И будет рыдать земля. Как у индейцев отняли Америку

На рассвете 17 сентября индейцы пошли в наступление с хребта, возвышавшегося к северу от лагеря Форсайта, но совсем не так, как могли ожидать белые. Чтобы ввести элемент внезапности, Высокий Бык велел воинам против обыкновения сражаться плечом к плечу, причем акичита^[112] («полиции») Воинов-Псов было приказано хлестать плетью любого, кто будет своевольничать. Но все расчеты, как обычно, расстроила излишняя прыть молодых воинов. Перед самым рассветом восемь индейцев попытались угнать лошадей отряда белых и разбудили лагерь, так что появление Высокого Быка с основными силами не застало разведчиков врасплох. В отличие от их командира. При виде нескольких сотен скачущих галопом индейцев майор Форсайт впал в ступор и пришел в себя, только когда кто-то предложил отступить на остров. Впрочем, его команды почти никто и не ждал: бойцы уже рассыпались по острову, словно стая вспугнутых перепелок^[113].

Привязав коней к кустам, разведчики окапывались, роя землю ножами, оловянными кружками, а большинство – просто голыми руками. Началась лихорадочная пальба из карабинов Спенсера – кто-то из разведчиков стрелял лежа, кто-то вскакивал и вновь падал на землю после каждого выстрела. Все заволокло дымом и пылью. Разведчики не попали ни по одному индейцу, но безостановочные залпы заставили шайеннов свернуть атаку и отступить. Шайеннские стрелки между тем сумели подобраться к острову на расстояние нескольких шагов. Прячась в высокой бизоньей траве, они подстрелили десяток разведчиков, в том числе майора Форсайта. Пуля прошила его правое бедро почти навылет, застряв под кожей. Второй выстрел раздробил левую ногу под коленом. Ранен был и экспедиционный врач. Но самым страшным ударом для Форсайта стала гибель лейтенанта Бичера. «Он наполовину подковылял, наполовину подполз ко мне, – вспоминал Форсайт, – и, тихо опустившись рядом, прошептал: “Я смертельно ранен, у меня дыра в боку, я умираю”». В соседнем песчаном окопе оседал на землю врач: вытекающий из его пробитого черепа мозг оставлял тошнотворный след на рубахе. Помощи раненым ждать было неоткуда. Индейцы, кроме того, что смертельно ранили врача, перебили всех лошадей отряда и захватили вьючных мулов, везших медицинское имущество.

В два часа пополудни индейцы атаковали снова. Среди нападавших выделялась женщина средних лет – шайеннская вдова-смертница, которая, скорбя по мужу, искала гибели в бою. Четырежды она, запевая песню смерти, бросалась на остров, но в конце концов, растеряв пыл, вернулась на хребет, откуда наблюдали за битвой сотни женщин и детей. Когда индейцы в четвертый раз свернули атаку, рассерженный предводитель напомнил своим воинам об отваге вдовы: «Что же вы за мужчины, – вскричал он, – если женщина и та храбрее вас?» Пристыженные индейцы провели еще две атаки на остров, но благодаря карабинам Спенсера разведчики успешно отразили обе.

Римский Нос в атаках не участвовал и не высовывался со стоянки до середины дня. Великий воин был безутешен: судя по всему, магию, от которой зависел его успех в битве, разрушил некий неверный поступок. «В лагере лакота на днях случилось что-то, как мне сказали, недопустимое, – сообщил он Высокому Быку. – Хлеб, который я ел, был снят с глиняной сковороды чем-то металлическим. Поэтому я не иду в атаку. Если я ввяжусь в сражение, меня наверняка убьют». Как раз тогда, когда Римский Нос разъяснял причины утраты магии, к нему подскакал разъяренный предводитель: «Вот, значит, где он, Римский Нос, без которого мы пропадаем! Отсиживается за холмом! Ты не видишь, как гибнут твои люди? Все, кто сейчас бьется там, внизу, они все за тебя, а ты прячешься за склоном!» Делать нечего, пришлось Римскому Носу сражаться. Он распаковал свою боевую укладку, разрисовал лицо, пожертвовал головной убор из перьев духам-покровителям и матери-земле, а затем, заняв место во главе отряда, понесся в атаку с самозабвенным безрассудством человека, чья судьба уже предрешена. Махнув на коне с берега, он чуть не затоптал двух-трех разведчиков, прежде чем его настигла пуля, угодившая в поясницу. Тогда он вернулся на обрыв, спешился и, смертельно раненный, вытянулся на земле. После этого индейцы прекратили атаки на островок.

