Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Кубрик предупреждает? Злословит? Издевается? Лукавит? Всего понемножку, но, прежде всего, остаётся великим смехачом. Но смехачом уже после открытий великих венцев, смехачом в сдвинутом мире, потерявшем свою устойчивость.

Мужа вызывают в верхние комнаты. Нужен врач. Проститутка, то ли от наркотиков, то ли по другой причине, потеряла сознание. Хозяин дома – а это именно он уединился с проституткой – озабочен. Не столько из-за здоровья женщины, сколько из-за собственной репутации. Обошлось. Врач советует отвезти женщину домой. Хозяин дома напоминает, происходящее здесь не подлежит огласке. Само собой разумеется.

Приём продолжается. Явь отодвинула непристойную чувственность и сумела сохранить дистанцию благопристойности (надолго ли?).

После Рождественского приёма: дома…

Следующий эпизод, уже дома, почти ключевой. Начинает неумолимо разворачиваться основной смысл фильма.

Или, говоря словами Спилберга, основной риск.

После любви, после наркотиков, шаг за шагом проступает то, о чём не говорят, о чём не принято говорить. Заметим, перед нами прекрасная, обнажённая женщина,

…красные портьеры оттеняют и это женское тело, и страсть, которая в ней таится…

поза женщины как вызов, как искушение, смотрите, любуйтесь. И опасайтесь. Осталось «обнажить» то, что спрятано внутри, прежде всего, женские эротические фантазии.

«Если бы мужчины знали…

Что мы должны знать?

Ты никогда не ревновал меня?

Никогда.

Почему?

Потому что ты моя жена, потому что ты мать моего ребёнка».

…очень часто в этом фильме мы окажемся на грани пошлости, пошлости как ложных сентенций, пошлости как оправдания притворства, но каждый раз будем обнаруживать сначала Кубрика смехача, потом Кубрика мизантропа, потом Кубрика моралиста, потом Кубрика философа. И окажется, что все они существуют в одном флаконе, а Кубрик подобно хамелеону (прозрение Спилберга) будет постоянно менять защитную окраску…

Мы несколько забежали вперед. Пока только обратим внимание, как незаметно меняются роли мужчины и женщины.

…Кубрик продолжает смеяться. За мужчиной века мужского превосходства, он продукт этих веков, но он не чувствует, что это время безвозвратно ушло, и скоро расплатится за это своё недомыслие…

Есть ещё нечто другое, на что обратили внимание критики. Герой Тома Круза, как фактически и все его персонажи, инфантилен, типичный (заметим, типичный) нестареющий подросток.

Показательна самая первая сцена в фильме, где герой Круза, «глава семьи», спрашивает супругу, где его бумажник. Он будет спрашивать и дальше, будет искать не только бумажник, будет искать помощи. Так будет продолжаться почти до конца фильма.

Жена спрашивать не будет, ей нечего искать, она давно всё знает.

Не будем забывать, речь идёт о супругах в жизни, с которыми Кубрик вёл длительные беседы (о чём?). Не случайно, развод актёров вскоре после выхода картины, спровоцировал волну пересудов. Граница между жизнью и искусством окончательно размылась.

«Ты очень уверен в себе.

Нет, я уверен в тебе…

Это смешно.

По-твоему это смешно?»

…разве не следует разразиться гомерическим хохотом^[612] по поводу этого тривиального «уверен в тебе». Так и хочется сказать мужчине, как когда-то оракул Эдипу^[613], «остановись», «зачем тебе вся правда», «оставайся в своём счастливом неведении», но для этого как минимум надо знать своё незнанье, не быть столь самоуверенным, не опираться на опыт тысячелетий, которые безвозвратно канули в Ле́ту^[614]…

Женщина продолжает смеяться. Она не может остановиться. Наркотики сделали своё дело, защитных бастионов больше нет.

«А теперь у нас приступ идиотского веселья?»

