Читать книгу: «Гид по «тюряжке легкого режима». Или руководство для тех, кто «сел» по ошибке», страница 3

Но мы несколько отвлеклись от темы. Продукты мы могли получать из трех источников: передачи родственников, «чипок*» на территории КП-222 и вольные магазины. С передачками все понятно. Позвонил, продиктовал список необходимого, привезли на выходных. О походах в вольные магазины я расскажу позже. А вот о нашем «чипке» парой слов надо обмолвиться обязательно.

Такой вот досмотр с пристрастием.

Глава 5. Чипок

Статья 88 УИК РФ. Приобретение осужденными к лишению свободы продуктов питания и предметов первой необходимости

1. Осужденные к лишению свободы могут приобретать продукты питания и предметы первой необходимости за счет средств, заработанных в период отбывания наказания, а также за счет получаемых пенсий, социальных пособий и переводов денежных средств.

7. Перечень продуктов питания и предметов первой необходимости, запрещенных к продаже осужденным, и их количество устанавливаются Правилами внутреннего распорядка исправительных учреждений.

В колонии-поселении, в отличие от остальных исправительных учреждений, можно иметь наличные деньги. Соответственно, на территории колонии должен был быть магазин, где эти наличные деньги можно было потратить на продукты и предметы первой необходимости. Вот и у нас в КП-222 напротив столовой была одноэтажная кирпичная будка, в которой располагался ларек (Рис. 1). Вы спросите, что там можно было купить? Да почти ничего. Три вида сигарет (Ява, Бонд и Парламент), хлеб, майонез, чай, сахар, макароны, горбуша в банках, паста зубная и вафельные полотенца. Вот и все. Прожить можно, теоретически, но особо не пошикуешь. Зам. по тылу делал несколько попыток увеличить ассортимент, но ничего путного из этого не вышло. Ненадолго в продаже появились яйца и болгарский перец, но потом снова пропали. Зато цены были вполне сносные. Ниже, чем в Москве. Работал наш Чипок 2 часа в день, три дня в неделю: понедельник, среда, пятница с 10:00 до 12:00. Продавщицей в нем работала одна из сотрудниц штаба. По совместительству. Многие ЗЭКи считали ее симпатичной. Наверное, сказывалось влияние сугубо мужского общества лагеря. Некоторые даже ходили в магазин поглазеть и «побазарить» с ней, ничего не покупая. Пофлиртовать и порисоваться. На мой взгляд, правда, она была, мягко говоря, своеобразной. В помощь ей «хозяйка» отрядил одного ЗЭКа из хозбанды. Он помогал разгружать товар и расставлять на прилавки. Мужики ему завидовали, ведь он столько времени проводил с продавщицей наедине, пока выполнял свою работу. Так что по лагерю ходило множество слухов, от простецких до самых невероятных и изобретательных. Одним словом, с точки зрения продуктов Чипок был на зоне не популярен, а с точки зрения досуга – весьма.

Такой вот магазинчик на диване.

Глава 6. Субботник

Статья 106 УИК РФ. Привлечение осужденных к лишению свободы к работам без оплаты труда

1. Осужденные к лишению свободы могут привлекаться без оплаты труда только к выполнению работ по благоустройству исправительных учреждений и прилегающих к ним территорий.

3. К указанным работам осужденные привлекаются в порядке очередности в свободное от работы время, их продолжительность не должна превышать двух часов в неделю. Продолжительность работ может быть увеличена по письменному заявлению осужденного либо при необходимости проведения срочных работ постановлением начальника исправительного учреждения.

День на третий нашего пребывания в карантине после обеда к нам пришло сразу много людей в форме. Я тогда в лицо их всех не знал. Двое прапорщиков оказались дежурными смены, еще один молодой – лет 26—28 – с оттопыренными ушами и маленькими крысиными глазками представился оперативником. (Позже в лагере мы узнали, что «ушастый» – такое у него было погоняло – был порядочной скотиной, но об этом позже). Еще один, майор, назвался замом по БОР (безопасности и оперативному розыску). По фамилии Марданлы. И последний, самый младший по званию, но самый старший по возрасту, капитан Трутников, занимался трудоустройством ЗЭКов. Всех сидельцев карантина собрали в кухне, Марданлы с «ушастым» расположились в спальне, а Трутников в ПВР. Нам было предложено по очереди проходить на беседу к операм, потом к заму по работе. Наши бывалые ЗЭКи – Макс и Саня Палеологов, пошли первыми. И по возвращении рассказали, что опера просто знакомились, задавали вопросы о жизни на воле, о профессии, образовании, о криминальном прошлом, были ли ходки, по каким статьям. Понятно, что они и так все это знали из личных дел и приговоров. Разговор нужен был скорее, чтобы понять, что можно было ожидать от конкретного ЗЭКа психологически. Шел ли на контакт, каких придерживался принципов, ждать ли от него неприятностей.

