Этикет темной комнаты

Двенадцать

Его рука придвигается все ближе, а затем, минуя меня, он берется за ручку дверцы и поднимает ее.

Дверца с ржавым скрипом открывается.

Я на какое-то мгновение цепенею, но потом беру себя в руки, выпрыгиваю из машины и захлопываю дверцу.

Порываюсь немедленно побежать, но мне кажется, что этот мужчина – дикий зверь и он не станет преследовать меня до тех пор, пока я не начну улепетывать. И потому, вопреки всем своим инстинктам, заставляю себя идти.

Пикап медленно выезжает на узкую дорогу. Его красные габаритные огни освещают дорожное покрытие.

Смотрю через плечо и встречаюсь с мужчиной глазами в зеркале заднего вида. Меня снова подмывает рвануть с места, но я прилагаю все силы к тому, чтобы идти как можно медленнее.

Пикап проезжает вперед.

Просто оставь меня в покое. Просто уезжай.

И словно подчиняясь моим мыслям, мотор ревет, пикап на большой скорости мчится прочь. Мне казалось, что и раньше было темно, но ничто не может сравниться с той темнотой, которая наступила сейчас. Я понятия не имею, далеко ли моя машина, но она определенно находится не в одной миле от меня.

Дрожащими руками достаю из кармана ключи от нее и смеюсь – тем визгливым смехом, каким обычно разражаешься после пережитого страха, после того, например, как кто-то наскочит на тебя в доме с привидениями.

Нажимаю на брелок в надежде услышать знакомый писк и иду по дороге, стараясь не навернуться на неровном покрытии. Звуки вокруг напоминают о расслабляющих дисках мисс Уэллс, только, оказывается, они вовсе не успокаивают. И идея о том, что для того, чтобы расслабиться, нужно прислушаться к шуму природы, кажется теперь совершенно нелогичной. В ходе эволюции в нас выработался инстинкт, заставляющий спасаться от природы. Как можно быть спокойным, если ты окружен созданиями, стремящимися съесть тебя?

Стараясь как можно лучше вслушиваться в мнимую тишину, продолжаю жать на брелок, и чем дольше иду, тем сильнее мне хочется есть. Я не взял с собой ничего съестного, так что последней едой, которую я поглотил сегодня, стали «Читос», принесенные в школу Люком.

Усталый, испытывающий жажду и потный, плетусь дальше – и вдруг слышу слабое пип-пип. Вот они – два мигающих вдалеке габаритных огня. Громко вопя, подобно чуваку из школьного совета в день выборов, пробегаю остаток пути до моей машины, быстро сажусь в нее и завожу мотор. У меня перехватывает дыхание, когда на датчике горючего высвечивается семерка, но, может, мне все-таки хватит бензина, чтобы добраться до автострады. Остается лишь надеяться на удачу.

Выезжая задним ходом из проволочной ловушки, добираюсь до дороги и тут слышу громкий скрежещущий металлический звук. Сильнее жму на педаль. Мотор ревет, но машина не продвигается ни на дюйм.

Фантастика.

Ставя машину на ручник, смотрю на часы – до рассвета еще далеко, но разве я могу что-то предпринять? Остается лишь ждать. Я не знаю молитвы, которая помогла бы мне выбраться отсюда в темноте.

Нахожу полупустую бутылку с теплой водой. И делаю большой глоток.

В машине становится душно. Нет особого смысла экономить горючее, и я включаю кондиционер. Мне в лицо бьет прохладный воздух. Закрываю глаза. У моей мамы крышу снесет, когда она услышит мой рассказ. Держу пари, она даже организует для меня какое-нибудь путешествие, чтобы я смог отойти от пережитого потрясения. Я неделю не буду ходить в школу.

Куда бы я хотел поехать?

Греция? Италия? Да, Сперлонга. Горы, и океан, и…

Я понимаю, что на какое-то время задремал, когда, вздрагивая, просыпаюсь от света фар сзади.