Ночью пошел холодный дождь. Двое разведчиков, пробравшись через расположение индейцев, поскакали за 70 км в Форт-Уоллес за подмогой. Обстановка на острове была мрачной. Из 52 разведчиков отряда 21 числился либо среди погибших, либо среди раненых. Все голодали, поскольку тюки с провизией пропали вместе с угнанными мулами. Уцелевшие разведчики срезали куски мяса с убитых лошадей. Другие укрепляли свои окопы. На протяжении четырех дней индейцы не давали солдатам ни минуты покоя, но серьезных атак не предпринимали. 22 сентября индейцы ушли. Измученный голодом и адской жарой, с ранеными на руках, но без лошадей, на которых их можно было бы перевезти, отряд Форсайта держался как мог и, в надежде на подмогу, перебивался протухшей кониной. «Господи, – нацарапал один из разведчиков в своем дневнике, – неужели ты нас покинул?»^[114]

Все указывало именно на это. Утром 25 сентября разведчик, прочесывавший прерию в поисках змей, луговых собачек или хоть чего-то съедобного, застыл как вкопанный и закричал: «Индейцы!» Бойцы в своих окопах схватились за оружие, готовясь к последнему бою. Всадники приближались. Наконец разведчики различили темнокожие лица и синие мундиры – это была рота «H» 10-го кавалерийского полка, Солдаты Буффало под командованием капитана Луиса Карпентера.

«О, какая это была несказанная радость! – вспоминал один из разведчиков. – Восторженные крики мешались со слезами счастья». «Горящие волчьим голодом глаза на осунувшихся лицах» разведчиков обеспокоили Карпентера, но гораздо больше он тревожился за своего друга, майора Форсайта, который был еще в сознании, но уже одной ногой в могиле. У него началось заражение крови, и, по мнению полкового врача, прибывшего с кавалеристами, без медицинской помощи до следующего утра он бы не дожил. Заодно врачу пришлось останавливать Солдат Буффало, которые из лучших побуждений отдавали свои пайки оголодавшим разведчикам. «Если бы не подоспел врач, – признавался один из чернокожих солдат, – мы бы закормили их насмерть». Тогда потери отряда Форсайта не ограничились бы шестью убитыми и пятнадцатью ранеными. Индейцы, лишившиеся, по их словам, всего девяти воинов, возобновили набеги. Об этой битве они вспоминали как о «месте, где погиб Римский Нос». Белые запомнили ее как Битву на Бичер-Айленде^[115].

Хотя решающего значения Битва на Бичер-Айленде не имела, достаточно было того, что она закончилась для разведчиков относительно благополучно. Регулярную же армию ждал сокрушительный удар. Когда разведчики Форсайта выстояли против сотен индейцев, у генерала Шеридана проснулась надежда, что его войска все-таки смогут сделать что-то для наведения порядка в западном Канзасе. Если правильно организовать и провести нападение на известные белым стоянки южных шайеннов и арапахо на реке Симаррон, возможно, воины вернутся из набегов, чтобы защитить свои семьи. Однако насчет обитателей этих стоянок Шеридан заблуждался: на реке Симаррон расположились общины Черного Котла, Маленького Ворона и других миролюбивых вождей. Кое-кто, конечно, и оттуда уходил в военные отряды, состоявшие большей частью из Воинов-Псов, но основную массу своих молодых воинов мирные вожди смогли удержать.