Зато Трутников, к которому чуть позже присоединился один сиделец – «нарядчик*» (очень не почетная в зоне должность, но наделяющая огромными возможностями, привилегиями и властью), во-первых, предлагал трудоустраиваться, а во-вторых, давал всем подписывать согласие со списком статей УИК, со 103 по 108. Первое было вполне хорошо, так как простому мужику в зоне работать не западло. Работать неприемлемо только ворáм и стремящимся к ворáм, причем, не только в тюрьме, но и на воле. Второе было гораздо хуже. Ведь в списке статей была статья 106. Бесплатные работы по благоустройству территории лагеря. Иначе говоря, субботники. И вот такие работы вообще неприемлемы для порядочного арестанта. Логика в этом есть. Работать на благоустройство лагеря, да еще и бесплатно, означает, по сути, помогать колонии существовать и функционировать. Какой же порядочный ЗЭК захочет помогать структуре, которая его посадила и осуществляет его наказание?! Так что, с одной стороны, подписать такое согласие означало заслужить неуважение и презрение ЗЭКов, с другой – не подписать его означало отказаться от работы, что является грубым нарушением порядка отбывания наказания с занесением в личное дело. И тогда ни о каком УДО (условно досрочное освобождение) можно было даже не думать. (Тогда я еще был наивен, как ребенок, и всерьез надеялся на УДО).

Подошла моя очередь, и я со всеми этими противоречивыми мыслями, направился к мусорам, решив ориентироваться на ходу. Конечно, меня сопровождало некоторое беспокойство в душе. Беседа с óпером и Марданлы прошла на удивление быстро и легко. На вопрос о жизни на воле я рассказал все как есть. Что я ученый, имею высшее образование МГУ, по специальности биохимик-вирусолог, свободно владею английским языком, женат, дочери всего три месяца. Все это я произнес, как пулемет, быстро, как будто по бумажке, отчего они оба слегка опешили. Несколько мгновений они со скрипом обрабатывали полученную информацию, удивленно глядя на меня. Стало понятно, что среди их подопечных не часто попадаются такие, как я. Немного смутившись, «ушастый» стал причитать, что как же это меня угораздило, почему мне не дали условный срок, тем более, что это первая судимость, да еще и грудной ребенок. На это я возразил, что судился 4 года, но против волосатой руки с чемоданом денег в нашей стране бороться очень тяжело. Он покивал, вздохнул и с трудноуловимой издевкой в голосе произнес: «Все это – несовершенство нашей судебной системы. Но мы-то всего лишь исполнители и ничего поделать не можем». Прозвучало это довольно наигранно, как будто эту фразу он говорил по десять раз на дню. Марданлы сидел молча, периодически делая пометки в блокноте. На этом вопросы закончились, и опер вкратце описал мне мои права и обязанности и добавил: «Будешь соблюдать правила распорядка, не конфликтовать ни с ЗЭКами, ни с сотрудниками, и жизнь твоя будет спокойной». С этим напутствием меня отпустили и попросили позвать следующего. Я вышел из спальни, крикнул Кибу и пошел к Трутникову.

Нарядчик сразу пригласил меня присесть в отличие от оперóв, беседуя с которыми я все время стоял. Передо мной уже лежал бланк с перечнем статей УИК. Трутников велел мне ознакомиться с этим документом и, если возникнут вопросы, сразу их задавать. Пока я читал, Трутников завел долгую популяризаторскую речь о взаимопомощи, о хорошем поведении, о трудолюбии и исправлении. Затем последовал вопрос о моей профессии. Я в очередной раз ответил, что я биохимик-вирусолог. Он заметно погрустнел.