Может, это милая пожилая дама, у которой имеются при себе бутерброды и мобильник. Включаю аварийную сигнализацию, но ничего не происходит. Моя машина совсем сдохла, пока я спал. По логике происходящего со мной этой ночью, приближающийся автомобиль промчится мимо и водитель даже не поймет, что я здесь застрял.

Жму на кнопку, чтобы открыть окна, забыв на секунду, что она тоже не сработает, а потом распахиваю дверцу и машу руками.

Приближающийся автомобиль притормаживает. Еще один ржавый пикап. Они в этих местах, должно быть, все не на шутку проржавели. Он останавливается и – вот дерьмо! – оказывается, что это тот же самый пикап.

Крупногабаритный мужлан выбирается наружу, и я захлопываю дверцу и запираюсь.

Почему он вернулся?

Он идет к кузову своего пикапа и с победной улыбкой вынимает из него покрышку. Я не двигаюсь с места, и его глаза сужаются, словно он сомневается в моей нормальности.

– Мне было плохо оттого, что я оставил тебя на произвол судьбы, – объясняет он достаточно громко, так что я слышу его через толстое стекло. – А с этим ты разгонишься до сотни миль в час.

Теперь до меня доходит смысл происходящего. Он увидел мою машину и понадеялся, что сможет подзаработать, а я веду себя совершенно непонятно. И я открываю дверцу.

– Супер. Если ты дашь мне свой адрес, мои родители пришлют тебе чек.

– Хорошо. – Он хмурится так, будто я нарушил некий ковбойский кодекс чести. – Иди и открой багажник. – Сам он направляется к моему автомобилю и возится с замком.

– Нужно нажать на кнопку, – объясняю я ему, но эта деревенщина по-прежнему не врубается.

Я в раздражении вылезаю на дорогу, на которой никого нет, кроме меня, сверчков и парня с уникальным ночным зрением. Нащупываю кнопку и открываю багажник. Свет внутри не загорается, и я не вижу инструментов.

– Ужасно темно, – жалуюсь я.

И чувствую горячее дыхание на своей шее.

– Боишься темноты? – слышу я совсем рядом, и это звучит как-то странно… оптимистично.

Разворачиваюсь, намереваясь поведать ему о личном пространстве, и мои глаза широко распахиваются. И его тоже. И я тут же понимаю, что он собирается что-то со мной сделать – и он понимает, что я понимаю.

– Тебе будет больно очень недолго, – говорит он.

Его рука теряет четкость очертаний, он делает укол мне в шею.

Я отталкиваю его, но руки становятся тяжелыми и не слушаются меня. И словно оставляют за собой расплывчатые следы.

– Ты… ты… – пытаюсь произнести я, но слова получаются у меня медленными, и невнятными, и длинными.

Подаюсь назад и смотрю на него затуманенными глазами.

Он держит что-то в руке – шприц.

Сердце у меня колотится. Я чувствую головокружение и ужас.

Поворачиваюсь к забору с колючей проволокой. Сразу за ним – деревья. Я могу спрятаться там. Я должен спрятаться.

Вот только ноги у меня ведут себя неправильно, и все это напоминает страшный сон, в котором тебя преследуют, а ты не способен оторвать ноги от земли.

Иду, шатаясь, и хватаюсь за забор. Острая боль в ладонях, и мир вокруг начинает вращаться.

Моргаю.

Я по другую сторону забора, деревья совсем рядом.

Я сделаю это. Я убегу.

А затем я чувствую руку на своем плече, и весь мир оборачивается темнотой.

Тринадцать

Мне нужно что-то вспомнить… что-то важное.

Черный туннель перед невидящими глазами.

Расплывающаяся комната в накренившемся мире. Надо мной нависает какая-то тень.

Тихо, как во время ночного снегопада.

Мне кажется, я все еще сплю.

Приподнимаюсь на пару дюймов.

