Читать книгу: «Штиль», страница 2

Я гоняю эти мысли по кругу, глядя на опавшие листья и мусор, что тащит река. Вода кажется черной, и, надо думать, она очень холодная. Я гадаю – я сразу умру, в момент падения, или буду барахтаться и долго, мучительно задыхаться, уходя к самому дну?

Не узнаю, пока не проверю.

Воровато оглядываясь, я проверяю, нет ли поблизости какой-нибудь полицейской машины или случайного прохожего, что захочет мне помешать. Полицейских нет, а прохожий, как на зло, есть, но, к счастью, нас разделяет проезжая часть. Чтобы меня остановить, ему придется рискнуть головой, бросившись наперерез машинам, а никто не готов во имя спасения «ближнего» жертвовать собой любимым.

Мы таращимся друг на друга, и мне начинает казаться, что и он пришел сюда за чем-то подобным. Немудрено, учитывая репутацию этого места. Но мне не нравится, что даже в момент смерти я не одна, а вынуждена делить «мост самоубийц» с кем-то еще.

Вот почему ему было не прийти в какое-нибудь другое время?

Я мерзну и злюсь.

А незнакомец вдруг машет мне, словно узнал старую знакомую. Я растерянно верчу головой – нет ли поблизости кого-то еще, кому он и подает свои странные знаки, но в этой части моста я одна. Я пожимаю плечами и развожу руками.

Типа я не понимаю, что ему нужно.

Ветер треплет его длинные темные волосы, свисающие вдоль лица так, что мне трудно разглядеть его выражение, но за ними, за этими прядями, мне мерещится улыбка.

И чему, интересно, тут улыбаться?

Он подносит два пальца к физиономии, а потом ведет ими в мою сторону.

Мол, я тебя вижу.

Да пошел ты, – думаю я.

Я вцепляюсь в перилла моста за собой и встаю на цыпочки. Незнакомец копируют мою позу. Но это же, черт возьми, не синхронное плавание! – мелькает у меня в мозгу, прежде чем я отталкиваюсь от асфальта, и, спиной переваливавшись через перила, лечу вниз.

Вода куда холоднее, чем я ожидала. Она выбивает воздух из легких, а заодно лишает меня малейшего желания барахтаться в ней, инстинктивно борясь за свою жизнь. Я складываю лапки на груди и камнем иду ко дну. Пуская облака пузырей, я провожаю глазами удаляющийся свет наверху.

По моим представлениям он должен быть теплым, фонарным, но отчего-то он синий и зыбкий, словно резко откуда-то вышла луна и залила всю поверхность реки. Даже сквозь ее толщу мне больно смотреть на этот яркий свет, на фигуру, возникающую из него – размытую, как пришелец, снизошедший по трапу своего летательного аппарата. Ко мне тянутся не руки, а щупальца света. Они обнимают меня, и качают, мягко качают, не позволяя пропасть в глубине. Мне становится тепло, легко и спокойно. Ресницы смыкаются сами собой, а в уши вместе с водой заползает далекая, едва уловимая песня, самая прекрасная из всех, что я когда-либо слышала.

Я открываю глаза и кашляю.

Горло дерет.

Нет никакой песни, никакого света, лишь вода, набившаяся в рот, которую я сплевываю, перевернувшись на живот. Кто-то придерживает меня за плечо и хлопает по спине, помогая избавиться от остатков влаги в легких. Воздух неуклюже стремится внутрь, по ощущениям, мне в глотку словно засовывают щетку для прочистки каминных труб.

Больно.

Больно до тех пор, пока чьи-то пальцы не проводят по моему затылку, так ласково, как могла ко мне прикоснуться только мама. Но ее тут нет. Боже упаси. Она пришла бы в неописуемый ужас от всего, что я натворила.

Преследовала парня. Попалась. Пыталась покончить с собой, чтобы не разбираться с последствиями своих поступков. Не так она меня воспитывала. Я точно не заслуживаю ее гордости. И таких нежных прикосновений, что каким-то образом снимают дискомфорт в теле и дарят удивительную легкость и ясность уму.

При поддержке этих волшебных рук, я сажусь, и наконец-то вижу своего спасителя.