– Ты не сварщик и не электрик? – с надеждой спросил он. И получил отрицательный ответ.

– И никогда не сталкивался с этими профессиями, например, на даче? – не унимался он, из чего я понял, что на зоне дефицит именно таких кадров. Я снова покачал головой.

– Ладно. По профессии, как ты понимаешь, мы тебе ничего не найдем, но куда тебя пристроить, подумаем. Будешь работать, получать зарплату, поощрения за работу в личное дело, а это большой плюс на УДО. Иск есть? Нет? Тем проще. Судьи по УДО не любят не погашенных исков. Да и из зарплаты у тебя тогда ну будут ничего вычитать в счет иска. Ты же не собираешься отказываться от работы? – с вызовом проговорил он. – Тогда подпиши это согласие. По нему в числе прочего колония может тебя привлекать на 2 часа в неделю к безвозмездным общественным работам на территории лагеря. Ну там подкрасить бордюры, посадить цветочки, подмести дорожки, почистить снег и так далее.

– А можно этого как-то избежать. Я слышал, что это не очень почетное занятие в лагерях, – напрямую спросил я – и таких «работников» не очень-то жалуют.

– Ааа, тебе уже, я смотрю, в уши нассали, навешали этого воровского дерьма? Кто это здесь умный такой? Этот пухленький, что перед тобой заходил? Максим, кажется? И не таких обламывали. Все это – херня, – не стеснялся в лексиконе Трутников. – Не подпишешь – значит отказ от работы. Еще и в ШИЗО сядешь. (Я здесь чутка сократил количество брани и нецензурных выражений. В оригинале все было гораздо красочней). Бери ручку и подписывай.

Я подумал пару мгновений, взял ручку, подписал бумагу, а потом просто заштриховал в перечне статей ту самую злосчастную сто шестую. Вроде как я подписал все, кроме нее. Трутников даже рот раскрыл в немом негодовании. Похоже, что такая светлая мысль никому в голову до меня не приходила.

– Так нельзя! Так никто не делает. Только бланк испортил – затараторил он.

– Я же подписал согласие. Я от работы не отказываюсь, я наоборот только за. С работой и срок быстрее пройдет, – я пробовал быть спокойным, – но подметать я не хочу.

Он поворчал еще минуту, потом, не найдя что ответить, велел звать следующего. Выйдя я успел передать мою технологию уклонения остальным. Так что когда Трутников уходил из карантина, у него на руках было четыре отказа от работ (от бывалых сидельцев, которым неприемлемо работать) и три подписанных согласия с вычеркнутыми «стошестыми». Алиментщиков даже не собеседовали в виду непродолжительности их срокóв.