Операцию Шеридан поручил подполковнику Альфреду Салли, командующему районом Верхний Арканзас. Несмотря на отсутствие у Салли инстинкта убийцы, которого Шеридан ожидал от подчиненных, он неплохо зарекомендовал себя в сражениях с индейцами Территории Дакота во время Гражданской войны. Однако теперь Салли проявлял в боевой обстановке странную пассивность. 7 сентября он выступил из Форт-Доджа на юг с девятью взводами 7-го кавалерийского полка под командованием майора Джоэля Эллиотта и тремя ротами пехотинцев – в общей сложности под его началом было чуть больше пятисот человек. Поход получился курам на смех. Салли, не в силах скрыть страх, трясся в санитарной двуколке. 10 сентября экспедиция добралась до реки Симаррон и обнаружила, что шайеннов и арапахо и след простыл. На следующее утро индейцы захватили в плен двух бойцов из арьергарда отряда. Когда командир арьергарда пустился за ними в погоню, Салли велел его арестовать: он не хотел заполучить в свой послужной список вторую Резню Феттермана.

Эта комедия продолжалась еще пять дней. Походные фургоны вязли в зыбучих песках. Провизия заканчивалась. Индейцы общипывали фланги отряда. Устав от «бесконечных дюн», павший духом полковник повернул назад. Индейцы скакали рядом с колонной на расстоянии чуть дальше выстрела и дразнили солдат, показывая им нос и шлепая себя по заду. Майор Эллиотт обрисовал происходящее в письме своему другу так: «Я имел честь командовать в этой экспедиции кавалерией, и если это называется “сражаться”, то все ваши индейские войны – тот еще цирк»^[116].

Но генералам Шерману и Шеридану было не до смеха. Набеги на тропу Смоки-Хилл не прекращались до октября. Были убиты 79 гражданских поселенцев, изнасилованы 13 женщин, угнано свыше тысячи голов скота, сожжено без счета ферм, станционных построек и подвижного состава, перевозки застопорились. Пора было нанести индейцам ответный удар невиданной силы – устроить «войну с ограблением», как выразился Шерман, чтобы шайеннам и арапахо осталось либо сдаться, либо умереть от голода. Кровавое лето сделало генерала совершенно другим человеком: теперь он уже не сочувствовал индейцам, оказавшимся заложниками устроенной властями волокиты. «Чем больше я сталкиваюсь с этими индейцами, тем больше убеждаюсь, что их всех нужно перебить или держать в черном теле, – сказал он своему брату сенатору Джону Шерману. – Пытаться цивилизовать их просто нелепо»^[117].

Однако официально генерал Шерман все еще возглавлял миротворческую комиссию, и долг обязывал его защищать не выказывающие враждебности племена. В качестве выхода Шерман придумал с одобрения Индейского бюро перенести Агентство по делам шайеннов и арапахо в Форт-Кобб – заброшенную заставу на реке Уошито на Индейской территории – и поручил своему протеже, полковнику Уильяму Хейзену, который к тому же был заклятым врагом Шеридана, отделить мирных индейцев от «враждебных». Простив по ему одному известным причинам кайова и команчам все их разбойничьи выходки в Техасе, Шерман велел Хейзену выплатить им положенное по Договору на Медисин-Лодж-Крик и удержать от надвигающейся войны. По поводу шайеннов и арапахо он сказал Хейзену, что, «раз они хотят воевать, будет им война, мало не покажется»^[118].

Вершить возмездие будет Шеридан, который нападет на стоянки этих племен посреди зимы, когда их лошади истощены, а воины не ожидают атак. Однако Черный Котел, не будучи посвященным в планы Шермана, понимал, чего ждать грядущей зимой. Говорят, что, узнав о летних набегах на поселения вдоль реки Салин, он сбросил одежду и в отчаянии рвал на себе волосы. Многострадальный мирный вождь уже успел убедиться на собственном горьком опыте, насколько слепой и безжалостной бывает месть белых^[119].

