое время не знал он сам. Бетти больше не раздражало его присутствие рядом, в кровати, но и не огорчало отсутствие. Как и в любую прочую субботу она направилась в город за продуктами, Питер пошёл вместе с ней и впервые за долгое время прихватил с собой Айдана. Бетти была тайно благодарна сыну, будучи уже не в силах так же успешно, как раньше, совмещать свою беременность с переноской покупок. Питер пришёл на привычное место – у старой мастерской Гастона, – но теперь там работал другой человек: плечистый здоровяк, хваставший тем, что приобрёл здание за бесценок, поскольку то прежде принадлежало осуждённому убийце. Молодой рыжебородый мужчина был крайне любезен с Бетти, но, едва услыхав, чем здесь намерен заниматься её сын, резко поменялся в настроении. Он позволил себе повысить голос на беременную женщину, пригрозил палкой мальчишке и пообещал переломать недомерка Айдана пополам, если все трое сию же минуту не уберутся подальше от его мастерской.

Питер, к удивлению Бетти, молча сложил тряпицу со своими фигурками и ушёл, не проронив ни слезинки. Айдан семенил следом. Уже очень скоро он нашёл новое место у пекарни, куда вовсю заходили за горячим хлебом. Владелец – мужчина немолодой и грузный, – охотно согласился предоставить место мальчику в обмен на одну фигурку лошади, уж очень она ему приглянулась, да и детям, как он надеялся, тоже понравится. Люди в пекарню лились рекой и каждый ребёнок с блеском в глазах смотрел на поделки и выпрашивал у родителей по монете на покупку. В тот солнечный субботний день Питер впервые продал так много фигурок, что свёрнутую тряпицу стало тяжело нести от количества монет.

Пока Питер зарабатывал на собственном труде, его мать спешно прошла по знакомому маршруту и очень скоро оказалась на самом краю рынка, так нечасто посещаемом другими покупателями. Она шла сюда, ведомая памятью и последними угольками её рискованных желаний, тлеющих в сердце. Язык щекотало вино, губы жгли острые перцы, а внутри всё едва-едва трепетало от мысли о новой встрече с щедрым торговцем Алонсо. Но Бетти уже не жаждала этой встречи, то была лишь тень прежних ощущений, оставшихся с тех пор, когда она шла сюда, едва не отрываясь ногами от земли. Не осталось в душе ни тревоги, ни волнения, ни прошлых соблазнов. Алонсо ушёл, а Бетти не намеревалась ждать его возвращения.

Она замерла на пыльной улице, глядя на пустующую палатку издалека. Он не вернётся, сказала она про себя, и это к лучшему. Бетти мысленно благодарила ниспосланного ей судьбой мужчину за его красноречивые откровения, за свободную волю, о которой он ей напомнил, и не чувствовала ни боли утраты, ни разочарования от его предательства. У самой палатки рыдала, упав на колени, женщина – на том же месте, где некогда и сама Бетти провела в ожидании бессчётные часы.

– Ах, бедняжка! – воскликнула Бетти, подойдя ближе.

– О чём вы? – сквозь слёзы спросила та.

– Он уехал, а тебя оставил здесь. Забыл про своё обещание.

– Нет-нет, – воскликнула незнакомка. – Я никуда не собиралась ехать… овощи, лишь овощи.

– Из-за овощей так не расстраиваются.

Женщина заревела сильнее прежнего:

– Муж не простит мне возросшие траты. Он будет бить меня, на глазах у детей!

– А за измену он тебя вообще убьёт.

Тут её лицо перекосилось от ужаса. Она вскочила и чуть не бросилась бежать, но, едва опомнившись, тут же снова рухнула на колени:

– Молю!

– Успокойся, – улыбнулась Бетти, – я никому не скажу. Но тебе больше не следует приходить сюда. Люди будут шептаться, если увидят тебя, а таким мужьям, как наши, и этого хватит.

Женщина проплакала ещё минут пятнадцать, а Бетти обнимала её теми объятиями, каких в прошлый поход сюда не хватало ей самой. Совсем молодая Лиза, уже прибитая к оседлой жизни не только браком, но и ожиданием первенца, со знакомым пылом хотела сбросить совсем недавно надетые оковы и со столь же знакомым страхом не решалась бросить открытый вызов мужу и законам семьи. Бетти не смогла дать ей совета на этот случай, как не могла ни облегчить её ношу, ни похвалиться собственным опытом. Они вместе нагрузили по корзинке овощей, не только чтобы накормить семью, но и для поддержания легенды, и расстались, не обменявшись и парой слов, но добавив друг другу липкого отчаяния, с каким проживали каждый день нежеланного замужества. Когда Бетти нашла сына у пекарни, она увидела Айдана, разгрызающего чёрствую буханку, отданную псу владельцем из нераспроданной партии. Питер как раз обменял последнюю из полутора десятка взятых с собой фигурок на сверкающую монету и, довольный собой, улыбался.

По возвращении домой Питер дождался ночи и, привычно прокравшись мимо отца, сложил все заработанные монеты в родительский сундучок. Так, считал он, родители смогут позволить себе больше и реже будут спорить о тратах на покупки, а соответственно, и ругаться. Придя обратно в комнату, Питер с большим удовлетворением полез пересчитывать свои фигурки и с перетекающим в ужас восторгом обнаружил, что таковых больше, чем он мог бы сосчитать. Во много раз больше, чем он продал в свой самый прибыльный день. И с тех пор Питер спрятал нож, насовсем перестав притрагиваться к деревянным брускам. Вырезанные им фигурки так и останутся лежать под его кроватью до своего последнего дня, пока не будут заласканы языками огня до полного сожжения.