Через месяц после карантина, в конце апреля, в начале мая на территории лагеря уже полностью сошел снег, показалась земля, покрытая прошлогодней листвой. И конечно, весь мусор, накопившийся в снегу за зиму, оказался на виду. Логично, что начальство решило организовать субботник по уборке всей территории лагеря, включая промку. Выражаясь тюремным сленгом – «подтянуть всех ЗЭКов по «стошестой». Об этом на утренней проверке всем объявил зам по тылу Гущин. Затем он разделил строй на четыре примерно одинаковые части. Первой группе поручено было подмести промку, второй – площадь между столовой и отрядами, третьей – собрать граблями листья со всех газонов в мусорные мешки, и четвертой – подмести площадку у КПП. Из строя сразу, без криков и скандалов, вышли человек пятнадцать и сказали, что работать не будут и готовы писать объяснительные с занесением в личные дела. Все они были бывалыми, не раз сидевшими на разных режимах ЗЭКами. Таким, во-первых, не имело смысла рассчитывать на УДО, так как для них и без того малая его вероятность сводилась к нулю, а во-вторых, многие из них относили себя к «стремягам*» – людям, стремящимся стать ворáми, которым и работать – западло, и подавать на УДО – тоже западло. Считалось, что если по их статьям (158, 161, 162, 228) «стреляет» УДО, то, значит, они за него продались, то есть совершили какой-нибудь гадский поступок. Настучали, сдали кого-то, например. Поэтому такие сидельцы даже не пытались никогда на него подавать. Эти пятнадцать человек пошли в дежурку писать объяснительные «простыни». Остальные направились получать инвентарь. В голове у всех был один вопрос – как «пропетлять*» и не работать, но не нарваться на мусоров. Мы с Саней попали в группу по сбору листьев. Нам выдали грабли и мешки. Перчаток на всех не хватило, что в принципе не удивительно. Это же Российское государственное казенное учреждение. Бюджета нет… И пошли к газонам. Тут я предложил незаметно перебраться в группу по уборке промки, ведь группы были большие, ЗЭКом больше, ЗЭКом меньше – никто не заметит. Мы воспользовались тем, что были относительно новенькими, и не все мусора знали нас в лицо и в каких мы отрядах. Так что нам удалось затеряться в группе №1, в которой по счастливому совпадению были и наши приятели с карантина. Мы вышли за внутреннюю локалку* и поплелись на промку. По ходу бывалые ЗЭКи учили нас, как правильно «петлять». Наша группа рассеялась по всей территории промки, кто-то приступил к подметанию. Мы же вшестером с граблями наперевес свернули к стене столярного цеха и начали так называемый «обход». Медленно ходили по периметру промки, а при приближении мусоров делали вид, что только что прервали работу, чтобы перекурить. За 2 часа мы обошли всю гигантскую промзону несколько раз, полазили по вагонам с щебнем, зашли на продовольственные и вещевые склады, в столярку, слесарку, гараж, на свалку. После такого детального ознакомления с лагерем, стало очевидно, что теоретически убежать с зоны незаметно – проще, чем покурить в туалете. Начнем с того, что ворота – гигантские железные двери, через которые вагоны с щебнем заезжали на территорию зоны для перегрузки силами ЗЭКов в самосвалы, – закрывались не до конца, оставалась щель в полметра. А за воротами в нескольких десятках метров проходили пять или шесть рельсовых путей, по которым раз в два часа проходили товарняки. Кроме того, во внешней локалке мы насчитали около пяти дыр, достаточно больших, чтобы в них пролез человек. Это так. К слову. Заметки на будущее.

Через два часа наступило время обеда, мы сдали инвентарь и пошли в столовку. Вот так удачненько мы провели наш первый субботник. Залог успеха – не выпускать из рук грабли, лопату или любой другой инструмент. Можно было часами прогуливаться с места на место, а мусора думали, что мы усердно трудились на благо КП-222.

Такой вот весенний субботник.

Глава 7. Религия

Статья 14 УИК РФ. Обеспечение свободы совести и свободы вероисповедания осужденных

1. Осужденным гарантируются свобода совести и свобода вероисповедания. Они вправе исповедовать любую религию либо не исповедовать никакой религии, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные убеждения и действовать в соответствии с ними.

2. Осуществление права на свободу совести и свободу вероисповедания является добровольным, при этом не должны нарушаться правила внутреннего распорядка учреждения, исполняющего наказания, а также ущемляться права других лиц.

4. К осужденным к принудительным работам, аресту, содержанию в дисциплинарной воинской части или лишению свободы по их просьбе приглашаются священнослужители, принадлежащие к зарегистрированным в установленном порядке религиозным объединениям, по выбору осужденных. Личные встречи предоставляются без ограничения их числа продолжительностью до двух часов каждая с соблюдением действующих на территории учреждения, исполняющего наказание, правил внутреннего распорядка в присутствии представителя администрации учреждения. По заявлению осужденного и с письменного согласия священнослужителя личная встреча, в том числе для проведения религиозных обрядов и церемоний, предоставляется наедине и вне пределов слышимости третьих лиц с использованием технических средств видеонаблюдения. В учреждениях, исполняющих наказания, осужденным разрешается проведение религиозных обрядов и церемоний, пользование предметами культа и религиозной литературой. В этих целях администрация указанных учреждений при наличии возможности выделяет соответствующее здание (сооружение, помещение) на территории учреждения, исполняющего наказание, и обеспечивает соответствующие условия, определяемые соглашениями о взаимодействии с зарегистрированными в установленном порядке централизованными религиозными организациями.