Это, кажется, тот самый чудила с моста – я узнаю длинные черные волосы, достигающие ему до подбородка, словно он какая-то рок-звезда из восьмидесятых. Парень заправляет пряди за уши. У него необычные черты лица, но есть в них что-то располагающее к себе, пусть и странное. Он в целом совсем не похож на всех, кого я знаю, и к кому привыкла, но прежде я и не зналась с городскими сумасшедшими. Незнакомца я сразу определяю в эту категорию.

Иначе зачем он сиганул с моста в след за мной? Вода ледяная. Погибли бы оба. Именно это я и говорю, потому что больше ничего в голову не приходит.

– Не надо было меня спасать, – хрипло выдаю я, – вы… ты… мог тоже утонуть.

– Я хорошо плаваю, – спокойно отвечает он, и, черт возьми, у него самый приятный голос на свете. С таким голосом ему бы вести СМР-подкасты. Я с удовольствием поорудовала бы вибратором под этот бархатный баритон, а потом спала бы как младенец.

Да, я уже хочу спать. Хочу в свою сухую, теплую кровать, зарыться в плед, обложиться всеми плюшевыми тварями и лежать без движения много часов подряд.

Меня знобит. Заметив это, незнакомец накидывает мне на плечи свою куртку. Я поражаюсь, что она не промокла во время купания в реке. Или у него на берегу была припрятана запасная? Может, это его хобби – вылавливать незадачливых самоубийц, вот он и держит где-то поблизости все необходимое для оказания первой помощи, аптечку, теплые вещи.

А вдруг он не псих, а психолог, что так расширяет свою клиентскую базу?

– Ты ждешь благодарности? – осторожно уточняю я, – или…

– Нет, – возражает незнакомец как-то весело, и вот тогда я замечаю, что он несильно меня старше, и очень даже симпатичный, по крайней мере, улыбка чудесным образом преображает его странное лицо, – хочу услышать, зачем ты это сделала.

Я тяжело вздыхаю и чувствую, как остатки воды хлюпают где-то внутри. Словно он вытащил меня из реки, но не реку из меня.

Мои мысли пугают меня, но я списываю их на шок от пережитого. Как и то, что говорю дальше.

– Ладно, – почему-то соглашаюсь я, – но можно… можно это сделать в каком-то теплом месте?

– Конечно.

Transformation

.

Еще только вчера я впервые ночевала с мужчиной (с самим Стиви Венделом), а сегодня уже тащусь домой к какому-то мутному незнакомцу. И хоть он и представился – зовут его Эзра, а фамилию он опустил – ни незнакомцем, ни мутным он оттого быть не перестал. Имя чудное, как псевдоним. Но я то тоже сказала, что меня зовут Синди.

А что было делать? В больницу я ехать отказалась, зачем, когда у меня удивительным образом ничего не болит, не к себе же его вести? И уж точно не в какую-нибудь кофейню или забегаловку, чтобы на нас пялились все, кому не лень. Видок у нас еще тот – оба мокрые и грязные, как бродячие псины. Так что я в каком-то смысле сама набилась к нему.

На минуточку, я пыталась покончить жизнь самоубийством. Мне поздно чего-то бояться.

И все же слегка стремно.

Обитает Эзра, к счастью, недалеко, и не на заброшенном складе или в жутком бункере маньяка, а в обычном старом доме. По пути он вскользь упоминает, что и оказался на мосту, потому что частенько гуляет на набережной. Ему нравится смотреть на воду. И, надо думать, на самоубийц, что ныряют в нее в любое время года. Это я добавила от себя. В целом его квартира цивильная, но такая пустая, будто тут вообще никто не живет. Минимум мебели. Минимум вещей. Простой, однотонный, скучный дизайн, который и дизайном то не назовешь.

Эзра спроваживает меня в ванную, и, запершись изнутри, я принимаюсь ползать по полу, выискивая между плитками остатки застарелой крови. Благодаря сериалам и тру-крайм я в курсе, что серийные убийцы расчленяют трупы именно в ванной.

Ничего нет.

Чисто.

Или он аккуратный маньяк, или не маньяк вовсе.

