Читать книгу: «Штиль», страница 3

Впрочем, именно встреча с Тиффани и дарит мне идею для шикарного символического жеста, который даст Эзре понять, что я готова. Мы встречались только на его территории – и изредка на нейтральной, но я ни разу не приглашала его к себе, стесняясь того ширпотреба, которым набила свою съемную квартиру.

Время пришло.

Показать ему, какой ничтожной я была до него. И проститься с этим прошлым.

***

Я была куда меньше испугана, когда шла на вечеринку знакомиться со Стиви Венделом, чем сейчас. У меня взмокли ладошки, а черная водолазка от пота намертво приклеилась к спине. Я дышу через раз, и раньше подумала бы, что у меня паническая атака, но Эзра отучил меня ставить себе диагнозы, начитавшись всякой фигни в интернете. Когда-то мне доводилось бывать у школьного психолога, и к огромному огорчению меня-подростка, у меня не нашлось ничего серьезного. Ни аутизма, ни шизотипического, ни модной биполярки. Я тогда сочла, что психолог – полный профан, ведь сто тысяч тестов утверждали обратное. Нынешняя я не поверила бы глупым тестам.

Но я и правда очень волнуюсь. Я боюсь, что Эзра поднимет меня на смех при виде всего этого кричащего разноцветного безобразия. Боюсь, что он от меня отвернется. Ладно еще – девчонка, что сиганула с моста, а потом примчалась к нему с дохлой белкой в коробке, но это, простите меня, уже слишком.

Я пропускаю его в квартиру, не осмелившись даже чмокнуть в гладковыбритую щеку – дозволенный им, невинный, приветственный ритуал. Я роняю на пол упаковку огромных черных мешков и мечусь, не зная, что делать – толи их поднять, толи сначала закрыть дверь. Эзра приходит мне на выручку и сам подбирает мешки.

– Только не говори, что у тебя тут что-то мертвое покрупнее белки, – подтрунивает он. Я кривлюсь. Напоминание о том инциденте не делает легче мое положение.

– Эм… нет… – бубню я, семеня за ним, когда он решительно минует прихожую и идет в комнату, – но я… я хотела прибраться и… надеялась, что ты мне поможешь.

Вот он – момент истины. Я вжимаю голову в плечи и жду приговора. Эзра, как и всегда, выглядит невозмутимым. Остановившись у дверного проема, он окидывает взглядом музей жизни прежней Хоуп, и мой взгляд повторяет траекторию его. Не знаю, что из всего этого вызывает во мне большее чувство кринжа – (прекрати употреблять эти тупые словечки!) – отвращения: балдахин над кроватью, заваленной плюшевыми игрушками; коллажная стена с фотографиями чужаков или распахнутое нутро шкафа с алтарем развенчанного культа личности Стиви Вендела.

– Я хочу все выбросить, – быстро говорю я, словно оправдываясь, – мне это больше не нужно. Оно… оно принадлежало ей, а не мне.

– Ну… зачем выбрасывать? – с небольшой запинкой говорит Эзра, – можно отдать на благотворительность.

И от его теплой улыбки мне хочется выпрыгнуть из белья. Он меня не осуждает. Он поможет мне пройти и этот этап на пути к своему взрослению, к своему перерождению.

– Ты прав, – соглашаюсь я.

– Такое «наследство» осчастливит какую-нибудь бедную двенадцатилетнюю девочку, – все же не сдерживается он, вызвав у меня недовольное фырканье. Я мигом смягчаюсь, наблюдая, как Эзра деловито закатывает рукава свитера и собирает волосы в хвост на затылке, чтобы не мешались.

Мы тратим здесь полдня, разбирая весь этот хлам, фасуя его по пакетам и коробкам, делая небольшие паузы на то, чтобы выпить воды, кофе или чая. Кое-что все-таки отправляется в мусор: а именно Стиви и все, что с ним связано, а также отчего-то особенно мне неприятные снимки незнакомцев с китайского маркетплейса. Добравшись до своего арсенала вибраторов я спешно сую их в какой-то бокс, пока Эзра не заметил, но запоздало думаю, что мне еще придется из-за них посмущаться в «Красном кресте». Сомневаюсь, что там принимают такие пожертвования, но и себе оставлять мне их не хочется. Они – напоминание о моем одиночестве. Я верю, что они мне уже без нужды. Все, что может мне пригодиться в дальнейшем – это ноутбук, наушники, фотки родителей и прожиточный минимум шмоток. Все это умещается в одну спортивную сумку, что я запихиваю под кровать от глаз подальше.