Глава 6
Во славу «Гарриоуэна»

Для Джорджа Армстронга Кастера печальные события 1868 г. на южных равнинах, продемонстрировавшие крах Договора на Медисин-Лодж-Крик и беспомощность армии, были не более чем газетными заголовками. Отстранение от службы в октябре 1867 г. не сломило молодого неукротимого подполковника. Пока 7-й кавалерийский мотался туда-сюда по мановению руки полковника Салли, Кастер и Либби провели «наиприятнейшую» осень в Монро в штате Мичиган. Рассчитывать на отмену решения трибунала не приходилось: в июне Грант отклонил ходатайство Шеридана о возвращении Кастера на армейскую службу. Поэтому подполковник никак не ожидал получить в конце сентября телеграмму от Шеридана с приказом вернуться в полк: дела на фронтире приняли такой удручающий оборот, что Грант был вынужден уступить. И теперь, пока Кастер «с чувством безмерного удовлетворения» ехал в поезде в Канзас, Шеридан спокойно раскуривал сигару, не сомневаясь в своем протеже, который, как он сообщил подчиненным, его «никогда не подводил». То же самое он мог бы сказать и о Шермане, обещавшем ему безоговорочную поддержку во время зимней кампании против южных шайеннов и арапахо, «даже если она закончится [их] полным уничтожением».

Шеридан считал, что отыскать индейцев никакого труда не составит, – его куда больше беспокоили грядущие лютые морозы. Обычно южные шайенны и арапахо устраивали зимние стоянки чуть восточнее Техасского выступа, на гостеприимных берегах многочисленных рек в богатом дичью краю, который Шеридан назвал «индейским раем». Таким этот край считали и индейцы, уверенные, что суровая зима, не выпускающая их из палаток, не выпустит и солдат из фортов. Они ничего не слышали ни о человеке, которого генерал Шерман прозвал своим «неутомимым терьером», ни о его намерении бросить против них и против природы все, что у него есть.

План Шеридана был прост и бесхитростен. В середине ноября в поход на индейцев выступят три колонны. Майор Юджин Карр двинется на юго-восток из Колорадо, а майор Эндрю Эванс – на восток из Нью-Мексико. Имея в подчинении по несколько сотен бойцов, они возьмут на себя роль «загонщиков» и направят «отбившиеся отряды индейцев» под удар основных сил, которые Салли поведет из Форт-Доджа в Канзасе на юг, к основным индейским стоянкам. Шеридан отдал Салли одиннадцать рот 7-го кавалерийского полка под командованием Кастера, пять пехотных рот и изрядное число возчиков – в общей сложности 1700 человек. Кроме того, Шеридан рассчитывал, что в походе к колонне Салли примкнет недавно сформированный 19-й Канзасский кавалерийский полк, что увеличит боевой состав еще почти на тысячу человек. Проводников набрали из оседжей, заклятых врагов шайеннов. Командиром был назначен Салли как старший по званию, но добывать победу, по расчетам Шеридана, предстояло Кастеру. Пока тот приводил 7-й кавалерийский в форму, Салли обустроил между Форт-Доджем и предполагаемым расположением индейских лагерей временную базу, которую назвал Кэмп-Сапплай. Шеридан одобрил его выбор^[120].

На этом запас похвал у Шеридана иссяк. Он с большой неохотой назначил Салли командиром и отправился в Кэмп-Сапплай проследить за ходом операции. И правильно сделал, поскольку Салли с Кастером почти не разговаривали друг с другом. Неделей раньше кавалеристы напали на след большого отряда шайеннов, направляющихся к канзасским поселениям. Кастер предложил пройти по следу в обратном направлении и добраться до шайеннских стоянок, однако Салли запретил эту вылазку как слишком рискованную, чем вывел Кастера из себя. Шеридан, встав на сторону Кастера, спровадил Салли обратно в Канзас – перекладывать бумаги.

Избавившись от Салли, писал Шеридан другу, все стали «беспечны, как весенние пташки». От 19-го Канзасского кавалерийского, который, как потом выяснится, заблудился в буране, вестей не было, но генерала это не беспокоило. 22 ноября он поставил перед Кастером и 7-м кавалерийским полком задачу найти и уничтожить селения враждебных индейцев, предположительно находившиеся на реке Уошито. Кастеру только это и требовалось. Даже метель, за ночь почти по колено засыпавшая Кэмп-Сапплай снегом, не охладила страстное желание Кастера отправиться наконец на охоту. Снег, валивший во время прощания с Шериданом все так же густо, Кастер считал своим лучшим союзником: кавалеристам он скакать не мешал, а индейцев с их скарбом приковывал к месту. Зная, что вьюги будут свирепствовать еще по меньшей мере неделю, он обещал вернуться с «надежными доказательствами встречи с индейцами»^[121].