4.1. В целях обеспечения свободы совести и свободы вероисповедания осужденных в учреждениях, исполняющих наказания, федеральный орган уголовно-исполнительной системы заключает с зарегистрированными в установленном порядке централизованными религиозными организациями соглашения о взаимодействии. Территориальные органы уголовно-исполнительной системы в соответствии с указанными соглашениями вправе по согласованию с федеральным органом уголовно-исполнительной системы заключать соглашения о взаимодействии с зарегистрированными в установленном порядке централизованными религиозными организациями. Требования к содержанию соглашений о взаимодействии, обязательные для включения в указанные соглашения, утверждаются федеральным органом исполнительной власти, осуществляющим функции по выработке и реализации государственной политики и нормативно-правовому регулированию в сфере исполнения уголовных наказаний.

Сейчас я уберу улыбку с лица и сформулирую: «Мы живем в правовом и многофункциональном государстве». Смешно, не правда ли? В общем, верующие ЗЭКи по закону имеют право изредка посещать молельные учреждения. Но так как в исправительных учреждениях большей части страны исторически есть только православные церкви, то этим правом могли пользоваться только христиане или им подражающие.

Я рос в православной семье. В детстве даже ходил в воскресную школу. И я верю в Бога. В КП-222 было две возможности посетить храм: небольшая церковь на территории СИЗО №122 за стенкой (Рис. 1) и церковь на воле, в самом Зеленограде, неподалеку от лагеря. Всего за весь свой срок я дважды посетил церковь в СИЗО и три раза сходил на волю.

Чтобы попасть в храм, нужно было, чтобы случились 2 вещи: в течение рабочей недели записаться в специальный список у отрядника, и чтобы этот список одобрил и подписал «ушастый» опер. Опер мог исключить из списка любого ЗЭКа или ЗЭКов по миллиону причин. Например, если список слишком длинный, или в качестве наказания за нарушение, или из личной неприязни. Утвердили тебя или нет, можно было узнать в субботу вечером в дежурке. А в воскресенье после проверки часов в 9 по громкой связи, которая ветвилась и расцветала своими матюгальниками абсолютно по всей зоне, избранных по фамилии вызывали на КПП. Минут за десять все собирались на пятачке перед дежуркой. В среднем это человек 15, причем 8—9 из них, так сказать, постоянные клиенты, которые ходили в храм почти каждый раз. Среди них был Вадик, Рома, «отец Сергий» – ЗЭК, получивший это прозвище за то, что все время читал библию, Витя, Копалко.

Копалко. (Имя?) Вовсе непонятный был человек с непонятной фамилией Копалко. Молодой парень, глухой на оба уха, с двумя слуховыми аппаратами, в следствие этого с невнятной дикцией. Невысокий, немного тормозной, даже придурковатый. В зоне он был дворником. Мел дорожки, выносил мусорки, одним словом, шнырь*. Но создавалось такое впечатление, что он не понимал этого, или не придавал этому значения. Он не понимал, что хорошо, что плохо, что приемлемо, а что западло, с кем можно дружить, а с кем нет, о чем можно говорить, а о чем лучше молчать. Он мог рассказывать все, что видел и слышал, как любому ЗЭКу, так и любому мусору. Идеальный стукач, который даже не понимал, что он стучит, как заправский дятел. Если ему что-то не нравилось, или его кто-то обижал, он кричал со своим своеобразным произношением: «Мой ддуг Мавданлы пвидет и спасет меня. Вот тогда я вам всем покаву». Ну, вы же помните, кто такой был Марданлы? Не удивительно, что при Копалко никто ничего запрещенного старался не делать.

Так вот, все собирались на КПП, всем выдавали их «мультипаспорта» (Рис. 3). «Мультипаспорт» – это Удостоверение осужденного. Изготавливается для каждого заключенного взамен общегражданского паспорта, который весь срок хранится в сейфе у начальника колонии. При краткосрочных выходах за пределы КП-222 (на работу, в церковь, в магазин) – ЗЭКу давали этот документ на руки. На всякий случай.