Снаружи идет снег и стало совсем темно. Я тянусь к последней уцелевшей гирлянде, но, вместо того, чтобы снять ее и зашвырнуть к остальным, а у меня их в хозяйстве имелось немало, я щелкаю выключателем, и комната озаряется теплым, ласковым светом. Не смотря на мешки, коробки и ящики, сгруженные в углу, она кажется мне куда уютнее, чем была. Здесь даже дышится легче. Я и не понимала, как сильно меня душил весь этот предметный мир.

Мне жарко. Энергичный труд разогнал кровь по телу. Я по привычке, позабыв, что не одна, стаскиваю с себя промокшую водолазку, оставшись в одном темном кроп-топе, и замираю. Не сочтет ли Эзра это намеком? Я вовсе не порывалась нарушить границы. Но мы одни в комнате, наполненной волнительным золотым светом гирлянды. И я сижу на краю кровати, переводя дух.

Эзра сморит на меня с нечитаемым выражением. Я вздрагиваю, стоит ему приблизиться, и, склонившись надо мной, коснуться моей кожи чуть ниже ключицы. Опустив взгляд, я понимаю, что завладело его вниманием: татуировка «hope, faith, love».

Боже мой, как же это неловко!

Я тороплюсь прикрыть ее ладонью, но он отводит мою руку в сторону. Глаза прикованы к глупой надписи. Но смысл – лично для меня – его не интересует. Эзра спрашивает:

– Сколько тебе было?

– Пятнадцать, – тихо и пристыженно отвечаю я, но большего он от меня не добьётся. Я умру от унижения, если мне придется рассказать, что точно такая же, но повыше, была у певицы, по которой я тогда фанатела. Я сделала ее над грудью, чтобы не спалили родители. Я была полной дурой!

Впрочем, я не сильно поумнела. Я и думать забыла про татуировку, окутанная близостью этого невероятного, странного, но такого притягательного мужчины. Я тяну Эзру за руку, но, предугадав мое намерение, он меняет траекторию и плюхается рядом на постельное белье девчачьего цвета лаванды. Перегнувшись через меня, он включает чудом избежавший изгнания проектор звездного неба. Мы просто лежим, глядя, как над нами крутится фотка какой-то галактики. Разрешение такое паршивое, что я вижу пиксели, которых прежде не замечала.

– Почему ты избегаешь близости со мной? – откуда-то пробивается плаксивый голосок прежней Хоуп, – я тебя не привлекаю?

– Вовсе нет, – возражает Эзра и в подтверждение своих слов, мягко касается губами моего плеча, – но я не хочу торопиться.

– Ну, конечно, – обиженно говорит она-я, – а я не хочу ждать!

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и от его взгляда у меня сбивается дыхание. Он буквально пожирает меня глазами, но руки, руки по-прежнему держит при себе, как и все остальные части тела, до которых я так жажду добраться. А он… нужно ли ему мое тело?! Моя душа? Хоть что-то из этого?! Он гладит мою щеку кончиками пальцев, вывернув кисть. Его кожа пахнет далеким морем.

– Хоуп, послушай… Ты особенная и заслуживаешь особенного отношения. Мы будем вместе, но не сразу. Сейчас… Скоро мне придется уехать, а я не смогу оставить тебя с чувством неопределенности…

– Что!? – перебиваю я, и резко сажусь, – что это значит!? Как уехать!? Куда уехать!? Зачем?

– Ш-ш-ш, – я так шокирована, что и его убаюкивающий голос не имеет надо мной власти, как и нежное прикосновение ладони к пояснице. Сегодня Эзра особенно щедр на тактильные контакты – и вот, оказывается, почему. Он прощается?! И меня не утешает, что он не воспользовался мной из-за чертового благородства. Я останусь ни с чем.

А я… я уничтожила и перечеркнула свою прежнюю жизнь!

И все это ради него.

– У меня есть важная миссия, – словно печально говорит Эзра, – для нее и нужно будет уехать.