Южные шайенны и арапахо тоже радовались снегу как надежной преграде для армии и тоже надеялись взять числом. Племена почти в полном составе (за исключением Воинов-Псов, которые остались в западном Канзасе) устроили лагеря поблизости друг от друга. Кроме того, чуть ниже по течению реки разбили несколько стоянок кайова, кайова-апачи и команчи. Всего на реке Уошито зимовало около 6000 индейцев.

Километрах в трех выше по течению, на отшибе от соплеменников, стояли 53 палатки общины Черного Котла. По собственному ли почину или потому, что старейшины объявили его изгоем, после Сэнд-Крик Черный Котел с тремя сотнями своих сторонников всегда зимовал отдельно. Его лагерь, укрытый за излучиной Уошито, хотя и был отрезан от остальных стоянок, располагался удачно. Густой лес на крутых берегах реки укрывал его от ветра и в изобилии давал шесты для палаток и дрова для костра. Травы для лошадей тоже было вдоволь. В полутора километрах к северу от лагеря тянулись параллельно реке красные глинистые взгорья.

Черного Котла, однако, в лагере не было. Борясь с метелью, он со своим другом-арапахо преодолел изнурительный 10-километровый переход до Форт-Кобба, чтобы попросить защиты у полковника Хейзена. Черный Котел был предельно откровенен. Он честно признался, что не всех своих воинов смог удержать от набегов, но тем не менее он надеется, что не пустит молодежь на тропу войны, если Хейзен разрешит его общине разбить лагерь в Форт-Коббе. Однако полковнику нечего было предложить шайеннам и арапахо. Великий Отец назначил Хейзена посланником мира только для команчей и кайова – над «великим военным вождем» генералом Шериданом у полковника власти не было, поэтому договариваться индейцам предстояло с генералом. И к Форт-Коббу им лучше было не приближаться. С оледеневшим от такого холодного приема сердцем Черный Котел с другом тронулись в обратный путь^[122].

Пока Черный Котел просил мира, к Уошито во весь опор скакали 844 бойца 7-го кавалерийского. 25 ноября они добрались до реки Саут-Канейдиан. Оттуда Кастер планировал пройти по следу индейцев до их селений, как собирался сделать двумя неделями ранее, когда ему запретил это Салли. На следующее утро он отправил майора Джоэля Эллиотта (того самого, который называл «цирком» осеннюю кампанию Салли) с тремя ротами на восток по северному берегу реки, а сам с основными силами готовился прочесать южный берег. Почти тотчас же от Эллиотта пришло известие: он нашел ведущий на юго-восток свежий след военного отряда и пускается в погоню. Игра началась.

Кастер ехал налегке по глубокому нетронутому снегу. Каждый кавалерист вез только личное оружие, сотню патронов, небольшой паек (кофе, сухари) и немного фуража. Четыре санитарные повозки и два легких фургона с боеприпасами и провизией тащились позади колонны. В 9 часов вечера Кастер пересекся с Эллиоттом, и воссоединившийся 7-й кавалерийский полк вошел в долину Уошито. Ночь была холодной и ясной. Предательский звук копыт, с хрустом проламывающих наст, разносился далеко и отчетливо. После полуночи Кастер ползком пробрался на гребень хребта, с которого открывался вид на едва различимую реку. Дальний берег был погружен во тьму, но приглушенный собачий лай и детский плач подтвердили, что цель близка. На какой-то миг Кастеру стало совестно: «…хоть они и дикари и по праву объявлены вне закона… я невольно пожалел, что такая война, в которую мы вовлечены… не оставляет возможности для различия между ними»^[123].