И снова падаю.

Вытягиваю ноги. Голые пальцы скребут по холодному полу.

Встаю, качаюсь, туннель в голове начинает вращаться.

Чувствую щекой пол. На меня, словно глаз, смотрит пятно на деревянной доске. Слышу грохот, в поле зрения попадают сапоги.

Смотрю вверх… вверх… вверх на великана.

Это все на самом деле?

Он наклоняется, но я не могу разглядеть его лица. Одна его рука проскальзывает мне под плечи, другая – под колени, я оказываюсь в воздухе, словно сделан из облаков, и меня несут на небольшую кровать.

«Нет, нет, нет», – я способен произносить слова только мысленно.

Снова пытаюсь подняться и снова падаю.

Великан продолжает наблюдать за мной, мои глаза закрываются.

Мне нехорошо. Будильник пока не сработал, и у меня получается еще поспать до школы, но сегодня я туда не пойду. Нужно, чтобы миссис Марли принесла мне тайленол. Голова сильно пульсирует, и я думаю, что заболеваю.

Пытаюсь нащупать телефон. У меня это не получается, я не могу его найти. Мочевой пузырь полон, но если я пошевелюсь, меня вырвет. Глаза открываются – взрыв света. Модель аэроплана с ярко-красными крыльями качается надо мной.

Это не моя комната.

Мое сердцебиение стремительно, как ракета. Смотрю направо – на окне такие плотные шторы, что я не могу сказать, день сейчас или ночь. Смотрю налево – в деревянном кресле спит мужчина. У него черные волосы, квадратная челюсть и темная щетина. На нем фланелевая рубашка, синие джинсы, пыльные ковбойские сапоги, на руке большие часы на кожаном ремешке.

Воспоминания приходят вспышками.

Фары.

Авария.

Игла.

Мужчина – владелец пикапа.

Мои мысли бессвязны, это просто световые импульсы, они вспыхивают и тускнеют, словно в мозгу случилось короткое замыкание. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем мозг проясняется настолько, чтобы я смог подумать:

«Он спит. Мне необходимо что-то предпринять, и НЕМЕДЛЕННО».

На небольшой деревянной тумбочке у кровати стоит лампа на круглом керамическом основании. Она кажется тяжелой. Достаточно тяжелой, чтобы вырубить кого-то, если хорошенько размахнуться.

Продвигаюсь к ней, сдерживая стоны, голова пульсирует все сильнее. Медленно, тихо протягиваю руку. Пальцы берутся за основание лампы. Еще чуть-чуть… Но тут пружины кровати громко взвизгивают, и глаза у великана открываются.

Четырнадцать

Мужчина всего одно мгновение пребывает в недоумении, но потом улыбается мне, и я не могу вспомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь смотрел на меня с таким счастливым выражением лица. Сердце колотится у меня в ушах: улыбка неадекватного человека – нечто ужасающее.

Внезапно уголки его губ опускаются, словно он разочарован.

– Ты не пнимаешь, хто я.

– Еще как пнимаю, хто ты, – я в панике и злобе имитирую его произношение. – Ты столкнул меня с дороги. Ты… ты…

Диким взглядом обвожу комнату. За спиной мужчины две двери. Та, что слева, приотворена. За ней ванная. Другая дверь – где, по всей видимости, выход, – закрыта. Мой взгляд обращается к окну справа. Оно ближе, и никто не стоит на пути к нему, но открыть его и выбраться наружу прежде, чем он сможет схватить…

Слышу скрежет дерева по дереву. Мужчина взялся ручищей за спинку кресла и придвигает его к кровати.

Быстро подаюсь назад и морщусь от этого внезапного действия.

– Ты в порядке? – Его лицо выражает что-то вроде сочувствия.

От боли я на секунду сильно зажмуриваюсь.

– Голова.

– Прости. – Мужчина протягивает мне руку.