– Что за чертова миссия!? – не унимаюсь я. Я судорожно трясу головой, отползаю подальше и прячу лицо в ладонях, сжимаюсь. Я жалею, что запрятала в трупный мешок все свои игрушки – мне жизненно необходимо обнять сейчас самого большого медведя и реветь, уткнувшись в его плюшевую шесть. Или… Или… О, это тоже подойдет! Очень даже подойдет!

Эзра подсаживается ко мне, и потянув за плечо, вынуждает развернуться в его руках. Меня окутывает его аромат, но мысль, что я скоро его лишусь, убивает все удовольствие. Я вот-вот завою от отчаяния. Я его ненавижу. Ненавижу за то, что он спас меня, за то, что привязал к себе, а теперь отталкивает.

– Ты нужна мне, – шепчет Эзра мне в волосы, – быть может… ты захочешь поехать со мной?

Я скажу что угодно, лишь бы только он не выпускал меня из своих объятий. Я поклянусь в чем угодно. Поставлю подпись хоть кровью.

– Да, черт возьми, да, – выпаливаю я, – я хочу поехать с тобой!

Lighthouse

.

Вы, наверное, сочтете меня ужасно безрассудной, но это не правда. Я все тщательно взвесила. Если бы Эзра хотел меня убить, просто позволил бы утонуть. Если бы хотел изнасиловать – опустим, что я была бы только рада – не гасился, пресекая все мои поползновения в его сторону в зачатке. Логично? Да. Что еще может мне угрожать? В рабство продаст или на органы? Да не смешите!

К тому же я узнала, что «миссия» подразумевает работу смотрителем маяка, а кто, признайтесь, об этом не задумывался? Это работа мечты. Мы будем предоставлены сами себе в каком-то фантастически живописном месте. Только Эзра, я, море и маяк. Как на картинке в пинтересте. Целых две недели, пока нужно подменить нынешнего смотрителя, который лег в больницу. Две недели чистого кайфа. Две недели любви.

Ну, я на это рассчитываю. И даже извлекаю из мусорного пакета симпатичное белое платье с кружевами и перекладываю в свою спортивную сумку. На всякий случай. Эзра же сказал, что мы будем вместе. Трудно придумать более подходящий и романтичный момент, чем во время совместной поездки к маяку. Иначе зачем он позвал меня с собой? Позвал так трепетно, будто от этого зависит его жизнь.

Это звучало, как обещание.

Конечно, мои мозги не настолько затопило розовыми соплями, чтобы я поставила родителей в известность об этом потрясающем плане. Нужно было им что-то сказать, так что я изобрела вменяемую, адекватную ложь. Мол, моя подруга Тиффани (я великодушно простила ей былые прегрешения и повысила!) пригласила погостить у нее. Она, бедняжка, тяжело переживает разрыв с парнем, потому побывка подразумевает девичьи разговоры и цифровой детокс, что важно. Никаких телефонов, интернета и звонков. Мам, наберу тебе через две недели, когда вернусь, пока, целую. И хоть Эзра терпеть не может гаджеты, я все же беру с собой айфон, припрятав на самом дне сумки, завернутый в мое белье. Я не собираюсь им пользоваться, только если что-то пойдет не так.

Но что может пойти не так?

До побережья мы добираемся на машине, и хоть она довольно дурацкая, точно не какая-нибудь тесла или на чем там ездят крутые мужики, я подмечаю, что кататься с парнем все равно приятно. Не с парнем, а с мужчиной, который, как я рассчитываю, скоро станет моим на веки вечные.

Эзра водит лучше, чем мои родители. Папа вечно дергает так, что меня укачивает и тошнит, а мама боится всего на свете – пешеходов, другого транспорта, регулировщиков, еле едет и невольно заражает своей тревогой и меня. Из-за нее я сама так и не удосужилась получить права – насмотрелась на ее психи и тоже стала бояться. Пусть лучше меня возят. Под управлением Эзры машина движется так плавно, словно плывет или парит по воздуху – кажется, флюиды его спокойствия и невозмутимости воздействуют и на нее. Я умудряюсь даже задремать в пути, чего со мной прежде не случалось.

На пристани дует сильный ветер. Вывалившись наружу, я щурюсь от света, зеваю и трясусь от холода, но Эзра не дает мне замерзнуть. Его руки оплетают мою талию, пробираясь под пальто, когда он вжимает меня в борт машины и целует. Теперь меня колотит уже не от перепада температур, а от волнения.