Осталось сделать только шаг, только полшага.

…вновь хочется предупредить мужчину, «остановись», «зачем тебе всё знать». Зачем человеку пытаться узнать то, что ему не следует знать. Но как может остановиться человек в подобных ситуациях?..

«Ты помнишь прошлое лето на мысе Код?

Помнишь вечер в столовой и молодого морского офицера? Он сидел рядом с нашим столиком.

Нет

Он получил записку от официанта и вышел. Вспомнил?

Нет.

Впервые я увидела его в то утро. Проходя мимо, он бросил на меня взгляд. Просто посмотрел.

И всё?

Но я тогда замерла.

В тот день мы занимались любовью, но ни на миг, он не покидал моих мыслей.

И я думала, если бы он захотел меня, пусть даже всего на одну ночь. Я бы всё отдала за это. Тебя, Хелену. Всё моё треклятое будущее. Всё.

И, в то же самое время, ты мне был дорог, как никогда.

И вот тогда моя любовь к тебе была и нежной, и грустной.

Я почти не спала в ту ночь. И проснулась на следующее утро в панике.

Я не знаю, боялась ли я, что он уехал, или, что он ещё здесь.

Но к обеду я поняла, что он уехал. И мне стало легче»

…Обратим внимание на это неожиданное «ты мне был дорог, как никогда», «моя любовь к тебе была и нежной, и грустной»…

Мужчина уязвлён, раздавлен, слова «нежность и грусть» не попадают в него, или попадают, но боль и растерянность берут вверх, хотя он старается не выдавать их.

Может быть, любовь женщины

…может быть, и любовь мужчины, но это уже иная тема…

многогранна, может быть, она начинается за порогом отношения к ней как к собственности, исключающей другого сексуального партнёра?

Может быть, она, любовь, утончается, после подобных эротических фантазий.

Вопросы, вопросы…

Сказанное сказано. Точка невозврата пройдена. Муж навсегда потерял покой. Благополучие, пусть мнимое, окончательно разрушено. Видения обнажённой жены с морским офицером,

…голубое монохромное изображение: обнажённая Элис и мужчина в форме морского офицера…

будут его постоянно преследовать. Избавиться от этих видений он больше не сможет.

Может быть, не следовало открывать глаза. Разве не лучше было прожить жизнь с широко закрытыми глазами. По крайней мере, спокойнее.

…одиссея^[615] растерянного мужа

Начинается одиссея растерянного мужа, который не может избавиться от видений, хочет разобраться в том, в чём разобраться он не в состоянии.

Город готовится к рождеству, кругом разноцветные гирлянды, украшенные ёлки.

Таковы же люди, возбуждены, куда-то спешат, впереди праздник, самый главный праздник в году, а рождество это не обычный праздник, это лёгкое помешательство, когда все вместе, за одним столом, и это не просто ритуал, это магическое действо, когда-то, в этот день, родился Иисус, и всё изменилось, и у нас в Новом году всё изменится к лучшему всё, о чём мечтаем, сбудется.

Атмосфера карнавала, атмосфера праздника, бездумная, бесшабашная, и резким контрастом этой атмосфере, Билл Харфорд, растерянный, потерянный, чужой на этом празднике жизни, впервые соприкоснувшийся с экзистенциальным сокровенным своей жены, и, как не парадоксально, как бумерангом, с собственным экзистенциальным сокровенным.

Так и хочется, вслед за Достоевским, вскричать, «слишком широк человек, я бы сузил»^[616], но не надо суживать, можно всю жизнь прожить в счастливом неведении, с широко закрытыми глазами.

…встреча с проституткой

Символично, что в скитаниях Билла по Большому городу, судьба сводит его с двумя проститутками. Помимо его воли складывается треугольник, жена и две проститутки.