Эти мысли, впрочем, не помешали Кастеру набросать план сражения. Времени на рекогносцировку нет, сказал он своим офицерам. Чтобы атака была внезапной, необходимо выступать на рассвете. Кастер решил, что селения окружат четыре колонны. Майор Эллиотт ударит с севера, капитан Уильям Томпсон перейдет Уошито вброд и выберется на гребень к югу от стоянки, капитан Эдвард Майерс атакует с востока, а Кастер с самой большой колонной вторгнется с северо-запада прямо в лагерь. Сигнал к наступлению подаст полковой оркестр, грянув «Гарриоуэн» – походный марш 7-го кавалерийского. Решающее значение имела скорость. Колонны, внушал командирам Кастер, должны «ворваться вихрем». «А если индейцев окажется столько, что нам не одолеть?» – отважился спросить капитан Томпсон. Кастер ответил: «Я боюсь только одного: что там и половины достойного нас количества не будет. Во всей стране не наберется столько индейцев, чтобы справиться с 7-м кавалерийским»^[124].

На закате 26 ноября Черный Котел наконец добрался до своего лагеря: его конь едва переставлял ноги после шести дней пути из Форт-Кобба. Позже этим вечером молодые воины из его общины, своевольно присоединившиеся к военному отряду, который преследовал майор Эллиотт, покинули соратников и проскользнули в свои палатки, оставив отчетливые следы на снегу.

Лагерь как будто оцепенел. Одному шайенну, который отстал от отряда, когда у него захромал конь, почудилось, что он видел на горизонте кавалеристов. Но его приятель сказал, что это, наверное, бизоны, а солдаты ему мерещатся, поскольку совесть нечиста, ведь они вышли на тропу войны, ослушавшись Черного Котла. Пристыженный воин больше никому об увиденном не рассказал. Чуть позже несколько проезжих кайова предупредили шайеннов, что видели широкий след, ведущий к реке Уошито. Шайенны только посмеялись.

Глухой ночью Черный Котел, созвав старейшин общины на кофе и общий совет, рассказал им, что Шеридан уже выдвинул свои силы и Хейзен ничем шайеннам помочь не может. Жена Черного Котла умоляла старейшин немедленно сняться с места, но те решили дождаться рассвета. Почему Черный Котел не послал своих Волков (разведчиков) высматривать войско белых, непонятно. После совещания жена Черного Котла излила душу своей подруге: «Мне не нравится это промедление. Мы давно уже могли бы сняться и уйти. Мы как будто ополоумели, оглохли и ничего не слышим».

До рассвета оставалось четыре часа. Настроение у солдат, трясшихся от холода и коченеющих в своих седлах на морозе, было паршивое. Перед самым рассветом офицеры Кастера увидели взметнувшуюся над восточным горизонтом сияющую искру, которую в полусонном отупении приняли за сигнальную ракету. Но искра зависла над стоянкой Черного Котла. Это была утренняя звезда – бог огня и света у индейцев Великих равнин^[125].

27 ноября Черный Котел поднялся рано, когда остальные еще спали. Из палатки вышла женщина. Переходя вброд ледяную Уошито, чтобы забрать коней своего мужа, она увидела, как на индейский табун несется кавалерия, и с криками побежала назад. Черный Котел выстрелил в воздух, поднимая тревогу. Велев женщинам и детям спасаться бегством, он посадил жену на своего коня, сам вскарабкался позади и погнал галопом под защиту леса на крутых берегах Уошито. Но кавалеристы открыли огонь. Пуля попала Черному Котлу в спину, и он, соскользнув с коня, рухнул замертво вниз лицом в ледяную воду. Рядом с ним упала жена, также застреленная солдатами.

Как и планировалось, Кастер ворвался в деревню первым. Стремя в стремя с ним скакали глава разведчиков Бен Кларк, женатый на шайеннке, и любимец полка капитан Луис Гамильтон, внук Александра Гамильтона. Одиночный выстрел сразил его наповал – пуля угодила в грудь. Кастер на полном скаку в упор застрелил индейца, убившего Гамильтона. Они с Кларком отделились от колонны и доскакали до пригорка в сотне шагов от стоянки. Оттуда можно было наблюдать за тем, что происходит^[126].