Потом кто-то из дежурной смены вел всю толпу или в СИЗО, или через парк мимо небольшого прудика в вольный храм. Помню, как первый раз я ходил в храм в СИЗО и нас вели 100 метров по воле от входа в КП до входа в СИЗО. Глоток свободы. Самый первый после посадки. Непривычный, незнакомый, страшный. Страшный, потому, что я вспомнил, что у меня в потайном карманчике на трусах лежат «мозги*». Для тех, кто не знает, почти все мужские трусы спереди двухслойные. И если с изнанки «мойкой*» сделать надрез, получается карман, который мусора из нашей КП-222 прощупывать брезговали. Или стеснялись. В такой карманчик легко помещался даже небольшой телефон, не говоря уже о симках, зажигалках и наркотиках. И как раз в таком «курке*» у меня лежали «мозги». Я попросту забыл их выложить и перепрятать перед проверкой. А на СИЗО ведь досмотр намного более тщательный, чем в КП. Мой хороший друг, когда приезжал меня навестить, перепутал двери и сначала пошел в СИЗО. Там передачку, которая предназначалась мне, перетряхнули всю вплоть до разворачивания каждой конфеты и вскрытия каждой пачки чая и печенья. Вот я и опасался, что сейчас мои «мозги» найдут и посадят меня за них в шизняк*. Конвойный, как назло шел последним, и при нем я не мог залезть в штаны и скинуть симку. Будь, что будет, подумал я. Главное держаться уверенно. Если что, я ее съем прямо при мусорах.

Мы дошли до СИЗО, прошли в первый тамбур, за нами с грохотом захлопнулась дверь. Женщина за решетчатым окном попросила нас по трое проходить за следующую дверь, за которой нас ждала рамка металлоискателя и дюжий мусор с «ракеткой». Мои нервишки начали пошаливать. Но, как выяснилось, зря. Одно из двух: или симки не ловятся металлодетекторами и АКАшками, или и то и то не работало, а было простой показухой. Так что я вместе со всеми остальными прошел через все проверки и обыски и оказался внутри СИЗО. Впечатлений была масса. В отличие от КП, там была тройная внешняя стена с «егозой*», контрольно-следовая полоса (КСП) с датчиками движения и рыхлой землей (чтобы были видны следы беглецов), по периметру прогуливались мусора с алабаями. Все бараки были с «решками*» на окнах. Все канализационные люки с замками!!! По периметру стояли вышки с автоматчиками. (Позже я узнал, что именно в этом СИЗО снимался известный русский олдскульный блокбастер «По прозвищу «Зверь» с Дмитрием Певцовым, еще в те времена, когда СИЗО и КП были одной исправительной колонией общего режима). ЗЭКи здесь носили одинаковую черную робу с нашивками (номер, ФИО, статья). Настоящий централ*. Сам храм располагался сзади от всех бараков и выглядел цветным островком на фоне черно-серого окружения. Все бараки, стены, подсобные помещения и дорожки были примерно одного цвета – мокрого асфальта, а храм был ярко-кирпичный, да еще и золоченым куполом. Он был довольно маленький. В него помещалось всего человек пятьдесят, не больше. Батюшка приехал незадолго до нас на черной Camry в топе. На автобусе приехало еще двое вольных парней. Один был дьяконом, второй – хором. Кроме нас, на службе из ЗЭКов было только трое человек местных сидельцев. Служба была немного укороченная, по сравнению с вольным вариантом. В конце нее нас причастили, и батюшка прочитал очень неплохую проповедь о терпении. Хороший оказался дядька. Обратно нас вернули тем же маршрутом, но на входе в КП-222 нас не досматривали вовсе. Забрали «мультипаспорта» и все. Мои «мозги» чудесным образом остались при мне.

Походы в вольный храм были дольше и интереснее. До момента выхода из КП процедура была такой же: список, вызов, сбор, «мультипаспорт». Потом официально, конвой должен был сопровождать нас всю дорогу до вольной церкви. А на деле оказалось чуть-чуть по другому. В такие походы нам в сопровождение давали неизменного «генерала» Мочалкина. Тогда еще старлея. А он был ужасно ленив и себялюбив. За воротами он переводил нас через дорогу, так чтобы мы скрылись из зоны видимости внешних камер наблюдения, садился в свой Фольксваген Гольф и говорил: «Дорогу вы знаете. Идите напрямик через парк. Я вас буду ждать на месте. Если что, ай-ай-ай будет. Накажу».