Эпизод с первой проституткой – о второй проститутке чуть позже – может показаться проходным для фильма, но в его простоте и безыскусности исчезает будоражащая весь фильм граница между явью и сном. Я бы назвал этот эпизод реалистичным, если убрать из этого слова оценочные смыслы, рассматривать просто как иную знаковость. В том смысле, в каком Сезанн^[617] больше «реалист», чем художники – передвижники^[618].

Невольно вспоминаю Кабирию^[619], которая попадает в богатый дом, её принимают как равную, она чувствует себя почти королевой, радуется как ребёнок, но вечер заканчивается для неё печально, приходится прятаться в ванне с забавным щенком. Проститутка должна знать своё место.

В целом Кабирия, наивная, доверчивая, драчливая, вульгарная, буквально живой клоун. Проститутка в фильме Кубрика более спокойная, более покорная, совсем не клоун по жизни.

…хотя Феллини возразил бы, все мы клоуны, каждый из нас по-своему клоун^[620]…

Профессиональным глазом заметила безвольные блуждания Билла и, как на поводке, привела его к себе.

«Хотите немного развлечься?»

«Хотите мы зайдём ко мне?»

«Всё в порядке, пошли».

Одета далеко не изысканно, так как и должна быть одета проститутка. Искусственная шуба, виден подол ярко фиолетового платья, дешёвые колготки.

Подъезд дома, прихожая, куда выходит несколько квартир, продолжение того, как одета проститутка. Простое жилище, зажжённая ёлка, беспорядок на плите, в ванной, на столе. Квартира, говорящая о том, что здесь живут «на ходу», вечно куда-то торопясь.

«Тут хорошо», говорит проститутка. Биллу не остаётся ничего другого, как с ней согласиться.

Контрастом будет выглядеть Элис, которая звонит Биллу по телефону вальяжна, расслаблена, никуда не торопится, спросила, когда придёт муж, неизвестно, ладно, тогда она пойдёт спать.

«Стоит поговорить об оплате?

…для врача с частными визитами, привычный вопрос…

Думаю да.

Вас устроит 150?»

Согласился.

Потом, после звонка жены, внимательная проститутка спросит:

«Тебе надо идти?

Думаю да»

Деньги взяла, хотя готова была отказаться.

…такие разные проститутки

Позволю себе отвлечься от фильма Кубрика.

В конце концов, при всей автономности данного опуса, он существует внутри контекста всей книги, сквозная линия которой бесконечные трансформации ролей мужчины и женщины. И темы проституток попали в книгу не случайно.

Об одной мы говорили чуть выше. Могла показаться навязчивой (такая профессия?!), но выяснилось, что не лишена деликатности.

Вторая, – к ней мы ещё вернёмся – из того же фильма, пожертвовала жизнью ради Билла, просто из чувства благодарности за то, что он спас ей жизнь во время рождественского приёма.

Третья, Ксюша^[621], которая «сама как бриллиант».

Невольно вспоминаю стихи русского поэта Леонида Губанова^[622], которые застряли в памяти:

 
«Душа моя, – ты таль и опаль.
Двор проходной для боли каждой,
Но если проститутка кашляет,
Ты содрогаешься, как окрик!».
 

Наверно поэтому содрогнулся, когда прочёл о кашле Ксюши.

Четвёртая, Кабирия. Всю жизнь мечтала о великой любви, которая не сбылась, но даже после того, как её обобрал очередной мужчина, воспользовавшись её доверчивостью, нашла в себе силы улыбнуться чужим людям, а они просто шли мимо, не замечая её.

Но этот ряд, случайно (случайно?!) продолжился, пятая, шестая…

Так уж случилось, что когда писал о фильме Кубрика, оказался в Голландии, в Гааге. Воочию увидел, как за стеклом стоят почти обнажённые женщины, ждут клиентов, как выяснилось женщины из тех стран, в которых трудно заработать на жизнь, поэтому они вынуждены за невысокую плату расплачиваться своим телом.