– Н-не трогай меня. – Я делаю рывок в сторону, но нога цепляется за что-то.

Откидываю лоскутное одеяло и вижу нечто настолько невероятное, что мозг не в силах осознать это. В голове проносятся странные картинки – мышь, раздавленная металлическим зажимом мышеловки, нога в медвежьем капкане. Моя лодыжка прикована цепью к железной спинке кровати.

Начинаю издавать такие звуки, будто с силой хватаю ртом воздух и захлебываюсь, и никак не могу прекратить это.

– Все хорошо. – Мужчина снова тянется ко мне.

Я отпихиваю его, но мои движения недостаточно сильны и не скоординированы.

– Перестань, – злится он. – Ты не должен бояться меня. – И он треплет меня по щеке теплой и грубой ладонью.

– Ост-тавь меня в покое.

Он роняет руку и какое-то время изучает меня.

– Тебе нужно что-нибудь съесть.

Встав, он достает из кармана ключи. Грохоча сапогами по полу из твердой древесины, перебирает эти ключи, а потом отпирает одним из них дверь. И выходит из комнаты, закрыв дверь за собой.

Я тут же пододвигаюсь к краю матраса и тяну свои кандалы вниз, но не могу просунуть в них выпирающую кость щиколотки. Пытаюсь разомкнуть кажущееся старинным свинцовое кольцо, но оно не поддается.

Вижу короткую, довольно тонкую цепочку, соединяющую цепи на обеих ногах. Хватаю ее и тяну что есть сил, кряхтя от напряжения, но она гораздо прочнее, чем кажется.

Дверь распахивается.

– Я принес тебе аспирин, – как ни в чем не бывало говорит мужчина, словно не замечает, чем я занимаюсь. Разжимает кулак, и я вижу у него на ладони три маленькие белые таблетки.

Хочу послать его к черту, но голову снова пронзает боль. Оставив в покое цепь, тянусь к лекарству. Мои пальцы проходятся по его ладони, и я вздрагиваю от отвращения, но кладу таблетки себе в рот и глотаю их.

– Тебе нужно в туалет? – спрашивает он.

Киваю. Голова начинает пульсировать еще сильнее.

Он снова выуживает из кармана связку ключей и одним из них отпирает кандалы на моих ногах.

Какое-то мгновение я пребываю в шоке. Он снимает их?

Выбираюсь из кровати – и чуть не падаю.

Я пока еще недостаточно силен, чтобы драться с ним. Умудряюсь доковылять до туалета и плотно закрываю за собой дверь. Одной рукой расстегиваю брюки, другой – опираюсь о стену. Затуманенным взглядом окидываю крошечную комнату без окон.

Душевая без дверцы.

Раковина без зеркала над ней.

Унитаз без крышки.

– Может, тебе помочь? – Такое впечатление, что мужчина прижимается ртом прямо к двери.

Застегиваю молнию, а затем кручу ручку на двери – замка здесь нет. Но даже если бы и был, это ничего не изменило бы. Идти тут некуда. Начинаю задыхаться, и мне кажется, будто я оставляю свое тело. Словно некие высшие силы возносят меня в облачное небо, и я смотрю на то, что остается внизу.

Мужчина открывает дверь – и я падаю.

Тяжело дыша, пытаюсь отпихнуть его, но руки у меня как вата. Мягкие. Бесполезные.

– Ты еще недостаточно силен для такого, – добродушно говорит он. – Тебе надо лежать.

И последнее, что я вижу: лежу в кровати, а перед глазами у меня биллион черных мушек.

Пятнадцать

Просыпаюсь, будто от толчка, дезориентированный и в смятении, словно мое тело не понимает, почему я все еще здесь. Пытаюсь сесть. Меня подташнивает, но голова пульсирует не так сильно, как раньше. Чуть прояснившимся зрением изучаю комнату.