Селение бурлило, словно кипящий котел. Морозный воздух разрывали выстрелы, вопли женщин и детей, истошный лай собак и стук конских копыт. Шайенны выскочили из палаток, некоторые полуголые, кутаясь в одеяла. Девушка-шайеннка помогала матерям сгонять босоногих ребятишек под крутой берег Уошито. Острый как бритва лед резал им ноги, вода покраснела от крови, но река не спасала от пуль. Засевшие в кустарнике на северном берегу снайперы и ворвавшиеся на стоянку кавалеристы держали индейцев под смертельным перекрестным огнем. Крики и пальба перемежались с песнями смерти женщин.

Спустившись с пригорка к реке, Бен Кларк заметил двадцать воинов, женщин и детей, прятавшихся за насыпью у северного берега. Град пуль, выпущенных снайперами, покончил с ними в два счета, и глазам Кларка предстал «жуткий пример того, на что способна доведенная до отчаяния мать-шайеннка». Последняя уцелевшая женщина вышла на открытое пространство, держа на вытянутой руке младенца, а другой рукой занося над ним нож. Приняв светлокожего малыша за похищенного белого, один из снайперов закричал: «Пристрелите эту скво! Она хочет убить белого ребенка!» Но не успел раздаться выстрел, пишет Кларк, как «мать одним взмахом ножа распорола ребенку живот, а потом вонзила нож по самую рукоять себе в грудь – и дух вон. Один из кавалеристов прострелил ей голову, но это была уже лишняя жестокость»^[127].

Жестокость стала девизом дня в отряде Кастера. Больше всех зверствовали проводники-оседжи – «кровожадные сволочи», как их назвал Бен Кларк. Во время атаки они держались позади, опасаясь, как бы кавалеристы не приняли их за шайеннов. Но когда селение было взято (на это ушло каких-нибудь десять минут), оседжи накинулись на убитых, рубя головы и отрезая женщинам груди. Годом ранее из-за шайеннского набега вождь оседжей лишился жены. Поскольку первый обнаруженный им во взятом лагере труп шайенна был уже скальпирован, вождь отсек у мертвеца голову и размозжил ее о промерзшую землю. Но и кавалеристы бесчинствовали вовсю. Две шайеннки видели, как солдат застрелил беременную женщину, вспорол ей живот и вытащил нерожденного ребенка. По меньшей мере один из белых снял с кого-то скальп. Солдаты капитана Майерса стреляли по бегущим женщинам и детям, пока не вмешался Кастер, узнавший от Бена Кларка об этом нарушении приказа.

Капитаны Майерс и Томпсон провалили свои задания. Им не удалось сомкнуть кольцо вокруг стоянки Черного Котла, и через разрыв между колоннами ускользнуло много шайеннов. Бегущих женщин, детей и стариков прикрывали огнем притаившиеся в расщелинах и за стволами деревьев воины. Майор Эллиотт заметил еще одну группу спешившихся индейцев, пробирающихся по сугробам на восток. Он крикнул добровольцам, чтобы те перехватили беглецов. На зов Эллиотта откликнулись семнадцать человек, среди которых был и сержант-майор Уолтер Кеннеди. Когда этот отряд пустился в погоню, Эллиотт махнул одному из офицеров, бросив на ходу: «Ну, тут либо бревет, либо могила».

Эллиотту выпала могила. Подстрелив двух воинов, пытавшихся прикрыть отход, он остановил беглецов и поручил Кеннеди отвести их обратно на стоянку, а сам погнался еще за одной группой. До стоянки Кеннеди не дошел – его убили четверо арапахо, когда он остановился, позволив шайеннке перевязать кровоточащие ноги ее детей. Тем временем Эллиотт в полутора километрах к востоку от лагеря Черного Котла столкнулся с большим отрядом воинов, которые галопом неслись к стоянке. Кавалеристы отпустили коней, а сами улеглись в круг, ногами к центру. Почти час, а то и больше Эллиотту удавалось не подпускать индейцев. Не сумев подскакать к солдатам, воины спешились и начали подбираться по-пластунски. Солдаты стреляли наугад, приподнимая карабины над торчащими из снега травяными кочками. В конце концов один из всадников арапахо прорвался на коне в круг и успел засчитать ку, прежде чем упал, сраженный пулей. За ним кинулись десятки других воинов, и вскоре отряд Эллиотта был уничтожен. Когда воины отступили, трупы солдат растерзали жаждущие мести шайеннки.