И хоть мне повезло не утопить телефон, он все равно промок и не включается. Мне остается только понадеяться, что маме не понадобится позвонить мне прямо сейчас, а гаджет придет в себя как-то сам. Я оставляю его на сушилке для полотенец, сильно сомневаясь, что у моего спасителя найдется дома фен. Насколько я знаю, парни не сушат волосы. А подружки у Эзры, скорее всего, нет. Я уверена в этом, поскольку в ванной также пусто, как и везде – ни косметики, ни предметов гигиены или уходовых средств, словом, ничего, свидетельствующего о присутствии здесь особи женского пола.

Путь свободен, – желчно подшучиваю я над собой. Можешь стащить шампунь, чтобы положить начало своей новой коллекции.

Больше брать тут и нечего. Разве что… бритву. Бритва – это на самом деле ценная вещь. Я трусиха. Мне все-таки страшно. Я… ну, бывала в гостях у одноклассников, случалось, но не дома у мужчины, что, предположительно, ровесник моего отца. Или нет? Я не знаю, сколько ему. Но Эзра явно меня старше и старше прилично.

Короче, какой-то дед.

Бритву я прячу в карман выданных мне сменных штанов, но, выйдя из ванной, быстро теряю к ней всяческий интерес, и жалею, что определила Эзру в категорию «дедов». Он переоделся – сменив свитер на простую темную футболку, не скрывающую, что для пенсионера он вполне себе в неплохой форме. У него красивые руки, крепкие мышцы на груди, а из-под рукава выглядывает татуировка на бицепсе – однотонный геометрический узор. Ух ты. У папы, как и у его друзей, ни татуировок, ни мышц толком не было, зато имелись пивные животики.

Ладно-ладно.

Беру слова про деда обратно.

– Выпьешь чего-нибудь горячего? – деловито предлагает Эзра, – горячительного не держу, да и ты… ты вообще совершеннолетняя?

– Я учусь в колледже, – с апломбом сообщаю я, но сдаюсь под его насмешливым взглядом, – на первом курсе, – добавляю, сконфузившись.

Он пожимает плечами, мол, со всеми бывает. Или нет. Не понимаю, как трактовать его жест. Спохватившись, я указываю в его сторону пальцем и предостерегающе говорю:

– Чаю, но заваривай его при мне! Вдруг ты захочешь мне что-то подмешать.

Боже, какая же я идиотка – сержусь я. Эзра не обижается, а с совершенно невозмутимым видом извлекает из кухонного шкафа коробку заварки, предварительно предложив мне осмотреть ее содержимое и дно чашки. Я давлю страдальческий стон от демонстративности этого ритуала. Зачем тыкать меня в мою же глупость? Или это шутка такая? Стариковская.

Себе Эзра наливает просто стакан воды из-под крана.

– А тебе сколько лет? – вырывается у меня.

– Тридцать три, – спокойно откликается он. Выходит, он куда младше родителей, но все-таки, по моим меркам, уже староват. Мне недавно исполнилось восемнадцать. Я не могу представить себя тридцатитрехлетней, как не могу представить себя с кем-то настолько взрослым. Я, конечно, слышала, что мужчины наоборот предпочитают помоложе, но мне кажется, конкретно этот экземпляр воспринимает меня, как сущее дитя. Не иначе, сейчас начнет ездить мне по ушам, какое ребячество самоубийство.

Я шумно хлебаю чай, и на всякий случай долго поласкаю первую порцию во рту, пытаясь ощутить сторонние примеси. Чай и чай. Гадкий и горький, а сахар я попросить не решилась. Это уж точно не раф с малиной и солью, который я предпочитаю обычно, но раз никто не планирует меня убивать или насиловать, лучше не наглеть. Кстати об этом.

– Спасибо, – выдавливаю я, так и не разобравшись, за что именно благодарю. За невкусный чай? За душ? За гостеприимство? За непрошенное спасение? Почему, кстати, Эзра еще не приступил к тому, ради чего мы здесь – в смысле, к допросу, зачем я прыгнула в воду?

Я жду. Я ершусь внутри, готовясь дать отпор. Не надо меня жалеть. Не надо обесценивать мои чувства. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить, что подтолкнуло меня к краю. Ты не знаешь, что такое быть изгоем, когда все тебя ненавидят, когда ты упустил свой единственный шанс на счастье, которое было так близко. Я ухожу. Пока-пока.

Но я рассчитывала сказать это, прежде чем смыться. А Эзра не спрашивает ни о чем. Он пьет свою воду, покачивая стакан в крупной ладони. Он даже не смотрит на меня, а куда-то мимо. И не моргает, что начинает меня нервировать.