Мебели здесь немного. Только небольшая односпальная кровать, тумбочка и старые книжные полки, пристроенные между ванной и дверью. Молочного цвета стены оклеены обоями с повторяющейся сценкой – два мальчика запускают голубого воздушного змея. Полки заставлены книгами и игрушками: зелеными солдатиками, фигурками персонажей фильмов, пластмассовыми динозаврами. В доме, должно быть, есть ребенок, и я не могу понять, радует это меня или огорчает.

Машинально сую руку в карман за телефоном, но его там, разумеется, нет.

Мое дыхание учащается, становится шумным и прерывистым.

«Успокойся, – приказываю я себе. – Думай». Тому мужчине что-то от меня надо, потому что все чего-нибудь да хотят. Нужно просто понять, чего именно… а затем заставить его поверить, что он получит это.

И тогда он отпустит меня.

Дыхание выравнивается. Все будет хорошо. Я поговорю с… как там его зовут?

Вспоминаю слова моего дедушки. Имена важны. Ты получаешь преимущество, запоминая их. Если ты их забываешь, это идет тебе во вред.

Напрягаю память.

Калеб.

Мне просто надо поговорить с Калебом, и я тут же окажусь дома. Мама закажет принадлежащий компании самолет, и я полечу в Европу, где восстановлюсь после этой передряги. Придется пропустить учебный год. Но это о’кей, о’кей. Все будет о’кей.

Слышу, как в замочную скважину вставляют ключ.

«Спокойно, контролируй себя. У тебя получится».

В комнату входит мужчина, на нем другая фланелевая рубашка, туго обтягивающая плечи, но на этот раз никаких сапог, его ноги в одних носках. И я начинаю гадать – а где мои ботинки? Очень противно представлять, что он принес меня сюда, снял их, пока я спал, и уложил меня на…

– Это полезно для желудка. – Он протягивает мне дымящуюся кружку. У жидкости в ней слегка чесночный запах, и мысль о том, что это приготовлено им, вызывает во мне отвращение.

– Что это?

– Бульон.

Делаю осторожный глоток. Не бог весть что, но во мне просыпается голод, я вспоминаю, что не ел с… Меня опять охватывает паника.

Я не ел с той экскурсии, но когда это было? Как долго я был в отключке?

Мужчина откидывается на спинку кресла и молча изучает меня, пока я мелкими глотками пью бульон. Его руки спокойно лежат на бедрах, не то что мои – я крепко сжимаю в них теплую кружку. В комнате прохладно, но мужчина, похоже, не чувствует этого.

Допив бульон, говорю:

– Вкусно… Калеб.

Он замирает, и желудок у меня сжимается. Я просчитался. Он, должно быть, забыл, что назвал мне свое имя – похищенному не положено знать имя похитителя.

Но потом он улыбается какой-то странной горько-сладкой улыбкой:

– Правильно. Калеб.

Я с облегчением ставлю кружку на тумбочку. Пружины кровати скрипят при каждом моем движении, я чувствую тяжесть на лодыжке и опять почти что впадаю в панику, но справляюсь с этим.

– Калеб?

– Да? – с готовностью отзывается он.

– Мне нужно, чтобы ты снял с моих ног цепи и принес телефон. – Все хорошо – я говорю спокойно и внушительно, точно как мой дедушка, когда дает инструкции наемному работнику. Рот Калеба открывается, словно он совершенно шокирован моими словами, но я продолжаю – спокойно и вежливо: – Я гарантирую, что мы все уладим меньше чем за час. Мне просто нужно позвонить.

– Я боялся… – Такое впечатление, что он разговаривает сам с собой. – Именно этого я и боялся.

– Понимаю, – успокаивающе говорю я. Он и должен бояться. – Ты откусил больше, чем можешь прожевать, так почему бы тебе не позволить мне все уладить? Я застрахован от похищения, и потому…

– Похищения? – Его взгляд темнеет, и он смахивает пустую кружку с тумбочки. – Думаю, тебе нужно еще поспать.