На моих глазах молодой человек, явно скромного достатка, постучал в одно из окон, сказал, что у него нет денег, он не в состоянии стать клиентом, но попросил у проститутки сигарету. Женщина за стеклом приоткрыла стекло, ответила, что денег нет и у неё, но сигаретой поделилась.

…профессия, древняя как мир

Понимаю, профессия древняя, как мир, была, есть, будет. Женщина для многих мужчин, это неизбежно, не следует по этому поводу бить в колокола. Но…

Во-первых.

Давайте отдадим себе отчёт, что женщины не делятся на честных и продажных, как хотелось бы думать некоторым узколобым моралистам.

Давайте не будем смотреть на мир с широко закрытыми глазами. Мелодрама «Дама с камелиями»^[623] во все времена будет нас утешать, вызывать у нас слёзы, но это только маленькая толика правды.

Во-вторых.

Профессия древняя, но в разные эпохи, в разных культурах, означала не одно и то же.

У меня нет возможности, да и соответствующих знаний, подробно говорить об этом, только несколько примеров из разных культур, в разные времена.

Первый пример – гетера^[624] Аспазия^[625]. О ней и Перикле^[626], отдельный текст в этой книге, к нему и отсылаю читателей.

Второй пример – римский закон «Об обуздании прелюбодеяний» (Lex Iulia de adulteriis coercendis)^[627], который устанавливал наказание в виде ссылки на острова в случае измены супруги или прелюбодеяния вдовы, делая исключение только для официальных проституток, актрис, вольноотпущенниц, и прочих женщин низкой морали.

…они ведь не совсем «женщины», а следовательно не совсем «люди»?!..

Третий пример – профессия т. н. храмовой проститутки в Древней Индии^[628].

…разумеется, её не следует называть «проституткой», но так её называют в книге, которой воспользовался…

Эти женщины, кроме своего ремесла, в совершенстве должны были владеть ещё «шестьюдесятью четырьмя искусствами» (?!), среди которых музыка, танцы, пение, изготовление благовоний, кулинария, шитьё, вышивание, стрельба из лука, обучение попугаев, гимнастика, фехтование мечом и дубинкой, и т. д. и т. п. Но, насколько я могу судить, главным было искусство любви, которому она обучала других, и эти, другие, в результате переставали быть беспомощными в собственной сексуальной жизни, а, следовательно, не наносили травм своим будущим сексуальным партнёрам (партнёршам).

Прожив жизнь в ханжеской стране, понимаю, сколько бед приносит сексуальное бескультурье. И кто знает, может быть сексуально продвинутая, «храмовая женщина», нужна была не только в Древней Индии.

…гейша: японская традиция

Наконец, институт гейш^[629] в Японии.

Не изобретая велосипед, просто обращусь к Интернету.

«Гейша – это «человек искусства».

Само слово «гейша» состоит из двух иероглифов: «гэй» – талант и «ся»-человек. То есть гейша – это талантливый человек, талантливая женщина.

Упоминание о таких женщинах в Японии встречается в документах XI века. Но полноценно институт гейш сложился в Японии во второй половине XVIII века.

Гейши – это высокообразованные женщины. Они умеют петь и танцевать, играть на национальных инструментах.

Гейша – это прелестница, символ Японии. Гейши умеют составлять икебаны^[630] и проводить чайные церемонии^[631]. Гейши носят национальную одежду и причёску.

Гейши весёлые, находчивые, остроумные и женственные. Гейша приносит художественное удовольствие гостям. Гейш часто приглашают на приёмы, в рестораны, для развлечения гостей.

Стать гейшей трудно. Нужно многое знать и уметь. Девочек обучают в Японии на гейш с семи лет.

Гейша приглашается для создания атмосферы уюта, непринуждённости и для поднятия настроения.

Гонорар гейши зависит от её мастерства, возраста и популярности.

Сейчас, в Японии, гейша – свободная женщина, со всеми правами свободного человека.