Тревожность зашкаливает.

– Ты сказал, что хочешь услышать, почему я прыгнула, – напоминаю я. Бросаю вызов. Вызов, который проходит мимо цели. Темные глаза скользят по мне. Выражение лица Эзры по-прежнему бесстрастное.

– А ты готова об этом говорить? – будто лениво откликается он.

– Я… – я теряюсь. Чел, да какого! – я… я думала, что…

Я точно от себя этого не ожидала, но вдруг принимаюсь плакать. От гнева не остается и следа. Бурный поток невыраженных чувств сшибает меня с ног, хорошо, что я сижу на мягком, сером диване, который кажется мне унылым и безвкусным, как и все в этой комнате.

Однако, мне в голову вдруг приходит странная мысль: эта комната, как рамка для фотографии, и ее задача не кричать о себе, не отвлекать от самого изображения. Здесь достоин внимания только этот мужчина – с его непоколебимым дзеном, необычной внешностью, глазами, что словно вбирают в себя, как холодные воды ночной реки. Ему ни к чему окружать себя всяким мусором, ведь в нем есть что-то, чего нет во мне. А во мне ничего нет. Я – зеркало. Я отражение тех, кто в него смотрит. Я отражала Стиви Вендела целых два года, как отражала до него кого-то другого, и теперь он ушел, бросил меня, забрал все, что мне неосознанно дал, и это сводит меня с ума.

Я думаю об этом, потому что на мгновение мне кажется, что в моей пустоте вдруг отразился кто-то другой. Я примеряюсь. Я прикидываю, хорошо ли он будет смотреться.

Прекрати, Хоуп.

Не стоит пихать в дыру в груди все подряд.

Всех подряд.

– Ты меня осуждаешь? – хнычу я, растирая сопли по лицу, – за то, что я это сделала? Типа… ну… в мире так много несчастных людей, кому хуже, чем мне, но они ничего такого не делают…

– Нет, не осуждаю, – говорит Эзра. Он не двигается с места. Не садится после меня, чтобы обнять и утешить. А ведь мог бы! Мог бы воспользоваться моментом, полапать, ну и всякое тому подобное. Я разбита в хлам. Мне все равно, что со мной сотворят. По правде… я в таком отчаянии, что мне даже слегка любопытно, как это было бы со взрослым мужиком. Он, поди, опытный.

Особенно, если это поможет забыть о Стиви.

– Если ты так поступила, у тебя были на то веские причины, – замечает Эзра. Я догадываюсь, что будет какое-то продолжение. Я очень жду какого-то продолжения. Он откидывается на спинку кресла, и, убрав за уши волосы, что уже успели подсохнуть и слегка завились на кончиках, испытующе глядит на меня. Наконец. Вот оно, правда не то, к чему я готовилась. – Но мне кажется, тебе понравилось.

– Что? – выпаливаю я, невольно подавшись вперед. Я так изумлена, что мигом перестаю плакать.

– Что ты испытала в тот момент? – отвечает он вопросом, – прыгнешь еще раз?

Я сосредоточенно хмурюсь. Да он, мать его, издевается! Я искупалась в грязной, холодной воде, угробила свой телефон – как это могло что-то во мне изменить? Мертвая белка не исчезнет с двери моей квартиры, как по волшебству. Насмешки и унижения не закончатся. Стиви Вендел не проникнется ко мне любовью и сочувствием, если узнает, что я ко всем своим безумствам, еще и пыталась покончить с собой. Это жалко. Унизительно. Отвратительно. Я не ушла камнем на дно, но я его пробила. Мне лучше забрать документы из колледжа, уехать домой или уйти в монастырь. Стыд – вот, что я чувствую. И немного обиду. Мне не нравится, когда лезут в душу.

Я не просила о сеансе психоанализа. Не просила меня спасать – начнем с этого.

– Какое тебе дело?! – я обращаю на Эзру всю свою ярость, – может и прыгну! Опять станешь мне мешать?!

– Нет.

Я грохаю чашку с недопитым чаем на столик и вскакиваю.

– Что «нет»?!

– «Нет», я не стану тебе мешать, – отвечает Эзра, не сводя с меня глаз, – и «нет», ты не прыгнешь.