Лейтенант Эдвард Годфри, который погнался со своим взводом за убегающими по северному берегу Уошито индейцами, едва не разделил судьбу Эллиотта. Вынужденный остановить коня перед вставшим на пути высоким увалом, Годфри вскарабкался на него и обнаружил, что сам скоро станет добычей: долина за увалом была сплошь уставлена палатками, а на него надвигались сотни всадников. Годфри помчался докладывать о своем открытии Кастеру. «Большой лагерь? – спросил оторопевший подполковник. – Откуда он там?» Кроме того, Годфри слышал пальбу с южного берега. Может, это Эллиотт? Кастер отмел предположение. Капитан Майерс, сказал он, «сражался там все утро и наверняка бы о нем доложил»^[128].

У Кастера нашлись дела более безотлагательные, чем выяснять местонахождение Эллиотта. Пленники подтвердили сообщение Годфри о большом индейском лагере ниже по течению. На высотах, обрамляющих долину, появлялось все больше хорошо вооруженных шайеннов, арапахо и даже кайова со стоянок у подножия. «Холмы словно поросли индейцами, как лесом», – изумлялся Бен Кларк.

Индейцы поменялись ролями с людьми Кастера. «Теперь уже не мы окружали, а они, – рассказывал он впоследствии. – Мы оказались в шкуре защитников стоянки». И хотя численное преимущество по-прежнему было на стороне Кастера, патроны были на исходе, а фургонам с боеприпасами путь к стоянке Черного Котла перекрывали индейцы.

Однако преследуемые индейцами фургоны прогрохотали по склону к северу от реки и «в последний миг», как свидетельствовал один из офицеров, вкатились в лагерь. Наполнив патронные сумки, 7-й кавалерийский приступил к выполнению мрачного приказа Кастера: им предстояло сжечь селение и прикончить восемьсот захваченных у индейцев лошадей. На расправу с табуном ушло два безумных часа. Раненые лошади вырывались и носились по стоянке, истекая кровью, пока не падали без сил. Вода в реке стала багряной – вот почему шайенны назвали это трагическое событие Битвой красной луны.

Из долины, где прежде располагалась стоянка Черного Котла, валил клубами густой дым. На закате оркестр 7-го кавалерийского грянул «Как я рад выбраться из пустыни», и полк тесным походным строем выехал на укрытую снегом равнину к северу от Уошито, а потом двинулся вниз по берегу, словно собираясь напасть на остальные стоянки. Это была уловка, и она сработала. Воины отступили, чтобы защищать свои семьи, которые кинулись лихорадочно собирать вещи, а полк, неспешно проехав несколько километров по долине, резко развернулся по команде Кастера и направился в Кэмп-Сапплай.

Потери со стороны индейцев в Битве на реке Уошито остаются неизвестными. Кастер взял в плен 53 человека (женщин и детей), восемь из них были ранены. Он заявлял, что его полк убил 103 воина, т. е. несколько больше, чем в принципе мог вмещать лагерь Черного Котла, но источников своих завышенных данных Кастер не приводил. Пленные позже утверждали, что на Уошито было убито 18 воинов, погибло 16 женщин и 9 детей. В оправдание Кастеру надо отметить, что некоторые женщины тоже, судя по всему, сопротивлялись с оружием в руках. Число раненых шайеннов, скорее всего, превышало число убитых более чем в два раза – таким образом, общие потери индейцев должны были составить где-то 125 человек. Какими бы ни были подлинные цифры, Кастер остался доволен. В личном донесении Шеридану он ликовал: «Мы изрядно потрепали Черного Котла и его отряд, и теперь сражаться, одеваться, спать, есть и ездить верхом они смогут, разве что побираясь по своим друзьям»^[129].