Жаль, что институт гейш не импортируется в другие страны.

Подобно японскому суши.

Оргия, на которую попадает Билл…

Сцены оргии, одни критики рассматривают как сексуальные фантазии Билла, спровоцированные признаниями жены. Другие – как пародию на мужскую сексуальность. На мой взгляд Кубрик пародирует мужскую сексуальность «с широко закрытыми глазами», которая в дурной бесконечности и должна породить в фантазиях подобную зловещую сексуальную оргию.

Кубрик продолжает смеяться, уже не над одним Биллом, над всеми мужчинами, не исключено, что над самим собой не в последнюю очередь.

Остаётся всё тот же вопрос: «наяву или снится?»,

…модификация этого вопроса, где кончается человек и начинается кукла, марионетка…

который пронизывает весь фильм, но Кубрик как художник философско-онтологические проблемы растворяет в поэтике фильма, прежде всего в комической, лукаво-комической интонации.

Первый комический знак – и одновременно загадка всего фильма – пароль «фиделио», благодаря которому Билл попадает на тайный ритуал. «Фиделио» от латинского слова «fidelis», означающего «верный». Как известно, «Фиделио или Супружеская любовь» это также название единственной оперы Людвига ван Бетховена^[632]. Вольно или невольно вся эта сексуальная оргия воспринимается как антиномичная супружеской любви.

Второй комический знак – использование компьютерной графики. Порнографические сцены превращаются в чистую механику ничего возбуждающего, ничего сексуального, буквально пародия на порнографию.

Третий комический знак – пародирование мистического и квазирелигиозного представления о сексуальной оргии, якобы как тайного, сакрального ритуала, в которой он рядится.

Католические монахи в венецианских масках должны внушать атмосферу мистического ужаса, но то ли потому, что рядом с ними нам показывают гетеро-гомосексуальные акты с помощью компьютерной графики, то ли потому что мы подспудно понимаем, это не средневековье, а современность, просто спектакль в преддверии рождества, поэтому нам не страшно.

…невольно вспоминаются слова М. Горького^[633] о Л. Андрееве^[634]: «он меня пугает, а мне не страшно»…

Четвёртый комический знак – обстановка, в которой происходит сексуальная оргия. Декорациями стали мавританская роскошь, лепнина, мраморные полы, устланные коврами, богато обставленная библиотека. Эклектично и нелепо перемешаны древняя и современная культура.

Пятый комический знак – музыка, автор и дирижёр британский авангардный композитор Джослин Пук^[635]. Композитор использовал фрагмент православной Литургии^[636] («ещё молимся о милости, жизни, мире, здравии, спасении и прощении всех…»), прокрученной в обратном направлении, с голосом румынского священника (?!) и монотонным вибрирующим аккордом. В другой музыкальной теме слышится что-то арабское или североафриканское. К этой амальгаме Кубрик добавляет китчевую танцевальную мелодию «Stranqers in the Night». Он также планировал включить в саундтрек пение на тексты из «Бхагавадгиты»^[637], но из-за индуистских фундаменталистов, угрожавших выступить с протестом, отказался от этой идеи.

Согласимся с критиками, не стоит искать тайные знаки там, где их нет, религиозный обряд, пропущенный через постмодернистский перформанс, яростное смешение культурных отсылок, придают диковатому эротическому спектаклю пародийный характер. Оргия зловещая, но в то же время глупая.

Билл, здесь, на этой оргии, на грани сна и яви, выглядит как нелепый, заблудший, маленький человек, и, в конце концов, попадает в неприятную ситуацию, вынужден перед всей этой нелепой толпой, снять маску, и подвергнутся не только осуждению, но и символической казни.

Единственное живое существо среди этих манекенов, женщина,

…та самая вторая проститутка, которая встретилась Биллу в тот рождественский вечер, который по-своему оказался пародийным…

которая ценой собственной жизни спасет Билла, как благодарность за то, что он спас её от передозировки наркотиков на рождественском приёме.