Для Анны приближалось время её ухода из семьи в собственное, зависящее только от неё самой будущее. Она уже наметила следующий субботний день, когда мать в очередной раз уйдёт в город за покупками, оставалось только подгадать час, когда отец будет слишком занят работой, что было в общем-то несложно, так как работал он с утра и до позднего вечера. Оставался только брат, который мог и не пойти в город, но он уже привык, что Анна регулярно сбегает, и её отсутствие не должно было стать поводом для беспокойства. И всё же что-то пробудило в Анне желание рассказать Питеру о своих планах, попрощаться хотя бы с ним. Они договорились вместе прогуляться по лесу, чтобы никто ненароком не услышал разговор, и среди шелеста ветвей Анна открыла свой секрет.

– Нельзя! – прикрикнул Питер.

– Можно! – так же громко ответила она.

– Я маме с папой расскажу, – пригрозил Питер.

– Тогда я расскажу папе о твоих фигурках индейцев – посмотрим, что будет тогда.

– Не надо! – глаза брата наполнились слезами, он явно не ожидал, что кто-то ещё знает эту тайну. – Прошу, не надо.

– Не буду…

И тут пытливый ум Анны открыл для неё новую возможность, родившуюся в этом изначально не предполагающем злого умысла разговоре. Теперь ей уже не нужно было ждать, пока отец с головой уйдёт в дела и полагаться на случай.

– Ты мне поможешь, – сказала она Питеру. – И когда я сбегу, некому будет рассказать твой секрет.

Заполучив помощника, Анна стала размышлять над планом. Она не спала ночами, придумывая, как занять отца сильнее обычного. Ответ ей нашептало тяжёлое сопение спящего в углу комнаты раба. Какую бы провинность не совершил Джошуа, отец то бил его, то клеймил, то порол – и каждый раз подходил к наказанию со всей серьёзностью, не жалея ни негра, ни времени. Если удастся устроить так, что Джошуа снова совершит какую-нибудь ошибку и тем самым пробудит гнев хозяина, то Анне не придётся волноваться, что её пропажу своевременно обнаружат. Каждая мысль, каждая вставшая к месту деталь приближали её к исполнению давнего желания, подводили к осуществлению мечты. Анна видела роскошные балы, пышные пиршества и прочие дорогие торжества в своих снах, а когда просыпалась – фантазировала о них же. Ни дня в своей жизни она не планировала более работать, трудиться для мужчин или заниматься детьми – нет, содержимого мешка ей хватит на годы безбедной жизни, а как только тот начнёт пустеть, Анна без труда найдёт нового Кристиана и вновь поведёт его по пути воплощения её воли. Её плану недоставало только того преступления, какое должен был совершить Джошуа.

– Что самое важное и дорогое в этой семье? – спросила она себя за завтраком. – После меня, конечно.

Анна не сдержала смеха за столом и получила жёсткий выговор от отца.

– Еда – это святое, – сухо сказал он, дав ответ на главный вопрос.

Отец, невольно ставший соучастником её вероломного плана, заполнил последний пробел. Дальше оставалось лишь выждать несколько дней и объяснить Питеру его часть. Внимательно выслушав сестру, он, хорошо зная, что ночью нужно красться особенно осторожно, выбрал время, когда отец ещё не вышел в коридор на своё обычное дежурство, и прокрался в кладовую. Там Питер, стыдясь и проклиная своё слабоволие, пропорол ножом мешок с крупой, рассыпал по полу картофель и несколько початков кукурузы, и, уходя, оставил дверь слегка приоткрытой.

Очередным субботним утром Джордж встретил рассвет и пошёл умыться. Он немного посидел во дворе на сооружённой им же скамье, установленной в тени единственного не вырубленного на участке дерева. Джордж устал не спать, не чувствовал сил и не только не хотел, но и был не готов работать. А потом нутро подсказало, что пора идти на завтрак. Он сидел за узким столиком на кухне вместе с обеспокоенным Питером и всем довольной Анной. Но Бетти где-то пропадала. Забеспокоившись, Джордж вышел с кухни, прошёл через коридор и обнаружил жену в кладовой, собирающей, ползая на коленях, раскиданные овощи.

– Это ты рассыпала? – спросил он строго.

Бетти молчала. Джордж окинул помещение взглядом – мешки вскрыты, содержимое беспорядочно рассыпано. Нет, это не разовая оплошность, кто-то намеренно устроил этот бардак. Он снова прошёл через коридор, минуя кухню, и нашёл в комнате детей негра, а подле его ног обглоданный початок кукурузы. Ещё ночью Питер подкинул его рабу целым, но тот принял это за несвоевременный завтрак, съел всё и даже не попытался избавиться от улики. Отцовский гнев, раскатом прокатившийся по дому, вызвал у Анны лишь широкую улыбку, а Питер беззвучно зарыдал от мук совести.

Джордж выволок ревущего раба на улицу, рывком поставил на ноги, схватил стоявшую у крыльца палку и огрел по спине. Джошуа взвыл, но даже не пошатнулся, тогда Джордж ударил в подколенок, и тот упал на землю. Джордж снова поставил его и вновь ударил, затем ещё раз и ещё. Из окна за всем этим молча наблюдала Бетти, а Питер убежал в свою комнату и продолжил реветь, уткнувшись носом в подушку. Одна только Анна продолжала сидеть на кухне и внутренне гордиться своим успехом.

– Ну, что стоишь?! – крикнул Джордж в окно. – Корми детей и дуй на рынок, женщина!

Бетти чуть помедлила, но всё же подчинилась. Завтрак вышел на редкость скромным – пара яблок каждому, да один початок кукурузы, при виде которого Питер стал лить слёзы пуще прежнего. Джордж же увёл негра подальше от любопытных глаз – в сарай, – и продолжил там свой акт хозяйского воспитания, за тем и прошли его следующие несколько часов.