Ага – ликую я, я его раскусила! Он пытается использовать на мне приемчики реверсивной психологии. Говорит «нет», чтобы мне захотелось сделать все наоборот. Только… Что он от меня ждет? Что я все-таки прыгну? Но для чего он тогда меня спас и притащил сюда? Я чувствую себя вконец сбитой с толку. Этих долбанных миллениалов не поймешь! А оттого совершенно не ясно, что ответить на его слова. Я решаю, что должна поступить по-своему, этого он точно не ждет.

Я выбегаю в прихожую, вставляю ноги в свои промокшие кроссовки и даю деру.

Конечно, Эзра меня не останавливает.

***

Как я уже упоминала выше – я трусиха. Снять со своей двери мертвую белку и аккуратно упаковать ее в обувную коробку – самый храбрый поступок в моей жизни, но, к сожалению, на этом моя смелость кончается. Я не знаю, что дальше делать с бедняжкой. Ее ведь полагается похоронить? Надеюсь, несчастное животное не убили специально, чтобы насолить мне, а просто подобрали в парке у колледжа. Словом, швырнуть трупик в мусорный бак у меня не поднимается рука. Белка и так пострадала ни за что. Она была гонцом, доставившим мне уродливую картинку, где и меня саму изобразили в виде чучела. Подпись еще омерзительнее:

«Коллекционер».

Я отмокаю в ванне, валяюсь в постели, снова отмокаю в ванне, снова валяюсь в постели. Не хожу на занятия. Не выхожу из дома. Заказываю еду с помощью ноутбука – телефон то я позабыла в квартире Эзры, но я туда, как я уверена, уже никогда не вернусь. Я пока не готова наврать что-то маме, потому позорно гашусь. Пишу ей через мессенджер на компе, что я очень занята и меня завалили учебой. Очень-очень занята. Занята самобичеванием и ужасом от того, что белка, засунутая в холодильник, куда мне теперь страшно заглядывать, вот-вот начнет вонять на всю квартиру. На весь дом. На весь город. На всю вселенную. Боже. Я боюсь трупов. И человеческих, и животных, но их особенно. Невероятно, что я вообще осмелилась притронуться к белке, пусть и в толстых резиновых перчатках.

Осознав, что я толком и не слышу, о чем говорят герои сериала на «Нетфликс», я захлопываю крышку ноутбука и сижу в тишине. Сериалы не спасают. Игры не спасают. Музыка не спасает. Книги… в них лучше и не заглядывать. Везде сплошные напоминания – не о Стиви Венделе, а о сталкерах или загадочных высоких мужчинах, что пленяют сердца бедных простых девушек. Мое сердце не в плену. Но мои мысли навязчиво крутятся вокруг стремного типа, вытащившего меня из реки.

Важное уточнение – стремный, не потому что урод, а потому что очень странный. Поведение Эзры не поддается понятной мне логике. Привел к себе, но даже не пытался домогаться. Спас, но подговаривал снова спрыгнуть с моста. Таращился на меня взглядом психопата, но дал уйти.

Что это было?

И что он, во имя всего святого, имел в виду, когда сказал, что прыжок мне понравился? Он о коротком мгновении полета? Да я его совсем не запомнила, как и пребывание под водой! А исторгать ее из пасти, сидя на берегу, уж точно не назовешь приятным времяпровождением. Как я должна была после этого измениться?

Я осталась прежней.

Быть может… он поэтому и предлагал повторить, чтобы я смогла в мельчайших подробностях оценить все прелести процесса?

Нет, это бред!

И у меня порядочно раскалывается голова от построения предположений. Есть только один способ узнать. Узнать, а заодно забрать свой телефон. Вдруг Эзра в довесок ко всему еще и какой-нибудь хакер, как герои всех этих романов о таинственных мужиках? Тогда ему ничего не стоит взломать айфон и увидеть все мои голые фотки и неудачные селфи.

Именно эта тревожная мысль и подстегивает меня к действию. Прихватив небольшой «подарочек», я не иду на мост, как Эзра того ждет, а тащусь прямиком к нему домой. Я более-менее запомнила дорогу, а вычислить и отыскать нужную квартиру не так уж и сложно. Недаром я два года следила за Стиви Венделом, чтобы испытывать затруднения в таких вещах. Я, наверное, могла бы на этом зарабатывать. Знала бы как!