А среди «манекенов» будет тот самый Зиглер, «задницу» которого спас Билл, и который, уже после оргии, признается, что он там был, и не только он, знал бы Билл, какие люди там присутствовали, «не спал бы по ночам».

И ещё Зиглер начнёт не только увещевать Билла, но и шантажировать, не стоит лезть, куда не следует. А по поводу той женщины, которая спасла жизнь Биллу, и поплатилась за это собственной жизнью, он с циничной откровенностью скажет, так ведь она была шлюха (?!), к тому же наркоманка, смерть для неё был вопрос времени, так что всё в порядке, ничего подозрительного полиция не усмотрит.

Мне остаётся заключить по поводу этой сексуальной оргии, да, Кубрик смеётся, да, Кубрик издевается, да, Кубрику нравится срывать маски благопристойности, будь у него возможность он пошёл бы дальше, и снял маски со многих «больших нарративов»^[638], которые столь часто нас обманывают.

Но вместе с тем, мало кто из режиссёров, столь серьёзен как Кубрик. В полной мере можно согласиться с Джонатаном Розенбаумом^[639], который считает Кубрика большим моралистом, чем Шницлер. И будучи моралистом с широко открытыми глазами, Кубрик отчётливо видел фашистские тенденции в мужской сексуальности и сознавал, что машины и механизмы в мужской психологии зачастую подменяют Эрос^[640] и Танатос^[641].

…успел ли Кубрик смонтировать фильм, или каким должен был быть финал фильма?

Напомню, представители студи утверждали, что монтаж фильма сделан самим Кубриком за четыре дня до смерти. А киноэксперты не соглашались, по их мнению, Кубрик, известный своим перфекционизмом^[642], не мог так быстро завершить монтаж фильма.

Не могу быть арбитром в этом споре, но позволю себе высказать собственное мнение по поводу финала фильма.

Сначала опишу финальные сцены, понимая, что это упрощение (можно ли пересказать фильмы Кубрика?).

…Спальня Билла и Элис, окутанная синим лунным светом. Элис спит, на подушке рядом с ней венецианская маска Билла. Билл ложится рядом и обещает рассказать Элис «всё».

Утро, крупный план Элис. У неё красные от слёз глаза в руке сигарета. Элис вспоминает, что они должны пойти за подарками.

Камера переносит нас в магазин игрушек. Билл виновато спрашивает у Эллис, что им теперь делать. Элис отвечает, что они должны быть благодарны судьбе за то, что их брак выдержал все «испытания, не важно, реальными они были или только приснились». Билл добавляет, что «сны никогда не бывают просто снами» и выражает надежду, что теперь они «навсегда» очнулись (?!).

Элис не согласна, она любит Билла и считает, что им надо как можно скорее «трахнуться». Это последние слова фильма…

Приведу мнение некоторых критиков.

Джеймс Нэрмор^[643], автор наиболее подробной книги о творчестве Кубрика:

«Не случайно заключительное «fuck» («трахнуться» – Р. Б.) вложено именно в женские уста, хотя в последнем фильме Кубрика мы не раз слышим этот гротескный термин для обозначения акта любви (впрочем, не обязательно любви). «Fuck» произносится с сосущим, генитальным звуком и происходит от англосаксонского слова, которое называет жестокость или многократные удары, – как в зиглеровском «капитально вы…ли»… Без сомнения, режиссер воздал должное своему третьему браку – долгому и, судя по всему счастливому. Но его имплицитное^[644] отношение к сексуальности отнюдь нельзя назвать простым или благостным».

Джонатан Розенбаум:

«концовка фильма, вообще говоря, очень смелая – потому что герои остаются прежними: Билл всё тот же преуспевающий врач с гибкой совестью, Элис – все та же неработающая красавица.