– Ты не передумала? – спрашивает Эзра, отстранившись всего на дюйм, разделяющий наши губы.

– Нет, – говорю я. Я не боюсь. Хоуп-трусиху забрали воды реки и она никуда бы с ним не поехала. Я хочу быть храброй, потому что он увидел это во мне. Я его не разочарую. Я пройду эту проверку на прочность.

– Хорошо.

Словно нехотя выпустив меня из своих рук, он забирает наши вещи из багажника. У него только рюкзак, но я этому не удивляюсь. Я уже заметила за Эзрой привычку к аскетизму в быту. Мне совестно, что я избавилась от кучи барахла, но все равно умудрилась накидать с собой целый миллион вещей. Собиралась я в каком-то бреду. Толком не помню, что в этой сумке, но даже со стороны она выглядит весьма увесистой.

Эзра забрасывает ее себе на плечо, а ключи от машины оставляет в дверце. Я изумленно округляю рот.

– А как же…

– Ее заберут, – отмахивается он, – мне все равно ее одолжили.

О. Выходит, эта колымага не его, а у него, скорее всего, где-то припрятана тесла, которой Эзра не пользуется, потому что возвысился над презренными мирскими благами. Я пришла к этим выводам, сложив кое-какие сведения, что мне удалось вытянуть из него в дороге – типа он не всегда был таким буддистом, а когда-то также, как и все остальные, тонул в болоте мещанства и культуры потребления.

У тебя есть родители? Да, но мы не общаемся. Ты учился в колледже? Да. Кем ты работал, ну до…? Теперь никем. Почему у тебя так мало вещей дома? Столько хватает. Почему у тебя нет сотового? Потому что он мне не нужен. А раньше был? Был. А ноутбук или комп? Был. Почему ты читаешь все эти книги?

Потому что они не производят шум.

Как-то так. И, по-моему, это очень круто. Стиви Вендел напоминал жвачку: яркая обертка притягивает внимание, но сладость быстро приедается, а во рту остается пресный кусок резины. Если продолжить мысль, Эзра – скорее лакричная конфета. Она специфическая на вкус, но ее хочется распробовать, чтобы оценить все полутона. Это зайдет не каждому, но он и не стремится всем нравиться. Стиви напротив хотел, чтобы его любили. Он из кожи вон лез ради этого.

К черту его. Он все дальше, как и берег. Мы сидим на корме старого рыбацкого катера, и волны задорно плещутся о борт. Ветер обдувает нас со всех сторон. Море серое и неприветливое, так что я быстро мерзну в легком пальтишке и спасательном жилете. Другой теплой одежды у меня нет – я намеревалась разгуливать по дорожкам кампуса, а не бороздить водные просторы. Мама пихала мне с собой дутую куртку, но я всячески отнекивалась, ибо не хотела в ней позориться, в ней я похожа на снеговика. Теперь я жалею.

Эзра расстегивает свой рюкзак и извлекает оттуда огромный черный палантин, который заботливо набрасывает на мои плечи поверх жилета. Я успеваю заметить, что в рюкзаке почти пусто, но на поверхности виднеется книжный корешок. Ладно, не мы оба ужасно непрактичные. Меня так и тянет это как-то прокомментировать.

– Мы едем на две недели, а ты взял с собой только книгу? – говорю я, вынужденная повышать голос, чтобы перекричать ветер, – это типа предмет первой необходимости?

Я ловлю его улыбку, почти спрятанную за растрепавшимися длинными прядями. Эзра подцепляет книгу, открывает наугад, и зачитывает мне прямо на ухо:

– Душеспасительные книжки

Пекут у нас теперь в излишке,

Но, несмотря на их число,

Не уменьшилось в людях зло.

После он бросает книгу за борт. Я ошарашенно наблюдаю, как она тонет в водовороте, рожденном мотором катера. Да… Я впечатлена, а Эзра, безусловно, знает толк в картинных жестах. Мне жаль только, что я не успела удовлетворить свое любопытство и изучить обложку. Что это, хоть, такое отправилось в плавание?