Только дверь открывается, я, словно защищаясь, пихаю в проем свою ношу – коробку с мертвой белкой. Типа я не с пустыми руками. Эзра принимает мое подношение и заглядывает внутрь, но его совсем не впечатляет увиденное. А я готовилась к тому, что бедное животное полетит мне в лицо. Нет, он все такой же спокойный, как и в нашу прошлую встречу, чего нельзя сказать обо мне.

– Это – причина, почему я прыгнула! – кричу я вместо приветствия, – что на это скажешь!?

– Ш-ш-ш, – Эзра останавливает меня взмахом руки, – хорошо. Пойдем. Только, пожалуйста, не ори на весь дом.

Я охреневаю с открытым ртом, пока он вставляет ноги в ботинки и накидывает куртку – ту самую, что спасла меня от обморожения. Я безропотно плетусь за ним, но встаю, как вкопанная, когда он приводит меня на набережную, ставшую местом нашего знакомства. Эзра мягко подталкивает меня под лопатки. Прямо к берегу, где совсем недавно я отплевывалась от воды после своего несостоявшегося самоубийства.

– Похоронить здесь негде, но так даже лучше, – изрекает Эзра. Он приседает на корточки и трогает воду кончиками пальцев. Я мнусь позади него, окончательно сбитая с толку.

Что происходит?! Как это все понимать?

– Хочешь что-нибудь сказать напоследок? – спрашивает Эзра через плечо, не глядя в мою сторону.

Сказать напоследок?

Он убьет меня?

Утопит?

А-а-а! Помогите! Сраные милениалы! Мне не помешал бы телефон с чатом-GPT, чтобы задать ему свою сотню вопросов, но он по-прежнему в квартире этого психа. Я беспомощна. Брошена на произвол судьбы и премудрые нейросети меня не спасут.

Я слишком долго туплю. Эзра вздыхает, и наконец поворачивается ко мне. По мне видно, что я нуждаюсь хоть в каких-то объяснениях. Только я рано раскатала губу – он молча выпрямляется во весь рост, и, приблизившись, всучает коробку в мои замерзшие, трясущиеся от волнения руки. Это уже не паническая атака. Это десять панических атак в одном флаконе.

– Прощальное слово, – шепчет Эзра мне прямо на ухо, склонившись так близко, что я едва не вскрикиваю, – можно про себя. И отдай ее реке.

– Это не мой сраный питомец! – вырывается у меня, – не то…

– Нет, – соглашается он, и его холодные, чуть влажные пальцы, поглаживают мои трясущиеся кисти, мертвой хваткой вцепившиеся в коробку, – это – ты, Синди. Та твоя часть, которую ты хотела убить, когда шагнула с моста. Отпусти ее.

Я не смотрю на него. Я смотрю на мост – отсюда он такой огромный, что, кажется, спрыгнув с него, попросту невозможно уцелеть. Наверное, мы оба мертвы – и это какая-то уродливая жизнь после смерти. От одной этой мысли холод пробирается мне под одежду, пронизывает до самых костей. Ветер ерошит наши волосы. Я и не заметила, когда он поднялся. А еще – идет снег – пока теплый, таящий в полете, но первый в этом году.

Ладно. Хорошо. Будь по-твоему.

Я шатко опускаюсь на колени, придерживаемая заботливыми руками Эзры, и кладу коробку на черную поверхность реки. Не отпускаю, а жду, наблюдая, как волны вгрызаются в пестрый картон. Я закрываю глаза. Это просто такой аутотренинг. Потом я спрошу у Эзры, не является ли он каким-нибудь хитровыебанным коучем, что помогает людям справиться с жизненными трудностями всякими неординарными методами.

Я пообещаю на него подписаться, если только он отдаст мой телефон.

В голове пусто. Мне никак не подобрать подходящие слова для «прощальной речи», словно я забыла свой родной язык. Потому я просто тихо говорю:

– Прощай.

Я выпускаю коробку. Она идет ко дну, а через минуту ее уже не видать. Течение забирает ее себе. И мне непостижимым образом становится легче. Нет мертвой белки – нет проблемы, которую она символизировала. Мне больше не нужно совершать самоубийство – бедное животное умерло за меня. А вода… Вода стерла все.