Чувство вины и обиды никуда не девается. Завтра и послезавтра Харфордам предстоит выдержать все те же испытания. Как знать, выдержат ли они».

Селестино Делейто^[645]

«[Фильм]… глубоко и убедительно анализирует связь любви и секса, эмоциональных отношений и сексуальных фантазий, секса как измышленного мужчинами источника тревоги, вины и смерти и секса залога здоровых отношений, секса как предмета потребления и секса как эмоции»

Признаюсь, всё это мне кажется головным, какие бы умные мысли не высказывали критики. Если зачастую сам художник до конца не знает, что создаёт, не может на это претендовать и критик.

Можно согласиться с тем, что Кубрик был консервативен в вопросах секса, сторонником моногамных супружеских отношений.

Можно согласиться с тем, что последний, счастливый брак Кубрика, повернул (начал поворачивать) его в направлении морали и моральных оценок.

Но, во всех случаях, Кубрик оставался художником. Он понимал, что брак может быть счастливым или несчастливым, что сложные связи сексуальных фантазий и обязанностей в браке никогда не совпадают. Он мог понимать многое другое, но он снимал своё кино, потому что не знал ответов, ему только и оставалось «рассказать нам историю», найти точную форму, которая поможет наиболее точно рассказать эту «историю» и показать возникающие «риски». Поэтому он и обращается к гротеску, который помогает сочетать ужасное с весёлым, а это «весёлое», в свою очередь, помогает избежать излишнего выпячивания «рисков».

Можно согласиться с тонким наблюдением Дж. Нэймора о «страхе (Кубрика – Р. Б.) перед телом – выделениями, отверстиями, неизбежным разложением и смертью, – приправленным иронией, и зритель в результате не знает ужасаться ему или смеяться». Но вряд ли всё дело в том, что «Кубрик – прежде всего сатирик: объекты его сатиры – человеческая глупость и варварство, а излюбленные приёмы – отстранение (гротескно уродливое, жуткое, фантастическое, кафкианское) и соединение строгой методичности с абсурдом».

Рискну предположить, что Кубрик не сатирик, а лирик, его главный «объект» не только другие, а и он сам, у него есть страх (не только страх, ужас, отвращение) перед собственным телом, ему самому оно кажется то ли одушевленным, то ли неодушевленным, он сам, а не только зритель, не знает ужасаться ему или смеяться, поэтому он одевает на себя маску и становится карикатурой на самого себя.

Великий смехач становится действительно великим, когда смеётся не только над другими, над вечным несовершенством человеческой природы, но, прежде всего, над самим собой. Он может предложить другим оставаться с «широко закрытыми глазами», но не может позволить это себе.

Финальное «fuck», конечно очень эффектно, но оно сводит беспощадный смех, – беспощадный не в смысле обвинений, а в смысле того, что не прячется за иллюзии, избегает «широко закрытых глаз» – к эффектной шутке, на грани пошлости, которая претендует на то, что разом снимает все проблемы и помогает завершить фильм на такой счастливой ноте.

По мнению одного из критиков «дав зрителю иллюзию прозрения и сопричастности к тайне, Кубрик погружает его навеки обратно – в липкую и комфортную дрёму». Но в финальном «fuck» нет никакой «липкой и комфортной дрёмы», оно слишком прозаично и окончательно («навсегда») хоронит «сокровенные глубины», которые больше не придут в движение.

Добавлю – допускаю, что в этом проявляется моя мужская ограниченность – на мой взгляд, финальное «fuck», будто подсмотрено и подслушано из мужских застолий с высоким количеством спиртного, где развязное (и развязанное) «жеребячество» становится нормой.

Нашёл бы Стенли Кубрик иной финал, какими были бы последние слова фильма, никто уже сказать не сможет. Но моё право высказать свои сомнения.

И добавить, не только начало картины, но и финальные титры идут опять же под музыку вальса Шостаковича, убаюкивающую и загадочную в одно и то же время.