– Я думаю, что там мы найдем все необходимое, – заверяет Эзра. Я сомневаюсь, что на это ответить. Стоит ли мне раскаиваться, что я так нагрузила свою сумку, не камень ли в мой огород? Еще спасибо не взяла тот розовый девчачий чемодан, с которым ездила на школьные каникулы в Европу.

Не все сразу – успокаиваю я себя. Та глупая девчонка оставлена в прошлом, но мне понадобится время, чтобы окончательно избавиться от ее дурацких привычек.

– Кстати… – подумав, начинаю я, – о необходимом. Там есть электричество? А горячая вода и отопление? Все-таки уже ноябрь… А продукты? Ты умеешь готовить? Потому что я, если честно, нет…

– Ш-ш-ш, – меня обрывает ладонь Эзры, коснувшаяся моих губ, – не беспокойся об этом. Помолчи, Хоуп. Слушай.

– Что? – мычу я в его кожу, затягиваясь ее ароматом, как какая-то токсикоманка. Он все-таки потрясающе пахнет, от этого запаха у меня мурашки удовольствия и тянет внизу живота. Это что-то солоноватое, мускусное, животное, пробуждающее первобытные инстинкты. Ну и как тут не думать о сексе? Его естественный запах. Тот парфюм и рядом не стоял.

– Море, – однозначно роняет Эзра и переплетает пальцы наших рук, лежащие на щербатом дереве лавочки.

Я послушно киваю, закрываю глаза и слушаю, как море поет свою песнь.

***

Маяк высится на отвесной скале и с остальным островом его соединяет узкая полоска каменистой породы, почти полностью скрытая водой. Катер не может причалить к утесу, потому, высадившись, мы вынуждены миновать перешеек, чтобы добраться до маяка и здания из серого кирпича рядом с ним. Оно довольно большое и такое старое, будто было построено во времена, когда бесстрашные мореплаватели отправлялись на поиски новых континентов. Ума не приложу, что они могли искать здесь и зачем тут маяк. Дальше только архипелаг крошечных островов – по паре деревьев на кусок камня, только на одном, вроде как, есть рыбацкая деревушка. Это словосочетание само по себе отдает каким-то средневековьем.

Необычно.

И тут очень красиво. Я бросаю последний взгляд на удаляющийся катер, испытывая заметное облегчение – грубый дедок, привезший нас сюда, не расщедрившийся и на пару слов, сильно меня напрягал. При нем мне было неловко не то, что проявлять свои чувства к Эзре, но и вообще открывать рот. Я все время ловила на себе его, как мне показалось, похотливый взгляд. Эзра бы меня защитил в случае чего, но мало приятного, когда какой-то старикан пускает на тебя слюни. Я рада, что он свалил и мы остались одни. Как в моих мечтах: я, Эзра и море.

Здесь очень красиво, хотя и довольно мрачно. Пейзаж вокруг, как в каком-нибудь скандинавском детективе, словно на цветокоррекции урезали все цвета, оставив только серый и синий. Но это, как ни странно, доставляет удовольствие глазам. Прохладная цветовая палитра действует умиротворяюще. И тишина такая острая, что я слышу свое дыхание и тихий-тихий плеск волн, накатывающихся на каменистый берег. Голова слегка кружится от свежести воздуха.

– Тебе нравится? – спрашивает Эзра, позволив мне немного постоять, впитывая в себя окружающую красоту.

Я несмело киваю.

– Да… – выдавливаю я. Мне хочется сказать что-то еще, но я не могу подобрать слова, чтобы выразить свои чувства. К счастью, Эзру удовлетворяет и такой ответ.

Он идет к маяку. Ступив на перешеек, он снимает свои тяжелые ботинки, связывает шнурки, и забрасывает их на плечо. Сунув носки в карманы, дальше он ступает босиком. Его шаг твердый, хотя я догадываюсь, что камни очень скользкие, а брызги воды ледяные.

Мне трудно развить такую же скорость, приходится подпрыгивать и балансировать, чтобы увернуться от волн. Я боюсь замочить единственную пару обуви, но не осмеливаюсь последовать примеру Эзры. На черной породе его босые ступни кажутся неестественно бледными, а мне холодно даже просто на них смотреть.

На подходе к зданию, я замечаю свет в окнах. Прежде чем я успеваю спросить об этом Эзру, в дверях появляется силуэт, засвеченный со спины. Я теряюсь. Что делать? Испугаться, что здесь кто-то посторонний или все же возмутиться тем фактом, что на маяке мы не одни?