После «погребального обряда» Эзра удостаивает меня объятий – видимо, проделывает это со всеми своими пациентами. Я утыкаюсь опухшим от холода носом в колючий свитер и заключаю, что мне нравится его запах. Это какой-то парфюм? Или дезодорант? Аромат, безусловно, брутальный, но я купила бы его себе, чтобы иногда наносить на подушку, когда нам с розовым китайским другом захочется острых ощущений. Захочется мужчину, а не мальчишку из тик-тока. Как ни странно, теперь я думаю о Стиви Венделе именно так. Он сущий ребенок. Он не утешал бы меня, и уж точно не организовал бы поминки по бельчонку, чтобы снять это тяжкое бремя с моей души.

– Ты психолог? – бормочу я в свитер, – я так и поняла…

– Нет, – с легким смешком откликается Эзра, и я чувствую, как этот звук отдается в его груди. Он такой взрослый, такой обволакивающий, как урчание зверя. Он вызывает у меня мурашки. Приятные мурашки.

– Просто знаю, что «символические» жесты помогают облегчить боль, – заканчивает он, отстранившись, чтобы посмотреть мне в лицо. Нет, я не плачу. Пусть и не рассчитывает. Но я вынуждена признать его правоту. И мне кое-как удается набраться мужества произнести это вслух.

– Это и правда работает, – соглашаюсь я, – мне легче… но…

– Но? – повторяет Эзра.

– Ты, наверное, думаешь, что я какая-то маленькая девочка, что убивается из-за мертвого животного, – говорю я, и в этих словах нет злости, только горечь, – но дело не в этом… Мне подбросили эту белку, потому что… потому что все меня ненавидят… все меня презирают… меня травят… надо мной издеваются… я прыгнула, потому что больше не могла это выносить… я боюсь… боюсь, что они…

– Кто бы это не сделал, им не хватит смелости, – замечает Эзра, и теперь в его голосе прорезаются стальные нотки. Они обращены не ко мне, а к неким абстрактным «им», но я все равно напрягаюсь. Вокруг нас ни души. Мы одни на берегу, среди голых кустов, в темноте, под мокрым снегом. Фонари на мосту кажутся очень далекими, как и весь остальной мир. Пожелай Эзра свернуть мне шею – меня никто не спасет. Но зачем ему это делать?

Словно в ответ на мои опасения, его пальцы стискивают мой подбородок, но пока, к счастью, не горло. И всего лишь затем, чтобы не позволить мне отвернуться. Его тон вкрадчивый. Его взгляд прожигает меня насквозь, а глаза сейчас кажутся чернее воды.

– Они чувствуют в тебе слабость, – говорит Эзра, и его большой палец скользит вверх, касается моей нижней губы, чуть оттягивая ее вниз, – покажи им зубы и никто тебя не тронет.

– Легко сказать, – нервно смеюсь я. Я уже не испугана, а смущена. Этот жест куда интимнее, чем все, что когда-либо происходило между мной и… кем-то. Наверное, даже в сексе с вожделенным Стиви Венделом было меньше эротизма. Я уж молчу про армию своих игрушек. Я вся трепещу. И оттого теряю контроль над моим речевым аппаратом. Он готов исторгнуть что угодно, лишь бы этот странный мужчина не переставал прикасаться ко мне таким образом.

– Я трусиха, – признаюсь я, – я…

– Нет, – возражает Эзра, – трусихой была та Синди, но ее больше нет. Ты – очень храбрая. Я вижу в тебе это.

Он вдыхает в меня веру в это утверждение вместе с поцелуем. Темным и глубоким, как река, что неспешно бежит рядом с нами, разбивая на осколки свет фонарей на мосту.

***

Как выясняется, головокружительный поцелуй – был лишь демо-версией, и все, о чем я могу думать отныне – это как приобрести премиум-подписку со всем доступным функционалом. Я опасаюсь, что для этого мне придется основательно поднабраться терпения, ведь причина кроется в колоссальной разнице в возрасте между мной и Эзрой, о которой он за каким-то чертом вспомнил и держит в голове. Пятнадцать лет – это, конечно, не шутки, но разве преграда для истинной любви? Я уже совершеннолетняя. Я взрослый человек и имею право распоряжаться судьбой и телом по своему разумению. Но, увы, недостаточно взрослый человек, чтобы осмелиться поднять эту тему.