И не успеваю я и слова сказать, как он выключает верхний свет и закрывает за собой дверь.

Я, ошарашенный, наверное, целую минуту сижу в янтарном свете лампы, но потом слегка очухиваюсь и смотрю на окно. Я не могу дотянуться до него в таком положении и потому переворачиваюсь на живот. Моя правая нога прикована к кровати, зато левая может коснуться пола. Я вытягиваюсь, почти что разрываясь надвое, но толку от этого никакого. Цепь недостаточно длинная.

Ловя равновесие и подпрыгивая, продвигаюсь к окну, пытаюсь пододвинуть кровать ближе к нему, но она не двигается с места. И это странно: она не может быть настолько тяжелой.

Осматриваю ее и вижу, что ножки прикручены к полу. Мое сердце снова начинает колотиться. Представляю, как он делает это. Представляю, как он готовит эту комнату для меня. Должно быть, он спланировал все заранее, а не импровизировал, узнав, кто я. И, должно быть, притворялся, что не знает моего имени.

Тогда почему он не хочет денег? В этом нет никакого смысла.

Догадка поражает меня, подобно выстрелу. Ответ настолько очевиден, что мне стыдно, что я не додумался до этого раньше. Блэр.

Это не может быть совпадением. Блэр был в такой ярости, что угрожал мне в школе – в присутствии свидетелей. Мог он нанять Калеба? В этом, должно быть, замешан и Эван. Если подумать, то Блэр и Калеб даже одеваются похоже. У них один и тот же провинциальный стиль.

О боже, возможно, они члены одной семьи.

Или, по меньшей мере, Калеб – друг семьи.

Готов поспорить, где-то здесь есть видеокамера. Я не вижу ничего похожего на стенах, и здесь слишком темно, чтобы толком разглядеть предметы на книжных полках, но на самом верху красуется чучело совы с большими стеклянными глазами. И я вспоминаю новостное сообщение о куклах-видеонянях с камерами в глазах.

Эван и Блэр, наверное, наблюдают за мной все это время. Меня охватывает стыд, потому что я вспоминаю, как сильно испугался, каким выглядел идиотом. Держу пари, эти социопаты хотят выложить видео с плачущим мной на ютьюбе.

Но ничего у них не получится.

Со злой улыбкой машу перед камерой рукой.

– Я знаю, что вы записываете это, Блэр.

И, обдумывая предстоящий мне разговор с Калебом, стараюсь держаться спокойно и мужественно.

Загорается верхний свет, и я понимаю, что снова спал. Должно быть, Калеб сделал мне укол какого-то сильнодействующего препарата.

– Принес тебе попить. – В руке у него высокая чашка. – Здесь много электролитов.

Теперь, когда я понял, что происходит, ситуация кажется мне абсурдной. Эта комната – определенно своего рода сцена. Подобно тому дурдому с привидениями, в котором были мы с Люком – с брошенными смирительными рубашками и электрошокерами, – вот только декорирована она под мерзкую детскую со странными обоями 50-х годов и винтажными игрушками.

Калеб дает мне чашку и садится в кресло. Совершенно очевидно, что ему не разрешили причинять мне боль. Эван и Блэр, возможно, тупицы, но никак не самоубийцы. И должны понимать, что их ждет, если они и в самом деле нанесут мне какой-то вред. Я не совсем понимаю, какую власть и почему они имеют над этим человеком. Калеб может быть дядей или двоюродным братом кого-то из них, и это хорошо. Кровь, возможно, гуще, чем вода, но деньги куда гуще, чем то и другое.

– Калеб?

Он садится на краешек кресла с готовностью, граничащей с маниакальностью.

– Да?

– Ты знаешь, кто я такой?

Между его бровями появляется озадаченная морщинка.

– Да, мне точно известно, кто ты.

– Значит, Блэр объяснил тебе, какими средствами располагает моя семья?