Не торопись бить тревогу, – осаживаю я себя. Быть может, это предыдущий смотритель, которому нужно дать вольную, чтобы он мог уехать на большую землю. Нельзя же оставлять маяк без присмотра?

Только… катер то уже уплыл. Как он будет туда добираться?

Не он, а она. Это женщина. Если бы мы не находились на уединенном острове, ее можно было бы принять за школьную училку или библиотекаршу, как их представляют в массовой культуре. Она не молода – рыжие с сединой волосы собраны в пучок, лицо все испещрено морщинами. На ней кардиган в стиле тех, что любила носить Тиффани Пирс. И вид у этой особы такой строгий, словно сейчас она примется отчитывать нас за то, что мы не вернули вовремя какую-то книжку.

Однако, при виде Эзры она удивительным образом расцветает, сбегает по ступеням, вырубленным прямо в камне, и берет его руки в свои морщинистые ладони.

– С прибытием, учитель, – тихо говорит она, но я все равно ее слышу. Как ни странно, здесь не бушует ветер, всю дорогу терзавший нашу лодку, а море вокруг гладкое и спокойное. Странное обращение заставляет меня напрячься. Увы, я не вижу лица Эзры, он стоит ко мне спиной, так что могу только додумывать молчаливый обмен взглядами, что происходит между ним и женщиной в затянувшуюся паузу. У меня создается ощущение, что я упускаю что-то важное. Точно упускаю. Женщина продолжает: – Что заставило вас задержаться?

В этот момент она все-таки замечает меня, посмотрев Эзре за плечо. Вертикальная морщинка между ее редких светлых бровей разглаживается. Она кивает своим мыслям и вдруг обращается ко мне:

– Иди сюда, малышка.

Я кое-как заставляю себя закрыть непроизвольно распахнувшийся рот и поднимаюсь к ней. Она заключает меня в объятия и по-матерински убирает мне за уши волосы, растрепанные ветром.

– Ты такая юная, – ласково говорит она, – как тебя зовут? Ты замерзла? Пойдем. Мы уже натопили, а девочки приготовили обед.

Девочки!? – хочется закричать мне. Какие еще нахрен девочки!? Старую перечницу я еще готова проглотить, но не неких «девочек», посмевших обосноваться на маяке, где я рассчитывала тусоваться в компании одного Эзры. Откуда здесь столько народу!? Это гребаный дикий остров, а не станция метрополитена в час пик!

– Хоуп, – бормочу я. Я поворачиваюсь к Эзре, но выражение его лица ничего мне не сообщает. Он кажется задумчивым, погруженным в себя, словно ему больше не интересно мое существование и он не прочь сплавить меня на руки неизвестной тетки. Как и мою сумку. Она берется за лямку, и, хоть я вижу, как от тяжести оседает ее плечо, не ведет и бровью.

– Я – Елена, – представляется женщина, – добро пожаловать.

– Гм, спасибо, – выдавливаю я.

Елена проводит меня через темное помещение, где странно пахнет, на лестницу, и мы вместе поднимаемся вверх. Уж не знаю, что она имела в виду, сказав, что они «уже натопили», но внутри здания еще холоднее, чем снаружи и так сыро, что влага оседает у меня каплями на лице и щеках. В старинном склепе и то было бы поуютнее. Я прячу замерзшие кисти под палантин, что дал мне Эзра, злобно размышляя, смогу ли использовать тряпку, как орудие убийства и задушить ублюдка за вранье. Пусть подавиться своей заботой. Грош ей цена.

– Потом станет теплее, – обещает Елена, заметив, как меня трясет, – мы тут всего пару часов, еще только запустили котел… Многое еще предстоит сделать. Мы уже начали волноваться, из-за того, что Учитель задерживается…

– Почему вы зовете его «Учитель»? – не выдерживаю я.

На втором этаже длинный коридор с множеством комнат. Елена отпирает одну из дверей и моему взгляду предстает воистину спартанский интерьер, вероятно, моего «номера» на грядущие две недели. Кровать. Шкаф. Стол. Стул. Вся мебель мощная и потемнела от времени. На стенах облезлая штукатурка. Под окном радиатор, вид которого мало меня обнадеживает, а за ним – море. Бесцветное, как на старой фотографии.