Потому я довольствуюсь тем, что Эзра мне дает – а за пару недель это уже куда больше, чем за два чертовых года дал Стиви Вендел.

Все время, что я не на учебе (Эзра настаивает, что мне не стоит на нее забивать, особенно из-за насмешек однокурсников), я торчу у него. Он нигде не работает и ничем не занят, кроме чтения книг. Я тоже волей-неволей к этому пристрастилась, следуя его примеру. В его компании мне все равно стыдно доставать свой айфон, воскресший из мертвых, а надо чем-то себя занимать. У Эзры нет телефона (это странно, но круто), нет телека или ноутбука. Только толстые фолианты, которые он откуда-то приносит целыми стопками и раскладывает на подоконнике. Пока он разбирает новые поступления, я тихонько сижу рядом, поглядывая на пыльные выцветшие обложки из-за его плеча. Иногда, осмелев, я по-собачьи кладу голову ему на локоть, и он будто неосознанно, но очень ласково гладит меня по волосам.

Я тащусь, но мечтаю о большем.

Волосы я перекрасила – обратно в родной цвет, сочтя свои розовые и голубые прядки каким-то ребячеством. Я изменилась. И поэтому и избегаю так яростно своей квартиры, которая кажется склепом той Хоуп, которую я отправила в плавание вместе с несчастной белкой. Она была слабой. Глупой. Поверхностной. Она забивала свою пустоту всем этим бессмысленным хламом, но он не заполнял ее, а лишь громоздился мертвым грузом, что тянул меня на дно. Лишь в скучной – как мне казалось – квартире Эзры и рядом с ним я наконец-то чувствую себя полной. В духовном смысле. Не в физическом. Но однажды…

Однажды это изменится.

Подсказку мне дает само провидение, когда в библиотеке колледжа я случайно сталкиваюсь с заучкой Тиффани Пирс, недолго бывшей моей «подругой». Я успела забыть, что библиотека – ее естественная среда обитания. Она меня замечает, но не сразу решается подойти, а долго присматривается с таким видом, будто не узнает. Еще бы – другая прическа, другая одежда и совсем другой стиль жизни. Я, как хорошая девочка, пришла взять литературу по программе вместо того, чтобы читать ее в кратком содержании в интернете.

Тиффани настигает меня уже у выхода.

– Привет, – робко говорит она.

– Привет, – откликаюсь я.

– Как у тебя дела? – до неприличия откровенно она таращится на мой темный свитер, или, быть может, чувствует исходящий от него запах мужского парфюма. Свитер – такой же, как у Эзры, и аромат я нашла. Вроде тот же или просто похожий. Две ночи изучала каналы парфюмерных блогеров, чтобы напасть на след.

Все-таки трудно разом отринуть все прежние привычки. Но я, как минимум, не завела новый «алтарь», что уже хорошо.

Есть старый алтарь, от которого в срочном порядке нужно избавиться.

– Нормально, – вежливо отвечаю я, – а у тебя?

– Нормально.

Вот и поговорили!

Но это еще не все. Тиффани хватает меня за предплечье, не позволяя уйти. Она воровато озирается по сторонам, проверяя, что нас никто не услышит. Ну, конечно. Ее, бедняжку, никто не проводил через процедуру, избавляющую от страха и комплексов.

– Слушай… – понизив голос, начинает она, – извини меня, если что… Я просто пересралась из-за той истории со Стиви. Я не думаю, что ты какая-то…

– Какая? – любопытствую я.

– Странная? – неуверенно отвечает Тиффани, – все с тобой ок. И Стиви, я думаю, уже отошел… И…

– Спасибо, но меня это больше не интересует, – обрываю я, и считаю себя обязанной добить Тиффани окончательно, – у меня теперь есть парень.

Тиффани понимающе кивает, и мне не важно, поверила она или нет. Главное, что я сама в это верю, хотя наши отношения с Эзрой довольно необычные, и временами я гружу себя тем, что также он, наверное, обращался бы со своей младшей сестрой, без всякой подоплеки в духе популярных сериалов. Ну… типа «инцест дело семейное» и тому подобная гадость. Как я заметила, он весьма старомодный – еще бы читать книги и не иметь сотового телефона! – вот и бережет по-своему мою честь.