Мочалкин. Был редкой поганкой, но об этом я узнаю еще через пару месяцев после первого похода в вольный храм. Но однажды, хочется думать, что в наказание за его мерзкий характер, его лень ему аукнется. При очередном таком походе, пока он рассекал на своем автó, двое парней-наркоманов сбежали, за что Мочалкин получил по шапке (примечание автора, сделанное уже после освобождения). А тогда он казался мне просто посредственным упырем. На зоне он следил за порядком, чтобы все были побриты, пострижены, зажигалок чтобы не носили, бейджики не снимали и прочие мелочи быта. Докапывался до ЗЭКов по любому поводу и без него. Причем обычно в грубой нецензурной форме. «Генералом» его прозвали за сходство с Наполеоном и за то, что он очень много мнил о себе и пытался казаться очень важным и незаменимым, хотя по сути был никем. Он был очень маленького роста, тщедушный, чернявый, с большим носом, шепелявый мордвин. Женат был на женщине, в несколько раз превосходящей его по всем параметрам, физическим и умственным. Наверное, дома его угнетали или подавляли, поэтому всю накопившуюся злость он вымещал на тех, на ком мог – на ЗЭКах.

Мы шли пешком мимо чудесного ухоженного пруда, через тенистый парк. Дорога занимала около 15 минут. Люди, гуляющие в парке, мамаши с детьми, молодые парочки, даже не подозревали, что мимо них идет толпа зэков, осужденных за различные преступления на срокá от полугода до 6 лет. В конце пути мы выходили на извилистую улочку, на которой нас уже ждал «генерал». Он доходил с нами 200 метров до храма и чаще всего уезжал по своим делам, договорившись встретиться на том же месте в полдень. Только однажды он прождал всю службу сидя в припаркованной машине. Наверное потому, что кто-то на него настучал, что он оставляет ЗЭКов без присмотра. Территория была огорожена высоким деревянным забором, внутри которого высился довольно большой деревянный резной храм. Так как мы посещали его только по воскресеньям, он всегда был полон народу всех возрастов. Наверное, в Зеленограде не так много церквей, и весь народ собирался здесь. А может быть эта церковь была знаменита чем-нибудь и привлекала внимание верующих. Я точно не могу сказать. В храме был шикарный звучный женский хор. Все три батюшки были добротного, крепкого телосложения и читали неплохие проповеди после служб. Но один мне запомнился особенно. Я стоял к нему на исповедь одним из последних в очереди. Все прихожане проводили у него не больше двух минут, моя очередь стремительно приближалась. Я проговорил в голове список грехов, «вольных и невольных», которые совершил «словом, делом или помышлением». И вот я подошел к нему, сказал одну лишь фразу: «Я сижу в колонии». Я ЗЭК». Он как будто ждал чего-то необычного, нового очень долго. И дождался. Поток его речи был непреодолим. Начал он с поучений, что преступать закон плохо. Когда мне удалось ввернуть пару слов о том, что я невиновен, что меня подставили, он стал рассказывать мне о смирении и о божьем промысле. Потом о своей биографии. И что он – шестой ребенок в семье. И как он неожиданно для всех решил стать священником. И как Бог помогал и наставлял его во всем. Потом о том, как он любит выпить. Потом опять о смирении и покаянии. Мы беседовали (вернее сказать, он повествовал, а я слушал, хотя обычная исповедь проходит ровно наоборот) минут двадцать пять. Стоящая за мной бабушка уже начала причитать и цыкать. Ведь до причастия оставалось совсем немного времени. Но наконец батюшка опомнился, улыбнулся, сказал, что грехи – дело поправимое, положил мне на голову епитрахиль и прочитал молитву. Последнюю бабушку он исповедовал меньше 30 секунд. Меня поразило, удивило и обрадовало сие действо. Человек был со мной искренен, не зная меня лично, не имел предрассудков о том, что я ЗЭК, в отличие от многих людей на воле, много и с удовольствием беседовал со мной на любые темы.

Нас причащали. И после проповеди мы собирались у выхода и шли к Мочалкину. Далее все по тому же сценарию. Он уезжал на машине, мы шли пешком, но уже не через парк, а по улице. Так было длиннее, но зато по дороге были магазинчики, в которые нам разрешено было ненадолго заходить. Некоторые даже в церковь записывались не ради церкви, а ради магазина. Накануне собирали заказы у своих семейников и приятелей и покупали все, что нужно, без алкоголя конечно. В результате мы с полными пакетами еды и газировки приходили к зоне, где нас встречал Мочалкин, заводил нас в КП-222, досматривал содержимое покупок и запускал в жилку. А внутри уже ждала толпа «страждущих» в надежде получить свои заказы.

Такое вот общение с Богом.