Не хватает только распятия над кроватью, в качестве последнего штриха на картине комнаты из фильма ужасов.

Бр-р-р.

Ну и кринж!

Елена деловито устраивает мою сумку в пустом шкафу и только после этого изволит ответить. Не только ответить, но и ошарашить меня демонстрацией жуткого шрама на грудной клетке, когда резко оттягивает край кардигана вниз. От этого зрелища я давлюсь воздухом и любыми возможными вопросами, что еще могла бы ей задать. Распятия над кроватью нет, зато между ее ключицами есть крестик на тонкой цепочке. Я таращусь на шрам, но все равно его замечаю.

– У меня был рак, – заявляет Елена, словно наслаждаясь произведенным эффектом, – мне удалили одну грудь, и я так и не смогла вернуться к нормальной жизни. Эзра помог мне принять это. Он дал мне приют, как и остальным. Поэтому мы и зовем его «учителем».

Остальным. Девчонкам. Или кому-то еще, кто шныряет по этому жуткому зданию, напоминающему чумной госпиталь из хорроров или душных исторических фильмов.

О, ужас!

Куда я попала?! На что я подписалась? Где кнопка «отписаться»? Срочно. Дизлайк!

– Ведь ты тоже не просто так оказалась здесь, верно? – спрашивает Елена.

Ну… как бы тебе сказать? – думаю я. Я прыгнула с моста. Эзра меня спас. Я влюбилась в него. Он пообещал мне, что нас ждут романтические каникулы в красивом, уединенном месте, но как-то забыл упомянуть, что здесь будет толпа стремных чудил, а само место нифига не красивое, а омерзительное.

Я познакомилась пока только с этой убогой теткой, догадываюсь, что и остальные не лучше. Я вовсе не безжалостная тварь, не подумайте. Рак груди – это очень грустно и я ей сочувствую. Я злюсь только на того, кто не соизволил предупредить меня о том, что меня ждет на самом деле.

– Извини, – смягчившись, говорит Елена, – не буду лезть тебе в душу. Должно быть, тебе пришлось нелегко.

И на том спасибо!

Она уходит. Я бегу к шкафу, присаживаюсь перед ним, и, расстегнув свою сумку, роюсь в вещах, торопясь добраться до телефона. Я еще не решила, что собираюсь делать, но, скорее всего, позвоню маме, и, рыдая, потребую выслать за мной гребаный вертолет. Мама, прости меня, но я конченая идиотка! Я позволила красноречивому харизматичному гаду насрать себе в уши и влипла в какое-то дерьмо!

Заберите меня отсюда! Мне страшно! Я…

А вот и он, «красноречивый харизматичный гад». Эзра притворяет за собой дверь и останавливается подле у нее. К счастью, я не успеваю добраться до айфона и рассекретить его наличие, а так и сижу на полу над разворошенной сумкой, застигнутая врасплох. Минуту мы просто смотрим друг на друга, а после я бросаюсь на Эзру и луплю его кулаками в грудь. Он терпит. Не пытается мне помешать. Позволяет выместить гнев – и постепенно порыв гаснет сам собой. Я не плачу, но застываю. И делаю шаг назад, стоит Эзре протянуть ко мне руки, очевидно с намерением заключить меня в объятия.

Нет-нет-нет.

Я больше на это не поведусь.

– Ты врал мне!

– О чем ты? – недоумевает он.

– Ты сказал, что мы будем вместе, одни, на этом острове… – начинаю я, но умолкаю, уловив подвох.

– Я позвал тебя с собой, но не говорил, что мы будем одни, – озвучивает Эзра.

– Ну, конечно! – не унимаюсь я, – почему ты не сказал мне, что здесь будут другие!? Например, эта тетка с раком! Как она тут оказалась!? Тоже смотрит за маяком!? Какого черта здесь происходит!? Во что ты меня втянул!? Это какая-то секта!?

– Нет, – возражает он сразу на все мои вопросы.

Пауза. Эзра дает мне возможность продолжить свое наступление, но я жду, что еще он скажет. Я надеюсь, что он хоть попытается оправдаться и все объяснить. Я не хочу разочароваться в нем. В глубине души я еще надеюсь, что все будет именно так, как он мне обещал, а наличие тут чокнутой бабки с одной грудью – просто какое-то недоразумение. Нехилое такое недоразумение!