– Блэр? – Недоумение Калеба кажется вполне искренним, но дедушка говорил мне, что люди успешнее всего притворяются, когда врут тебе прямо в лицо.

– Перестань, – презрительно фыркаю я. – Он явно пытается свести со мной счеты. Думаю, вы, ребята, хотите отомстить мне.

– Я не хочу мстить…

– Но что бы вы там ни задумали, это необходимо прекратить. – Мой голос надламывается. Я, стараясь успокоиться, делаю глубокий вдох. – Ты отдаешь себе отчет в том, что совершаешь тяжкое преступление?

Его челюсть начинает двигаться вверх-вниз. Наверное, не следовало мне этого говорить.

И я быстро меняю тактику.

– Но ничего страшного не произошло. Мои родители будут благодарны тебе, узнав, что ты мне помог. Нужно лишь, чтобы ты принес телефон.

Мужчина ставит локти на бедра и прячет лицо в ладонях.

– Калеб… – И когда он поднимает глаза, я протягиваю руку и говорю: – Принеси мне телефон.

Но он не делает этого, и я совсем уж ничего не понимаю. Почему он не слушает меня? Стараюсь сохранять спокойствие, но меня охватывает неведомое прежде ужасающее чувство. Как, было дело, сказал мистер Райвас? Как он назвал состояние безнадеги и беспомощности? Я в полном смятении.

Да, так оно и есть.

– Ты ведь имеешь какое-то отношение к Блэру, верно? Он ненавидит меня, значит, и ты тоже?

– Я не ненавижу тебя, – сердито говорит мужчина.

– А что же тогда это такое? Я могу заплатить тебе сколько угодно. У меня очень много денег.

– Я не хочу денег!

– А чего же ты хочешь?

– Я хочу тебя…

Опускаю голову на изголовье кровати.

– Что не так? – Он, похоже, по-настоящему озадачен.

Во рту у меня пересохло. Я молчу.

– Тебе снова нужно в туалет?

Киваю, хотя это не так, и он снимает с меня кандалы. Я встаю, и оказывается, что мои икроножные мышцы очень ослабли, и я не понимаю, что тому виной – голод, страх или побочное действие лекарства. Закрывшись в туалете, стараюсь собраться с мыслями.

Я хочу тебя.

Я не дурак и не наивный ребенок. И понимаю, как это звучит. Но я понимаю также, что Блэр с Эваном жаждут моей крови. Они хотят напугать меня, а что является самым страшным из того, что может сказать мужлан, которому они заплатили? То-то и оно.

Внезапно на меня накатывает гнев, и я распахиваю дверь. Они пытаются издеваться надо мной – но не тут-то было. Калеб стоит, засунув руки в карманы, поза у него расслабленная. Он совсем не похож на безумных киношных похитителей, и мне кажется, это хороший знак.

– Калеб? – Я очень стараюсь говорить невозмутимо, даже дружелюбно. – Мне действительно нужно поговорить с мамой.

В его взгляде мелькает боль, а потом он берется за одеяло.

– Пора спать.

– Калеб… – говорю я повелительным тоном моего дедушки. – Хватит.

– Спать, – повторяет он, вроде как перестав сердиться, и я опять ничего не понимаю. Он должен хотеть, чтобы я позвонил. Он должен хотеть денег.

Опять смотрю на сову-камеру. Отступать унизительно, но будет еще хуже, если я попытаюсь схватиться с ним и проиграю, и потому я ложусь на комковатый матрас и позволяю ему запереть кандалы у меня на ногах.

– Оставить лампу включенной? – спрашивает он.

– Без разницы.

Его лицо принимает совершенно непонятное мне выражение, и он тушит верхний свет. В комнате темным-темно, как в пещере. Ни тебе лунного света, ни уличных фонарей, ни чего-то еще.

– Калеб… – Я не могу совладать со своим голосом – он дрожит. – Где мы?

Он не отвечает.