Дело зрителя выбрать то ли убаюкивание, то ли вечные загадки.

…мнения критиков

В заключении приведу две цитаты критиков, которые представляются мне очень точными.

«Кубрик всегда снимал одну и ту же картину. Блестящую, смешную, грустную, нежную, брутальную, издевательскую, холодную, эмоционально изматывающую, магическую, безумную, наполненную насилием или идеализмом. Простую и в то же самое время наисложнейшую: о человеке, который верит в собственный разум или в разумность системы, в которой он существует, пока его иллюзии не начинают рушиться, что приводит к сокрушительным последствиям». (Е. Тирдатова^[646]).

«Кубрик создал мизантропический, интеллектуальный, холодный, завораживающий «красотой дьявола» кинематограф для очень взрослых людей. Зло в его мире не то чтобы торжествует, оно не имеет конкурентов, зло заполняет природу, общество, человека… ведущая лейттема кинематографа Кубрика прорывы цинизма, порождённого невротическим страхом и чувством безнадежности» (анонимный автор с сайта «Еврейский центр искусств»).

Со многим согласен, но…

Не стал бы сравнивать Стэнли Кубрика с известными мизантропами в истории литературы и, шире, в истории культуры: маркизом де Садам^[647], Луи Селином^[648], или с Чарльзом Буковски^[649]. Пожалуй, он согласился бы с Буковски: «чтобы начать спасать мир, надо спасать одного человека за одним, спасать всех – это романтизм или политика», но и скепсис и нигилизм Кубрика не замкнутые, поскольку он способен смеяться и над ними.

Если уж сравнивать Кубрика, то с Франсуа Рабле^[650], самым великим из всех великих смехачей, который, к тому же, вряд ли ужасался при виде «отверстий» человеческого тела.

Кубрик не утопист, это точно, не взялся бы он спасать всех.

Кубрик вряд ли надеялся, что зло имеет в мире достойных конкурентов, никуда не убежишь ни от невротических страхов, ни от чувства бесконечности, накатывающегося и накрывающего нас, подобно огромной волне, превышающей меру человеческого.

Но Кубрик, прежде всего художник, который смело сочетает весёлое с ужасным, преодолевая в самом себе мизантропа.

Великий смехач верит, что мир не безнадёжен, поэтому он не боится быть лиричным и, даже, моралистичным.

А если человек не может обойтись без иллюзий, если ищет утешения в несбыточных далях, то его право продолжать жить…

…«с широко закрытыми глазами».

…несколько слов о самом себе в связи с фильмом Кубрика «С широко закрытыми глазами»

Признаюсь, прожил жизнь в счастливом браке. По крайней мере, настолько, насколько способен судить о своём браке.

Жены нет в живых уже около двадцати лет. И вот сейчас, когда пишу этот текст (23 декабря 2014 года), задаю себе вопрос, решился бы я на эксперимент, в котором, сами того не подозревая, оказались Том Круз и Николь Кидман, подписав со Стэнли Кубриком открытый контракт, в котором не оговаривались сроки съёмок. Понятно, что речь идёт не о съёмках фильма, а о сути самого эксперимента.

Скорее всего, не решился бы. Отказался бы от суровой рефлексии безжалостного Кубрика. Испугался бы.

Не знаю, согласилась бы жена, скорее всего, испугалась бы за меня. Не за то, что откроется ей, а за то, что откроется мне.

Возможно, это означало бы, что подобно Биллу Харфорду предпочитаю оставаться большим ребёнком на попечении жены.

Возможно, в этом смысле, и моя жизнь одна из бесконечных модификаций сквозной модели настоящей книги:

«сильная женщина – слабый мужчина».

Поэтому, когда речь идёт не о других, а о самом себе, предпочитаю смотреть на мир

«с широко закрытыми глазами».

Завершено 24 декабря 2014 года.