– Не бойся ее, – вместо этого говорит Эзра, – Елена немного не в себе, но в целом она совершенно безобидна. Она хороший человек, которому пришлось многое пережить…

– Я не боюсь! – обиженно перебиваю я, – я хочу знать, какого черта она тут делает!?

– Ей больше некуда пойти, – просто, словно это само собой разумеется, выдает он, – это место стало приютом для нее и таких, как она.

Мне ничуть не легче от услышанного! Я не подписывалась быть сиделкой в сраном хосписе, находящемся так далеко от цивилизации! Быть может, Эзре и нравится вылавливать из воды самоубийц и утешать чокнутых старух, но не мне. Я не брезгую… нет, ладно, все-таки брезгую. Это наш маяк. Пусть Елена и остальные, кем бы они ни были, катятся на все четыре стороны!

Эзра каким-то образом угадывает ход моих мыслей.

– Ты хочешь прогнать их только потому, что тебе неприятно их присутствие? – строго спрашивает он. Я сразу чувствую себя капризной принцессой, что требует прогнать со двора своего замка презренных нищих.

Боже!

– А если да? – опасливо откликаюсь я, – прогонишь!?

– Да, – говорит Эзра и испытующе смотрит мне в глаза. В этом месте мне полагается ликовать и дожать его до конца, но я тушуюсь. Я представляю, как бедная обездоленная тетка, понурив голову, бредет по перешейку, чтобы дожидаться лодки, что увезет ее обратно в мир, где ей не нашлось места. Просто потому что я, маленькая злобная сучка, указала ей на дверь. Выгнала ее.

Это какой-то трэш.

Эзра добивает:

– Разве ты так жестока, Хоуп?

Он делает еще один шаг ко мне, на сей раз я уже не пячусь, а позволяю Эзре войти в свое личное пространство. Его слова меня отрезвляют. Перед глазами так и стоит эта Елена – с ее землистым цветом лица, шрамом под невзрачными шмотками, погасшими глазами. Мое сердце обливается кровью, но я добиваю себя злыми мыслями:

Катись, сучка. Это мой остров. И мой Эзра. Поищи себе утешения в каком-то другом месте, а лучше утопить.

Да, утопись.

Как та дохлая белка.

– Нет, – говорю я вслух и жмурюсь.

Кажется, я прошла это испытание.

– Ты и я – это неизменно, – шепчет Эзра, и его прохладная ладонь ложится мне на щеку, – как кто-то может этому помешать? В них нет той силы, что есть в тебе, вот они и видят во мне поводыря. Люди любят создавать себе кумиров. Но ты другая. Ты особенная, поэтому я выбрал тебя.

– Выбрал для чего? – взволнованно шепчу я. Во мне остается только эхо прежней ярости, тлеющие головешки. Из них вспыхивают следующие слова. – Заглядывать тебе в рот и звать «учителем»?!

– Нет, – говорит Эзра.

Он притягивает меня к себе и снова целует, страстно, а не целомудренно. Его язык проталкивается между моих губ, а ладони ныряют под свитер, гладят поясницу, перебираются вперед, чтобы накрыть и стиснуть грудь. Через одежду на уровне живота я чувствую выпуклость в его штанах. Ладно, я поняла. От меня не требуется быть послушницей или чем-то там, эта роль отведена бесцветной моли в кардигане, мне уготовано кое-что получше. Он не разочаровался во мне. Он сказал, что я особенная, избранная. Избранная им.

Намерения Эзры вполне очевидны.

Какое облегчение!

Он подхватывает меня под ягодицы и легко отрывает от пола, словно я ничего не вешу. Комната крошечная и до постели ровно два шага его длинных ног. Он садится, устраивая меня у себя на коленях, не переставая целовать. Я пропускаю чуть влажные волосы Эзры сквозь пальцы и ерзаю, притираясь промежностью к его. Мне хочется опустить руку и притронуться к нему там – хотя бы в одежде, а в идеале без нее, но без вина мне недостает храбрости. А тут его взять негде. Догадываюсь, что местные обитатели проводят дни в молитве и посте, а не разгуле и пьянстве. Придется справляться без алкоголя.